Слова признательности

— Я стал христианином.

В трубке наступила тишина.

— О... нет. Ты, должно быть, шутишь. Вот это мне действительно нужно было услышать, Бен. Здорово. Это просто здорово.

Бен спросил Цюаня:

— Что случилось с твоим лицом?

— Немного обожжено солнцем и ветром, вот и все.

— Тебя выпустили на солнце?

— Да.

— Ну, это хорошо. Но я надеюсь, ты не замерз. Твоя кожа выглядит очень сухой.

— Сейчас уже намного лучше.

— Губы у тебя потрескались и, кроме того, кровоточат. Что...

— Сейчас уже лучше, Бен Филдинг. У тебя есть новости от моей семьи?

— Они сильно скучают по тебе. Посылают огромный привет. С ними все хорошо. Шэнь играет в фрисби как профессионал. Минь рассказала мне удивительные истории о моем старом товарище по Гарварду. К нам приходит много народу, женщины помогают Минь, а мужчины предлагают мне помощь по хозяйству. Я теперь знаю почти всех людей из твоей домашней церкви.

Цюань улыбался.

— Я все время пытаюсь вытащить тебя отсюда, и все время бьюсь о кирпичную стену.

— В Китае много кирпичных стен.

— Когда я вижу, через что тебе приходится проходить, я вспоминаю своего зятя. Он посещает большую церковь в Калифорнии. Он постоянно твердил мне и Пэм: «Если вы будете служить Богу, вы будете здоровыми и процветающими людьми».

— В Китае все наоборот. Ты можешь быть здоровым и процветающим до того, как принял Христа. Но как только ты начинаешь служить Богу, ты редко сохраняешь такое положение.

— Ну что ж, быть может, Евангелие, которое верно в Калифорнии, но не верно в Китае, — не настоящее Евангелие?

— Мой друг создал пословицу. Очень мудрое изречение.

— Ты не должен терять надежду, Цюань. Разве ты не думаешь, что будет лучше?

— Обязательно будет. Но в этом ли мире? Этого мы не можем знать. Мы надеемся на другой мир. Хотел бы я, чтобы ты услышал молитвы, которые я слышу в камерах, где убираюсь. Братья не просто молятся, чтобы Китай стал открытой страной. Мы молимся, чтобы небеса открылись для Китая! — Он протянул пальцы сквозь сетку забора. — Бог осуществляет эту цель. Он превыше всех тюремщиков, МОБ, мэра и партии. Он использует их как инструмент в Своей руке для Своих целей. Точно так, как Он использовал Мао Цзэдуна.

— Мао? Бог использовал Мао? Да перестань, Цюань. Когда люди ищут свидетельства того, что Бога нет, они указывают на Мао, Гитлера, Сталина, Пол Пота — на всех тех, кто уничтожал огромные массы людей.

— И все же Мао был инструментом в руках Божьих, и Бог использовал его, чтобы построить здесь Свою Церковь.

Бен смотрел на Цюаня с недоверием.

— Мао был богомолом, пытавшимся остановить колесницу, — сказал Цюань. — Когда Водитель колесницы решил, что пора двигаться, Он задавил Мао. Председатель сыграл свою роль. Он пытался задушить Церковь. Но Мао умер, а Церковь вышла из сражения живой. Она на своей колеснице переехала его могилу.

— Послушай, теперь я христианин, Цюань, и я действительно пытаюсь понять. Но... я просто не воспринимаю того, что ты говоришь.

— Подумай, Бен Филдинг. Когда Мао пришел к власти, в Китае было менее одного миллиона христиан, да и те были разъединены. Многие лидеры соблазнились западным модернизмом, уже не веря в Слово Божье. Церкви нужно было внутреннее очищение, а вовне не было большого интереса к Иисусу. Но потом пришел Мао. Мои родители рассказывали, что на деревьях и фонарных столбах были установлены громкоговорители, и каждое утро они просыпались под песню «Красный Восток», в которой говорилось о том, что Мао — «великий спаситель народа». Мао был узурпатором, притворщиком, маленьким человечком, сотворившим много зла. Его нарушенные обещания оставили зияющую пустоту в душах людей. Многие теперь понимают, что Библия — та самая правда, на которую претендовала «Красная книжечка» Мао. Иисус — подлинный Спаситель, на роль Которого претендовал Мао.

— Однако десятки миллионов людей погибли...

— Мой отец погиб под сапогом Мао. Но Ли Тун всегда говорил: «Мао Цзэдун — величайший евангелист Китая». Он создал вакуум, который может заполнить только Иисус. Мао выгнал всех миссионеров и преследовал Церковь. Но полмиллиона христиан преумножились до примерно восьмидесяти или ста миллионов верующих на сегодняшний день.

— Но какой ценой, Цюань?

— Кто мы такие, чтобы рассуждать о цене? Бог ненавидит то, что делал Мао, но Он использовал это. Мы не понимаем Провидения. В Китае говорят: «Удача может воспрепятствовать невезению, за которым может прятаться счастливая возможность». Бог работает скрытно и невидимо — намного выше, чем мы можем видеть. У нас есть пословица: «Нельзя судить о картине, если смотришь на нее с другой стороны холста».

— Но разве при диктаторах и сумасшедших правителях ситуация не выходит из-под контроля?

— Из-под чьего контроля? Бена Филдинга? Ли Цюаня? Конечно выходит. Но Иисус не съеживается перед напыщенными диктаторами. Он не склоняется перед ничтожными полководцами наподобие Мао, Сталина или Гитлера. Мао сам ответит за свои злодеяния. Однако в Библии сказано: «Сердце царя — в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его». Мао не смог расстроить планы Бога. Он тысячами путей обеспечил распространение Евангелия, и этого не смог бы сделать ни один миссионер.

— Как? Что ты имеешь в виду? — спросил Бен и увидел, как измученное лицо Цюаня ожило, поскольку профессор истории был рад объяснить и просветить своего студента.

— Когда Мао пришел к власти, в стране не было системы дорог. Миссионеры, работавшие на внутренней территории, добирались до места службы по семь месяцев. В конце своего путешествия они буквально жили на спинах своих мулов. Когда Мао построил дороги, Церковь смогла добраться до самых отдаленных уголков страны менее чем за неделю, и теперь уже на поездах, автобусах, а не на мулах.

— Он построил дороги для своих целей, а не для Церкви.

Так он думал. Когда он захватил власть, Китай был разделен тремя языками и тысячами диалектов. Но Мао подписал указ, по которому мандаринский стал официальным языком страны. Он потребовал, чтобы все деловые бумаги, все образование и разговоры на публике велись на этом языке. Он приказал упростить и сократить сорок семь тысяч иероглифов, потому что хотел, чтобы его «Красная книжечка» была небольшой и легкой для ношения с собой. Поэтому число иероглифов было сокращено до полутора тысяч. И тогда Слово Божье стало намного легче переводить, и появилась возможность охватить всю нацию одним переводом. Ты слышал о библейских переводчиках из Института Уиклиффа? Они не смогли бы сделать того, что сделал для Церкви Мао Цзэдун. До него только шесть процентов населения могли читать, но он объявил борьбу с безграмотностью, и теперь читать умеют почти девяносто процентов населения — практически все люди, живущие в городах. Но читают ли они «Красную книжечку»? Нет — они читают слова Иисуса! То есть, конечно, когда Его Слово попадает им в руки.

— Ты действительно веришь, что за всем этим стоит Бог?

— Конечно. Мао намеревался сделать это во зло, но Бог обратил во благо. Мао возвысил себя как бог, но он был просто мальчиком на побегушках для истинного Бога. И точно так же, как Бог использовал фараона, чтобы вывести Свой народ из Египта и привести его в землю обетованную, Он использовал Председателя Мао для утверждения Своей Церкви в Китае.

Цюань жестикулировал, как профессор, желающий, чтобы студенты его поняли:

— Многие христиане окончили университеты с отличием — однако правительство выяснило, что они посещали домашние церкви, и их подвергли наказанию. Власти отправляли их на самую плохую работу — обычно в самые отдаленные провинции, как можно дальше от дома. Их вынуждали заниматься черной работой. Христианам-выпускникам средних школ не разрешалось поступать в колледжи или университеты. Их также отправляли в отдаленные провинции, подальше от семьи и друзей, и заставляли заниматься физическим трудом. Но Бог действует. Сначала Он научил их смирению. А потом использовал как миссионеров. В деревнях, куда отправляли студентов, никогда не было христиан. И студенты брали с собой Евангелия. Духовная жатва была огромной. Евангелие быстро распространялось от одной деревни к другой. Многие церкви, зародившиеся тогда, до сих пор живы, а с тех пор их появилось еще больше. Ты понимаешь, Бен Филдинг? Иисус наносит поражение целям mogui. Дракон — всего лишь собака на привязи у Льва.

— На этой картинке слишком много животных, — заметил Бен, прикрыв глаза.

— Лев использовал дракона, чтобы нанести поражение его собственным целям. Вместо того чтобы убить Церковь, враг распространил ее.

— Словно тот человек, что разбил стакан и рассыпал осколки по всей комнате, — сказал Бен.

— Да. Но ведь это та самая иллюстрация, которую использовал...

— Вочман Ни, — сказал Бен. — И кто еще?

Цюань замолчал, явно удивленный. Бен хитро улыбнулся, наслаждаясь этим моментом.

— Мао провозглашал ложное евангелие, и оно породило в душах всего народа жажду по истинному Евангелию. Но Бог осуществлял свои планы даже в событиях национального бедствия — в таких как «Шесть — Четыре». До этого со студентами университетов было трудно говорить об Иисусе. Но когда все их чаяния и упования на политические реформы были разбиты, они стали искать духовных реформ. Они захотели услышать об Иисусе. Что касается Ли Цюаня, мне выпала большая честь нести весть Евангелия в стенах инструментальной мастерской, а теперь и здесь, в тюрьме.

— Почему Бог позволил Мао так легко уйти от ответственности за все бедствия и страдания, которые он причинил народу? Я уже не скептик, я просто пытаюсь понять.

Цюань нахмурил брови:

— Кто сказал, что он ушел от ответственности?

— Но... разве нет?

Цюань изучающе посмотрел Бену в лицо:

— Ты говорил, что посетил Мавзолей Председателя на площади Тяньаньмэнь. Что ты там увидел?

— Ну, если бы я не был VIP-персоной и если бы у меня не было сопровождения, я бы ничего не увидел. Там в очереди стояли тысячи китайцев. Внутри я увидел, что они держат своих детей за руки и выглядят так, словно горюют о Мао.

— На что Мавзолей похож внутри? И его тело?

— Какое все это имеет отношение к нашему разговору? Ну, здание было большое, но сам зал маленький и темный. Тело находится в стеклянной емкости, освещенной сверху. Я удивился тому, какое у него маленькое тело. Оно похоже на восковую фигуру, а не на реального человека, и большую часть тела прикрывает китайский национальный флаг.

— Царь Ирод, изъеденный червями.

— Что?

- Ангел Господень поразил царя Ирода, потому что тот не воздал Богу славу. Библия говорит, что он был изъеден червями и умер, а Слово Божье тем временем росло и распространялось. То же самое происходит здесь. Мао умер. И съежился, как пожухлый лист. Иисус, которого он так ненавидел, жив. Церковь и Библия, которых он так хотел уничтожить, тоже живы.

— Но члены партии Мао живут в своих красивых домах и пьют шампанское, в то время как твоя жизнь угасает здесь. Ты плохо выглядишь, Цюань. А они, честно говоря, выглядят так, словно у них все в полном порядке.

— Бен Филдинг говорит о наружности и внешности. Человек смотрит на внешнее, но Бог смотрит на сердце. Человек видит видимое. Бог смотрит на то, что нам не видно. Сейчас за мной придет надзиратель, он может выглядеть как свободный человек, а я — как узник. Но все не так, как кажется. Ты говоришь, что люди, делающие зло, процветают? Бог — Судья, Бен. Если люди обращаются к Иисусу, им прощается совершенное ими зло. Но остальным от своего зла не уйти. Смерть не стена, она — дверь. Мы живем по одну сторону смерти. Но есть и другая сторона.

Где мой дворец? Где мои слуги? Неужели никто не знает, кто я?

Безбрежная холодная тьма пронзала его лицо. Она, как жгучий мороз, кусала его и жгла кожу.

Я был самым могущественным человеком в Чжунго. Я создал Народную республику. Я был почитаемым отцом моей страны. Они поклонялись мне. Я был бог!

Он помолчал, вслушиваясь в тишину. Неужели меня никто не слышит?

Его голос уходил в бездонную черную пропасть. В ней не было эха, ибо в ней не было ничего, от чего звук мог бы отразиться. Голос мгновенно поглощался бесконечным ничто. Его слова не шли дальше его воспаленных губ.

Перед его мысленным взором маршировали бесчисленные миллионы людей. Вынесенный приговор заставлял его заново переживать все страдания каждой из его жертв. Он находился здесь уже более двадцати пяти лет. Каждую минуту из этих лет он переживал страдания, которые заставлял испытывать других людей. Он переживал каждую пытку, которую изобрел его режим, одну за другой, одну за другой — и так без конца. И потом все эти мучения начинались заново, и те миллионы страданий, которые он уже испытал на себе, возобновлялись снова. Боль была невыносимой, но у него не было выбора, и он испытывал ее снова и снова. Он не мог бежать от страданий в бессознательное состояние, — он не мог принять ни обезболивающее, ни наркотики, ни снотворное, ни алкоголь. То, что он налагал на других, теперь давалось ему — бесконечно и неумолимо.

Ему хотелось выколоть собственные глаза, чтобы не видеть того, что он видел, хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать агонизирующего вопля. Ему хотелось вырвать собственный язык, чтобы не чувствовать того ужаса, который он превратил в закон своими указами. Но он не мог уничтожить себя. Теперь он не мог контролировать собственную судьбу, у него не было власти над собой или другими. Не было никого, кому он мог бы приказать изменить или исправить ситуацию, никого, кто мог бы приготовить обед из восьми блюд для удовлетворения вечного голода, никого, кто мог бы подать ему водку «Маотай». Не было никого, с кем можно было бы организовать заговор, кто мог бы выполнить его работу, и никого, кого можно было бы наказать за совершенные ошибки. Никого, кто мог бы отдать ему честь, сжаться при его виде или склонить голову в его присутствии.

Где все?

Несчастья любят компанию, и ему давно хотелось получить утешение от других людей. Но все остальные были либо на Земле, либо в безопасности на небесах, либо в заточении собственного ада на неизмеримых расстояниях.

Он задыхался от одиночества. Он ничего не слышал, кроме криков своих жертв, ничего не чувствовал, кроме их боли, ничего не видел, кроме их крови. Он не ощущал иного вкуса, кроме их рвоты, и не воспринимал ничего, кроме их пыток. У него был только он один. Он не мог наслаждаться собственной компанией, ибо видел себя таким, каким он был в реальности. Он представлял собой уродливое зрелище, отвратительное за гранью понимания.

Он чувствовал горение. Внутри него закипала ярость. Гнев и горечь, враждебность против всего, отчаяние, толкавшее его на агрессию. Но не было никого, на кого он мог бы накинуться. Ни проштрафившегося помощника, ни диссидента, ни христианского пастора, ни беспомощного крестьянина. Никого, кого бы он мог избить, застрелить, повесить или уморить голодом. Никого, кто съеживался бы от страха перед могуществом великого Председателя, архитектора Республики. Никого, кто начищал бы его сапоги или втирал бы мазь в его горящие ноги.

Внутри него боролись сожаление и ярость. Его ад был разрастающейся раковой опухолью, съедавшей его, вгрызавшейся в него и пожиравшей душу. Он был подобен кусту, горевшему, но не сгорающему, потому что его пожар никогда не прекращался.

Он подошел к смерти совершенно неподготовленным — и теперь было слишком поздно что-либо изменить. Но одних пыток было мало — вдобавок его охватывало тошнотворное чувство бессилия, испытываемое им с первого момента пребывания здесь. Он надеялся, что оно утихнет или что он к нему привыкнет. Но нет. Оно становилось лишь сильнее.

Теперь он мог ясно видеть все свои рассуждения. Его аргументы против Создателя никогда не были интеллектуальными, как он утверждал. Отвергая Творца, он думал, что избавляется от Судьи. Но это не так. Его атеизм был снотворным средством для души и палачом для бесчисленных миллионов людей. Но теперь его утешительного атеизма не было даже на краткое мгновение, ибо он был лишен способности отрицать реальность.

Он прожил свои краткие сегодня так, словно у него никогда не было завтра. Он верил лжи, считая, что все подотчетны ему, а ему не придется ни перед кем отчитываться. Он верил лжи, что смерть ввергнет его в вечное отсутствие сознания. Теперь он знал — как хорошо он знал! — проклятие бодрствования, вечного пробуждения без возможности облегчения страданий сном или отвлечением хотя бы на мгновение.

Ветры ада жгли его. Они приносили звуки смеха и радости откуда-то очень издалека. Эти звуки были мукой. Он преследовал многих за принадлежность к христианству и убивал поклонников Плотника. Теперь он сам переживал то, на что предавал их, — но на этот раз с другой стороны рожна. Ко времени его смерти, когда он вместе со своими идеями переживал упадок, они вместе со своими идеями переживали подъем. Они победили его. Их Царь лишил его престола уже в той жизни — и тем более в этой.

И когда они торжествовали в своей далекой реальности, сначала он думал, что они проклинают его, празднуя его падение. Он воспринимал их как своих вечных врагов, которые будут всегда говорить о том, каким великим противником он был для них. Однако со временем он понял кое-что похуже этого. Они не вспоминали его великие кампании против них. Нет. Они просто вообще о нем не думали. Он был для них ничем. Никем. В вечной системе вещей он не имел ни малейшего значения.

Не имел значения? Как они смеют игнорировать меня? Разве они не знают, кто я?

Он говорил: «Я хочу, чтобы никакого Бога не было; я не хочу иметь с Ним никакого дела». Он получил ответ на свою атеистическую молитву. Вездесущий Бог лишил его Своего присутствия — Его в этом месте не было, и потому оно превратилось в космическую пустыню. Это было гетто неимоверных пропорций, и в то же время такое маленькое, что могло просочиться через крошечную щель в небесах. Оно находилось в некотором отдалении и в пустынном месте, так что жители Царства Благодати Божьей не могли наткнуться на него. Его жизнь со всеми его предполагаемыми достижениями была клочком дыма, рассеявшимся в ничто.

Прекратите отвлекаться и слушайте меня! Прекратите, иначе я... я...

Никакой власти, которая наделила бы смыслом его угрозы. Никакого основания для того, чтобы кто-нибудь захотел его слушать. И слушать было некому.

Жажда без воды, способной утолить ее. Голод без еды, способной удовлетворить его. Одиночество без людей, способных убрать эту тоску. Здесь не было Бога. Он получил желаемое. На Земле он сумел отречься от Бога, одновременно пользуясь Его благословениями и полным обеспечением. Но теперь было мучительно ясно, что именно Бог был Автором всякого блага и добра. Поэтому отсутствие Бога означало отсутствие всего благого и доброго. Иметь доброе, не имея Бога, здесь было невозможно. Нет Бога — нет доброго. Навеки.

Он хотел получить мир, где можно было никому не подчиняться и ни перед кем не отвечать. Наконец он получил такой мир. На Земле он втайне задавал себе вопросы, есть ли что-то за порогом смерти, и думал, что если он попадет в ад, то будет править там. Но здесь не было правителей, ибо не было подданных. Только один узник — он сам — в вечной изоляции и в вечном заключении.

Он скучал по звукам смеха. Здесь не было смеха — и не могло быть, ибо смех не может существовать без радости или надежды. Ужасное понимание охватило его. Здесь нет истории. Нет сюжетной линии. Нет завязки сюжета, нет развития, нет кульминационного момента, нет концовки. Нет развития персонажей. Нет продвижения, нет движения. Только постоянное ничто, идущее в никуда. Мучительная и вечная скука. Здесь ничто не может отвлечь его от вечных мук.

Он очаровал друзей и обманул врагов, но смерть не обмануть, ад не очаровать. Этот безымянный, постоянно ссыхающийся человек извивался в ужасе. Увидев воочию свои дела, будучи наказываемый ими, он получил в себе самом достойный приговор за все, что совершил. Ему хотелось, чтобы к нему явился посланник. Он желал получить доброжелательное послание от иностранного вельможи, доставленное курьером, с прошением о разрешении явиться в его сиятельное присутствие и дать аудиенцию. Но нет. Он знал, что никто и никогда к нему не придет, и не захочет прийти. Он не мог вернуться в Пекин и знал, что и Пекина скоро не будет, словно цветка, увядшего в летний зной. Может быть, его уже нет.

Некому бояться его. Некому почитать. Некому слушать. Некому думать о нем.

Он, называвший себя спасителем, был обречен навеки быть без Спасителя. Игнорируемый и незначительный. Пустой, отравленный горечью и сожалеющий. Без последователей. Без сердца. Без надежды.

Навсегда — и так без конца.

Бен, Минь и Шэнь сидели на полу и писали ручками на одной и той же коричневой ткани. Бен смотрел в Библию, писал несколько слов, затем снова смотрел в Библию, чтобы убедиться, что написал все правильно. Шэнь тоже переписывал слова. Бен заметил, что Минь пишет быстро, но внимательно и редко заглядывает в Библию, чтобы посмотреть, какой текст идет дальше.

Начальник тюрьмы проснулся весь в поту и схватился за горло, услышав голос: «Лань Ань, что ты гонишь Меня?» Откуда идет этот голос?

«Прекрати причинять боль Моим детям».

Лань Ань огляделся вокруг, замахал руками, чтобы отогнать тьму. Или отогнать свет. И в рыданиях упал на колени.

Ли Цюань сидел на берегу реки, а Шэнь играл у скал. Рядом с Цюанем Минь разворачивала завтрак. Неподалеку сидел Бен Филдинг с удочкой в руках. Минь положила кусочек льда на горячий лоб Цюаня.

Легко было представлять в темноте камеры, легко совершать мысленные путешествия. Цюань благодарил Бога за свое воображение, за все книги, которые он прочитал, за все истории, которые знал, и которые вспоминались ему, когда он чувствовал себя слишком изможденным, чтобы повторять их шепотом. Самые лучшие истории успокаивали его, но обостряли его жажду. В этой камере, лишенный удобств и комфорта, неспособный делать то, что ему хотелось, он ни на что не отвлекался. У него был только разум — и то, что он туда вкладывал. Цюань благодарил Иисуса за каждый час, который он провел в размышлениях над Его Словом, потому что теперь у него был богатый резервуар, из которого он ежедневно черпал. И хотя его кожа горела и пылала, камера каким-то образом становилась святилищем, тайным местом встречи с его Возлюбленным. Местом, где пустота могла заполниться и, когда содержимое находило течь и ускользало, заполнялась снова и снова.

— Тогда я сказал: «Поставил на камне ноги мои и утвердил стопы мои; и вложил в уста мои новую песнь — хвалу Богу нашему», — и хотя эти слова написал другой человек, но Цюань произносил их как свои.

Дверь камеры открылась. Цюань сжался. В нее вошел тот, кого Цюань никогда не видел в своей камере. Начальник тюрьмы? Может, он снится Цюаню? Нет. Лань Ань хотел сесть на пустой стул, но в последнюю минуту решил остаться на ногах. Он стал мерить шагами маленькую камеру.

— После того как я прочитал твое признание, что-то сжало мое горло, — сказал начальник. — И я не смог говорить. Ты знаешь, что это было?

Цюань кивнул:

— Это была рука Божья.

— Бога нет.

— Если вы верите в это, зачем вы меня спрашиваете?

— Говорю тебе, Бога нет!

Вы повторяете то, чему были научены. Но разве все, чему вы были научены, истинно?

— Не знаю.

— Вы образованный человек, — сказал Цюань. — Выпускник университета?

Шанхайский университет Цзяо Тун, — когда он говорил, его спина распрямилась.

— Тогда ответьте на вопрос другого выпускника университета. Из всего того, что есть во вселенной, много ли вы знаете?

— Не уверен.

— Тогда подумайте. Вы знаете тридцать процентов из всего того, что можно знать о вселенной? Десять процентов? Пять?

— Из всего, что есть во вселенной? Меньше одного процента.

- Да. Намного меньше одного процента. А теперь я задам другой вопрос. Подумайте, прежде чем ответить. Среди остальных девяносто девяти процентов того, что есть во вселенной, но о чем вы ничего не знаете, возможно ли существование Бога?

Он подумал с полминуты, затем ответил:

— Думаю, это возможно.

— Хорошо. Значит, mogui не ослепил вас окончательно. А теперь Ли Цюаню пора рассказать вам о Боге. Кто Он, чего Он требует... И что предлагает.

Двадцать второго января Бен подошел к воротам тюрьмы с сумкой в руках. К нему подошел часовой с внешнего двора, и в глазах его мелькало отражение долларов.

Бен вручил ему сумку. Часовой вытащил из нее коричневую футболку с изображением голубой теннисной ракетки и желтого мяча. Он оттянул ворот и посмотрел на ярлычок. Бен судорожно сглотнул. Часовой указал на ярлык:

— XL? Узник не носит такие большие размеры.

— Ему нравятся свободные вещи, — сказал Бен.

— Что вы сделаете, чтобы у меня появилось желание отнести ему эту сумку?

— Тридцать долларов?

— Раньше за такую услугу вы мне давали сто долларов.

— Хорошо, договоримся на пятидесяти.

— Сто, — настаивал часовой, отдавая сумку Бену.

— Хорошо. — Бен открыл бумажник и отдал ему пять банкнот по двадцать долларов вместе с футболкой. — Но тогда передайте ему две бутылки с водой, договорились? И дайте нам немного времени поговорить, хорошо?

Часовой кивнул. Бен направился к своему обычному месту у забора, ругая себя за плохую деловую хватку и за предложение ста долларов в прошлый раз.

Через пять минут вышел Цюань, внимательно вглядываясь в Бена:

— Похоже, мой друг плохо спал. Как говорят вежливые американцы, ты выглядишь ужасно.

Бен рассмеялся.

— Спасибо за футболку, — сказал Цюань. — Она мне очень понравилась.

Он посмотрел на Бена:

— Ты даешь взятки, чтобы повидаться со мной?

Бен пожал плечами:

— Сколько бы ни было посещений и телефонных звонков, я все равно не могу вытащить тебя.

— Нужно молиться, набраться терпения и не пытаться делать то, что может помешать скрытым планам Божьим.

— Да? Если бы я мог, я бы штурмом взял эту тюрьму с группой американских телевизионных операторов, чтобы разоблачить всю эту коррупцию.

— Я предсказываю много разбитых камер и носов и невозможность вывоза фильма за пределы Китая. Старая пословица: «Сначала перейди реку и потом скажи крокодилу, что у него плохие зубы».

— Ну да, а я знаю другую китайскую пословицу: «Если ждешь, чтобы жареная утка залетела к тебе в рот, то ждать придется очень долго».

Цюань слегка усмехнулся:

— Бен Филдинг прав. Иногда нужно не просто ждать, но действовать!

— У нашего народа много мудрых пословиц.

— Да, Ли Тун. И Кто, как ты думаешь, дал вам такую мудрость?

— Ты. Кто же еще?

Плотник улыбнулся.

— В то самое мгновение, когда человек умирает, он понимает, какую жизнь ему следовало прожить. Но тогда уже слишком поздно, потому что невозможно вернуться и прожить жизнь снова. Слишком поздно для неверующего. Ибо он попадает в челюсти ада. И для верующего тоже поздно, ибо и он не может заново прожить свою жизнь, изменить свои решения и теперь уже с большей верностью следовать за своим Царем.

— Но Я дал вам Свое Слово, чтобы вам не пришлось узнать о том, как нужно жить, только после смерти. — Они шли через прекрасную рощу аккуратно очерченных деревьев гинкго, чьи веерообразные листья были сочными и густо-зелеными, мягко раскачивающимися в тихом ветре.

— Ты верно служил Мне, Ли Тун. Не совершенно. Но верно. И твоя награда будет велика.

— Мой отец учил меня: «Никогда не откладывай послушание Иисусу».

— Твой отец всегда был мудрым, — сказал некто, подходя сзади.

— Может, потому что его отец учил его правильно, — сказал другой голос.

— Ли Маньчу и Ли Вэнь, — сказал Царь, смеясь. — Добро пожаловать, друзья Мои.

Он положил руки на их головы и взъерошил им волосы:

- Скоро у нас будет так много людей из клана Ли, что Мне придется добавить для них новые покои. — Все четверо засмеялись и обнялись.

Когда смех утих, Ли Тун посмотрел в глаза Царя и стал ходатайствовать за своего сына Ли Цюаня, которого он видел через портал разговаривающим с Беном Филдингом за пределами своей камеры. Ли Вэнь и Ли Маньчу присоединились к его ходатайству. Тогда Царь Сам поднял голову и помолился, воззвав к Отцу с просьбой действовать в жизни Ли Цюаня и Бена Филдинга.

— Прежде чем меня уведут, я прошу тебя передать весточку Ли Юэ или Чжоу Цзиню. Они знают, как связаться с людьми из-за гор. У меня есть послание для пастора по имени Фу Чи.

— Фу Чи? Это человек с длинным шрамом?

— Откуда ты знаешь?

— Он был в семинарии в пещере. Он сказал, что его сын в тюрьме. Он искал его. Ты видел его сына?

— Да, и первую весточку Фу Лико передает своему отцу, Фу Чи. Вторую весточку своей молодой жене и маленькой дочери. Очень важно, чтобы ты доставил им эти вести.

— Я постараюсь, — сказал Бен, вытаскивая блокнот и ручку.

— Ничего не упусти. Весть для Фу Чи: «Скоро мы с тобой увидимся».

— Его отпускают?

— Он уже ушел.

— Не понимаю. Если ушел, почему он сам не может сказать им дома все, что нужно?

— Он уже дома.

— Ты меня слышишь, Цюань?

- Фу Лико умер две ночи назад. Как раз перед этим мне разрешили войти в его камеру для уборки. Он знал, что умирает. Он попросил сказать его жене и дочери три вещи. Его дочь еще ребенок. Поэтому его жена должна научить ее этим словам, когда та станет постарше. Я повторял их, чтобы не забыть. Пиши, Бен Филдинг.

— Я готов.

Вот три послания Фу Лико. Никогда не забывай, что Иисус есть Царь. Никогда не забывай, что твой дом в другом мире. Никогда не забывай, что твой папа будет тебя ждать, и вы снова увидитесь.

— Я сделаю все, чтобы передать им эти вести.

— Запиши эти слова в своем сердце, Бен Филдинг, а не только на бумаге. Ибо они предназначены не только для семьи Фу Лико, но для меня и тебя.

Мальчик-посыльный передал Минь запечатанный конверт. Он настоял, чтобы она расписалась за него, а затем быстро исчез на велосипеде.

Миньхуа вскрыла конверт и стала читать письмо.

— Что это, Минь? — спросил Бен.

Она вручила ему бумагу. Он прочитал вслух.

«В соответствии со статьей семнадцать Свода законов Пушана, люди, нарушившие закон и ставшие угрозой государству, лишаются права владеть собственностью, которая должна быть изъята у них городскими властями. В результате преступлений, совершенных Ли Цюанем, он лишился прав на владение, начиная с даты своего заключения. Все проживающие в данном доме уведомляются о том, что они должны покинуть данное помещение в течение десяти дней, после чего эта собственность перейдет во владение Управления собственностью Пушана под руководством органов госбезопасности Пушана».

— Они забирают у нас дом, — слабым голосом сказала Минь. — Цюань говорил, что это может однажды произойти. Но... куда мы пойдем?

Она встала, оглядела комнату и стала вынимать вещи из комода. Затем подошла к шкафу и вытащила из него сумку. Она положила в нее солонку, затем неоткрытую банку соуса.

— Минь, подожди. Впереди еще десять дней. Я позвоню Джонни, адвокату нашей компании. Мы попытаемся бороться с этим решением.

Минь посмотрела на Бена:

— Как мышь может бороться с тигром?

Читатель произносил Слово в портал, словно посылая сообщение по воздуху людям, за которыми он наблюдал вместе с Писателем:

Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит, и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень. Покорись Господу и надейся на Него. Не ревнуй успевающему в пути своем, человеку лукавствующему. Перестань гневаться и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло.

Ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю. Еще немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его. А кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира.

Нечестивый злоумышляет против праведника и скрежещет на него зубами своими: Господь же посмевается над ним, ибо видит, что приходит день его. Нечестивые обнажают меч и натягивают лук свой, чтобы низложить бедного и нищего, чтобы пронзить идущих прямым путем: меч их войдет в их же сердце, и луки их сокрушатся.

Господь знает дни непорочных, и достояние их пребудет вовек: не будут они постыжены во время лютое и во дни голода будут сыты; а нечестивые погибнут, и враги Господни, как тук агнцев, исчезнут, в дыме исчезнут.

Ли Цюань сидел в камере Ван Хая и омывал ему ноги. Когда он закончил, он взял принесенную Беном футболку, вывернул ее наизнанку и поднес к месту, где на нее падал свет. На ткани выступили слова, светившиеся в темноте.

Цюань показал на красивый почерк:

Это Слова Бога, которые переписала та, кого я имею честь называть моей женой, Чань Миньхуа. Это Послание к филиппийцам, вторая глава. Она написана великим апостолом Павлом. Я учил тебя о его обращении на дороге.

— На дороге в Дамаск, — подхватил Ван Хай, словно старательный ребенок в классе.

— Да. Ван Хай — хороший студент. Это послание было написано Павлом, когда он сидел в тюрьме.

— В тюрьме?

— Да. Он сидел в тюрьме много раз. Бог эффективно использует людей в тюрьмах. Он хочет эффективно использовать Ли Цюаня, и Ван Хая тоже. Начнем с первого стиха.

Прошло полчаса, но надзиратель не выставил Ли Цюаня из камеры. Су Гань был болен, и его замещал высокий и худой надзиратель. Он стоял в коридоре и внимательно вслушивался в каждое слово. Время от времени Ли Цюань задавал Ван Хаю вопрос, и тот шепотом отвечал.

— А теперь настало время Ван Хаю прочитать стихи, -Цюань пододвинул к нему футболку, пытаясь найти достаточное освещение. Внезапно на футболку упал луч света. Они взглянули на зарешеченное окошко в двери камеры. Улыбающийся надзиратель направил на футболку свет фонаря. Оба узника кивнули ему.

Ван Хай стал читать:

Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца.

Мужчины затихли, размышляя над словами. Что можно было сказать, и что сравнилось бы с силой и могуществом этих слов?

Двадцать минут спустя Цюань показал на ту часть футболки, где почерк был иным:

— Эту часть главы переписал Ли Шэнь, мой сын. Ему восемь лет.

— Очень хороший почерк, — сказал Ван Хай.

— Да. И он тоже изучает Библию.

Они разговаривали и обсуждали текст еще целый час. Ван Хай задавал вопросы, а Ли Цюань в ответ приводил цитаты из Библии. Надзиратель отошел по своим делам, затем вернулся и вновь стал слушать.

— Поэтому Павел сказал, что его жизнь стала жертвой, но он радуется даже в заключении и стремится принести радость другим. Тот, Кто пребывал в Павле в римской тюрьме, пребывает в Ли Цюане и Ван Хае здесь, в строении номер шесть в Пушане, не так ли?

Ван Хай кивнул.

— Он дал Павлу радость. Разве Он лишит этой радости Цюаня и Ван Хая?

— Нет.

— А теперь мы переходим к финальной части этой главы. — Он повернул футболку другой стороной.

— Что это? — спросил Ван Хай. — Какие-то странные знаки.

— Это английский, — пояснил Ли Цюань.

Ван Хай скривился:

— Очень странные. Никакого смысла. Как их можно читать?

- Да, не такие хорошие, как китайские знаки. Но они помогут мне вспомнить нужные слова, — сказал Цюань. — Это писал мой друг Бен Филдинг. Он понимает мандаринский язык, но не умеет хорошо писать на нем. Поэтому он писал по-английски. Это Бен Филдинг передал нам эти Писания в тюрьму. А теперь слушай, что говорит апостол...

Ван Хай наклонился вперед. Жаждущий человек, ловивший каждое слово.

— Он прекрасный учитель, — сказал Ли Тун своим товарищам. — Ты одарил его.

— Да, — сказал Тот, Кто спустился со Своего престола, чтобы прогуляться с друзьями в Своем любимом саду. — Во всем Пушане

⇐ Предыдущая 44 45 46 47 484950 51 52 53 Следующая ⇒