XI 2 страница

О деле донесено в Петербург министру. Министр доложил государю, государьвелел министру привести решение суда в исполнение. Министр предписалгубернатору. Губернатор потребовал войско. И вот солдаты, вооруженныеружьями со штыками, боевыми патронами, кроме того с запасом розог, нарочноприготовленных для этого случая и везомых в одном из вагонов, едут приводитьв исполнение это решение высшей власти.

Приведение же в исполнение решения высшей власти совершается убийством,истязанием людей или угрозой того или другого, смотря по тому, окажут или неокажут они сопротивление.

В первом случае, если крестьяне оказывают сопротивление, совершается вРоссии (то же самое совершается везде, где только есть государственноеустройство и право собственности) - совершается следующее: начальник говоритречь и требует покорности. Возбужденная толпа, большею частью обманутаясвоими вожаками, ничего не понимает из того, что говорит чиновничьим,книжным языком представитель власти, и продолжает волноваться. Тогданачальник объявляет, что если они не покорятся и не разойдутся, то онпринужден будет прибегнуть к оружию. Если толпа и при этом не покоряется ине расходится, начальник приказывает заряжать ружья и стрелять через головытолпы. Если толпа и при этом не расходится, начальник приказывает стрелятьпрямо в толпу, в кого попало, и солдаты стреляют, и по улице падают раненыеи убитые люди, и тогда толпа обыкновенно разбегается, и войска по приказаниюначальников захватывают тех, которые представляются им главными зачинщиками,и отводят их под стражу.

После этого подбирают окровавленных, умирающих, изуродованных, убитых ираненых мужчин, иногда женщин, детей; мертвых хоронят, а изуродованныхотсылают в больницу. Тех же, которых считают зачинщиками, везут в город исудят особенным военным судом. И если с их стороны было насилие,приговаривают к повешению. И тогда ставят виселицу и душат веревкаминесколько беззащитных людей, кик это делалось много раз в России, как этоделается и не может не делаться везде, где общественный строй стоит нанасилии. Так это делается в случае сопротивления.

Во втором же случае, в случае покорности крестьян, совершается нечтоособенное и специально русское. Совершается следующее: губернатор, приехавна место действия, произносит речь народу, упрекая его за его непослушание,и или становит войско по дворам деревни, где солдаты в продолжение месяцаиногда разоряют своим постоем крестьян, или, удовлетворившись угрозой,милостиво прощает народ и уезжает, или, что бывает чаще всего, объявляетему, что зачинщики за это должны быть наказаны, и произвольно, без суда,отбирает известное количество людей, признанных зачинщиками, и в своемприсутствии производит над ними истязания.

Для того, чтобы дать понятие о том, как совершаются эти дела, опишу такоедело, совершенное в Орле и получившее одобрение высшей власти.

Совершилось в Орле следующее: точно так же, как здесь, в Тульскойгубернии, помещик пожелал отнять собственность крестьян, и точно так жекрестьяне воспротивились этому. Дело было в том, что владелец без согласиякрестьян пожелал держать на своей мельнице воду на том высоком уровне, прикотором заливались их луга. Крестьяне воспротивились этому. Помещик принесжалобу земскому начальнику. Земский начальник незаконно (как этовпоследствии признано и судом) решил дело в пользу помещика, разрешив емуподнять воду. Помещик послал рабочих прудить канаву, через которуюспускалась вода. Крестьяне возмутились этим неправильным решением и выслалисвоих женщин для того, чтобы помешать рабочим помещика прудить канаву.Женщины вышли на плотину, перевернули телеги и прогнали рабочих. Помещикподал жалобу на женщин за самоуправство. Земский начальник сделалраспоряжение о том, чтобы посадить во всей деревне из каждого двора по однойженщине в тюрьму ("холодную"). Решение было неудобоисполнимое, так как вкаждом дворе было несколько женщин: нельзя было знать, какая подлежитаресту, и потому полиция не приводила решения в исполнение. Помещикпожаловался губернатору на неисполнительность полиции. И губернатор, неразобрав, в чем дело, строго приказал исправнику немедленно привести висполнение решение земского начальника. Повинуясь высшему начальству,исправник приехал в деревню и со свойственным русской власти неуважением клюдям приказал полицейским забирать из каждого дома по одной женщине. Но таккак в каждом доме было более одной женщины и нельзя было знать, котораяподлежит заключению, начались споры и сопротивление. Несмотря на эти споры исопротивление, исправник приказал хватать женщин по одной из двора, какаяпопадется, и вести в место заключения. Мужики стали защищать своих жен иматерей, не дали их и при этом побили полицейских и исправника. Явилосьновое страшное преступление: сопротивление власти, и об этом новомпреступлении донесено в город. И вот губернатор, точно так же, как теперьехал тульский губернатор, с батальоном солдат с ружьями и розгами, пользуясьи телеграфами, и телефонами, и железными дорогами, на экстренном поезде, сученым доктором, который должен был следить за гигиеничностью сечения,олицетворяя вполне предсказанного Герценом Чингис-хана с телеграфами,приехал на место действия.

У волостного правления стояло войско, отряд городовых с красными шнурками,на которых висят револьверы, и собранные должностные лица из крестьян иобвиняемые. Кругом стояла толпа народа в 1000 или более человек. Подъехав кволостному правлению, губернатор вышел из коляски, произнес приготовительнуюречь и потребовал виноватых и скамейку. Требование это было не понятосначала. Но городовой, которого губернатор всегда возил с собой и которыйзанимался организацией истязаний, уже неоднократно совершавшихся в губернии,объяснил, что это значило скамейку для сечения. Принесли скамейку, принеслипривезенные с собой розги и вызвали палачей. Палачи уже вперед былизаготовлены из конокрадов той же деревни, так как военные отказалисьисполнять эту должность.

Когда всё было готово, начальник велел выйти первому из тех12 человек, на которых указал помещик, как на самых виноватых. Первыйвышедший был отец семейства, уважаемый в обществе сорокалетний человек,мужественно отстаивавший права общества и потому пользовавшийся уважениемжителей. Его подвели к скамье, обнажили его и велели ему ложиться.

Крестьянин попробовал молить о пощаде, но, увидав, что это бесполезно,перекрестился и лег. Двое городовых бросились держать его. Ученый докторстоял тут же, в готовности оказать нужную медицинскую научную помощь.Острожники, поплевав в руки, взмахнули розгами и начали бить. Оказалось,однако, что скамейка была слишком узка и трудно было удержать на нейкорчившегося истязуемого. Тогда губернатор велел принести другую скамейку иподмостить доску. Люди, прикладывая руки к козырьку и приговаривая: "слушаю,ваше превосходительство", поспешно и покорно исполнили приказания; между темполуобнаженный, бледный истязуемый человек, нахмурив брови и глядя в землю,дрожа челюстью и оголенными ногами, дожидался. Когда приставлена была другаяскамья, его опять положили, и конокрады начали опять бить его. Всё больше и большепокрывались рубцами и кровоподтеками спина, ягодицы, ляжки и даже бокаистязуемого, и за каждым ударом раздавались глухие звуки, которых не смогсдержать истязуемый. Из толпы, стоявшей вокруг, слышались вопли жен,матерей, детей, родных истязуемого и всех тех, которые были отобраны длянаказания.

Несчастный, опьяненный властью губернатор, которому казалось, что он немог поступить иначе, загибая пальцы, считал удары и, не переставая, курилпапироски, для закуривания которых несколько услужливых людей всякий разторопились поднести ему зажженную спичку. Когда дано было более 50 ударов,крестьянин перестал кричать и шевелиться, и доктор, воспитанный в казенномзаведении для служения своими научными знаниями своему государю и отечеству,подошел к истязуемому, пощупал пульс, послушал сердце и доложилпредставителю власти, что наказываемый потерял сознание и что, по даннымнауки, продолжать наказание может быть опасным для его жизни. Но несчастныйгубернатор, уже совершенно опьяненный видом крови, велел продолжать, иистязание продолжалось до 70 ударов, того количества, до которого емупочему-то казалось нужным довести количество ударов. Когда дан был 70-йудар, губернатор сказал: "Довольно! Следующего!" И изуродованного человека,с вспухшей спиной и потерявшего сознание, подняли и снесли и привелидругого. Рыдания и стоны толпы усиливались. Но представитель государственнойвласти продолжал истязание.

Так же били 2-го, 3-го, 4-го, 5-го, 6-го, 7-го, 8-го, 9-го, 10-го, 11-го,12-го, - каждого по 70 ударов. Все они молили о пощаде, стонали, кричали.Рыдания и стоны толпы женщин всё становились громче и раздирательнее, и всёмрачнее и мрачнее становились лица мужчин. Но кругом стояли войска иистязание не остановилось до тех пор, пока не совершено было дело в тойсамой мере, в которой оно представлялось почему-то необходимым капризунесчастного, полупьяного, заблудшего человека, называемого губернатором.

Чиновники, офицеры, солдаты не только присутствовали при этом, но своимприсутствием участвовали в этом деле и охраняли от нарушения со сторонытолпы порядок совершения этого государственного акта.

Когда я спрашивал у одного из губернаторов, для чего производят этиистязания над людьми, когда они уже покорились и войска стоят в деревне, онс значительным видом человека, познавшего все тонкости государственноймудрости, отвечал мне, что это делается потому, что опытом дознано, что есликрестьяне не подвергнуты истязанию, то они опять начнут противодействоватьраспоряжению власти. Совершенное же истязание над некоторыми закрепляет уженавсегда решение власти.

И вот теперь тульский губернатор с чиновниками, офицерами и солдатами ехалсовершать такое же дело. Точно так же, т. е. убийством или истязанием,должно было привести в исполнение решение высшей власти, состоящее в том,чтобы молодой малый, помещик, имеющий 100 тысяч годового дохода, могполучить еще 3000 рублей за лес, мошеннически отнятый им у целого обществаголодных и холодных крестьян, и мог промотать эти деньги в две-три недели втрактирах Москвы, Петербурга или Парижа. На такое именно дело ехали теперьте люди, которых я встретил.

Судьба, как нарочно, после двухлетнего моего напряжения мысли всё в одноми том же направлении, натолкнула меня в первый раз в жизни на это явление,показавшее мне с полной очевидностью на практике то, что для меня давновыяснилось в теории, а именно то, что всё устройство нашей жизни зиждется нена каких-либо, как это любят себе представлять люди, пользующиеся выгоднымположением в существующем порядке вещей, юридических началах, а на самомпростом, грубом насилии, на убийствах и истязаниях людей.

Люди, владеющие большим количеством земель и капиталов или получающиебольшие жалованья, собранные с нуждающегося в самом необходимом рабочегонарода, равно и те, которые, как купцы, доктора, художники, приказчики,ученые, кучера, повара, писатели, лакеи, адвокаты, кормятся около этихбогатых людей, любят верить в то, что те преимущества, которыми онипользуются, происходят не вследствие насилия, а вследствие совершенносвободного и правильного обмена услуг, и что преимущества эти не только непроисходят от совершаемых над людьми побоев и убийств, как те, которыепроисходили в Орле и во многих местах в России нынешним летом и происходятпостоянно по всей Европе и Америке, но не имеют даже с этими насилияминикакой связи. Они любят верить в то, что преимущества, которыми онипользуются, существуют сами по себе и происходят по добровольному согласиюлюдей, а насилия, совершаемые над людьми, существуют тоже сами по себе ипроисходят по каким-то общим и высшим юридическим, государственным иэкономическим законам. Люди эти стараются не видеть того, что они пользуютсятеми преимуществами, которыми они пользуются, всегда только вследствие тогоже самого, вследствие чего теперь будут принуждены крестьяне, вырастившиелес и крайне нуждающиеся в нем, отдать его не оказавшему никакого участия вего оберегании во время роста и не нуждающемуся в нем богатому помещику, т.е. вследствие того, что если они не отдадут этот лес, их будут бить илиубивать.

А между тем если совершенно ясно, что орловская мельница стала приноситьбольший доход помещику и лес, выращенный крестьянами, передается помещикутолько вследствие побоев и убийств или угроз их, то точно так же должно быбыть ясно, что и все другие исключительные права богатых, лишающих бедныхнеобходимого, должны быть основаны на том же. Если нуждающиеся в земле дляпропитания своих семей крестьяне не пашут ту землю, которая у них поддворами, а землей этой в количестве, могущем накормить 1000 семей,пользуется один человек - русский, английский, австрийский или какой бы тони было крупный землевладелец, не работающий на этой земле, и еслизакупивший в нужде у земледельцев хлеб купец может безопасно держать этотхлеб в своих амбарах среди голодающих людей и продавать его в тридорога и темже земледельцам, у которых он купил его втрое дешевле, то очевидно, что этопроисходит по тем же причинам. И если не может один человек купить у другогопродаваемого ему из-за известной условной черты, названной границей,дешевого товара, не заплатив за это таможенной пошлины людям, не имевшимникакого участия в производстве товара, и если не могут люди не отдаватьпоследней коровы на подати, раздаваемые правительством своим чиновникам иупотребляемые на содержание солдат, которые будут убивать этих самыхплательщиков, то, казалось бы, очевидно, что и это сделалось никак невследствие каких-либо отвлеченных прав, а вследствие того самого, чтосовершилось в Орле и что может совершиться теперь в Тульской губернии ипериодически в том или другом виде совершается во всем мире, где естьгосударственное устройство и есть богатые и бедные.

Вследствие того, что не при всех насильственных отношениях людейсовершаются истязания и убийства, люди, пользующиеся исключительнымивыгодами правящих классов, уверяют себя и других, что выгоды, которыми онипользуются, происходят не от истязаний и убийств, а от каких-то другихтаинственных общих причин, отвлеченных прав и т. п. А между тем, казалосьбы, ясно, что если люди, считая это несправедливым (как это считают теперьвсе рабочие), отдают главную долю своего труда капиталисту, землевладельцу иплатят подати, зная, что подати эти употребляются дурно, то делают они этопрежде всего не по сознанию каких-то отвлеченных прав, о которых они никогдаи не слыхали, а только потому, что знают, что их будут бить и убивать, еслиони не сделают этого.

Если же не всякий раз приходится сажать в тюрьму, бить и убивать людей,когда собирается землевладельцем аренда за землю и нуждающийся в хлебеплатит обманувшему его купцу тройную цену, и фабричный довольствуется платойпропорционально вдвое меньшей дохода хозяина, и когда бедный человек отдаетпоследний рубль на пошлину и подати, то происходит это оттого, что людей ужетак много били и убивали за их попытки не делать того, чего от нихтребуется, что они твердо помнят это. Как усмиренный тигр в клетке не беретмяса, которое ему положено под морду, и не лежит спокойно, а прыгает черезпалку, когда ему велят делать это, не потому, что ему хочется делать это, апотому, что он помнит раскаленный железный прут или голод, которому онподвергался каждый раз, когда не повиновался, точно так же и люди,подчиняющиеся тому, что им невыгодно, даже губительно для них, и что онисчитают несправедливым, делают это потому, что они помнят то, что бывало имза противодействие этому.

Люди же, пользующиеся преимуществами, произведенными давнишними насилиями,часто забывают и любят забывать то, как приобретены эти преимущества. Амежду тем стоит только вспомнить историю, не историю успехов разных династийвластителей, а настоящую историю, историю угнетения малым числом людейбольшинства, для того чтобы увидать, что основы всех преимуществ богатых надбедными все произошли ни от чего другого, как от розог, тюрем, каторг,убийств.

Стоит только подумать о том неперестающем, упорном стремлении всех людей кувеличению своего благосостояния, которым руководятся люди нашего времени,для того чтобы убедиться, что преимущества богатых над бедными ничем иным немогли и не могут быть поддерживаемы.

Могут быть угнетения, побои, тюрьмы, казни, не имеющие целью преимуществабогатых классов (хотя это очень редко), но смело можно сказать, что в нашемобществе, где на каждого достаточного, по-господски живущего человекаприходится 10 измученных работой, завистливых, жадных и часто прямо с своимисемьями страдающих рабочих, все преимущества богатых, вся роскошь их, всёто, чем лишним пользуются богатые против среднего рабочего, всё этоприобретено и поддерживаемо только истязаниями, заключениями, казнями.

Встреченный мною 9-го сентября поезд, едущий с солдатами, ружьями, боевымипатронами и розгами к голодным крестьянам для того, чтобы утвердить забогачом помещиком отнятый им у крестьян небольшой лес, ненужный ему истрашно нужный крестьянам, с поразительной очевидностью доказывал, до какойстепени выработалась в людях способность совершать самые противные ихубеждениям и совести дела, не видя этого.

Экстренный поезд, с которым я съехался, состоял из одного вагона 1-гокласса для губернатора, чиновников и офицеров и из нескольких товарныхвагонов, набитых солдатами.

Молодцеватые молодые ребята солдаты в своих новых, чистых мундирахтолпились стоя или спустив ноги, сидя в раздвинутых широких дверях товарныхвагонов. Одни курили, другие толкались, шутили, смеялись, оскаливая зубы,третьи щелкали семечки, самоуверенно выплевывая их. Некоторые из них бегалипо платформе к кадке с водой, чтобы напиться, и, встречая офицеров, умеряяшаг, делали свои глупые жесты прикладывания руки ко лбу и с серьезнымилицами, как будто делали что-то не только разумное, но и очень важное,проходили мимо них, провожая их глазами, и потом еще веселее пускалисьрысью, топая по доскам платформы, смеясь и болтая, как это свойственноздоровым, добрым молодым ребятам, переезжающим в веселой компании из одногоместа в другое.

Они ехали на убийство своих голодных отцов и дедов, точно как будто накакое-нибудь веселое или по крайней мере на самое обыкновенное дело.

Такое же впечатление производили и нарядные чиновники и офицеры,рассыпанные по платформе и зале 1-го класса. У стола, уставленногобутылками, в своем полувоенном мундире сидел губернатор, начальник всейэкспедиции, и ел что-то и спокойно разговаривал о погоде с встретившимисязнакомыми, как будто дело, на которое он ехал, было такое простое иобыкновенное, что оно не могло нарушить его спокойствия и интереса кперемене погоды.

Поодаль от стола, не принимая пищи, сидел жандармский генерал снепроницаемым, но унылым видом, как будто тяготясь надоевшей емуформальностью. Со всех сторон двигались и шумели офицеры в своих красивых,украшенных золотом мундирах: кто, сидя за столом, допивал бутылку пива, кто,стоя у буфета, разжевывал закусочный пирожок, отряхивал крошки, упавшие нагрудь мундира, и самоуверенным жестом кидал монету, кто, подрагивая накаждой ноге, прогуливался перед вагонами нашего поезда, заглядывая наженские лица.

Все эти люди, ехавшие на убийство или истязание голодных и беззащитных,тех самых людей, которые кормят их, имели вид людей, которые твердо знают,что они делают то, что нужно делать, и даже несколько гордятся, "куражатся",делая это дело.

Что же это такое?

Все эти люди находятся в получасе езды от того места,где они, для того чтобы доставить богатому малому ненужные ему 3000, отнятыеим у целого общества голодных крестьян, могут быть вынуждены начать делатьдела самые ужасные, какие только можно себе представить, могут начатьубивать или истязать так же, как в Орле, невинных людей, своих братьев, иони спокойно приближаются к тому месту и времени, где и когда это можетначаться.

Сказать, что люди эти, все эти чиновники, офицеры и солдаты не знают того,что им предстоит и на что они едут, - нельзя, потому что они готовились кэтому. Губернатор должен был сделать распоряжение о розгах, чиновники должныбыли покупать березовые прутья, торговаться и вписывать эту статью в расход.Военные отдавали и получали, и исполняли приказания о боевых патронах. Всеони знают, что они едут истязать, а может быть, и убивать своих замученныхголодом братьев и что начнут делать это, может быть, через час.

Сказать, что они это делают из убеждения, как это обыкновенно говорят иони сами повторяют, - из убеждения в необходимости поддержаниягосударственного устройства, было бы несправедливо, во-первых, потому, чтовсе эти люди едва ли когда-нибудь даже думали о государственном устройстве инеобходимости его; во-вторых, никак не могут они быть убеждены, чтобы тодело, в котором они участвуют, служило бы поддержанию, а не разрушениюгосударства, а в-третьих, в действительности большинство этих людей, если невсе, не только не пожертвуют никогда своим спокойствием и радостью дляподдержания государства, но никогда не пропустят случая воспользоваться длясвоего спокойствия и радости всем, чем только можно, в ущерб государству.Стало быть, не из-за отвлеченного принципа государства они делают это.

Что же это такое?

Ведь всех этих людей я знаю. Если не знаю лично всех, тознаю приблизительно их характеры, их прошедшее, образ мыслей. Ведь у всех ихесть матери, у некоторых есть жены, дети. Ведь всё это большею частью посердцу добрые, кроткие, часто нежные люди, ненавидящие всякую жестокость, неговоря уже об убийстве людей, не могущие многие из них совершать убийства иистязания животных; кроме того, всё это люди, исповедующие христианство исчитающие насилие над беззащитными людьми гнусным и постыдным делом. Ведь ниодин из этих людей в обыкновенной жизни не только не в состоянии сделатьради своей маленькой выгоды одну сотую того, что сделал орловский губернаторнад людьми, но каждый из них обидится, если предположат о нем, что он можетв частной жизни совершить что-нибудь подобное.

А между тем вот они в получасе езды от того места, где они могут бытьнеизбежно приведены к необходимости делать это.

Что же это такое?

Но не только эти люди, едущие в этом поезде и готовые наубийства и истязания, но как могли те люди, от которых началось всё дело:помещик, управляющий, судья и те, которые из Петербурга предписали это делои участвуют в нем своими распоряжениями, как могли эти люди: министр,государь, тоже добрые, исповедующие христианство люди, как могли они затеятьи предписать такое дело, зная его последствия? Как могут даже не участвующиев этом деле зрители, возмущающиеся всяким частным случаем насилия, дажеистязанием лошади, - допускать совершение такого ужасного дела? Как могутони не возмутиться против него, не стать поперек дороги и не закричать:"Нет, этого, убивать и сечь голодных людей за то, что они не отдаютмошеннически отнимаемое у них последнее достояние, - этого мы не позволим!"Но не только никто этого не делает, но, напротив, большинство людей, даже телюди, которые были заводчиками дела, как управляющий, помещик, судья, и те,которые были участниками и распорядителями его, как губернатор, министр,государь, совершенно спокойны и даже не чувствуют укоров совести. Так же,по-видимому, спокойны и все эти люди, едущие совершать это злодеяние.

Зрители, казалось бы, ничем не заинтересованные в деле, и те большеючастью скорее с сочувствием, чем с неодобрением, смотрели на всех тех людей,готовящихся к совершению этого гадкого дела. В одном со мной вагоне ехалкупец, торговец лесом, из крестьян, он прямо и громко выразил сочувствие темистязаниям, которые предполагались над крестьянами: "Нельзя не повиноватьсяначальству, - говорил он, - на то - начальство. Вот, дай срок, повыгонятблох. Небось бросят бунтовать. Так им и надо".

Что же это такое?

Сказать, что все эти люди: подстрекатели, участники,попустители этого дела такие негодяи, что, зная всю мерзость того, что ониделают, они - одни за жалованье, за выгоды, а другие из-за страха наказанияделают дело, противное своим убеждениям, - тоже никак нельзя. Все эти людиумеют в известных положениях постоять за свои убеждения. Ни один из этихчиновников не украдет кошелька, не прочтет чужого письма, не снесетоскорбления, не потребовав от оскорбителя удовлетворения. Ни один из этихофицеров не согласится передернуть в картах, не заплатить карточный долг,выдать товарища, убежать с поля сражения или бросить знамя. Ни один из этихсолдат не решится выплюнуть причастия или даже съесть говядины в страстнуюпятницу. Все люди эти готовы перенести всякого рода лишения, страдания,опасности скорее, чем согласиться сделать дело, которое они считают дурным.Стало быть, есть в этих людях сила противодействия, когда им приходитсясделать дело, противное их убеждению.

Сказать, что все эти люди такие звери, что им свойственно и не больно делать такие дела, еще менее возможно. Стоит только поговорить с этимилюдьми, чтобы увидать, что все они, и помещик, и судья, и министр, и царь, игубернатор, и офицеры, и солдаты не только в глубине души не одобряют такиедела, но страдают от сознания своего участия в них, когда им напомнят означении этого дела. Они только стараются не думать об этом.

Стоит только поговорить с ними, со всеми участниками этого дела, отпомещика до последнего городового и солдата, чтобы увидать, что все они вглубине души знают, что это дело дурное и что лучше бы было не участвовать внем, и страдают от этого.

Ехавшая с нами в одном поезде либеральная дама, увидав в зале1-го класса губернатора и офицеров и узнав про цель их поездки, началанарочно, громко, так, чтобы они слышали, ругать порядки нашего времени исрамить людей, участвующих в этом деле. Всем стало неловко. Все не знали,куда смотреть, но никто не возражал ей. Едущие в поезде делали вид, что нестоит возражать на такие пустые речи. Но было видно по лицам и бегающимглазам, что всем было стыдно. Это же я заметил и на солдатах. И они знали,что то дело, на которое они ехали, - дурное дело, но не хотели думать о том,что предстоит им.

Когда лесоторговец, и то, как я думаю, не искренно, а только для того,чтобы показать свою цивилизованность, начал говорить о том, как необходимытакие меры, то солдаты, слышавшие его, все отворачивались от него, делаявид, что не слышат, и хмурились.

Все эти люди, как те, которые, как помещик,управляющий, министр, царь, содействовали совершению этого дела, так же каки те, которые едут теперь в этом поезде, даже и те, которые, не участвуя вэтом деле, видят со стороны совершение его, все знают, что дело это дурное,и стыдятся своего участия в нем и даже присутствия при нем.

Так зачем же они делали, делают и терпят его?

Спросите об этом и тех,которые, как помещик, затеяли дело, и тех, которые, как судьи, постановили,хотя и формально законное, но явно несправедливое решение, и тех, которыепредписали исполнение решения, и тех, которые, как солдаты, городовые икрестьяне, своими руками будут исполнять эти дела: бить и убивать своихбратьев, - все они, и подстрекатели, и пособники, и исполнители, ипопустители этих преступлений, все скажут в сущности одно и то же.

Начальствующие, возбуждавшие, содействовавшие делу и распоряжавшиеся им,скажут, что делают то, что делают, потому, что такие дела необходимы дляподдержания существующего порядка; поддержание же существующего порядканеобходимо для блага отечества, человечества, для возможности общественнойжизни и движения прогресса.

⇐ Предыдущая 30 31 32 33 343536 37 38 39 Следующая ⇒