Суббота, 10 июля

АРЛЬ

8 июля

Сразу по прибытии, оставив багаж заодно с попугаем в гостинице, мы отправляемся на поиски Ренуара в гостиницу «Юлий Цезарь». Пять минут—и уже обнаруживаются Шерер и Каст[6]. Две противоположные—я не хочу сказать, враждебные—тенденции в «Кайе дю Синема» заключили очень южный мир вокруг геометрического центра их восхищения и дружбы, то есть Жана Ренуара.

А тут как раз идет и сам геометрический центр, целует Жанин и ребенка с той несравненной приветливостью, которая с каждым разом все больше чарует меня, потому что никогда ее не сочтешь слабостью или недостатком. У Жана Ренуара есть такой стиль непринужденности в учтивом обращении, такая тонкость в человеческих отношениях, что более утешительного примера подобных манер я просто не знаю. В нем есть гений простоты, доходящей до того, что от вульгарности ее отличает лишь какая-то бесконечная малость в тоне; так задастые служаночки на картинах Огюста ускользают от разврата лишь благодаря стилю живописи. Наверное, в этом великая сила режиссера Жана, равно как и художника,—в способности удерживать обе крайности: самого что ни на есть заурядного чувства или вкуса и самой высококультурной тонкости и элегантности. Октав, тискающий Полетт Дюбо в уголках,—тот же самый, который рыцарственно страдает по Норе Грегор в «Правилах игры». Разве не заключается один из смыслов фильма как раз в обратимом тождестве страстей и чувств у хозяев и слуг? Существование такого человека, как Ренуар,—это отрицание иерархии жанров в человеческих отношениях, как и живопись Огюста есть отрицание иерархии сюжетов. По тому же принципу нет благородной кухни, но есть благородство кухни, ставящее на одну доску камамбер и утку с апельсином.

Ренуар, ужиная оживленно и легко перед возвращением на вечернюю репетицию, сразу сообщает мне о своих тревогах: репетиций назначено недостаточно, старинная римская арена была занята разными празднествами, в том числе одной корридой. За два дня до представления еще не закончена постройка декорации. Парижские репетиции, где прорабатывались игра и текст, будут лишь очень скудно дополнены на месте. Ренуар отказался от мысли использовать часть публики прямо в современных костюмах как массовку. Риску и без того достаточно.

И действительно, вечером мы сидим на репетиции, такой же раздробленной и мало соблюдающей хронологию, какой бывает и съемка фильма. Порядок репетиции определяется только сложностью разработки той или иной сцены и наличием статистов. Я ложусь спать изрядно обеспокоенный.

9 июля

Послеобеденная репетиция. Ренуар на арене с утра. Он много дней подряд спит по четыре часа в сутки, что ничуть не заметно ни по его настроению, ни по цвету лица. Когда что-то не ладится, в его интонациях едва проглядывает раздражение; «будьте добры, господа»: намек на горечь или иронию в этой фразе—максимум того, что он себе позволяет, впрочем, почти всегда искупая через минуту это «дурное настроение» словами вроде «дорогие друзья, извините за то, что я опять попрошу…».

Общее впечатление довольно похоже на впечатление от съемки фильма, в том смысле, что там и сям люди хлопочут над самыми разными задачами, для непосвященного непонятными, в которых окончательно тонет задача репетиции как таковой. Ренуар сидит в самом низу, на арене, на складном стуле, который он, перемещаясь, носит с собой, и ни солнце, ни тучи пыли, поднятые мистралем, как будто не тревожат его.

Пятница, вечер: репетиции (продолжение).

Сегодня вечером Ренуар располагает на два или три часа пешей и конной массовкой. Всадники—это местные конные пастухи, их можно узнать даже по тому, как они опираются на копье. Нынче вечером предстоит окончательно решить вопросы групповых передвижений.

Ренуар немало импровизирует, придумывая на ходу важные перестроения, в частности с лошадьми. Все это до завтрашнего вечера нельзя будет повторить даже хотя бы один раз. Репетиция заканчивается в четыре часа утра.

Суббота, 10 июля

Приехали Трюффо, Ривет и еще с десяток фанатов (см. дневник Трюффо в № 37[7]). Большинству из них нужно добыть посадочные места на арене, и так как Ренуару не хватает массовки, я иду с Риво и Трюффетом на дневную субботнюю репетицию, чтобы спросить, не сможет ли он нанять своих приятелей. Завидев приближение двух наших куманьков, Ренуар восклицает с искренним и радостным удивлением: «Вот те на, что вы здесь делаете?» «Может, он думает, что мы сюда в отпуск приехали»,—говорит мне Ривет со своей чопорной улыбочкой. С массовкой всё естественным образом улаживается. И вовремя, потому что уже давно в кассах не осталось ни одного билета (и, кстати, билеты дорогие). Мне самому, как критику, было очень трудно получить место для моей жены. Этого попросту не предусмотрели. Ведь для арлезианцев представление «Юлия Цезаря»—прежде всего, не театральное событие, а областной праздник, центральным персонажем которого должна быть Королева Арля заодно с разными местными деятелями. Театральная критика и в ус не дует, а парижское руководство, похоже, ничего критикам не объяснило. Мои парижские собратья, привыкшие к театральным фестивалям, лишь умеренно этому удивляются. На кинофестивале такое наделало бы шуму.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒