Судя по вашей книге «Трагедия русской философии», вы все-таки сумели сказать новое слово в области истории русской философии. Расскажите, как вам это удалось.

– Если я правильно понимаю вашу логику, то и для достойного продолжения великих традиций русской классической литературы сегодня нам нужна соответствующая величию ее художественных задач метафизика. Но тогда вопрос: надо ли создавать новую «метафизику XXI века» или достаточно глубже взглянуть на историю русской философии, направить основные усилия на открытия в этой области?

– В действительности два «варианта развития» современной отечественной философии, отмеченные Вами, тесно взаимосвязаны. Мнение, согласно которому «философия сегодня – это история философии», выразил, например, крупный отечественный философ А. В. Гулыга в своей последней книге «Русская идея и ее творцы». Но здесь есть весьма опасный «подводный камень». Чтобы избежать столкновения с ним, необходимо ясно понимать: настоящее историко-философское познание имеет существенно творческий характер, учит нас углублять и развивать идеи, намеченные мыслителями прошлого. Именно так и происходит творение нового – на почве традиции, из чистых источников традиции. А где мы видим сегодня такое творение? Нам в лучшем случае добросовестно пересказывают философию, скажем, Николая Бердяева или Павла Флоренского, а порою не слишком добросовестно «подгоняют» их взгляды под достижения (нередко мнимые) западной философии XX века.

Есть и еще одно очень серьезное препятствие: сегодня поле для историко-философских открытий искусственно сужено. Когда в начале 90-х годов XX века окончательно пали идеологические догмы, современные философы ограничили область поиска фактически так называемым «серебряным веком». Именно из-за этого и не состоялось подлинных открытий. Они появлялись лишь вокруг философии, на уровне «биографий», превратностей судьбы тех или иных философов, попавших в водоворот революции, эмиграции или репрессий.

– Как говорится, на безрыбье и рак – рыба. После абсолютного господства в книгоиздательстве марксистских трудов появление Бердяева с Флоренским казалось верхом свободы. Итак, историки отечественной философии не вернули нам всего многообразия точек зрения, всей полифонии, ансамбля русской философской мысли. Значит, сужение круга философского поиска объясняется ограниченностью содержимого книжных полок?

– Думаю, что дело не только в книжных полках, хотя тот факт, что на них стоят многочисленные переиздания книг весьма узкого круга русских философов, несомненен. Но с чем это связано? На мой взгляд, дело в том, что в советское время поразительно низко опустилась «планка» философской культуры. И сегодня она если и поднялась, то явно недостаточно, оставаясь по сути «культурой вторичной мысли». В итоге вместо самостоятельного научного поиска все ограничивается слегка завуалированным копированием книг по истории русской философии, написанных в эмиграции теми же представителями или продолжателями философии «серебряного века». А в этих книгах серьезно прослежена только одна линия русской философии – от Владимира Соловьева к его последователям в начале ХХ века. Больше ничего в русской философии, по большому счету, как бы и не было. А было, на деле, еще очень многое и глубоко ценное.

– Судя по вашей книге «Трагедия русской философии», вы все-таки сумели сказать новое слово в области истории русской философии. Расскажите, как вам это удалось.

– Прежде всего, я не стал профессиональным (то есть «советским») философом (хотя еще в 1972 г. мне предлагали поступать в аспирантуру философского факультета Ленинградского университета). С другой стороны, меня не притягивали «диссидентские» кружки, где занятия философией вольно или невольно превращались в разновидность «политического протеста», когда неизбежно утрачивается чувство самоценности философии. Я предпочел путь самостоятельных занятий философией и поэтому, смею думать, не стал заложником стереотипов, не только «советских», но и «антисоветских». Я просто читал работы русских философов и размышлял над прочитанным. При этом читал, естественно, первоисточники, оригинальные труды дореволюционных мыслителей. Где я их доставал? Многое можно было без всякого «допуска» получить в библиотеке, но, главное, я любил ходить по замечательным «старым книгам» того времени, и почти каждый поход приносил мне желанную «добычу». Особенно неожиданным стало для меня богатство русской философии XIX века, самый высокий уровень многих ее произведений. И что особенно важно, я отчетливо увидел персоналистическую линию, которая началась в русской философии едва ли не раньше, чем любая другая. Началась, замечу, задолго до Н. А. Бердяева, если вообще можно считать персоналистом философа, который пришел к выводу, что «основа личности – это Ничто», то есть к метафизическому нигилизму в его крайней форме (поэтому и не удивительно, что «на Бердяеве» и его мнимом «персонализме» выросло столько «либерал-нигилистов»). Так или иначе, мне посчастливилось узнать «из первых рук» русских мыслителей XIX века, для которых «основной вопрос философии» был вопросом о человеке, о значении и тайне конкретной человеческой личности. Отмечу еще раз: все это произошло еще в советское время, и поразившее меня открытие как раз и побудило рассказать о нем на страницах ленинградского «самиздата». Первая «несамиздатская» публикация по истории русской философии появилась у меня только в 1990 году.

И тут мне снова пришлось изумляться, но уже по другому поводу. Практически все воспринимали «открытые» мной имена ряда русских философов XIX века и их идеи как нечто «неслыханное» в буквальном смысле слова. Даже многие «специалисты по истории русской философии», как выяснилось, толком ничего не знали о Петре Астафьеве, о Вениамине Снегиреве, о Павле Бакунине (брате знаменитого анархиста), не читали таких выдающихся произведений, как «Наука о человеке» Виктора Несмелова или «Мир как целое» Николая Страхова. Получалось, что я действительно совершил открытие не только для себя (как я считал раньше), но и для других.

⇐ Предыдущая 123 4 5 Следующая ⇒