XI 3 страница

Люди низших сословий, крестьяне, солдаты, те, которые своими руками должныбудут исполнять насилие, скажут, что они делают то, что делают, потому, чтоэто предписано высшим начальством, а высшее начальство знает, что оноделает. То же, что начальство состоит из тех самых людей, которые и должныбыть начальством, и знает, что делает, представляется им несомненнойистиной. Если эти низшие исполнители и допускают возможность ошибки илизаблуждения, то только в низших начальственных лицах; высшая же власть, откоторой исходит всё, кажется им несомненно непогрешимой.

Хотя и различно объясняя мотивы своей деятельности, и те и другие, какначальствующие, так и подчиняющиеся, сходятся в том, что делают они то, чтоделают, потому, что существующий порядок есть тот самый порядок, которыйнеобходим и должен существовать в настоящее время и поддерживать которыйпоэтому составляет священную обязанность каждого.

На этом признании необходимости и потому неизменности существующегопорядка зиждется и то всегда всеми участниками государственных насилийприводимое в свое оправдание рассуждение о том, что так как существующийпорядок неизменен, то отказ отдельного лица от исполнения возлагаемых нанего обязанностей не изменит сущности дела, а может сделать только то, чтона месте отказавшегося будет другой человек, который может исполнить делохуже, т. е. еще жесточе, еще вреднее для тех людей, над которымипроизводится насилие.

Эта-то уверенность в том, что существующий порядок есть необходимый ипотому неизменный порядок, поддерживать который составляет священнуюобязанность всякого человека, и дает добрым и в частной жизни нравственнымлюдям возможность участвовать с более или менее спокойной совестью в такихделах, как то, которое совершалось в Орле и к совершению которого готовилисьлюди, ехавшие в тульском поезде.

Но на чем же основана эта уверенность?

Понятно, что помещику приятно ижелательно верить в то, что существующий порядок необходим и неизменен,потому что этот-то существующий порядок и обеспечивает ему доход с его сотени тысяч десятин, благодаря которому он ведет свою привычную, праздную ироскошную жизнь.

Понятно тоже, что судья охотно верит в необходимость того порядка,вследствие которого он получает в 50 раз больше самого трудолюбивогочернорабочего. Также понятно это для высшего судьи, получающего 6 и болеетысяч жалованья, и для всех высших чиновников. Только при этом порядке он,как губернатор, прокурор, сенатор, член разных советов, может получать своинесколько тысяч жалованья, без которых он тотчас же погиб бы с своей семьей,так как, кроме как на том месте, которое он занимает, он, по своимспособностям, трудолюбию и знаниям, не мог бы получать и 0,001 того, что онполучает. В том же положении и министр, и государь, и всякая высшая власть,с тою только разницей, что чем они выше и чем исключительнее их положение,тем им необходимее верить в то, что существующий порядок есть единственновозможный порядок; так как вне его они не только не могут получить равногоположения, но должны будут пасть ниже всех других людей. Человек,поступивший вольным наймом в городовые за 10 рублей жалованья, которые онполучит легко и во всяком другом месте, мало нуждается в сохранениисуществующего порядка и потому может и не верить в его неизменность. Нокороль или император, получающий на этом месте миллионы, знающий, что вокругнего есть тысячи людей, желающих столкнуть его и стать на его место,знающий, что он нигде на другом месте не получит такого дохода и почета,знающий в большей части случаев, при более или менее деспотическомправлении, даже то, что, если его свергнут, его будут еще судить за всё то,что он делал, пользуясь своей властью, - всякий король или император неможет не верить в неизменность и священность существующего порядка. Чем вышето положение, на котором стоит человек, чем оно выгоднее и поэтому шатче ичем страшнее и опаснее падение с него, тем более верит человек, занимающийэто положение, в неизменность существующего порядка, и поэтому с тем большимспокойствием совести может такой человек совершать как будто не для себя, адля поддержания этого порядка, дела дурные и жестокие.

Так это для всех начальствующих людей, занимающих положения, выгоднее тех,которые они могли бы занять без существующего порядка, начиная от низшихполицейских чиновников до высшей власти. Все эти люди более или менее верятв неизменность существующего порядка потому, главное, что он выгоден им.

Но что заставляет крестьян, солдат, стоящих на низшей ступени лестницы, неимеющих никакой выгоды от существующего порядка, находящихся в положениисамого последнего подчинения и унижения, верить в то, что существующийпорядок, вследствие которого они находятся в своем невыгодном и униженномположении, и есть тот самый порядок, который должен быть и который поэтомунадо поддерживать, совершая для этого даже дурные, противные совести дела?

Что заставляет этих людей делать то ложное рассуждение, что существующийпорядок неизменен и потому должно поддерживать его, тогда как очевидно, что,напротив, он только оттого неизменен, что они-то и поддерживают его?

Что заставляет вчера взятых от сохи и наряженных в эти безобразные,неприличные, с голубыми воротниками и золотыми пуговицами одежды ехать сружьями и саблями на убийство своих голодных отцов и братьев? У этих уже нетникаких выгод и никакой опасности потерять занимаемое положение, потому чтоположение их хуже того, из которого они взяты.

Начальствующие лица высших сословий: помещики, купцы, судьи, сенаторы,губернаторы, министры, цари, офицеры участвуют в таких делах, поддерживаясуществующий порядок, потому что этот порядок выгоден им. Кроме того, они,часто добрые, кроткие люди, чувствуют себя в состоянии участвовать в такихделах еще и потому, что участие их ограничивается подстрекательствами,решениями, распоряжениями. Все эти начальствующие люди не сами делают то,что они вызывают, решают и приказывают делать. Большею частью они даже невидят того, как делаются все те страшные дела, которые ими вызваны ипредписаны.

Но несчастные люди низших сословий, не получающие от существующего порядканикакой выгоды, находящиеся, напротив, вследствие этого порядка в величайшемпрезрении, они-то, для поддержания этого невыгодного для них порядка самисвоими руками вырывающие людей из семей, вяжущие их, запирающие их в тюрьмы,каторги, стерегущие, стреляющие их, - зачем они это делают?

Что заставляет этих людей верить в то, что существующий порядок неизменени что должно поддерживать его?

Ведь всякое насилие зиждется только на них, на этих людях, которые своимируками бьют, вяжут, запирают, убивают. Ведь если бы не было этих людей -солдат или полицейских, вообще вооруженных, готовых по приказаниюнасиловать, убивать всех тех, кого им велят, ни один из тех людей, которыеподписывают, приговоры казней, вечных заключений, каторг, никогда не решилсябы сам повесить, запереть, замучить одну тысячную часть тех, которых онтеперь спокойно, сидя в кабинете, распоряжается вешать и всячески мучитьтолько потому, что он этого не видит, а делает это не он, а где-то вдалекепокорные исполнители.

Ведь все те несправедливости и жестокости, вошедшие в обычай существующейжизни, вошли в обычай только потому, что есть эти люди, всегда готовыеподдерживать эти несправедливости и жестокости. Ведь если бы не было этихлюдей, то не только некому было бы насиловать все эти огромные массынасилуемых людей, но распоряжающиеся никогда и не решились бы не толькопредписывать, но не смели бы и мечтать о том, что они теперь с уверенностьюпредписывают. Ведь если бы не было этих людей, готовых по воле тех, кому ониподчиняются, истязать, убивать того, кого велят, никто никогда не решился быутверждать то, что с уверенностью утверждают все неработающиеземлевладельцы, а именно, что земля, окружающая мрущих от безземельякрестьян, есть собственность человека, не работающего на ней, и чтомошеннически собранные хлебные запасы должны храниться в целости средиумирающего с голода населения, потому что купцу нужны барыши, и т. п. Небудь этих людей, готовых по воле начальства истязать и убивать всякого, коговелят, не могло бы никогда прийти в голову помещику отнять у мужиков лес,ими выращенный, и чиновникам считать законным получение своих жалований,собираемых с голодного народа за то, что они угнетают его, не говоря уже отом, чтобы казнить, или запирать, или изгонять людей за то, что ониопровергают ложь и проповедуют истину. Ведь всё это требуется и делаетсятолько потому, что все эти начальствующие люди несомненно уверены, что у нихвсегда под руками покорные люди, готовые привести всякие их требования висполнение посредством истязаний и убийств.

Ведь только оттого совершаются такие дела, как те, которые делали всетираны от Наполеона до последнего ротного командира, стреляющего в толпу,что их одуряет стоящая за ними власть из покорных людей, готовых исполнятьвсё, что им прикажут. Вся сила, стало быть, в людях, исполняющих своимируками дела насилия, в людях, служащих в полиции, в солдатах,преимущественно в солдатах, потому что полиция только тогда совершает своидела, когда за нею стоят войска.

Так что же привело этих-то, не имеющих от этого никакой выгоды,принужденных своими руками делать все эти страшные дела, добрых людей, откоторых зависит всё дело, что привело этих добрых людей в то удивительноезаблуждение, при котором они уверились, что существующий невыгодный,губительный и мучительный для них порядок есть тот самый порядок, который идолжен существовать?

Кто ввел их в это удивительное заблуждение?

Не сами же они уверили себя втом, что им нужно делать то, что не только мучительно, невыгодно игубительно для них и для всего их сословия, составляющего 0,9 всегонаселения, но и противно их совести.

Как же ты будешь убивать людей, когда в законе божьем сказано: не убий? -много раз спрашивал я у различных солдат и всегда приводил этимвопрошаемого, напоминая ему то, о чем он хотел бы не думать, в неловкое исмущенное положение. Он знал, что есть обязательный закон бога: не убий, изнал, что есть обязательная военная служба, но никогда не думал, что тутесть противоречие. Смысл робких ответов, которые я получал на этот вопрос,состоял всегда приблизительно в том, что убийство на войне и казньпреступников по распоряжению правительства не включается в общее запрещениеубийств. Но когда я говорил, что такого ограничения не сделано в божьемзаконе, и упоминал об обязательном для всех христианском учении братства,прощения обид, любви, которые никак не могли согласоваться с убийством, людииз народа обыкновенно соглашались, но уже с своей стороны задавали мневопрос: каким же образом делается то, спрашивали они, что правительство,которое, по их понятиям, не может ошибаться, распоряжается, когда нужно,войсками, посылая их на войну, и казнями преступников? Когда же я отвечал наэто, что правительство, распоряжаясь такими делами, поступает неправильно,собеседник приходил в еще большее смущение и либо прекращал разговор, либораздражался на меня.

"Стало быть, нашли такой закон. Я, чай, архиереи не хуже нашего знают", -сказал мне на это один русский солдат. И, сказав это, солдат, очевидно,почувствовал себя успокоенным, вполне уверенный, что руководители его нашлизакон, тот самый, по которому служили его предки, служат цари, наследникицарей и миллионы людей и служит он сам, и что то, что я ему говорил, былакакая-нибудь хитрость или тонкость вроде загадки.

Все люди нашего христианского мира знают, несомненно знают и по преданию,и по откровению, и по непререкаемому голосу совести, что убийство есть одноиз самых страшных преступлений, которые только может сделать человек, какэто и сказано в Евангелии, и что не может быть этот грех убийства ограниченизвестными людьми, т. е. что одних людей грех убить, а других не грех. Всезнают, что если грех убийства - грех, то он грех всегда, независимо от техлюдей, над которыми он совершается, как грех прелюбодеяния, воровства ивсякий другой, но вместе с тем люди с детства, смолоду видят, что убийствоне только признается, но благословляется всеми теми, которых они привыклипочитать своими духовными, от бога поставленными руководителями, видят, чтосветские руководители их с спокойной уверенностью учреждают убийства, носятна себе, гордясь ими, орудия убийства и от всех требуют, во имя законагражданского и даже божеского, участия в убийстве. Люди видят, что тут естькакое-то противоречие, и, не будучи в силах распутать его, невольнопредполагают, что противоречие это происходит только от их незнания. Самаягрубость и очевидность противоречия поддерживает их в этом убеждении. Немогут они себе представить, чтобы просветители их, ученые люди, могли стакой уверенностью проповедовать два кажущиеся столь противоположнымиположения: обязанность для людей христианского закона и убийства. Не можетсебе простой неиспорченный ребенок, а потом юноша представить, чтобы телюди, так высоко стоящие в его мнении, которых он считает или священными,или учеными, для каких бы то ни было целей могли бы так бессовестнообманывать его. А это-то самое и сделано и, не переставая, делается над ним.Делается, во-1-х, тем, что всем рабочим людям, не имеющим времени самимразбирать нравственные и религиозные вопросы, с детства и до старости,примером и прямым поучением внушается, что истязания и убийства совместимы схристианством и что для известных государственных целей не только могут бытьдопущены, но и должны быть употребляемы истязания и убийства; во-2-х, тем,что некоторым из них, отобранным по набору, по воинской повинности илинайму, внушается, что совершение своими руками истязаний и убийствсоставляет священную обязанность и даже доблестный, достойный похвал ивознаграждений поступок.

Общий обман, распространенный на всех людей, состоит в том, что во всехкатехизисах или заменивших их книгах, служащих теперь обязательному обучениюдетей, сказано, что насилие, т. е. истязание заключения и казни, равно как иубийства на междоусобной или внешней войне для поддержания и защитысуществующего государственного устройства (какое бы оно ни было,самодержавное, монархическое, конвент, консульство, империя того или другогоНаполеона или Буланже, конституционная монархия, коммуна или республика),совершенно законны и не противоречат ни нравственности, ни христианству.

Во всех катехизисах или книгах, употребляемых в школах, сказано это. Илюди так уверяются в этом, что вырастают, живут и умирают в этом убеждении,ни разу не усомнившись в нем.

Это один обман - общий, обман, производимый над всеми людьми; другой естьобман частный, производимый над отобранными тем или другим способомсолдатами или полицейскими, исполняющими нужные для поддержания и защитысуществующего строя истязания и убийства.

Во всех военных уставах сказано теми или другими словами то, что сказано врусском военном уставе следующими словами (# 87): Точно и беспрекословноисполнять приказания начальства значит: полученное от начальства приказаниев точности исполнить, не рассуждая о том, хорошо оно или нет и возможно лиего исполнить. Сам начальник отвечает за последствия отданного имприказания. (# 88): Подчиненный не должен исполнять приказания начальникатолько в том случае, когда он ясно видит, что, исполняя приказаниеначальника, он... - невольно думаешь, что будет сказано: когда ясно видит,что, исполняя приказание начальника, он нарушает закон бога.Ничуть не бывало: если он ясно видит, что нарушает присягу, и верность, и службу государю.

Сказано, что человек, будучи солдатом, может и должен без исключениясовершать все приказания начальника, состоящие для солдатапреимущественно в убийстве, и, следовательно, нарушать все законы божеские ичеловеческие, но только не свою верность и службу тому, кто в данный моментслучайно находится в обладании властью.

Так это сказано в русском военном уставе и точно то же, хотя и другимисловами, сказано во всех военных уставах, как оно и не может быть иначе,потому что в сущности на этом обмане освобождения людей от повиновения богуили своей совести и замене этого повиновения повиновением случайномуначальнику основано всё могущество войска и государства.

Так вот на чем основывается та странная уверенность низших сословий в том,что существующий губительный для них порядок есть тот самый, который идолжен быть, и что потому они должны истязаниями и убийствами поддерживатьего.

Уверенность эта основывается на сознательном обмане, совершаемом над нимивысшими сословиями.

Оно и не может быть иначе. Для того, чтобы заставить низшие, самыемногочисленные классы людей угнетать и мучить самих себя, совершая при этомпоступки, противные своей совести, необходимо было обмануть эти низшие,самые многочисленные классы. Так оно и сделано.

На днях я опять видел открытое совершение этого бесстыдного обмана и опятьудивлялся на то, как беспрепятственно и нагло совершается он.

В начале ноября, проезжая по Туле, я увидал опять у ворот дома земскойуправы знакомую мне густую толпу народа, из которой слышались вместе пьяныеголоса и жалостный вой матерей и жен. Это был рекрутский набор.

Как и всегда, я не мог проехать мимо этого зрелища; оно притягивает меня ксебе какими-то злыми чарами. Я опять вошел в толпу, стоял, смотрел,расспрашивал и удивлялся на ту беспрепятственность, с которою совершаетсяэто ужаснейшее преступление среди бела дня и большого города.

Как и все прежние года, во всех селах и деревнях 100-миллионной России к1-му ноября старосты отобрали по спискам назначенных ребят, часто своихсыновей, и повезли их в город.

Дорогой шло безудержное пьянство, в котором старшие не мешали рекрутам,чувствуя, что идти на такое безумное дело, на которое они шли, бросая жен,матерей, отрекаясь от всего святого только для того, чтобы сделатьсячьими-то бессмысленными орудиями убийства, слишком мучительно, если неодурманить себя вином.

И вот они ехали, пьянствовали, ругались, пели, дрались, уродовали себя.Ночь они провели на постоялых дворах. Утром опять опохмелились и собрались уземской управы.

Одна часть их в новых полушубках, в вязаных шарфах на шеях, с влажнымипьяными глазами или с дикими подбадривающими себя криками, или тихие иунылые толкутся около ворот между заплаканными матерями и женами, дожидаясьочереди (я застал тот день, в который шел самый прием, т. е. осмотрназначенных в ставку); другая часть в это время толпится в прихожейприсутствия.

В присутствии же идет спешная работа. Отворяется дверь, и сторож вызываетПетра Сидорова. Петр Сидоров вздрагивает, крестится и входит в маленькуюкомнатку с стеклянною дверью. В этой комнатке раздеваются призываемые.Только что принятый и вышедший голым из присутствия рекрут, товарищ ПетраСидорова, с дрожащей челюстью торопливо одевается. Петр Сидоров уже слышал ипо лицу видит, что тот принят. Петр Сидоров хочет спросить, но его торопят ивелят скорее раздеваться. Он скидывает полушубок, нога об ногу сапоги,снимает жилет, перетягивает через голову рубаху и с выступающими ребрами,голый, дрожа телом и издавая запах вина, табаку и пота, босыми ногами входитв присутствие, не зная, куда деть обнаженные жилистые руки.

В присутствии висит прямо на виду в большой золотой раме портрет государяв мундире с лентой и в углу маленький портрет Христа в рубахе и терновомвенке. По середине комнаты стоит покрытый зеленым сукном стол, на которомразложены бумаги и стоит треугольная штучка с орлом, называемая зерцало.Вокруг стола сидят с уверенным, спокойным видом начальники. Один курит,другой перелистывает бумаги. Как только Сидоров вошел, к нему подходитсторож, и его ставят под мерку, толкают под подбородок, поправляют его ноги.Подходит один с папироской - это доктор, и, не глядя в лицо рекрута, акуда-то мимо, гадливо дотрагивается до его тела и меряет, щупает и велитсторожу разевать ему рот, велит дышать, что-то говорить. Кто-то что-тозаписывает. Наконец, ни разу не взглянув ему в глаза, доктор говорит:"Годен! Следующего!" и с усталым видом садится опять к столу. Опять солдатытолкают малого, торопят его. Он кое-как, поспешая, натягивает рубаху, непопадая в рукава, кое-как завертывает штаны, портянки, надевает сапоги, ищетшарф, шапку, подхватывает в охапку полушубок, и его выводят в залу,отгораживая его скамьей. За этой скамьей ждут принятые. Такой же, как он,молодой малый из деревни, но из дальней губернии, уже готовый солдат сружьем, с примкнутым острым штыком караулит его, готовый заколоть его, еслибы он вздумал бежать.

Между тем толпа отцов, матерей, жен, толкаемая городовыми, жмется у ворот,узнавая, чей принят, чей нет. Выходит один забракованный и объявляет, чтоПетруху приняли, и раздается взвизг Петрухиной молодайки, для которой этослово: "принят", значит разлука на 4-5 лет, жизнь солдатки в кухарках, враспутстве.

Но вот по улице проехал человек с длинными волосами и в особенном,отличающемся от всех наряде и, сойдя с дрожек, подходит к дому земскойуправы. Городовые расчищают ему дорогу между толпою. "Приехал "батюшка"приводить к присяге". И вот этот батюшка, которого уверили, что онособенный, исключительный служитель Христа, большей частью не видящий самтого обмана, под которым он находится, входит в комнату, где ждут принятые,надевает занавеску парчовую, выпростывая из-за нее длинные волосы, открываетто самое Евангелие, в котором запрещена клятва, берет крест, тот самыйкрест, на котором был распят Христос за то, что он не делал того, что велитделать этот мнимый его служитель, кладет их на аналой, и все эти несчастные,беззащитные и обманутые ребята повторяют за ним ту ложь, которую он смело ипривычно произносит. Он читает, а они повторяют: обещаюсь и клянусьвсемогущим богом пред святым его Евангелием... и т. д. защищать, т. е.убивать всех тех, кого мне велят, и делать всё то, что мне велят те люди,которых я знаю и которым я нужен только на то, чтобы совершать те злодеяния,которыми они держатся в своем положении и которыми угнетают моих братьев.Все принятые ребята бессмысленно повторяют эти дикие слова, и так называемый"батюшка" уезжает с сознанием того, что он правильно и добросовестноисполнил свой долг, а все эти обманутые ребята считают, что те нелепые, непонятные им слова, которые они только что произнесли, теперь, на всё времяих солдатства, освободили их от их человеческих обязанностей и связали ихновыми, более обязательными солдатскими обязанностями.

И дело это совершается публично, и никто не крикнет обманывающим иобманутым: опомнитесь и разойдитесь, ведь это всё самая гнусная и коварнаяложь, которая губит не только ваши тела, но и души.

Никто не делает этого; напротив, когда всех приняли и надо выпускать их,как бы в насмешку им, воинский начальник с самоуверенными, величественнымиприемами входит в залу, где заперты обманутые, пьяные ребята, и смелопо-военному кричит им: Здорово ребята! Поздравляю с "царской службой". И они бедные (уже кто-то научил их) лопочат что-тонепривычным, полупьяным языком, вроде того, что они этому рады.

Между тем толпа отцов, матерей, жен стоит у дверей и ждет. Женщинызаплаканными, остановившимися глазами смотрят на дверь. И вот онаотворяется, и выходят, шатаясь и кружась, принятые рекрута: и Петруха, иВанюха, и Макар, стараясь не смотреть на своих и не видеть их. Раздается войматерей и жен. Одни обнимаются и плачут, другие храбрятся, третьи утешают.Матери, жены зная, что они теперь на три, четыре, пять лет остались сиротамибез кормильца, воют и наголос причитают. Отцы мало говорят, а только ссожалением чмокают языками и вздыхают, зная, что теперь уж не видать имвыхоженных ими и выученных помощников, а вернутся к ним уж не те смирные,работающие земледельцы, какими они были, а большей частью уже развращенные,отвыкшие от простой жизни щеголи-солдаты.

И вот вся толпа рассаживается по саням и трогается вниз по улице кпостоялым дворам и трактирам, и еще громче раздаются вместе, перебивая другдруга, песни, рыдания, пьяные крики, причитания матерей и жен, звукигармонии и ругательства. Все отправляются в кабаки, трактиры, доход скоторых поступает правительству, и идет пьянство, заглушающее в нихчувствуемое сознание беззаконности того, что делается над ними.

Две-три недели они живут дома и большею частью гуляют, т. е. пьянствуют.

В назначенный срок их собирают, сгоняют, как скотину, в одно место иначинают обучать солдатским приемам и учениям. Обучают их этому такие же,как они, но только раньше, года два-три назад, обманутые и одичалые люди.Средства обучения: обманы, одурение, пинки, водка. И не проходит года, какдушевноздоровые, умные, добрые ребята становятся такими же дикимисуществами, как и их учителя.

- Ну, а если арестант - твой отец и бежит? - спросил я у одного молодогосолдата.

- Могу заколоть штыком, - отвечал он особенным, бессмысленным солдатскимголосом. - А если "удаляется", должон стрелять, - прибавил он,очевидно гордясь тем, что он знает, что нужно делать, когда отец его станетудаляться.

И вот когда он, добрый молодой человек, доведен до этого состояния, нижезверя, он таков, какой нужен тем, которые употребляют его как орудиенасилия. Он готов: погублен человек, и сделано новое орудие насилия.

И всё это совершается каждый год, каждую осень везде, по всей России,среди бела дня и большого города, на виду у всех, и обман так искусен, такхитер, что все видят его, знают в глубине души всю гнусность его, всестрашные последствия его и не могут освободиться от него.

Когда откроются глаза на этот ужасный, совершаемый над людьми, обман, тоудивляешься на то, как могут проповедники религии христианства,нравственности, воспитатели юношества, просто добрые, разумные родители,которые всегда есть в каждом обществе, проповедовать какое бы то ни былоучение нравственности среди общества, в котором открыто признается всемицерквами и правительствами, что истязания и убийства составляют необходимоеусловие жизни всех людей, и что среди всех людей всегда должны находитьсяособенные люди, готовые убить братьев, и что каждый из нас может быть такимже?

Как же учить детей, юношей, вообще просвещать людей, не говоря уже опросвещении в духе христианском, но как учить детей, юношей, вообще людейкакой бы то ни было нравственности рядом с учением о том, что убийствонеобходимо для поддержания общего, следовательно, нашего благосостояния ипотому законно, и что есть люди, которыми может быть и каждый из нас,обязанные истязать и убивать своих ближних и совершать всякого родапреступления по воле тех, в руках кого находится власть. Если можно и должноистязать и убивать и совершать всякого рода преступления по воле тех, вруках кого находится власть, то нет и не может быть никакого нравственногоучения, а есть только право сильного. Оно так и есть. В сущности такоеучение, для некоторых теоретически оправдываемое теорией борьбы засуществование, царствует в нашем обществе.

И действительно, какое же может быть нравственное учение, при которомможно допустить убийство для каких бы то ни было целей? Это так женевозможно, как какое бы то ни было математическое учение, при котором можнодопустить, что 2 равно 3.

Может быть при допущении того, что 2 равно 3, подобие математики, но неможет быть никакого действительного математического знания. И при допущенииубийства в виде казни, войны, самозащиты может быть только подобиенравственности, но никакой действительной нравственности. Признание жизникаждого человека священой есть первое и единственное основание всякойнравственности.

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒