Примечания 6 страница

На крошечной сцене этого театра я видел «Ромео и Джульету» с г-жей Альбрехт в заглавной роли, и получил такое сильное впечатление, какого не оставляли по себе многие виденные мною европейские знаменитости. Г-жа Альбрехт замечательно талантливая артистка, пользующаяся громкою известностью не только в Финляндии, но даже и в Германии. В Берлине она играла с огромным успехом, а про Стокгольм и говорить нечего. Она считается там звездой первой величины. Г-жа Альбрехт играет на трех языках: на немецком, шведском и финском.

Присутствуя на представлении какой-то комедии из местных нравов, я, не понимая ни слова, хохотал до упаду, так заразительно весело проводили свои роли финские актеры. Очень сожалею, что мне не привелось посмотреть их переводы с русского. Они с большим успехом играют «Ревизора» и «Василису Мелентьеву».

Говоря, что русских не любят в Финляндии, однако не могу не оговориться и не исключить из общего списка финских актеров и их антрепренера. Одновременно, когда шведский театр, помещающийся на лучшем месте, на эспланаде Гельсингфорса, не позволял даже вывешивать в местности, прилегающей к нему, анонсы русского театра, финский антрепренер любезно открывал бесплатный вход русским артистам, за что конечно, в свою очередь и я предоставил в их распоряжение лучшие места в партере. Финские артисты ходили на наши спектакли усердно. Единственная пьеса, на которую приходили и шведы, это — «Смерть Иоанна Грозного».

Цены на места в русском театре, по контракту с дирекцией, были дешевле, как говорится, пареной репы. Не имея права их увеличивать ни при каких обстоятельствах, я часто стеснялся позволить себе лучшую обстановку, не рассчитывая ее окупить даже и полным сбором. О втором же представлении трудно было мечтать. Кроме того, много мест в театре бесплатно отводилось лицам, так или иначе прикосновенным к театральному управлению. Сам заведующий театром заседал всегда в большой (как в наших императорских театрах — министерская) ложе и имел при ней отдельный кабинет для своих распоряжений.

Эти распоряжения часто касались и меня. Например, однажды мне подают счет в несколько марок за исправление без моего ведома разбитого пианино. Я протестую и отказываюсь от уплаты. Меня приглашают в ложу к заведующему.

— Пощадите, — говорю. — Почему я должен платить за поправку не мною испорченного пианино? До него еще никто не касался для моих спектаклей.

— Это все равно.

— Далеко не все равно. Испортил его не я, а потому нахожу, что не должен и платить за его починку.

— У нас такие порядки! — ответил мне заведующий. — Вам их не переделывать! Хотя и не вы его испортили, но все равно он может вам понадобиться. Вы должны заплатить, в противном случае эти расходы будут удержаны из субсидии.

И таким образом приходилось оплачивать многое, для меня совершенно излишнее.

Пред открытием сезона призывает меня заведующий к себе и говорит:

— Спектакли не должны кончаться позже десяти часов вечера. Это непременное условие.

— Почему так рано? — удивляюсь я. — Куда же деваться публике с такого раннего часа?

— Эго меня не касается. Это мне все равно. Я прошу в силу того, что сам люблю в это время быть уже дома и пить чай. Я, батюшка, человек старый…

Как ни было трудно, а пришлось оканчивать представления к назначенному часу. Начинались они тоже чрезвычайно рано — в 7 часов, хотя это было крайне неудобно. В конце концов я «выпросил» разрешение поднимать занавес на полчаса позже, то есть в 7 1/2 часов. К семи никогда не имела возможности попасть военная публика, в особенности приезжающая из Свеаборга.

Антрепренеру вменялось по контракту также иметь приличный и непременно струнный оркестр. Нанять таковой и в особенности по дешевой цене не было никакой возможности. Кроме оркестра г. Каянуса, который существует в Гельсингфорсе для специальных концертов в зале пожарного депо, где за одну марку входной платы, два или три раза в неделю, можно встретить массу публики, которая, важно восседая за столиками и с достоинством распивая шведский пунш и пиво, слушает «музыку по разнообразной программе», — другого оркестра не существовало. Военной же музыки, которая обошлась бы гораздо дешевле, заведывающий не допускал. Делать было нечего, пришлось обратиться к Каянусу и взять за 100 марок поспектакльной платы десятерых свободных его музыкантов, наводивших тоску, благодаря своей малочисленности. Кроме того, Каянус потребовал, чтобы оркестр этот участвовал не менее 28 раз в сезон. Что делать? Принужден был плясать под его дудку.

Чересчур ничтожные сборы в русском театре объясняются тем, что богатый люд из шведов русских спектаклей не посещает вовсе, а русская публика, состоящая преимущественно из небогатого офицерства местных войск, не имеет возможность бывать часто в театре, благодаря скромности своих достатков. В виду этого существовал такой «облегченный» порядок продажи билетов, практиковавшийся успешно при мне, до меня, вероятно и после меня: антрепренер выдавал полковому казначею или адъютанту книжки с контрамарками, которые в продолжение месяца и разбирались гг. офицерами. После же получки жалованья 20 числа антрепренеру вручались от казначея следуемые ему за места деньги со скидкой 15 %. Это было большим удобством для военных зрителей и прямой выгодой для антрепризы. Без этого, можно с уверенностью сказать, театр пустовал бы постоянно.

Гельсингфорская публика в мое время не была расточительна на подарки актрисам, а про актеров в этом отношении и речи быть не может. Чтобы подать какой-нибудь любимице-бенефициантке букет, стоящий 15 марок, собирали иногда подписку с 15 особ, а из ценных подарков подносили чайные ложечки. И это считалось уже выдающимся событием, о котором разговаривала чуть ли не вся русская колония…

До сих пор я все говорю о материальной стороне антрепризы; что же сказать о нравственной и артистической?

После сезона неудач и оплошностей я пришел к убеждению, что с моим характером трудно антрепренерствовать вообще и в Гельсингфорсе в особенности. Нужно было приложить много старания, чтобы ужиться со взглядами ближайших к театру лиц, так же как сохранять миролюбивые отношения с некоторыми актерами, халатно относившимися к своим обязанностям, и в особенности с актрисами. Распорядители прежде всего требовали видимого поклонения их власти и всякой угодливости. Требовали, чтобы спектакль шел, как на почтовых, и кончался, как можно раньше. Делались очень любезные замечания, если антракт затягивался почему либо на лишние 5 минут. К положению антрепренера было полнейшее равнодушие. Я терпел убытки, и никто на них не обращал внимания. На мои просьбы об облегчении непроизводительных расходов заведывающий театром отвечал однажды с улыбкой:

— Полноте, батюшка! У вас толст карман.

Он слышал от кого-то, что я очень богат.

В первый сезон я потерял своих 1.500 рублей и, несмотря на согласие дирекции уничтожить контракт, остался и на второй год, рассчитывая возвратить убыток и предполагая на будущее время устроиться с антрепризой гораздо распорядительнее. Действительно во второй раз я не понес убытков, но потерянного, однако, не вернул…

Теперь два слова об артистах.

Они обыкновенно кричат о недобросовестности антрепренеров, эксплоатирующих их актерский труд, но надо иногда войти и в положение антрепренера, с которым гг. артисты поступают бесцеремонно и слишком недобросовестно. Например: одна актриса, довольно уже пожилая и некогда известная в провинции на ролях ingenue, сама напросилась ко мне на службу и подписала контракт месяца за три до отъезда в Гельсингфорс, причем получила авансом месячное жалованье и дорожные деньги. Накануне же отъезда, поздно вечером, является она ко мне и просит увольнения от службы, так как она по семейным делам не может отлучиться из Петербурга.

— Что же вы думали раньше, сударыня, — сказал я. — Через пять дней надо открывать спектакли, — где же я найду сейчас актрису на ваше место?

— Не могу… Делайте, что хотите, но я ехать не могу…

— Ну, делать нечего, Бог с вами! Пожалуйте обратно деньги…

— Денег у меня нет.

— И ехать не можете, и денег нет!.. Вот так сюрприз! Что же мне-то прикажете делать? Ведь другая тоже спросит с меня аванс.

— Ну, относительно последнего вы не беспокойтесь! — вскричала она. — Я вам сию же минуту могу привести такую актрису, которая примет мой долг на себя и с удовольствием поедет к вам служить. Она, конечна, не такой талант, как я, но ничего себе, а главное выгодна для вас в том отношении, что вы можете не давать ей бенефиса.

— Поезжайте сейчас же за вашей актрисой, — сказал я торопливо. — Теперь рассуждать не приходится. Завтра ведь уезжать надо.

Через час действительно она доставила мне актрису, которая взялась за нее поехать; но, увы, я-то с ней далеко не уехал. Хорошо еще, что публики бывало мало в театре. Значит, нет худа без добра!

Во второй сезон антрепризы сам я почти не участвовал, как актер, а ограничился только обязанностями режиссера. Меня ужасно занимала постановка пьес с молодыми актерами, из которых иные в настоящее время играют в провинции и пользуются успехом. Приезжал ко мне на гастроли Дарский, выписывал я по желанию публики П. И. Вейнберга, но ни тот ни другой сборов не сделали…

В числе служивших у меня артистов были люди, занимавшиеся сами когда-то антрепризой, и да избавит Бог каждого антрепренера приглашать подобных господ. Все, что только возможно представить себе неприятного в омуте театральных болот, всего можно ожидать от них. Эти субъекты мутили артистов, вооружали публику против меня, и я от всего сердца перекрестился, когда судьба порвала мои с ними отношения.

По оставлении гельсингфорсской антрепризы, у меня свалился с плеч камень, и я дал себе слово не связываться с этим мучительным делом.

Здесь приходится остановиться в рассказе, до более удобного времени, когда настанет пора и возможность поведать и напечатать многое еще, виденное мною в недалеком прошлом за кулисами наших театров.

В заключение же моего повествования, начав эту хронику с эпиграфа, взятого мною из стихотворений нашего старейшего артиста-ветерана, Петра Андреевича Каратыгина, я приведу его же стихи, написанные им самому себе в исходе февраля 1873 года, за несколько дней до празднования его пятидесятилетнего юбилея, после которого он напрасно ожидал, что тогдашнее начальство, может предложить ему покинуть навсегда сцену и уволиться от театра. Этого конечно не случилось, да и не могло случиться в те времена ни с одним из заслуженных актеров подобных ему. П. А. Каратыгин, как и все императорские артисты, предшественники его, до кончины своей оставался на службе дирекции. Помещаемое здесь стихотворение отчасти характеризует, как тогдашние, так и нынешние театральные нравы, Вот что посвятил самому себе остроумный Петр Андреевич:

Вот наконец и мой подходит юбилей…

И мне готовятся овации быть может,

И скажут много мне экспромптов и речей,

И кто-нибудь еще куплет застольный сложит…

И будет все как было у других:

Тот руку мне пожмет, другой в объятьях сдавит

И от лица товарищей моих

Наш милый режиссер привет мне прокартавит!

Ломать комедию ведь нам не привыкать:

И тот кто мне подчас так зло вредил по службе,

Публично станет уверять

И в уважении своем меня и дружбе!

Полвека прослужить — заслуга не важна;

Быть может, как артист, не стою я почета…

Но вот, чем жизнь моя почетна и красна:

Не вынес я ни одного пятна

Из театрального болота!

А. Нильский.

КОНЕЦ

Примечания

В этот знаменательный для меня после спектакля вечер, П. С. Федоров в первый раз пригласил меня к себе ужинать и пить чай. С этого времени и началось наше продолжительное знакомство.]

(обратно)

Действие 3-е, — явление 4-е

(обратно)

Комната для пожарных при Александринском театре.

(обратно)

Дачная местность близ Петербуга.

(обратно)

Прасковьей Сергеевной звали жену Павла Степановича

(обратно)

Петербургский градоначальник.

(обратно)

В конце пятидесятых годов.

(обратно)

Мазурку

(обратно)

Актер, выходящий на сцену в свите

(обратно)

Кажется, оно где-то было напечатано, но кстати не грех его повторить

(обратно)

Артистами русской драматической труппы, на собранные по подписке деньги, были заказаны в Италии большой мраморный бюст И. И. Сосницкого, который ныне сохраняется в одном из зал Александринского театра.

(обратно)

Его собственное выражение

(обратно)

Его лакей татарин

(обратно)

«Извините, м. г., вы видите все в нашем магазине; но мы ничего не имеем необыкновенного в эту минуту, исключая вас».

(обратно)

По сцене значившимся «2-м», автором нескольких народных пьес и замечательным актером на роли купцов.

(обратно)

Немецкий актер.

(обратно)

Яхт-клуб помещается у самого взморья на Крестовском острове

(обратно)

К… известный в то время издатель журнала, где сотрудничал г. Перетц

(обратно)

Последнее есть официальный титул наших царей, от которого нельзя отступать.

(обратно)

Режиссер Александринского театра.

(обратно)

Ростислав — псевдоним известного писателя и журналиста Ф. М. Толстого, однофамильца графа Алексея Константиновича.

(обратно)

Письмо графа A. К. Толстого было напечатано в 1868 году в газете «Голос». В нем почтенный автор с величайшей похвалой отзывается об исполнении мною роли Иоанна. Письмо это содержит в себе массу любопытного материала и характеризует авторскую внимательность и любовь к своему детищу. Вот почему я считаю не лишним привести его целиком. Граф Толстой писал:

«Вы принимали такое живое участие в трагедии „Смерть Иоанна Грозного“ с самой ее постановки на сцену (ваши журнальные статьи служат тому доказательством), что я чувствую потребность высказать вам мое мнение об игре г. Нильского в роли Иоанна. По моему убеждению, ни один из русских артистов не передал этого характера так удовлетворительно, как г. Нильский. Я знаю, что многие со мной не согласятся и скажут, что я подкуплен тем, что г. Нильский всегда твердо знает свою роль. Сознаюсь, что обстоятельство эго расположило меня в пользу Нильского с первого моего с ним знакомства. В одной французской поварской книге сказано: чтобы сделать соус из зайца, нужно прежде всего достать зайца. Изречение мудрое, которое можно перефразировать так: чтобы хорошо сыграть свою роль, нужно прежде всего ее выучить. Г. Нильский выучил обе свои роли (Годунова и Иоанна) почти безукоризненно. Я говорю почти и этим заявляю мое беспристрастие, но и некоторые вкравшиеся неправильности в ролях г. Нильского доказывают только одно: что предание строгой драматической школы на нашей сцене потеряно. Ни сам автор, ни большинство публики не поражаются перестановкой слов, искажающей стих и глубоко оскорбляющей метрическое ухо».

Из всех наших артистов (за исключением Леонидова) Нильский один знал свою роль наизусть и тем исполнил первое условие, требуемое от драматического артиста.

Но он не ограничился одним зданием: он проникнулся характером представляемого им лица, не пренебрег ни одной его чертой и разрешил трудную задачу соединить царственность со всеми видами страсти. Некоторые места вышли у него потрясательны. Так, например, при чтении синодика он превосходно сказал:

«Пятнадцать?Их было боле — двадцать запиши!»

Эхо место не только не вызвало у зрителей улыбки, как случалось на разных сценах, где давали «Смерть Иоанна», но произвело глубокое впечатление.

«Слушая Нильского, я вспомнил, что сказал веймарский актер Лефельд, когда я, опасаясь неудачи, предложил выпустить это место.

— Ни за что! — возразил Лефельд. — Ich werde ihnen schon das Lachen vertreiben! (Я отобью у них охоту смеяться!). Действительно, никто не улыбнулся. У Лефельда несравненно более природных средств, чем у Нильского; но в том-то и заключается заслуга Нильского, что он воспользовался всеми своими средствами, которые, впрочем, далеко не малы.

Прекрасно выразил он ужас Иоанна в словах:

Что так скребет в подполье?»

Прекрасно упал на колени перед боярами и прекрасно прервал Шуйского словами:

«Молчи, холоп!»

за которыми произнес первые строки своего покаяния голосом гнева и угрозы. Это намеренное противоречие голоса с содержанием слов произвело эффект сильный, психически верный и совершенно новый. Очень тонко выразил Нильский в сцене Иоанна с волхвами то чувство, которое овладевает Иоанном в присутствии недоброй силы. Он ее и вызывает, и отрекается от нее, и боится ее, и хочет ее наказать. Все это слышалось в его голосе и виделось на его лице. Таких тонких черт у Нильского было много, но были также и недостатки.

В сцене с Гарабурдою он показался мне несколько однообразен. Когда Гарабурда бросил ему перчатку, он должен был, по моему мнению, помолчать и дотом начать совершенно тихо и сдержанно, почти шепотом:

«Из вас обоих кто сошел с ума?

Ты иль король? К чему перчатка эта?»

а затем уже дать волю своему гневу и дойти до бешенства.

«В пятом акте, когда его вносят на креслах, он был недовольно хил и изнурен. В самой последней сцене он добровольно лишил себя такого огромного эффекта, которым так удачно воспользовался Лефельд, когда, уже лежа на полу, он увидал скоморохов и отполз от них в ужасе.

Гримирован был Нильский, в день своего дебюта, неудовлетворительно; но зато в следующий раз нельзя было желать лучшей фигуры и лучшей маски. Вы видите, что я говорю о Нильском беспристрастно, pro и contra. Повторяю, что, по моему мнению, он был па русской сцене лучший из всех Иоаннов, и предсказываю ему вообще, как трагическому актеру, блистательную будущность, если он при своем понимании и при своих средствах выработает в себе ту строгую школу, без которой невозможна серьезная драма. Как ни велики дарования актера, он не достигает совершенства одним вдохновением, как не достигает его и певец при самом прекрасном голосе без школы и методы. Естественность в искусстве, конечно, необходима; всякое появление в его области, к какой бы отрасли оно ни принадлежало, должно быть естественно, т. е. должно согласоваться с законами правды; но сущность искусства есть высшая красота, или высшая правда (что одно и то же), и потому не всякое естественное проявление годится в искусстве, которое отвергает все случайное, все ненужное и сохраняет только то, что ведет прямо к дели, т. е. к выражению заданной идеи.

Фотография, воспроизводящая все случайности природы, никогда не войдет в область искусства; но живопись, игнорирующая бесполезные подробности и признающая только те черты подлинника, которые составляют его характер, есть одно из высших выражений искусства. В сценическом воспроизведении характеров более, чем в каком либо другом, должно держаться одного необходимого, одного ведущего к цели. Сценическое искусство менее, чем всякое другое, допускает случайности. Каждое лишнее движение (я уже не говорю о движениях фальшивых) не только бесполезно, но и вредно. Рама, в которой вращается драматическое представление, так узка, время, ему уделенное, так ограничено, что каждая минута драгоценна для артиста, каждое его движение знаменательно. Он не имеет права не только на что-нибудь ложное, но и на что-нибудь индифферентное. Индифферентизм на сцене есть потеря времени, которая ничем не вознаграждается. Места, произносимые актером бесцветно или в которых он встает, или садится, или ходит взад и вперед без надобности, равняются местам, вычеркнутым из его роли, если (что еще вероятнее) они не наводят скуки на зрителей.

Сказать, что Нильский вполне сознал всю важность этого правила, значило бы отклониться от истины; но я смею утверждать, что он сознал его лучше, чем другие, виденные мною Иоанны. Могу сказать так же, что если не все места были переданы им равно знаменательно, то он ни одного не передал фальшиво.

Видеть и слышать Нильского доставило мне художественное наслаждение, и я сожалел только об одном, что, приобрев в нем замечательного Иоанна, публика лишилась замечательного Годунова, которого она не ценила по заслугам, но которого достоинство почувствуется чрез его потерю.

Гр. A. Толстой».

(обратно)

Васильев, Самойлов и Шуйский (в Москве). Примеч. П. A. Каратыгина.

(обратно)

Урожденной Сабуровой, дочери знаменитых в свое время артистов Сабуровых.

(обратно)

Обе здравствующие. Первая проживает в Тверской губ. в г. Осташкове, где супруг ее занимает место городского головы, а вторая, весною 1893 г. справлявшая пятидесятилетний юбилей своей артистической деятельности, находится в Петербурге.

(обратно)

А. Л. Леонидов был самым близким и любимым человеком в доме A. Е. Мартынова. Дети Александра Евстафьевича обожали его, а сам Мартынов иначе не называл его, как «нянька».

(обратно)

Так называемого «авторского». Автору полагается руководить постановкой своего сочинения, и он имеет обыкновенно место на авансцене, рядом с режиссером.

(обратно)

П. И. Зубров получал 25 рублей разовых.

(обратно)

Хлестаков из «Ревизора».

(обратно)

13-е декабря

(обратно)

Воспитанник Давыдов впоследствии сделался знаменитым виолончелистом и был директором С.-Петербургской консерватории.

(обратно)

Бурдина звали Федором Алексеевичем.

(обратно)

Мих. Пров. Садовский, сын знаменитого Прова Михайловича.

(обратно)

Болезнь рук

(обратно)

С Неглинного проезда.

(обратно)

В Москве, на Тверской. Дело происходило во время антрепризы г-жи Бренко.

(обратно)

Полонский играл и читал преимущественно на клубной сцене Благородного собрания.

(обратно)

Известная опереточная певица Жюдик не один раз участвовала в концертах по приглашению старшин Благородного собрания.

(обратно)

Известные: чтец П. А. Никитин и рассказчик П. И. Вейнберг.

(обратно)

Тогдашние старшины Благородного собравия.

(обратно)

С. М. Сосновский, актер, заведовавший клубной сценой Благородного собрания.

(обратно)

Известный актер, певец и гитарист

(обратно)

Фамилия популярного любителя

(обратно)

Художник и поэт, принимавший деятельное участие в увеселительной части собрания.

(обратно)

Певец былин.

(обратно)

Т. е. костюмного, когда актеры фигурируют на сцене не в обыкновенных городских костюмах современного покроя, а в каких-нибудь исторических или иностранных.

(обратно)

Впрочем, подобные письма не представляют редкости. Одна артистка как-то писала режиссеру Лепину: «М. г. Павел Андреевич! По случаю живота не могу сегодня явиться на службу; лежу в постеле. Готовая к услугам такая-то»

(обратно)

Бурдин так называл всех молодых людей.

(обратно)

Алексей Михайлович Максимов.

(обратно)

В отличие от братьев Максимовых автора Михаила Андреевича ставили на афишах: «М. Максимов».

(обратно)

Павел Степанович Федоров, начальник репертуара.

(обратно)

Рыбинский антрепренер.

(обратно)

Рыбинский антрепренер.

(обратно)

Прибор, отбивающий такт.

(обратно)

Евгении Васильевны.

(обратно)

Почти то же самое проделала и собака актера В. Н. Давыдова, у которого один из сослуживцев так же «для эффекта» попросил одолжить ее па сцену. В то время В.Н. жил вместе на одной квартире с суфлером Жуковским. Этого Жуковского за постоянную ласку собака очень любила. Во время спектакля (кажется, шла мелодрама «Хижина дяди Тома») выпущенная на сцену собака прямо подбежала к суфлерской будке и радостно завизжала, увидя Жуковского. Тот начал было ее отгонять и замахнулся книгою. Она это приняла за «заигрыванье» и с громким лаем стала набрасываться на суфлера. Видя тщетность восстановить на сцене порядок, режиссер распорядился убрать разыгравшуюся не во время собаку за кулисы! «Эффект» так же не удался.

(обратно)

Впоследствии небезызвестная танцовщица петербургского балета Виноградова, скончавшаяся года два тому назад

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 24 25 26 272829 Следующая ⇒