ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Кора специально купила газету «Эхо Ливерпуля». Едва переступив порог своего дома, она открыла ее на странице с поздравлениями по случаю совершеннолетия — двадцать первого дня рождения.

«Лэйси, Кормак Джон. Счастья тебе, сынок, в день твоего рождения. С любовью, мама», — прочла она.

В адрес Кормака пришли еще три поздравления: от Маив и Мартина, от Орлы, Микки и детей и последнее — от дедушки, Бернадетты, Иана и Руфи: «Поздравления славному молодому человеку в день его совершеннолетия».

Никаких поздравлений для Мориса Лэйси завтра не будет. Все, кто его знал, только посмеялись бы про себя, потому что Морис сидел в тюрьме в Уолтоне.

Боже, какой стыд! После вынесения приговора Кора почти не выходила из дому. За покупками она стала ходить на Стрэнд-роуд, где ее никто не знал; она не могла заставить себя пойти на Марш-лейн.

Она так и не поняла, что нашло на Мориса. Он потерял работу — по словам его босса, Морис был «непунктуальным». Кора обрадовалась, когда его почти сразу же призвали в армию. «Это пойдет ему на пользу, научит дисциплинированности, тому, что не удалось сделать мне», — думала она. Но сразу же после демобилизации Морис стал встречаться с Памелой Конвей, девушкой с подмоченной репутацией, если не сказать хуже. Кора была убеждена, что это братья Памелы сбили сына с пути. Они были намного старше его, и за ними тянулся шлейф судимостей за кражи со взломом. Один из них совсем недавно вышел из тюрьмы, он угрожал ножом владельцу магазина.

Они использовали Мориса. Сын был мягким парнем, легко поддающимся чужому влиянию. Он разбил стекло, чтобы залезть в киоск, и не сообразил своей глупой башкой, что кто-то может услышать и вызвать полицию. Копы уже поджидали его, когда он вылезал наружу, нагруженный блоками сигарет и коробками табака, которые почти наверняка предназначались Конвеям, и те впоследствии продавали бы их в пивных барах за полцены. Морис отказался донести на них, и Кора подозревала, что он попросту боялся.

Хоть раз в жизни Билли оказался дома, когда прибыли полицейские и попросили их проехать вместе с ними в участок. Там он набросился на Мориса и едва не задушил парня, если бы его не оттащили. Он заявил, что больше не желает иметь с ним ничего общего. Впрочем, когда это Билли имел что-то общее со своей женой и сыном?

Она вспомнила свое собственное криминальное прошлое, хотя она-то была слишком умной, чтобы попасться. Вероятно, склонность к воровству наследуется так же, как цвет глаз или волос. Но в таком случае Кормак…

Иногда она забывала, в чем заключалась правда.

Сейчас Кормак уже должен приехать домой из университета на рождественские каникулы, и сегодня вечером наверняка состоится торжество в честь его дня рождения — в таких случаях Элис не скупилась на организацию вечеринок.

Не находя себе места, Кора бродила по дому, бесцельно переставляя вещи с места на место. Это было несправедливо. Все было одной сплошной несправедливостью. Вышло совсем не так, как она планировала. Гораций Флинн откинул копыта в прошлом году, не оставив ей ни гроша. Парень, который пришел за арендной платой, рассказал ей, что имущество Флинна унаследовал какой-то его племянник, священник, живший где-то в Ирландии. Он пожелал, чтобы все осталось без изменений, и теперь арендную плату за квартиры и дома Флинна отправляли церкви где-то в графстве Антрим. Когда Кора поинтересовалась, почему большой дом Горация Флинна на Стэнли-роуд до сих пор пустует, парень не смог ответить ей ничего вразумительного.

Ей стало интересно, будет ли день рождения Кормака отмечаться дома или же Элис решит отпраздновать его где-нибудь в другом месте, учитывая, что это было его совершеннолетие. Во всяком случае, она не отказалась бы пойти туда, где бы это торжество ни состоялось, и подождала бы снаружи, чтобы тайком поглазеть на приглашенных — если бы ее не заметили, конечно.

В салоне на Стрэнд-роуд, вероятно, знали обо всем — она всегда старалась заглянуть внутрь, проходя мимо. Там вечно было полно народу, но она ни разу не видела Элис. Парикмахерская выглядела шикарно и была намного больше салонов Лэйси на Опал-стрит и Марш-лейн. Но Кора не могла просто так войти туда и начать задавать вопросы, ей придется попросить что-то сделать с ее волосами. Решено, она закажет стрижку, хотя обычно подрезала волосы сама, и назовется вымышленным именем. Ничего хорошего не получится, если она скажет, что ее фамилия Лэйси.

Эта мысль немного развеселила ее. У нее появился повод выйти из дому. Она пойдет прямо сейчас.

Кора вышла в коридор и сняла с вешалки свое пальто из верблюжьей шерсти. Куплено оно было двенадцать лет назад, но было очень хорошего качества, и она даже мечтать не могла о покупке нового, пока это не износится окончательно. Она сунула свои маленькие ножки в грубые башмаки, которые были еще старше, чем пальто, и повязала вокруг головы шарф. Для некоторых женщин внешность имела решающее значение, но Коре было наплевать на то, как она выглядит. Она застегнула пуговицы перед большим зеркалом. Ей исполнилось сорок восемь, и она выглядела на свои годы, ни моложе, ни старше. Ни один человек в мире не обернулся бы, чтобы посмотреть ей вслед.

Женщину, которая занималась ею в салоне Лэйси, звали Энид. Она заявила, что Коре больше подойдет короткая стрижка. Это придаст ей некоторое своеобразие, и она будет походить на Джун Эллисон.

— Это кинозвезда, — пояснила она в ответ на недоуменный взгляд Коры. — Она снималась в фильмах «Маленькие женщины» и «Президентский номер».

— Я редко бываю в кино.

— Правда, дорогая? Я-то хожу минимум три раза в неделю.

Кора сказала, что предпочла бы, чтобы ей подрезали волосы ровно на один дюйм, но все равно, большое спасибо за заботу. Она уже хотела кисло добавить, что у нее найдутся дела поважнее, чем ходить в кино трижды в неделю, но вовремя вспомнила, что собиралась выведать у этой женщины кое-какие сведения. Это оказалось легко, стоило ей заикнуться о том, что она давняя подруга Элис, хотя и не виделась с ней уже много лет.

— Как поживают ее дети? У нее ведь четверо, правильно? Три девочки и мальчик — он почти ровесник моего сына.

— В таком случае вашему парнишке должно быть что-то около двадцати одного года, как Кормаку. Сегодня у него день рождения. Он просто потрясающий юноша, я сама послала ему серебряный ключик в подарок. Мы все идем к ним сегодня вечером на торжество.

— И где же это будет?

— Знаете ресторан «Хилтон» на Стэнли-роуд? Так вот, там есть кабинеты наверху. Нас будет, наверное, человек пятьдесят. Элис позвала всех сотрудниц, а Кормак пригласил нескольких приятелей из школы и университета. Знаете, ведь он учится в Кембридже! Вы не поверите, но он изучает химию. — Будь Кормак ее собственным сыном, женщина не могла бы испытывать большую гордость за него. — После защиты диплома он собирается остаться в университете и добавить к своему званию еще несколько букв. Вот увидите, он покинет его доктором.

Подождав до восьми часов вечера, Кора расположилась напротив здания ресторана «Хилтон», который специализировался на организации свадеб и других торжеств. Он стоял на углу оживленной Стэнли-роуд и Грининг-стрит. Выходящий на обе улицы первый этаж был погружен в темноту. Несмотря на изрядное расстояние, лязг трамваев и гул дорожного движения, она ясно слышала доносящийся сверху шум вечеринки, которая была уже в самом разгаре, музыку, голоса, смех и пение.

Почему она притаилась в парадном подъезде дома в стылый декабрьский вечер, прислушиваясь к тому, как веселятся другие люди? Потому что этот вечер был украден у нее, вот почему. Этот вечер должен был принадлежать ей . Это она должна была устраивать вечеринку для Кормака.

Она прождала добрый час, кутаясь в свое старое пальто, притопывая ногами и не сводя взгляда с освещенных окон на втором этаже здания напротив. Отсюда она ничего не могла разглядеть, а ей так хотелось знать, что происходит внутри. В лицо ей ударяла снежная крупа, пока она переходила улицу и направлялась к боковому входу в ресторан на Грининг-стрит. Переминаясь с ноги на ногу, она постояла некоторое время в нерешительности перед дверью, прежде чем открыть ее. Но внутрь она так и не вошла. Прямо от порога узкая лестница вела наверх, там стоял просто оглушающий шум, слышались крики и топанье, словно люди все вместе исполняли какой-то странный танец. Кора никогда не была на танцах.

Осмелится ли она войти? Тайком подняться наверх, заглянуть в какую-нибудь щелочку, чтобы ощутить себя причастной к празднованию двадцать первого дня рождения Кормака?

Ну что же, даже если ее обнаружат, то не вышвырнут же вон, в конце-то концов. Элис никогда не сможет повести себя так грубо. Фиона — другое дело, но Фионы не было здесь. Женщина в салоне сказала, что она по-прежнему живет в Лондоне.

Кора прокралась наверх, ее ноги в башмаках на резиновой подошве ступали совершенно бесшумно. Слева располагались туалетные комнаты для мужчин и женщин, кухня и дверь с табличкой «Контора». Выкрики и топанье доносились из-за двери справа.

Кто-то — это оказалась Бернадетта Митчелл — выходил из кухни, держа в руках праздничный торт с зажженными свечами. Она была слишком озабочена тем, чтобы не споткнуться, и смотрела только себе под ноги, не заметив Кору, которая прошмыгнула в женский туалет и остановилась там. Сердце у нее едва не выпрыгивало из груди.

Внезапно музыка и притопывание прекратились. Мгновение стояла полная тишина, а потом раздалось: «Счастливого дня рождения, счастливого дня рождения, счастливого дня рождения, дорогой Кормак…»

Они любили его. Все любили Кормака.

Кормак, Морис. Морис, Кормак. Имена эхом отдавались у Коры в голове. Много лет назад она думала, что делает доброе дело для всех, но все вышло наоборот. Если бы она оставила все, как есть, то сейчас сын Элис сидел бы в тюрьме Уолтона, а не ее. Если бы только она могла вернуться на двадцать один год назад и все исправить!

Дамская туалетная комната служила одновременно и раздевалкой. Две стены были заняты пальто и шубами; кроме того, здесь были два туалета. Кора вошла в одну из кабинок и заперлась там. Она опустилась на сиденье. Теперь они хором распевали «Потому что он такой славный малый». Элис, вероятно, держала Кормака под руку и выглядела при этом страшно глупо. Она не заслуживала иметь такого сына, как Кормак.

Боже, как это было несправедливо !

Внезапно в туалетную комнату впорхнули несколько женщин. Они попытались открыть дверь, за которой притаилась Кора.

— Кто там? — спросила одна из них. — Дверь заперта уже целую вечность.

Через некоторое время раздался новый стук.

— С вами все в порядке? — Это был голос той проклятой женщины, Пэтси, которая работала у Элис.

— Да, — хрипло ответила Кора.

Дамская туалетная опустела. Снова заиграла музыка, теперь уже тише, звучала какая-то романтическая мелодия. Она представила себе, как в зале притушили верхний свет и все начали танцевать. Интересно, есть ли у Кормака девушка?

Вскоре женщины вернулись за своими пальто и шубами. Должно быть, вечеринка закончилась. Судя по их разговорам, они очень неплохо провели время. Минут через пятнадцать суета и шум стихли. Элис не приходила за своей шубкой, Кора узнала бы ее голос. Открыв дверь, она вышла из кабинки и обнаружила, что на вешалках осталось всего несколько пальто. Она стала раздумывать, как проскользнуть незамеченной из туалета на лестницу, иначе ее запросто могут запереть в здании на ночь.

В кухне не было ни души. Кора добралась до верхней площадки лестницы и уже собралась тихо спуститься вниз, как вдруг заметила, что дверь в большую комнату открыта и оттуда доносится музыка, такая тихая, что ее почти заглушал шум уличного движения снаружи.

Она остановилась. В дальнем конце комнаты Орла и Маив танцевали со своими мужьями: с этим бестолковым Микки Лэвином и другим, у которого была неплохая работа в больнице, Мартином. Дэнни и Бернадетта стояли у проигрывателя, перебирая пластинки. Кора подошла поближе, и в поле ее зрения оказалась Элис. На ней было чудесное платье бутылочно-зеленого цвета со складками. Она сидела в кресле, устало вытянув ноги. Но Кора еще никогда не видела ее такой умиротворенной. Элис буквально светилась от счастья. Лицо ее словно излучало электрические токи, и Кора кожей ощутила их покалывание. Ее невестка наслаждалась счастьем, которое должно было принадлежать ей и которого она была лишена долгие годы.

Она придвинулась еще ближе, выискивая глазами Кормака. Наконец он появился откуда-то и наклонился над Элис. На нем были черные брюки и белая рубашка. Кора подумала, что она велика ему. Рубашка топорщилась пузырем вокруг талии, заправленная в брюки с узким ремешком. Вероятно, в начале вечера на нем был галстук, но сейчас он снял его. Воротник рубашки был расстегнут, открывая стройную шею. Сердце у Коры болезненно ворохнулось в груди. Кормак выглядел необыкновенно привлекательным. Они с Элис весело смеялись над чем-то. Вся сценка могла служить иллюстрацией к сюжету на тему «Счастливое семейство». Внезапно Кормак протянул руку и погладил Элис по голове.

Что-то случилось с женщиной, которая тайком подсматривала за ними. В голове у нее как будто заклубился тяжелый туман: густой, черный, удушливый, он вихрем закружил ее, становясь все горячее и горячее.

Морис сейчас уже наверняка ложится спать в своей камере. В коридоре раздается крик надзирателя: «Погасить свет!» Там все пропахло мочой, жаловался он. Еда была отвратительной. Спустя несколько месяцев Кора перестала приходить к нему на свидания. Она не знала, о чем им говорить, остальные посетители выглядели ничтожествами и подонками. Ей было стыдно оттого, что она попала в их общество. Кора не была уверена, что желает возвращения Мориса. Она не была уверена, что все еще любит его.

Вот это был ее сын, ее мальчик, ее плоть и кровь, этот светловолосый, умный, очень привлекательный и энергичный молодой человек.

— Дьявол! — Элис уронила что-то. Фужер с вином. Жидкость растеклась по полированному полу, словно кровь.

— Я принесу тряпку из кухни. — Кормак быстрыми шагами направился к двери, за которой притаилась Кора: сын шел к матери. Должно быть, сам Господь сделал так, чтобы этот фужер разбился.

Кора попятилась назад, чтобы оказаться в кухне, когда туда войдет Кормак. Он подскочил от удивления.

— Тетя Кора! Я и не знал, что вы здесь. Почему вы не идете в большую комнату к моей маме?

Она в упор впилась глазами в его славное лицо с правильными чертами.

— Ты — мой, — произнесла она глубоким, страстным голосом; она даже не подозревала, что способна говорить так.

— Прошу прощения? — вежливо переспросил Кормак.

— Я сказала, что ты мой, — продолжала она тем же неестественным голосом. — В ту ночь, когда ты родился, я подменила тебя на Мориса. Я пошла пройтись по больнице. Все спали, кроме меня. Когда я вошла в детскую, Морис лежал в койке с биркой «Лэйси 1», а ты был в кроватке «Лэйси 2». Я поменяла вас местами.

Кормак все еще улыбался.

— Не говорите ерунды, тетя Кора. Не хотелось бы показаться грубым, но я в жизни не слыхал подобного смехотворного бреда.

— Это не бред, родной. Это правда, — хриплым голосом настаивала Кора.

Он рассмеялся:

— В больнице просто не допустят ничего подобного.

— В ту ночь это случилось. Тогда был налет — настоящий ад, все смешалось: в эту минуту женщины и дети прятались в подвале, а в следующую они оказывались уже на больничной койке. — Кора вцепилась в его руку, но он стряхнул ее.

— Это дурная шутка. — Голос его обрел ледяную холодность. — Мне жаль, что Морис попал в тюрьму, тетя Кора, но это не значит, что вы можете испортить мой двадцать первый день рождения.

Он думал, что она говорит это из злобы и зависти!

— О, родной, — заплакала она и протянула к нему руки, но он отодвинулся, и на лице его явно читалось отвращение. — Я ничего не хочу испортить, я просто подумала, что пришло время тебе узнать правду. Говорю тебе, в больнице был настоящий бедлам, сестры бродили по палатам, как лунатики. А потом случился экстренный вызов, и Элис не показывали ребенка до следующего утра. Но тогда ей уже дали тебя вместо Мориса. Двадцать один год тебе исполняется завтра. А сегодня день рождения Мориса.

Похоже, что именно упоминание о дне рождения, столь банальное, если сравнить с тем, что Кора говорила до сих пор, заронило сомнение в душу Кормака. Он побелел как полотно.

— Предположим, — медленно произнес он, — только предположим, что в том, что вы говорите, есть доля правды, но, Господи, что заставило вас решиться на такой безумный поступок?

Кора хитро улыбнулась.

— Потому что я решила, что Морис выглядит лучше и судьба ему будет уготована достойная, но выяснилось, что я ошиблась.

— Господи Боже!

Ей стало не по себе, когда она увидела, как черты его нежного лица исказились от ужаса и отвращения. Наверное, ей следовало вести себя по-другому или хотя бы обдумать все заранее, прежде чем открывать рот. Наверное, ей сначала нужно было рассказать обо всем Элис. Она помнила, что происходило той ночью, и ее убедить было бы легче.

— Кормак! — окликнула его Элис. — Где же тряпка?

— Бегу, мам. — Лицо его прояснилось и стало бесстрастным. — Я не верю вам. Вы просто стараетесь все испортить, что у вас недурно получается, если судить по вашим прошлым достижениям.

— Посмотри на себя в зеркало повнимательнее, сынок, — мягко настаивала Кора. Она очень расстроила его, но этого и следовало ожидать. Она почувствовала, как ее захлестнула жалость, но не собиралась отрицать, что все рассказанное ею — правда. Она и так уже достаточно настрадалась из-за этой дурацкой ошибки. — Никому и в голову не пришло обратить на это внимание, но ты весь в меня, твою мать, — та же форма лица, те же маленькие руки. — Пальцы Элис были длинными и тонкими, а у Джона — толстыми. Кора вытянула свои руки, растопырив короткие пальцы и бесстрастно разглядывая их. — Смотри, сын.

Впервые в жизни хваленое спокойствие изменило Кормаку.

— Не смейте называть меня сыном. Я — не ваш сын. Я скорее умру, чем соглашусь быть им. Я не желаю иметь с вами ничего общего. — Он едва мог говорить. Слова давались ему с трудом, словно язык его прирос к гортани.

Кора задумчиво пожевала нижнюю губу. Ей больно было видеть своего сына в таком состоянии, но чего она, собственно, ожидала? Что он бросится в ее объятия? Все это было для него жутким потрясением.

— Почему бы нам не пригласить сюда Элис? — предложила она.

— Мама знает ?

— Еще нет, но пришло время ей узнать обо всем. — Коре показалось, что Кормак сейчас ударит ее. Он в бешенстве склонился над ней, глядя в упор. — Не смейте говорить матери об этом ни слова, слышите? Это убьет ее. Я хочу, чтобы никто ничего не знал. Слушайте меня, тетя Кора. Я хочу, чтобы никто ничего не знал .

— Но, — начала было Кора, разочарованная: она хотела, чтобы весь мир узнал, что это ее сын, Морис, тюремная пташка, принадлежал кому-то другому.

Тогда Кормак своими маленькими белыми руками обхватил тощую шею Коры и начал душить ее.

— Если вы расскажете об этом хоть одной живой душе, тетя Кора, помоги мне Господь, я убью вас. Клянусь. Где бы я ни находился, я вернусь и убью вас, как бешеную собаку.

Она задыхалась.

— Отпусти меня, сын. Я не скажу никому ни слова.

Он отнял руки от ее горла.

— Так будет лучше, — произнес он угрожающим тоном. — И не смейте называть меня сыном.

Кора вдруг поняла, что мягкий, нежный Кормак, который, по всеобщему убеждению, не способен и мухи обидеть, который даже в гневе никогда не повышал голоса, вовсе не шутил. Она сама, давным-давно, убила двоих человек. Яблоко от яблони недалеко падает, подумала она. Настоящий сын своей матери, это уж точно. Она счастливо вздохнула. Кормак знал правду, и только это имело значение. Когда-нибудь он придет к ней и научится любить свою мамочку.

Кормак вошел в мужскую туалетную комнату и уставился на себя в зеркало. Всего за какие-то несколько минут мир для него перевернулся. Как быстро может измениться жизнь: в одно мгновение ты совершенно счастлив, а в следующее — погружаешься в пучину отчаяния!

Он никогда не любил тетю Кору. При виде ее у него всегда мурашки пробегали по коже. В этой женщине всегда было что-то странное, пугающее. Став старше, он решил, что она не в своем уме, и, если она и вправду была его матерью, тогда и его ждет то же самое. Например, он никогда не считал себя способным на убийство, но всего несколько минут назад он схватил женщину за горло с твердым намерением задушить ее. Кормак подумал, что наверняка сделал бы это, если бы поблизости никого не оказалось.

Было нечто обидное и неприличное в том, что ее имя складывалось из тех же букв: Кормак, Кора, — словно между ними с самого начала существовала какая-то тайная связь.

При мысли о том, что всем, что случилось до сих пор в его жизни, он целиком и полностью обязан прихоти этой безумной женщины, бродившей по коридорам больницы в глухую ночь, он вздрогнул от ужаса. Было отчего сойти с ума.

С другой стороны, он мог считать, что ему повезло. Это ведь его , а не Мориса, могли воспитывать в доме на Гарибальди-роуд, где на стене висела розга.

«Бедный Морис!» — содрогнулся Кормак.

Он больше не был уверен, кто он такой на самом деле, кому он принадлежит и чья семья была для него родной. Он говорил себе, что тетя Кора несет чушь, как он подумал с самого начала, но как быть с лицом, которое глядело на него из зеркала и казалось ему теперь точной копией лица его ненавистной тетки? Глаза, правда, были другого цвета, но и только.

О боже! Почему он не замечал этого раньше? Почему никто другой не обратил на это внимания? До сего момента он считал себя мало-мальски симпатичным, но сейчас на него из зеркала смотрело лицо мертвеца.

«Мы не знаем, в кого он удался», — говорила мать в ответ на замечания людей о том, что Кормак совсем не похож на своих родителей. До сих пор никто не видел разительного сходства между ним и женщиной, которая сейчас назвалась его матерью. Он никогда не сможет смириться с тем, что Элис не его родная мать.

В дверь постучали:

— Кормак, сынок, с тобой все в порядке? Надеюсь, тебя не тошнит от пива? Кстати, я нашла тряпку сама.

— Со мной все в порядке. — Он не мог заставить себя сказать «мама», просто не мог. — Я выйду через минуту, — крикнул он.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒