Лейхен Линкс

Лейхен Линкс

Лейхен дернулась от шлепка, но не вскрикнула. В голове ее пронеслись какие-то насмешливые строчки - именно строчки, картинкой. Крупный шрифт незнакомого (или знакомого?) языка. Что-то вроде «что ж ты, погань, живущая за большим объемом воды, раньше времени похваляешься? Не победив воина, который хорош и красив, уже вывесил тряпку, чьи цвета твою победу означают?» В слух же она обранила короткое:

- Посмотрим.

Села, деловито и быстро растирая мышцы. Коротко усмехнулась, поднимая на него взгляд.

- Я - изгой. Ублюдок наследной дочери клана Рысей и какого-то... - она прищелкнула пальцами: - слуги. Учитель танцев, вроде. Точно не знаю. Зачем мне сбегать? Ты и сам от меня сбежать рад будешь. Но не бойся, внапряг не стану. Выведи только, мне одной за порог нельзя.
Сердито дернула себя за серьгу, зашипела от боли. Обеспокоенно проверила, держится ли та в ухе. И пояснила:

- Если я иду с гостем, которого внесли в базу посетителей, эта гадость не работает. А если одна – сразу сознание теряю. Прошлую я вырвала, но она, если перестает касаться моего тела, сразу сигнал на пуль охране дает… видишь, мне самой никак не выйти. А я же дуэнде! Не могу я здесь, это… унизительно! Ты не думай, я сама в гетто вернусь, я же понимаю, что изгой. А я тебе заплачу, а? По рукам? Да?

Кажется, она успокоилась. Он не собирался ни насиловать ее, ни сдавать здешнему начальству. Так, может, и ему «свобода» не пустой звук? Выведет. А уж держать рядом с собой ублюдка никто не станет, это точно. Тут бояться ей нечего. Девчонка пружинисто встала с кровати, и замерла, готовая идти.

- Как двери будем проходить, за руку меня... большего не надо. Потом помоешь руки-то, и все. А я - денег... есть они.

Она непроизвольно свела плечи. Теперь, зная, кто она, мужчина мог ударить куда более жестоко, чем до сих пор. ИИзгои на то и изгои, это понятно. Но деньги у нее и правда, были. Причем не так и мало. Умело зашитые в одежду, они всегда были с ней. Мало ли, когда выпадет случай бежать? Не помирать же потом с голоду, из-за того, что не успела взять «заначку»? Нееет, ей вполне хватило одного раза…

…Этот день рождения был пятым. Наверное, она что-то предчувствовала. Знать-то наверняка не могла. Обычно изгои, дети неравной связи, растут в семье отца, более бедной, но и более лояльно относящейся к таким малышам. Некоторые консервативные семьи, что называется, «с традициями», отдавали только мальчиков, оставляют девочек себе, стараясь подготовить их у будущей нелегкой участи – ведь они станут женщинами, а не просто дуэнде. Лейхен же родилась не просто девочкой. А дочерью наследной «принцессы» клана Рысей. Ее бабушка была полноправной владычицей этого самого клана, ее мать готовилась занять это место. Когда она родила Лейхен от того самого учителя танцев ей было едва 15 лет, и девочка стала для нее куклой. Более интересной, чем щенки или котята. Потому ее и оставили. «Право владения», введенное кем-то из пра-пра-прабабушек Лейхен говорило: «Если тебе принадлежит живое существо, то ты вправе установить не только качество его жизни, но и сам ее срок. Если же оно прожило дольше хотя бы на день – его можно убить любым способом, который выглядел бы, как естественное стечение обстоятельств, несчастный случай. Если же ты переоценила свои силы, выбирая срок, то каждый первый день нового года жизни существа его существования нужно подвергать испытанию, отдаваясь на волю случая. Смерть должна быть быстрой, и если ее не произошло, существо необходимо полностью излечить».

Матери Лейхен хватило года, чтобы наиграться. Уже первый день рождения девочка встречала, окутанная проводами и датчиками, так как неудачно «упала» с лодки в самом глубоком месте довольно бурной реки. Течение ее и спасло, просто прибив к берегу, отчаянно кашляющей, но – живой. Правда, вода в реке была грязной, и последовавшая пневмония едва было не решила дела. На второй ей пришлось познакомиться с огнем, на третий – с падением с высоты. Четвертый день рождения запомнился особенно, так как отбиваться от обезумевшей вдруг собственной любимой собаки, огромной добродушной до сих пор овчарки, непонятно за какие заслуги подаренной бабушкой полгода назад – это очень яркие впечатления. И рваные шрамы потом заживают ой как долго… но еще дольше болит где-то в душе пустота. Ведь никто уже ночью не ткнет тебя в щеку мокрым носом. А еще – рука помнит тот слабый удар, похожий на удар тока. Ну, тот… когда носимый всегда с собой нож нашел все же собачье сердце.

Девочка покрывалась шрамами и ожогами, но упорно выживала. Только злее становилась с каждым годом. И к пяти годам пинать и бить ее решались только взрослые. Подростки – те пасовали. Любая, самая мелкая и незначительная драка становилась такой, словно речь шла о жизни и смерти. Мелкая стремилась именно убить своего противника, даже если поводом был просто отвешенный сгоряча подзатыльник. Ее возненавидели и старались избегать. Все. Кроме матери, к которой она шла послушно, как овца на убой, не в силах побороть вбитые в подсознание установки. И… кроме бабушки. Ту малявка явно забавляла, и она порой снисходила до того, чтобы чему-то научить, что-то объяснить. Лейхен впитывала эти уроки, как губка – воду. И, словно сорока, стаскивала в свою комнату нужные вещи. У нее были уже правдами и неправдами добытые рюкзак, хороший спальник, теплоизолирующий тонкий коврик, вляга для воды и много разной нужной мелочи.

Дело в том, что к 7 годам (иногда – к 9, но только девочек и только из очень знатных семей) всех изгоев отводили в небольшой, обнесенный изгородью квартал. «Гетто». Там они жили, сбиваясь в стаи, как голодные собаки. Воевали за пригодные для ночлега места, за воду, за еду, что иногда привозили большие грузовики, просто – за влияние среди себе подобных и относительно спокойную жизнь. Взрослым из «гетто» дороги не было, и приходилось как-то налаживать быт в предложенных, что называется, условиях. В основном - создавая банды, конечно. Но были и варианты. Ну а детей и подростков иногда брали в ученики. Это был шанс…

Но чаще всего этот шанс заканчивался ножом под ребра от такого же «счастливчика»: ребятню набирали десятками, стравливая «кандидатов», как собак. Любителей посмотреть на такие бои и сделать ставки было не мало. И, может, 1-2 из пары сотен кому-то приглядывались, и их все же брали.

Но Лейхен не питала иллюзий – ее не возьмут. Низкорослая и легкая, она не имела никаких шансов среди двуногих зверят. И потому сама старалась стать очень кусачим зверенышем. А еще – очень умным и подготовленным. Ей должно было исполниться только 5 лет! До «гетто» оставалось еще целых 2 года! Но мама распорядилась иначе.

В этот день Лейхен одевали особенно тщательно. У нее отобрали все-все ее вещички. И ножик. И спички. И вообще все, что она таскала в карманах. И одели во все бело-розовое, кружевное. Платьишко-колокольчик едва прикрывало попу, и совсем не грело – а день выдался холодным и ветреным. Лейхен прижимала к себе выданного игрушечного медвежонка, стараясь сограться хоть так. И с отвращением думала, что она похожа на торт со взбитыми сливками или извращенную фантазию мужика-педофила (спасибо бабушке, о странностях мужчин она уже кое-что знала). Еще и этот дебильный розовый бант, больно стянувший волосы…

- Они ее разорвут. – Бабушка сегодня не хотела смотреть Лейхен в глаза.

- Надеюсь. – Улыбка мамы была медовой: такой сладкой, что девочку затошнило от страха.

…Но только года ее, еще ничего не понимающую, подвели к воротам гетто и молча втолкнули внутрь – она все поняла. Только тогда. Испытание на выживание началось, а ровно все ее «заготовки» так и остались дома. В ее комнате. Более того, у нее не было даже нормальной, способной защитить от холода одежды. То, что надели на нее сегодня, у любого из гетто вызывало желание сорвать с нее все, до последней тряпочки. У мужиков, мальчишек, девчонок, женщин… да у всех! Из нее сделали посмешище. Жертву. Она не смогла бъяснить это словами – но чуяла всей душой. Как и то, что сорвав кружево и шелк толпа уже не остановится, пока не разорвет и ее саму. «Пошли клочки по закоулочками» - иногда говорила бабушка. Теперь этими самыми клочками должна была стать сама Лейхен.

Спало ее тогда только чудо. И – просчет взрослых. Мать не хотела ждать, и девочку отвели в гетто слишком рано. Кто-то спал, кто-то добывал еду. У ворот же почти никого в тот час и не было. Ей бы дождаться вечера – и тогда маленькая Рысь никогда бы уже не выросла. А так… она побежала. Кто-то улюлюкнул в след, кто-то бросил камень, больно впечавшися между лопаток. Но и только.

Бегать Лейхен могла быстро. Все еще прижимая к себе мишку, она неслась по улицам гетто, словно бело-розовый лепесток яблони. Пока не оказалась в совсем безлюдном месте. Найденный мешок стал новым платьем. Босые ноги не боялись камней – она и дома-то не всегда имела обувь. А на мишку удалось выменять нож, спички и флягу для воды. Нарядные тряпки тоже пригодились – по одной, да еще перепачканные, они не вызывали уже отторжения у местных. Наоборот – за такую материю, пусть даже немого, можно было выменять и рваные кроссовки, и мешковатую футболку, и штаны. Но это, конечно, потом, когда она немного огляделась. А первые дни так и ходила – босая и в платье из мешка. Пугливо жалась к стенам. И только к вечеру поняла, что с утра ничего не ела…

Напиться можно было из луж или колонок с водой. Но еда не валялась на земле – тут, в гетто, невозможно было найти даже корки хлеба. Еда – не мусор, этот знал каждый. Она жевала корни лопухов и молодые побеги каких-то, бабушкой еще показанных, деревьев. Это заставляло желудок притихнуть, но ненадолго. Слабость и озноб затрудняли поиски еды, к третьему дню Лейхен едва передвигала ноги. И отчетливо понимала: никто ее тут не накормит. Вещи можно было сменять, но не еду. Еда – это жизнь. Тут, в гетто.

Прошел еще день. О голоде Лейхен не могла забыть ни на секунду. Еда снилась ей в моменты короткого, по-звериному чуткого забытья, что заменяло сейчас сон. Еда грезилась на яву, и пропадала только кода протянутая рука была готова схватить соблазнительный мирах.

Один раз ей повезло – мальчишка, что жевал пирожок там, снаружи, в вольном мире, расхохотался, глядя, как она жадно провожает глазами каждый кусочек:

- А ты станцуй!

И потряс половиной пирожка… с мясом. Танцевать для того, кто не был дуэнде?! Это было немыслимым позором. Но от запаха мяса и лука комком скрутило желудок. Рот наполнился слюной. Она колебалась даже дольше, чем перед тем, как ступить на скользкий ствол дерева-ловушки. И все же вскинула руки, закружилась в танце.

Тот, кто видел, как танцует дуэнде, не в состоянии этого забыть. Особенно если сам он обычный, и лишен их звериной, магнетической привлекательности (и способности ей противостоять – за одно). Тот мальчишка тратил теперь на Лейхен все свои карманные деньги, но у нее был хоть один пирожок с мясом в день. А иногда и что-то сладкое. Голод оставался, но уже притихший, почти прирученный. Не мешающий жить. Позже она научилась варить похлебку из крыс. А еще позже – сбегать. На улице танцами можно было заработать не мало. Тем более что Рыси жили закрыто, а на другие кланы внешне не походили. В ней не узнавали дуэнде, изгоя, сбежавшего из гетто. Видели просто нищенку, и охотно сыпали мелкие монеты. А порой совали и бумажные деньги. Жизнь налаживалась, и скопить удалось не мало.

А потом ее поймали во время побега. И наказание унизили, отправив прислугой в бордель. Кормили тут каждый день, и не было холода. Но она предпочла бы голодать и спать на камнях… лишь бы не тут. Не тут!

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒