Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

Всю дорогу до дома на Моньюмент-авеню-парк Фелиция шла пешком. Она дрожала всем телом, хотя ночь была душной и теплой. Гнев то и дело сменялся парализующим ощущением опустошенности, которое несколько раз заставляло ее останавливаться прямо посреди дороги. Она снова и снова задавала себе один и тот же вопрос: как можно было так ошибиться в человеке? Из-за красивых глаз? Чертов псих ненормальный. А она взяла и позволила сделать с собой такое. И кто она после этого?

Поднявшись к себе на второй этаж, она заметила свет в гостиной. Отец недавно вернулся с ночного дежурства. У нее в гостиной сидел полицейский, но пойти и рассказать ему, что ее сейчас изнасиловали, было совершенно немыслимо. Она просто не могла. Невозможно, и точка. В этот миг ее обожгла догадка. Шон знал об этом. Знал: она ни за что не обратится в полицию, не осмелится рассказать об этом своему собственному отцу. От этой мысли ее затошнило так, как никогда не тошнило прежде. Она прокралась мимо двери гостиной в ванную и засунула два пальца в рот, вызывая рвоту. Старалась делать все как можно тише, чтобы папа ничего не услышал. О матери она не беспокоилась. Та уже спит, и в крови у нее растворена таблетка снотворного. После рвоты Фелиция почистила зубы. Раз двадцать прополоскала рот, и только после этого проскользнула из ванной к себе в комнату. «Папа решит, будто я вернулась пьяная, — подумала она. — Хотя какое это теперь имеет значение?»

В ту ночь она не сомкнула глаз — лежала и пялилась в потолок, чувствуя одновременно и жар, и озноб. Она думала о том, что все пропало. Ей скоро исполнится восемнадцать, через две недели она закончит школу. Но теперь она вряд ли еще хоть раз туда пойдет. Мысль снова увидеть Шона Невинса, естественно, была для нее невыносима, но и взглянуть в глаза подругам казалось не легче. Думая о Сьюзен и Холли, она испытывала странную смесь стыда и злости. В каком-то смысле она сохранила девственность, но потеряла все остальное. Осенью она должна поступить в колледж, завести новых друзей, может быть, найти любимого, уехать. Теперь ничего из этого не выйдет.

В пять часов утра она проскользнула в ванную и украла две маминых таблетки от бессонницы. Проглотив их, она мгновенно уснула и проснулась только далеко за полдень. Родители не стали ее будить.

В ушах шуршало, как в больших раковинах, если приложить к ним ухо, — говорят, это эхо прибоя. На смену дрожи в руках пришло тупое онемение. Волнами накатывала тошнота; каждый раз, когда она пыталась встать с кровати, у нее кружилась голова. Чем ближе к вечеру, тем хуже ей становилось — точь-в-точь похмелье, только наоборот. Когда Фелиция в воскресенье не вышла к обеду, к ней зашла мама, присела на край кровати и погладила ее по волосам. Рука у нее была ледяная.

— Фелиция, ты не заболела? — Мама искренне беспокоилась и наверняка уже заметила: в комнате дочери перегаром не пахнет.

— Мне нездоровится. — Фелиция надеялась, что мать перестанет гладить ее по волосам, а не то она расплачется.

— Принести тебе обед в комнату? У нас стейк из телятины.

— Нет, у меня болит живот. А вот выпить воды было бы здорово.

Мать принесла воды и до конца дня больше не беспокоила ее.

Еще три дня она пропускала школу по болезни. Воровала у матери таблетки, чтобы спать по ночам. На четвертый день голова больше не кружилась, но онемение так и не прошло. Она даже начала ценить это состояние бесчувственности и желать, чтобы оно усилилось. Она хотела, чтобы с пальцев и чувствительных слоев кожи онемение распространилось на всю нервную систему и она больше вообще ничего не ощущала бы. Единственное, что она согласна была оставить, — это ощущение, посещавшее ее прямо перед тем, как провалиться в сон, приняв снотворного: тогда ей казалось, будто она легкая, как воздух, и ее сейчас унесет ветром. На четвертый день она сказалась здоровой и пошла на остановку школьного автобуса, но только для того, чтобы встретиться с соседом, обдолбанным Брэдом Дэвисом.

Он, как всегда, стоял и ждал автобуса, попутно приторговывая тем, чем некоторые подростки приводят себя в порядок с утра пораньше. Фелиция, как всегда, с ним поздоровалась — по старой памяти. Забавно, но именно он когда-то в самый первый раз ее поцеловал. Вернее сказать, это она украла у него свой первый поцелуй, так как он слишком стеснялся ее целовать. Это случилось в деревянном сарае на заднем дворе семьи Дэвис, им тогда было лет по восемь. Целоваться оказалось странно и мокро, а Брэд так обрадовался, что на следующий день подарил ей леденец на палочке в форме сердечка. Они никогда больше не целовались, но оставались близкими друзьями. До тех пор пока им не исполнилось тринадцать и у Брэда не появились прыщи и наркотики, а у Фелиции — маленькая грудь, которая так никогда и не увеличилась, и поэзия. Но они по-прежнему каждое утро здоровались у школьного автобуса.

В этот раз Фелиция направилась прямо к нему. Решение она уже приняла. Когда она протянула ему двадцать долларов, он удивленно на нее посмотрел. Их руки уже много лет не встречались.

— Мне нужно что-нибудь успокоительное, — сказала Фелиция.

— Нервничаешь перед экзаменами?

Фелиция уставилась на него недоуменно, словно вообще не поняла, о чем он говорит. Она напрочь забыла, что через неделю выпускной экзамен, а еще через неделю состоится церемония окончания: они наденут мантии и шапочки с кисточками, и им вручат дипломы, а Холли скажет перед всеми родителями торжественную речь.

— Самое сильное из того, что сможешь достать, — только и ответила она.

— Придется немного подождать.

— Вернусь завтра рано утром.

И она пошла обратно к своему кирпичному дому. Однако подниматься на второй этаж не стала. Вместо этого она спустилась в подвал. Там внизу, в самом конце коридора, располагалась комната. На двери детской рукой были нарисованы разноцветные буквы: «Секретный клуб! Вход только для Холли, Сьюзен и Фелиции». Фелиция до сих пор помнила, как она писала эти буквы примерно восемь лет назад. Стены внутри они украсили принцессами, лошадями, звездами и планетами. Середину комнаты занимал стол, на нем — огарок свечи в бутылке с затвердевшими потеками стеарина. Вдоль стены, прямо под подвальным окошком, стоял диван. Окошко закрывала штора в цветочек, едва пропускавшая яркий дневной свет. Фелиция Стоун, неполных восемнадцати лет, легла на диван и уставилась в потолок без малейшей надежды заснуть. Она услышала, как в двенадцать часов мать ушла в районную библиотеку, где она работала на полставки. Тогда она поднялась наверх и снова украла таблетки. В этот раз она увеличила дозу до трех штук, прекрасно понимая, что ее разоблачение — это только вопрос времени.

Только бы Брэд не подвел.

Он не подвел.

Валиум обладает седативным эффектом, а если человек превышает рекомендованную дозировку, все ощущения притупляются почти до полной бесчувственности. От Брэда Фелиция получила достаточно валиума, чтобы пережить экзамен и церемонию окончания школы. Подружкам она соврала, что все в порядке и у нее с Шоном Невинсом ничего не было, хоть он и хвастает на всю школу, как отымел ее в рот. Еще она им сказала, что секс ее больше не волнует и она начнет, когда сочтет нужным. Про себя же решила: этого не случится никогда.

К счастью, выпускной экзамен они с Шоном писали в разных классах, а во время церемонии его место оказалось далеко от нее, и ей так больше и не пришлось взглянуть ему в глаза. А затем он и вовсе пропал: сначала отправился на каникулы в Европу, потом наверняка в какой-нибудь престижный университет на востоке страны, а она осталась в Ричмонде со своими таблетками.

В последовавшие за окончанием недели эффект от таблеток, благодаря которому она продержалась последние ужасные дни в школе, стал ослабевать, и она начала запивать их пивом или бурбоном. Она часами сидела в подвале, полубезумная от таблеток и спиртного, а родители думали, будто она у Холли. Холли думала, что она у Сьюзен, а Сьюзен была уверена, что она дома.

Оглушенные таблетками рецепторы время от времени все же просыпались, и тогда она почти ощущала у себя во рту член Шона Невинса. Чувствовала его резкий, отдающий нашатырным спиртом запах. Рвотный спазм, возникающий от того, что головка члена там, в глубине, давит на пищевод, и сосущую пустоту, когда член подается назад для нового толчка. Она вспоминала, как остро ей хотелось впиться зубами, откусить все, когда он целиком внутри, — может, она вырвала бы то, что делает его таким дерьмом. Но она не решилась. Иногда она думала об этом часами и замечала, как стискивает зубы и напрягает жевательные мышцы, только тогда, когда они начинали болеть. Тогда она решала увеличить количество таблеток или алкоголя. Сначала она пила спиртное только утром, чтобы запах успел выветриться прежде, чем родители придут с работы, а днем и вечером обходилась таблетками. С получением таблеток никаких проблем не возникало. Брэд рад был помочь. Фелиция брала их по такой дешевой цене, что и сама понимала: Брэд определенно залезает ради нее в долги. Он давно, вероятно, понял: ее мучает кое-что посерьезнее предэкзаменационного волнения. Обдолбыш Брэд, ясное дело, думал, будто таким образом помогает ей. Он и в самом деле ей помог.

Мало-помалу ей все стало безразлично. Она начала пить днями напролет и перестала сторониться родителей по вечерам. Она или сидела у себя в комнате, или делала вид, будто уходит гулять допоздна, стараясь возвращаться домой, когда отец еще на работе, а мать уже легла. Но рано или поздно кто-то обязательно должен был что-нибудь заметить, ведь маскироваться ей удавалось все хуже и хуже. Это она понимала ясно, какой бы пьяной ни была. Лето шло, и она становилась все безразличнее к происходящему и все меньше жила действительной жизнью. Ей повезло: обе подружки уехали на каникулы, не успев ничего заподозрить. Родителям об их отъезде она ничего не сказала, чтобы по-прежнему иметь возможность пользоваться их именами для прикрытия. Но родителям и самим хватило бы ума ее разоблачить, она понимала. Кроме того, она знала, как они поведут себя, когда узнают правду. Тогда начнется реабилитация. А Фелиция если и боялась чего-то, так это того, что для нее еще не все потеряно. Что есть кто-то вполне способный помочь ей выбраться из того туманного мира, в котором она существует. Это означало бы для нее провести остаток жизни, непрерывно ощущая вкус его члена у себя во рту. В конце концов она пришла к выводу, что из ее положения существует только один выход.

Как-то утром в начале августа она открыла конверт, который мать положила на кухонный стол. Это оказался ответ из Университета Ричмонда. Фелиция зачислена студенткой для изучения английской литературы. Она скомкала письмо и положила его в карман. И ничего не почувствовала. Вышла из дому. Подошла к соседскому дому и позвонила к Дэвисам. Дверь открыт Брэд, как она и надеялась.

— Ты что, опять на мели? — Брэд закатил глаза. Пригласил войти.

— Нет, я ненадолго. В этот раз я не за таблетками.

— Нет?

— Зашла спросить, сможешь ли ты достать для меня кое-что другое.

— Что, например?

— Героин, — сказала она равнодушно.

Брэд долго на нее смотрел своими крохотными зрачками.

— Героин? Хочешь покончить с собой?

— Не знаю. — Но про себя она согласилась, так как именно это и собиралась сделать, только медленно.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒