Примечание автора 4 страница

Вдруг она заплакала.

— О, Майкл! Я знала, что ты придёшь!

— Тсссс…

Я была зла. Мало того, что её изнасиловали, так ещё и дали ложную надежду на то, что её муж наконец-то простил её за то, что она сделала. Слушая больной смех Эмерсона, я закрыла глаза, пытаясь прогнать поток слёз, затмевающих глаза. Они насиловали в одно и то же время, а я была в ловушке симфонии боли и унижения, беспомощно слушая мужчин, пока они заканчивали с женщинами.

Когда они закончили, то тихо вышли из комнат, застёгивая свои штаны, в то же время продолжая идти и смеяться между собой, пока шли дальше по тихим коридорам. Всё, что осталось, — звук тихого плача, две женщины, которых использовали и выбросили, оставив страдать в одиночестве в их клетках.

Той ночью я не смогла обратно заползи в кровать. Вместо этого я предпочла свернуться в позе эмбриона на холодном полу. Они плакали, а я сидела с ними, предоставляя им свою компанию, не имея сил, чтобы произнести одно слово, выражающее сочувствие.

***

— Я считаю, матрас был бы более удобным, мисс Саттон.

Приоткрыв глаза, я прищурилась от вспыхнувшего света в комнате. Профиль мужчины, стоящего в дверях, его черты, скрывались за нечёткостью моих затуманенных сном глаз. Моё тело заболело, когда я поднялась с пола, кожа на моей ноге, боку и плече покалывала там, где они раньше были прижаты к полу.

Потянувшись, я смахнула с глаз туман, поглотивший меня, быстро моргнула, обнаружив, что тот, кто стоял в дверях, — это Доктор Хатчинс.

— Доброе утро. Наша терапия начнётся сегодня, и я хотел зайти и попросить Вас обязательно поесть этим утром. Новые лекарства, которые вы начнёте принимать, расстроят ваш желудок, если заранее не поедите. Терапия никому из нас не принесёт пользы, если Вы заболеете.

Поднявшись на ноги, я рассеянно потёрла больные места на моём теле. Я взглянула украдкой из-под ресниц на доктора и заметила, как он рассматривал меня, уделяя особое внимание каждому месту, которого я касалась.

— Почему Вы не спали на своей кровати? — сказал он настороженно, а обещание того, что он будет судить и оценивать мой ответ, буквально въелось в каждое слово.

— Вы не поверите, если скажу.

Дверь со щелчком закрылась за ним, и я шагнула назад, боясь оставаться с ним наедине в маленькой комнате.

— А ты попытайся.

Дрожа, я вытянула руки, чтобы обернуть их вокруг груди.

— Джо и Эмерсон… — когда я начала говорить, мой голос был твёрд, но сомневаясь в том, поверит ли он мне, я была вынуждена понизить голос до шёпота. — Они… они насиловали женщин в комнатах по соседству со мной. Если бы я не проснулась, они бы…

— Что? — он выглядел заинтересованным, его брови сужались между глазами, опускаясь вниз, пока не коснулись рамки проволочной оправы его очков.

Я не хотела отвечать ему, не хотела признавать, что знаю, что бы они сделали со мной, если бы я не спала. Качая головой, я отмахнулась от его вопроса.

— Ничего…

Он усмехнулся.

— В какой-то момент вам придётся научиться доверять мне. Я, возможно, ваш единственный друг здесь.

— Они тоже собирались меня изнасиловать! — слова вылетели прежде, чем я смогла остановить их, и я закрыла рот руками, как будто могла бы засунуть их обратно.

Он нахмурился, ничего не сказав, когда нажал на дверную ручку, и позволил ей закрыться за ним с хлопком после того, как шагнул в коридор. Мои колени дрожали от страха, и я была уверена, что только что сказала достаточно для того, чтобы мне в течение дня давали сильные дозы. Когда он вернулся, я была уверена, что Джо и Эмерсон будут с ним, готовые и желающие удерживать меня, в то время как он бы вводил мне что-то, что содержалось в иглах крайней необходимости, которые они носили в карманах.

Заставив себя дойти до кровати, я села на тонкий матрас и съёжилась при звуке пружин, визжащих от моего веса. Дверь была единственной, на чём я сфокусировалась. Я запомнила все мелки пятна и царапины на белой поверхности. Я была в таком оцепенении, что, когда она наконец снова открылась со щелчком, я испугалась и подскочила, прижав спину к стене.

Подтянув к себе колени, я осмелилась взглянуть на человека, который вошёл.

— Что, полагаете, вы слышали прошлой ночью?

Выражение лица доктора Хатчинса было пустым. Отражая манеры профессионала, он изучал меня с ручкой в руке, готовый записать мой любой ответ.

Выпрямившись, я позволила мыслям перенестись обратно. Было нелегко вспомнить конкретные детали, только охвативший ужас.

— Я не уверена.

— Хмммм… — пройдя дальше в комнату, он не двинулся ко мне ближе, чем на несколько футов. Язык его тела отображал осторожного мужчину, медленно двигающегося, чтобы не спугнуть беспомощное существо перед ним. — Расскажите мне, что вы помните.

Я сделала успокаивающий вздох, подготовив себя к последствиям воспоминаний прошедшей ночи.

— Джо и Эмерсон. Они были в клетках по обе стороны от меня. Я слышала их…— слёзы навернулись на глаза, и мой голос задрожал от ужаса, парализующего моё тело. — Они делали всякие вещи с теми женщинами, с Салли…

Опустившись на колени, чтобы быть лицом к лицу со мной, Джереми проницательно рассматривал меня. Однако за этими наблюдающими глазами я увидела проблеск жалости.

— Я не удивлён, что при таком злоупотреблении лекарствами вы верите в то, что слышали.

— Верю в то, что слышала? — унижение произвело короткое замыкание — Что значит верю?

Его губы вытянулись в тонкую линию, и он отвёл глаза в сторону двери. Повернувшись, он встал и продолжил разговор с позиции, где он смотрел на меня сверху вниз.

— Прошлой ночью ни одной женщины не было в клетках по соседству с вами. Вы были единственной пациенткой в этом отделении.

В этом нет смысла. Я покачала головой вопреки тому, что он сказал, отказываясь верить в то, что его слова могли быть правдой.

— Нет… я знаю, что слышала…

— Я только что спросил ночную медсестру. Вас держат в этом отделении из-за ночных кошмаров. Крики беспокоят других пациентов. Мы должны держать вас отдельно от них.

Я моргнула так медленно, что могла увидеть, как завеса спала с глаз, и мне всё открылось вновь; свет стал тьмой, прежде чем опять стать светом.

Поглощённая тишиной, я прокрутила его слова в голове: Здесь никого не было. Я была одна. Как это возможно?

— Я знаю, что слышала… — я неубедительно попыталась возразить словам, которые он сказал мне.

Он тяжело вздохнул надо мной.

— Терри собирается принести вам завтрак через несколько минут. Опять же, хочу напомнить, чтобы в этот раз вы поели. После того, как вы помоетесь и примете лекарства, вас отведут в мой кабинет. Я рад, что зашёл сюда этим утром. Это дало мне больше информации, которая принесёт пользу в том, чтобы помочь вам.

Повернувшись, чтобы выйти за дверь, его белый халат раздулся вокруг его ног, серебристый цвет его ручки сверкнул, когда на неё попал тусклый свет.

— Доктор Хатчинс? — выкрикнула я.

Он остановился, но даже не потрудился обернуться в мою сторону.

— Зовите меня Джереми. Мне кажется, более личные отношения с моими пациентами облегчают им возможность открыться мне. — Наконец, взглянув на меня из-за плеча, он добавил, — Я не смогу помочь вам, если вы полностью не откроетесь мне. Полное раскрытие информации приходит с полным доступом к этой информации, мисс Саттон.

Исчезая в коридоре, он оставил меня с широко разинутым ртом от удивления. Он противоречил сам себе, прося меня называть его по имени, но отказываясь называть меня моим. Он был как двустороннее зеркало, способный видеть и наблюдать за мной, изучать каждое моё движение, но не позволял смотреть на него.

Глава 7

«Мысли ― суть тени наших ощущений ― всегда более тёмные,

более пустые и более простые.»
― Фридрих Ницше.

― Добро пожаловать на первый сеанс терапии, мисс Саттон. Я предлагаю вам устроиться поудобнее, потому что вы проведёте здесь несколько часов. ― Обойдя стол в центре комнаты, Джереми жестом руки предложил мне выбрать место, чтобы сесть.

Я не бывала раньше в этой комнате и не узнавала странные медицинские инструменты и мебель, разбросанную по всему помещению. Помимо нескольких больших и чрезмерно мягких кресел там также было несколько кушеток, шезлонгов и три кровати. Каждая зона была в разной цветовой теме: абсолютно белый в одной зоне, чёрный, как смоль, в другой. Другие зоны были ярко окрашены в оттенки драгоценных камней: рубина, сапфира и изумруда. Ковры, ткани и постельное бельё были идеально подобраны, каждая зона разделялась занавеской, которая соответствовала теме.

Правда один таинственный уголок привлёк моё внимание, любопытство по поводу того, что было за матовой занавеской, прочно засело в моей голове.

― Где мы?

― Мы находимся в комнате, которую я спроектировал с целью изучения твоих воспоминаний.

― Я не понимаю…

― Ты и не должна. ― он улыбнулся. ― То, что я попытаюсь сделать в ближайшие пару недель, ещё не делали раньше. Это моя собственная методика, и я выбрал тебя в качестве моего первого объекта. В том, что я собираюсь предпринять, нет ничего необычного. Это просто смесь разных способов и методов, которые я объединил воедино в попытке открыть все части твоего сознания. Тебе нечего бояться. Пожалуйста, выбери часть комнаты, которая привлекает тебя, и мы начнём.

Оглядевшись, я рассмотрела каждую из различных зон. Сразу отбросив в сторону части, в которых были кровати, у меня осталось три зоны: белая, красная и зелёная. Я сразу возненавидела белую зону, потому что она напоминала мне о коридорах психиатрической лечебницы. В зелёной зоне было два кресла с подголовником и шезлонг. В красной зоне было два больших мягких кресла с откидными спинками. Я не хотела зону, где буду вынуждена ложиться, поэтому я выбрала красную. Закончив, я присела в кресло слева.

Он ухмыльнулся.

― Интересный выбор.

― Почему это? ― я не могла свести с него глаз. Он уверенно держался, ходя с невозмутимым самодовольным видом. Под белым халатом была надета обыкновенная голубая рубашка, застёгнутая на все пуговицы и заправленная в грифельно―серые брюки. Материал безупречно облегал его ноги, казалось, одежда шилась специально под каждый мужской изгиб его тела. Я отвернулась в сторону, когда он сел, стыдясь того, что позволила даже на мгновение испытать к нему влечение.

― Это безопасная зона для тебя, не так ли?

― Я не понимаю, как что-то из этого поможет мне. Что должен цвет делать с моей памятью?

― А он ничего и не делает, во всяком случае с сознательной памятью. Однако, люди обладают различными формами памяти, как в сложном компьютере, который они называют своим мозгом, и цвета могут иногда пробуждать эмоции или воспоминания, о которых мы даже не подозревали. Думаю, что смогу получить доступ ко всем формам памяти внутри тебя, кроме сознательной, конечно.

― Что это значит?

― Это значит, что если ты попытаешься вспомнить информацию, то не вспомнишь. Впрочем, твои галлюцинации говорят мне о том, что есть что-то под поверхностью сознательного мышления. Если я смогу получить к этому доступ, мы сможем узнать правду о том, что же случилось с тобой с момента аварии, что повлекло за собой амнезию.

― У меня не было галлюцинаций.

― Это ещё под вопросом, мисс Саттон.

― Почему Вы меня так называете? ― я чувствовала гнев и иррациональность, беспокойные ростки ярости клубились по моим венам с диким пульсом. Что угодно могло послужить спусковым крючком. Что бы я ни увидела или услышала, попробовала или потрогала ― всё это не имело значения. Всё так бесило меня, что я начала чувствовать себя сумасшедшей, какой они и выставляли меня.

― Я называл тебя «мисс Саттон» всё это время.

― Нет. ― я покачала головой, образы того дня, когда его рот изогнулся, чтобы произнести моё имя, вспыхнули в виде движущихся картинок, у него был глубокий голос, растягивающий слова, как медленное воспроизведение записи. ― Вы называли меня Алекс. Вы сказали мне называть вас Джереми, потому что называли меня по имени.

Его ручка яростно строчила по блокноту, и я вскинула руки в знак поражения.

― Что, чёрт возьми, происходит? ― визгливо выкрикнула я.

Не отвечая на моё проявление гнева, он закончил строчить свои записи и вытащил шприц из кармана. Я сразу узнала его и покачала головой,

― Нет…нет, нет, нет, нет…

― Это не то, что ты думаешь. Я не собираюсь усыплять тебя. ― потянув колпачок с иглы, он надавил на депрессант, пока небольшой поток жидкости не выстрелил из кончика шприца. ― Этот препарат даст доступ к информации внутри тебя, как минимум, в течение следующих двух часов. Он сделает тебя восприимчивой, не более того.

― Восприимчивой к чему?

Встав со своего кресла, он пересёк небольшое пространство между нами, схватившись одной рукой за запястье моей правой руки и подтянув её к себе.

― Восприимчивой к моим вопросам. Не шевели рукой, пожалуйста. Я хочу убедиться, что не порву вену.

Я бы и не смогла отодвинуть руку, даже если бы попробовала. Каждый мускул в моём теле был парализован страхом и тревогой. Я наблюдала, как он полез в свой карман, чтобы вытащить тонкую полоску пластика, которая не заняла у него времени в оборачивании её вокруг моей руки. Нажав на вену, он поднёс шприц к поверхности моей кожи и посмотрел на меня после того, как разместил иглу.

― Будет щипать.

Игла вдавилась в кожу, погружаясь в мои вены так же легко, как тёплый нож в масло. Я вздрогнула от острой боли, наблюдая, как прозрачная жидкость покинула шприц поскольку была вынуждена влиться внутрь моего тела. Моя голова тотчас же зашаталась, чувства обострились, а затем погасли так быстро, что я упала на мягкое кресло. Воздух быстро покинул мои лёгкие, а дыхание стало дрожащим.

― Закрой глаза.

Это был его голос, мягкий и успокаивающий, когда тепло его ладони скользнуло по моему лицу, чтобы опустить мои веки. Я не сопротивлялась, предпочитая наслаждаться усиленными звуками и чувствами, которые я ощущала в тот момент. Я чувствовала себя лёгкой и воздушной, как будто я могла подлететь с места и летать по всей комнате, смеясь и улыбаясь вновь обретённой свободе.

― Препарату потребуется несколько минут, чтобы подействовать в полную силу, и я собираюсь использовать это время, чтобы объяснить, что мы собираемся сделать.

― Вы загипнотизировали меня, док?

― Не совсем и, пожалуйста, зови меня Джереми.

Я засмеялась, опьянённая чувством того, что моя напряжённость и страх исчезли. На этот раз я почувствовала, что стены психиатрической лечебницы не сжимаются вокруг и не угрожают задушить меня в их заточении.

― Но вы не называете меня Алекс.

Я не уверена, но мне показалось, что я услышала его хихиканье. Он отошёл, и я набралась смелости, чтобы взглянуть на него. Как только я увидела его размытые очертания, я заметила, что он снял свой халат. Когда он повернулся, чтобы посмотреть на меня, я улыбнулась. Он покачал головой в неверии, мгновенно шагнув ко мне, чтобы протянуть руку и опять закрыть мои веки.

― Не открывай глаза, пока я не скажу тебе, Алекс. Эта терапия не сработает, если ты будешь ей сопротивляться.

Я рассмеялась на то, что он использовал моё имя, и мою кожу начало покалывать. Биение моего сердца внутри меня было божественным и таким сильным, каждый вздох погружал меня в удовольствие и тепло.

― Я собираюсь вернуть тебя в начало, к тому, что послужило причиной твоей амнезии. Это будет болезненное воспоминание, которое, я уверен, причинит много боли и страданий, но это необходимое воспоминание. Ты понимаешь?

Я мгновенно поняла, что он хотел до меня донести.

― Авария, которая убила моих родителей.

― Да. Она самая. Твоя память пострадала в результате травмы головы, которую ты получила в той аварии. Однако, события, которые привели к аварии, должны быть чёткими, если моя теория верна.

― Что, если я не хочу вспоминать? ― это был искренний вопрос. Я не хочу возвращаться в тот день, к моменту, когда казалось, что весь мой мир был разрушен на куски. Мне не нужны лекарства, чтобы ясно представить события в своей голове. Они никогда не исчезали в последующие дни и годы.

― Интересно, что ты должна была выразиться таким образом, особенно потому, что это так хорошо вписывается в мою теорию о твоём состоянии.

― Что со мной не так, Док?

― Джереми.

Я засмеялась.

― Отлично. Джереми. ― мои бёдра сжались, когда его имя скатилось с моих губ. Всё ещё паря, я подвигала руками в воздухе, гадая, когда я снова почувствую тяжесть и почувствую ли я её вообще.

― То, к чему я хочу получить доступ, большая часть хранится внутри тебя, это не твоя сознательная память или мысли, но это намного глубже. Я хочу исследовать твою сенсорную память, чувства и ощущения, привычки и образы, которые твой мозг записал и хранил с момента, когда произошла авария. Единственная причина, по которой я верну тебя в день аварии, ― это попытка дать толчок твоей психике. Ты в безопасности, и я буду с тобой на каждом этапе. Тебе всё понятно?

Я всё поняла, но всё равно вздрогнула, когда почувствовала, как его тёплые руки обернулись вокруг моих. Взяв руки с моих колен, он удерживал их, и я могла почувствовать пульсацию крови, бегущей по его пальцам. Это было удивительное чувство, сближение двух тел, обмен теплом и ощущением. Через небольшой промежуток времени, могу поклясться, наши сердца бились в унисон.

― Расслабься, Алекс, и давай начнём…

Прошло несколько тихих секунд, пока я не стала настолько восприимчива к моему окружению, что могла услышать, как воздух выходит из вентиляционных отверстий кондиционера в стенах. Моё сознание заполнил красный цвет, создавая тёплое и успокаивающее местечко.

― Вспомни день твоей аварии, Алекс. Отведи меня в последнее место, в котором ты была перед тем, как сесть в машину в тот день.

Картинка появилась перед моими глазами, как проигрываемое кино. Сначала нечёткая, потом стала более отчётливая, открывающая терракотовый цвет стен моего родного дома.

― Я у себя дома. Барабаню в мамину дверь, потому что мы опаздываем на встречу с моими друзьями. ― отвернувшись от двери, я моргнула, увидев Джереми, стоящего рядом со мной в воспоминании.

― Подождите, что-то не так, вас там не было. ― всё ещё загнанная в ловушку воспоминаний того дня, я чувствовала, будто меня растягивали на двое: часть меня видела воспоминание, в то время, как моя материальная оболочка вырывалась от него в комнате для терапий. Он крепче сжал руки вокруг моих, удерживая их на месте, когда заговорил.

― Я сейчас здесь с тобой, но постарайся не зацикливаться на этом. Я всего лишь наблюдатель. Твой контакт со мной ― это только средство, которое вытащит тебя оттуда, если воспоминание станет слишком тревожным. Сейчас я хочу, чтобы ты выкинула это из головы и сказала мне всё, что ты помнишь.

Его образ в коридоре исчез, и я сделала успокаивающий вздох, возвращаясь в место, которое я не видела годы.

***

― Мам! Нам уже пора. Я опаздываю!

― Не в таком виде, юная леди. Тебе нужно переодеться. ― мама зашла в коридор, стоя позади, что удивило меня, потому что я думала, что она была в своей комнате.

Повернувшись, чтобы посмотреть на неё, я спросила,

― Где папа?

Она усмехнулась, когда её взгляд прошёлся по обтягивающей белой рубашке и короткой серой плиссированной юбке, которые я выбрала, чтобы одеть этим днём.

― Он ― тот, к кому ты стучишься в спальню, и ты должна радоваться этому. Если бы он увидел, во что ты одета, у него бы был сердечный приступ. Где ты взяла эту одежду?

Злясь на то, что она осуждает, как я одета, я выдала,

― Я одолжила её у Шайен, поскольку ты не позволяешь мне покупать ничего, что носят другие девочки. Мы не амиши, мам.

Снова усмехнувшись с выражением лица женщины, которая думает, что знает лучше меня, она скрестила руки на груди и выставила колено. Это была поза, говорящая мне, что я потерпела поражение, поза, которую принимают все мамы, когда надавить, чтобы победить.

― Пока ты живёшь под моей крышей, юная леди, будешь носить то, что я считаю подходящим, а эта юбка… ― издевалась она. ― Ты не сможешь наклониться в ней, не дав поглазеть каждому человеку в торговом центре на свою пятую точку.

― Зачем мне наклоняться? Я буду приседать. ― я тоже скрестила руки, приняв ту же позу в попытке доказать мою власть над собой. Мне было семнадцать и мне надоело, что со мной обращаются, как с ребёнком.

― Мам! Каждая девочка…

― Ты слишком молода, чтобы ходить, одетая, как проститутка, Александра Мари Саттон, и я предлагаю воспользоваться советом своей мамы и переодеться сию секунду. ― мой папа вышел из спальни, тихо закрыв за собой дверь, и занял позицию позади мамы. Его волосы были аккуратно уложены, а его обычно тёплые карие глаза потемнели от гнева.

Мой папа не был типом мужчин, кому будут охотно противостоять большинство людей. Умный и сильный, с ним нужно было считаться, воин как разума, так и тела. Но я не была каким-то человеком и у меня не было проблем в том, чтобы спорить с ним. Я в конечном итоге стала ему уступать, ведь, в конце концов, была его порождением, а это имело смысл.

― Но мы и так опаздываем! ― закричала я.

Обойдя маму, он возвысился надо мной, махнув пальцем перед моим лицом, когда сделал последнее предупреждение.

― А продолжишь своё гадкое отношение и вообще никогда не доберёшься до торгового центра. Что ты тогда скажешь друзьям?

― Отлично! ― я вскинула руками, прежде чем повернуться на каблуках и потопать обратно в свою комнату. Как только я закрыла дверь, я двинулась через комнату к шкафу.

Знакомый мужской голос просочился в мои мысли, продолжая посылать навязчивые волны звука.

― С какими друзьями ты встречаешься, Алекс?

Включив свет, я подпрыгнула, увидев Джереми, стоящего внутри шкафа.

― Какого…?

― Как зовут твоих друзей? ― спросил он, держа ручку и блокнот в руке.

― Шайен, Конни, Сэм, Линда и Бобби. А что?

― Какой Бобби? ― он не поднял глаз от листа бумаги, кончик его ручки яростно двигался по поверхности.

― Бобби Аррингтон. Мой парень.

Он исчез, как будто рассеялся в воздухе, превратившись в струйку дыма, навязчивый тембр его голоса увял, когда он сказал,

― Продолжай.

После того, как я схватила пару зауженных джинсов, я сняла юбку с ног и заменила её на тёмные, застиранные джинсы, которые, я надеялась, мои родители посчитают «подходящими». Это чушь собачья. Они по-прежнему думали обо мне, как о юной девственнице, которая находится в целости и сохранности в какой-то дурацкой башне из слоновой кости. Они не знают, что я давным-давно потеряла девственность с Бобби.

Помчавшись обратно в коридор, я услышала, как папа перешёптывается с мамой. Подкравшись, я не повернула за угол, чтобы сообщить им, что я здесь.

― Она ведёт себя так не из-за того, что случилось, когда ей было пять, Кристина. Она не помнит мальчика или инцидент, и я сильно сомневаюсь, что это каким-то образом служит причиной того, что она психует. Доктора сказали, что она в порядке и что для неё не помнить ― совершенно естественно.

― Я волнуюсь за неё, Джордж. Она слишком сексуальная для семнадцатилетней девушки.

Папа рассмеялся, я выглянула из-за угла и увидела, как он нежно обнимает маму.

― Ты видела, как ведут себя её друзья? Сильно сомневаюсь, что они испытали то же, что и Алекс. Получается, мы виноваты в их поведении?

Мама улыбнулась, качая головой в понимании.

― Думаю, ты прав…

Я шагнула назад, сузив брови. Через что я прошла, когда была младше? Злость затопила меня оттого, что было что-то, что они от меня скрывают. Выпрямив спину и отведя плечи назад, я приготовилась промаршировать из-за угла и потребовать информацию. Мой телефон пискнул в ту же секунду, я потянулась рукой вниз и увидела сообщение от Бобби, спрашивающего меня где я.

Дерьмо. Я опоздала. Моё любопытство о том, что они обсуждали, возбудилось, но быстро заблокировалось желанием увидеть Бобби.

― Пойдёмте! ― оббежав угол, я предпочла проигнорировать вопрос на тот момент, пообещав себе обсудить это, когда мы позднее соберёмся вокруг обеденного стола этим вечером. Я была подростком. У меня были приоритеты, и Бобби Аррингтон стоял в верхней части этого списка.

Забравшись в машину, я пристегнула ремень безопасности на заднем сидении. Мои родители двигались гораздо медленнее, чем я, и я нетерпеливо постучала по ноге, ожидая их и отправляя ответ Бобби, в котором обвиняю своих родителей во всём плохом, что есть в моей жизни. Потом говорю ему, что буду в торговом центре через пятнадцать минут.

Когда папа залез в машину и занял своё место, а мама села рядом, машина немного покачнулась.

― Быстрее, пап! Педаль в пол и всё такое. ― я щёлкнула пальцами, как если бы это магическим образом переместило нас на дорогу, и мы бы мчались со скоростью миллион миль в час, чтобы доставить меня к Бобби.

― Я поведу осторожно, Алекс, и я, конечно, надеюсь, что ты понимаешь, насколько это важно, учитывая, что сама будешь водить в ближайшее время. ― ворча под нос, он завёл машину и добавил, ― Может быть…

Мы выехали из гаража и благополучно поехали по 22 шоссе, по дороге к торговому центру Нортпоинт. Мчась по скоростной дороге, я позволила глазам насладиться величественным видом покрытых вечных льдом гор вдалеке. Мой ум блуждал и в конце концов переместился на разговор родителей в коридоре до того, как мы уехали.

― Мам, разве ты не говорила мне, что честность ― лучшая политика? ― со всем сарказмом, который я смогла вложить в мой голос, я позволила этим словам повиснуть в тесном пространстве автомобиля. Мои родители были загнаны в угол, потому что я считала, что поймала их на лжи.

Замешательство образовало морщинки на её лице, когда она оглянулась на меня, годы, которые она прожила, проявились в мелких морщинках, которые испортили её красивую кожу.

― Почему ты спрашиваешь меня об этом?

Я ухмыльнулась и знала, что мое выражение лица было зеркальным отражением взгляда, который она всегда посылала мне.

― Потому что ты и папа обманываете меня.

Её глаза расширились, и я увидела, как папа бросил взгляд в зеркало заднего вида.

― О чём ты говоришь, Алекс? ― его глубокий голос завибрировал с предупреждением.

Умалчивая об этом, я скрестила руки и ноги, откинувшись на ковшеобразное сиденье и снова ухмыляясь с превосходством.

― Что со мной случилось, когда я была ребёнком и почему я не помню? Вы врали мне всю мою жизнь, хотя говорили мне не врать? Как по мне, это звучит лицемерно.

Машину вдруг занесло. Я подняла голову в замедленном движение и увидела, как голова папы повернулась в мою сторону. Он возвратился на дорогу в черепашьем темпе и мгновенный толчок нашей машины привлёк моё и мамино внимание к лобовому стеклу. Он выехал на встречную полосу всего за секунду до того, как выровнял машину. Это было так быстро, что я засомневалась, как все четыре колеса могли пересечь линию до того, как папа выровнял нас, но другой водитель, чтобы избежать столкновения, поплатился своей машиной и поехал прямо с нами по нашей полосе движения.

Время остановилось. Родители не двигались, машина остановилась мгновенно в долю секунды. Ничего не случилось и не случилось бы. Я бы не позволила.

― Почему мы остановились?

Джереми появился рядом со мной в машине, сидя в обычной позе с ручкой и бумагой, всегда готовый делать записи.

― Это была моя вина. ― мои глаза широко открылись, когда я погрузилась в ужасающие воспоминания. Это было сиюминутное отвлечение мужчины, который и так был взволнован моим поведением, но этого было достаточно, чтобы отвести его глаза с дороги и заставить его реагировать таким образом, что он подвергнул нас угрозе.

― Это то, что вы хотели, чтобы я вспомнила? Что я ― причина смерти родителей?

Слёзы обожгли глаза, остро жаля, вырываясь на свободу и путешествуя вниз по моим щекам.

― Мы закончили на сегодня, я собираюсь вытащить тебя оттуда прежде, чем станет больно. Мне нужно, чтобы ты закрыла глаза, Алекс. ― он протянул руку, и я почувствовала тепло его ладони. Прикосновение напомнило мне, что я не на заднем сиденье машины, около которой пробуждаются самые ужасные сцены, которые я когда-либо видела в своей жизни.

― Дыши со мной, красавица, и выйди оттуда, где ты находишься. ― он исчез, но голос был по-прежнему сильным. Мало-помалу изображение исчезло. Пиксели рассеивались, а тёплый цвет распространился по ещё некогда изображению. Войдя в реальность, у меня, на мгновение, закружилась голова, прежде чем я вспомнила, что была в красной комнате, сидя в красном кресле с красной занавеской, задёрнутой вокруг меня для уединения.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒