Глава семнадцатая

Глава семнадцатая

Одд Синсакер пошел в сторону своего дома, но, вместо того чтобы идти короткой дорогой, он двинулся вверх по Ноннегата к школе Русенборг. Не останавливаясь, достал телефон и позвонил в участок. Попросил соединить с Моной Гран, которая сопровождала его в Библиотеке Гуннеруса, но ему сообщили, что она уже ушла с работы. Только теперь он вспомнил, что и ему самому давно пора закругляться. Это ведь его первый рабочий день. Ко всему прочему, он несколько месяцев провел на больничном, и не просто так. Но, что удивительно, он не чувствовал себя таким уж утомленным. То есть он, конечно, устал, но не так сильно, как к вечеру бесконечного дня, когда просто сидел дома, мечтал и ждал выздоровления.

Тогда он попросил соединить его с кем-нибудь другим. Годился кто угодно, лишь бы состоял в группе по расследованию актов насилия и преступлений против нравственности и нес дежурство. Его переключили на сотрудника, которого он не помнил.

— Можете выяснить для меня адрес женщины по имени Сири Хольм? Она новый сотрудник Библиотеки Гуннеруса.

— И это все, что вам о ней известно?

— На данный момент да.

— Хорошо. Давайте я перезвоню вам позже.

Закончив разговор, Синсакер продолжил движение в сторону недавно построенной школы. Миновав ее, он вошел в новую часть города, в парк Русенборг. Эта территория была такой же новой, как и школа, и состояла, помимо паркового хозяйства, из домов-коробок, в которых дисбаланс цены и размера был на общемировом уровне. И все же сам парк оказался одним из удачнейших проектов, воплощенных в Тронхейме за многие годы. Наконец-то Фестнингспаркен, старый Русенборгбанен и Кухауген соединили, и образовалась одна большая прогулочная зона.

В ожидании звонка Синсакер присел на скамейку у искусственного водоема, украшенного вытянутыми, вдохновленными Гауди^[23] металлическими скульптурами, среди которых находились рыба и балерина. Общим для них было одно: у каждой фигуры откуда-нибудь текла или брызгала вода. В целом эта скульптурная группа его нервировала: рыба единственная выбрасывала мощную струю вертикально вверх, но ее установили на краю фонтана и общая композиция получалась асимметричной. Он мог бы поклясться, что все так и задумывалось, но как полицейского его это мучило — у него были напряженные отношения с асимметрией.

Пока он так сидел, ему на ум пришла Йоханнесова книга. Ничего себе приключение с этим коллекционером. Налицо — все составляющие хорошей истории с привидениями: старое кладбище, проклятие, книга загадочных афоризмов. «А теперь дело обернулось так, будто тот коллекционер говорил правду», — подумал он с иронией. Книгу, правда, забрали с Фосена почти двадцать лет назад, но, может быть, проклятие пробудилось только сейчас. Он почувствовал, что криво улыбается. Немного «Красного Ольборга» ему бы не помешало.

Он посмотрел на часы и понял, что идти в монополию^[24] уже поздно. Таким образом, завтрашнее утро испорчено безнадежно. Расследование полностью его захватило. Почему именно Гунн Брита Дал? Почему с нее сняли кожу? Почему прямо в книгохранилище? Он попробовал убедить себя, что убийство есть убийство и расследование всегда надо проводить одинаково. Находим улики, анализируем, допрашиваем свидетелей и возможных подозреваемых, складываем вместе кусочки головоломки и, в конце концов, получаем ясную картину. Только в этом деле всплывали такие кусочки, каких он никогда раньше не видел. Вроде бы есть кандидат в убийцы, который ранее подозревался в том, что лишил жизни собственную жену, а в этом случае находился недалеко от места преступления в то время, когда было совершено убийство. Но почему преступник, показавший себя в прошлый раз виртуозом по заметанию следов, теперь оставляет на месте преступления столько грязи? Есть улики органического происхождения и отпечатки пальцев. К тому же раньше у Ваттена имелось алиби, в котором они так и не смогли пробить брешь. А теперь он сам свидетельствует о своем пребывании чуть ли не на месте преступления сразу после убийства и даже не заботится о представлении чего-либо хоть отдаленно напоминающего правдоподобное объяснение. Если смотреть объективно, у гипотезы, согласно которой два преступления, связанных с именем Ваттена, совершил один и тот же человек, нет доказательств. Налицо — две абсолютно разные манеры. И какая же из них принадлежит собственно Ваттену?

Есть еще Йенс Дал. Супруга нельзя исключать, даже если его алиби выглядит надежным. Мужья убивают своих жен, известное дело, но какой же супруг захочет еще и освежевать дражайшую половину? Да уж, похоже, книга с лежащим на ней проклятием остается самой логичной отправной гипотезой. Звонок незнакомого сотрудника оторвал его от этих размышлений. Тот сообщил, что Сири Хольм проживает на улице Асбьёрнсена, то есть в пяти минутах ходьбы от места, где он сидел.

Когда Сири Хольм открыла дверь, из одежды на ней было только полотенце, закрывавшее тело от груди до середины бедер. Мокрые белокурые волосы, капли воды на плечах и на ногах. В проницательных глазах искорки веселья.

— О, простите, не думала, что придет полиция. — Она увидела на его лице легкое удивление. — Тогда я сначала оденусь. Была в душе.

— Да, я из полиции. Полагаю, вы видели меня в библиотеке в первой половине дня. Меня зовут Одд Синсакер. Вы кого-то ждете? — Он чувствовал себя неловко.

— Да нет, собираюсь на тренировку.

— Вы принимаете душ перед тренировкой?

— Тейквондо. Неизбежный физический контакт. Поэтому хорошо пахнуть не лишнее. Никаких проблем, я и после тренировки принимаю душ. Проходите, пожалуйста. Думаю, вы пришли не затем, чтобы следить за моей личной гигиеной.

Он чуть не рассмеялся. Хозяйка провела его в квартиру с фантастическим видом на фьорд. И с фантастическим беспорядком. Вероятно, это было самое неряшливое жилище из всех, которые он когда-либо видел. На минуту он замер, завороженный зрелищем разбросанных по комнате вещей.

— Я вижу, вы собираете антиквариат, — сказал он в конце концов, подбирая с пола нечто напоминающее старинный компас.

— Большая часть осталась от мамы. Она умерла год назад. Мне в наследство досталась куча вещей, которые папа не хочет хранить у себя. К сожалению, я унаследовала и нежелание их выбрасывать.

Наклонившись, он положил компас на место и подобрал нож. У него была красивая широкая рукоятка из резной кости, представляющая собой мужчину в длинном плаще, и маленькое, тонкое и острое лезвие, напоминающее современный скальпель. Но несмотря на это, нож казался старинным. Металл потемнел, на нем остались следы ржавчины, которые явно старались заполировать.

— А у вас есть чутье, — сказала Сири Хольм. — Это жемчужина моей коллекции. Единственная вещь, продав которую, я смогу получить кругленькую сумму, на случай если папа когда-нибудь перестанет присылать мне деньги. Этот нож принадлежал знаменитому итальянскому медику, жившему в начале XVI века. Его звали Алессандро Бенедетти.

— Никогда о таком не слышал.

— Еще бы вы слышали, — строго произнесла Сири. — Он был первым в мире пластическим хирургом. Прославился тем, что впервые в истории произвел ринопластическую операцию. Он взял кожу с руки и с ее помощью воссоздал кому-то нос. Но прежде всего он являлся анатомом. Человеком, которому интересно строение человеческого тела.

— А вам тоже интересны человеческие тела? — спросил он, продолжая изучать нож.

— Только пока они живы. — Она засмеялась. Для человека, в присутствии которого этим утром обнаружили труп, она смеялась слишком много. — Нет, правда, — продолжила она, — если человек не интересуется телами других людей, значит, он вообще не интересуется людьми. И где бы мы сегодня были, если бы такие, как Алессандро Бенедетти, не вскрывали трупы и не изучали человеческие внутренности?

— А ножи, они вас интересуют?

— Если честно, то единственный нож, которым я довольно часто пользуюсь, — это хлебный. А тот нож, который вы держите в руках, — это своего рода страховой фонд.

— Но откуда вы знаете, что это не подделка?

— Мама приобрела его у одного уважаемого антиквара на площади Сан-Маурицио в Венеции. К нему прилагался сертификат. Она потратила половину дедушкиного наследства, а это немалые деньги. К тому же я показывала его одному эксперту в Осло. Если он и не принадлежал Бенедетти, то являлся собственностью другого хирурга или анатома той эпохи из Венеции или Падуи. Это не сильно снижает его стоимость. Но особенно мне в нем нравится то, что, возможно, с его помощью какому-нибудь венецианцу XVI века починили нос. Наглядный пример прогресса, который идет во много раз медленнее, чем нам бы того хотелось.

Говоря это, она без всякого стеснения начала вытираться полотенцем. Затем бросила полотенце на диван, заваленный чем попало: грязная посуда, клубки шерсти, старая швейная машинка. Полностью обнаженная, она потянулась к спортивному костюму для тэйквондо, надетому на старый манекен, стоящий посреди комнаты. Синсакер повернулся к окну и стал смотреть на фьорд; мимо Мункхольма медленно скользил парусник. За спиной слышался шорох надеваемой одежды.

— Ну вот, теперь можете повернуться, — наконец позвала Сири.

Он обернулся вовремя, чтобы увидеть, как она затягивает на талии черный пояс. Мгновение он колебался, стоит ли ему комментировать увиденное, но решил оставить свое мнение при себе.

— Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов об убийстве в библиотеке.

— Да, я это поняла. — Убрав с дивана несколько грязных тарелок, она села. Затем переставила на пол швейную машину, освободив место и для него. Он остался стоять.

— У вас есть время ответить на них до того, как вам надо будет уходить на тренировку?

— Естественно. Я тренируюсь без фанатизма.

— Вы присутствовали при обнаружении тела?

— Да, его нашли мы с Йуном.

Синсакеру было даже странно встретить человека, который называл бы Ваттена по имени.

— Что вы тогда почувствовали?

— Ужасное зрелище. Я провела с Гунн Бритой всю первую половину субботы и успела немного ее узнать. Она была приятной дамой, чуточку строгой. Словом, именно такой, какой должна быть библиотекарша. Я и представить себе не могла, что с ней такое сделают. Да еще в этом месте.

— А Йун Ваттен, который был с вами? Как вам показалось, что почувствовал он?

— Я знаю, вы его подозреваете. Но боюсь, вы ошибаетесь. — Сири Хольм проговорила это таким тоном, будто изрекла всем известную и непреложную истину.

— Почему вы так в этом уверены?

— Просто знаю. Так же как знаю, что вы разведены, недавно пережили серьезный жизненный кризис и только притворились равнодушным, когда увидели меня без одежды.

Глядя на нее, он старался скрыть удивление. Впрочем, разве он был удивлен? В этой комнате Сири Хольм оказалась не единственной, кто умел читать людей. Стоило ему в первый раз увидеть девушку в библиотеке, как он уже знал: она нечто совершенно необыкновенное.

— Знание всегда на чем-то основано. Если, конечно, не играть в угадайку. Тогда, похоже, вам сегодня везет.

— Вы читаете детективы? — вместо ответа спросила она.

— А врачи читают медицинские романы?

— Если бы вы читали детективы, то знали бы: существуют следователи двух типов, — невозмутимо продолжила она. — Первый тип — это рационалисты и систематики, которые тщательно собирают информацию и находят решение путем анализа всех имеющихся в деле улик. Второй тип — люди менее прагматичные: они доверяют своей интуиции и часто охотятся за одной, самой главной уликой. Большинство литературных сыщиков представляют собой смесь обоих типов. Суть в том, что и те и другие на самом деле занимаются одним и тем же: взвешивают факты. Просто некоторые следователи строят логические цепочки и перебирают разные ассоциации быстрее, чем другие. Возьмем Шерлока Холмса. То, что выглядит как потрясающе развитая интуиция, на деле оказывается просто систематической и очень быстрой обработкой информации.

— И вы считаете, будто это суждение соответствует действительности?

— Конечно. Возьмем вас. С тех пор как вошли в квартиру, вы примерно пятнадцать раз почесали совершенно определенное место надо лбом. Это может быть просто дурной привычкой, но люди, у которых есть подобная привычка, редко чешут строго одно и то же место. Следовательно, вы чешете не потому, что такова ваша старая привычка. Затем ваша манера чесать голову. Быстро, отводя взгляд. Значит, вы не хотите, чтобы другие обращали внимание на то место, которое чешется. Следовательно, там есть то, о чем вы не хотите говорить. Предполагаю, у вас там шрам, оставшийся после операции. И я думаю, среди тех, кому делали операцию на мозге, большинство так или иначе прошли через жизненный кризис.

— А развод?

— С ним проще. Вы развелись этим летом. У вас на пальце до сих пор есть след от обручального кольца. Значит, летом вы успели его поносить достаточно, чтобы руки немного загорели, и лишь потом сняли. Само собой, остается возможность, что вы просто оставили его дома. Но если принять во внимание вашу манеру держаться, это кажется крайне сомнительным.

— И какая у меня манера держаться?

— Как у человека, который хочет управлять. Не обстоятельствами — иначе вы не позволили бы мне так свободно болтать о всяком разном, — самим собой. Вас выдало то, что вы отвернулись, когда я осталась нагишом, хотя вам совсем не хотелось отворачиваться, и то, как вы рассматривали комнату. Могу предположить, вы перенесли довольно тяжелую болезнь, заставившую вас почувствовать, что вы больше не властны над своей жизнью. В неудачной попытке вернуть себе контроль вы и разъехались с женой.

— Впечатляет, — сказал он. — Но как насчет третьей вещи, которую вы обо мне сказали?

— Что вы только делаете вид, будто я вас ничуть не возбуждаю? Если бы вы действительно меня не хотели, то давно сели бы на диван рядом. — Она похлопала рукой по освобожденному от швейной машинки дивану. — Ведь в комнате не так уж много мест, куда можно сесть, не правда ли?

Он не мог себе позволить рассмеяться. И развлекать себя разговорами тоже. Редко встретишь человека, напрочь лишенного комплексов, как Сири Хольм, особенно если работаешь в полиции. Человека, который обо всем говорит напрямик, да еще так метко судит о собеседнике. Удивляясь самому себе, он пошел и сел на предложенное место. Волосы у нее до сих пор оставались влажными.

— Вернемся к убийству. Вы сказали, что Ваттен ни при чем.

— Я не говорила, что он ни при чем. Я сказала: он не убийца. Вы подозреваете не того.

— И как вы это обоснуете?

— Скажите, Синсакер, вы просите меня сделать за вас вашу работу?

— Нет, но если у вас есть сведения, важные для следствия, я должен просить вас их мне предоставить.

— У меня нет никаких других сведений, кроме убежденности в том, что Йун абсолютно не в состоянии перерезать кому-нибудь горло и снять с этого кого-нибудь кожу. А выяснять все остальное я предоставляю вам.

Он понял, что больше ничего здесь не добьется, и вздохнул, признавая себя побежденным.

— Я вижу, вы очень наблюдательны. — Он решил зайти с другой стороны. — Когда вы вошли в книгохранилище и обнаружили труп, заметили ли вы что-нибудь еще?

— А что я должна была заметить?

— Например, отсутствие какой-нибудь книги.

— Этого я знать не могла, поскольку попала в хранилище впервые.

— Ах да, верно.

— Вы думаете о какой-то конкретной книге?

— Не уверен. А вы, случайно, не слышали о Йоханнесовой книге?

— Разумеется, я о ней слышала.

— А это должно разуметься?

— Если ты только что поступил на работу в Библиотеку Гуннеруса, то не можешь о ней не знать. Йоханнесова книга у книжных людей в некотором роде знаменитость. Ну а я знаю ее лучше, чем большинство библиотекарей. В высшей библиотечной школе я писала о ней работу.

— Интересно. А доводилось вам слышать, будто на книге лежит проклятие?

— Разумеется. — Посмотрев на него, она рассмеялась. — Но, Синсакер, вы ведь не думаете всерьез, что… Должна признать, вот теперь вы меня удивили.

— Нет, я не верю в проклятие и не верю, будто оно пробудилось, — решительно сказал он. — Но, мне кажется, другие могут в это верить.

— Да, так-то лучше. А то я даже испугалась. Я думаю, мы можем иметь дело с иррациональным убийцей. — Она говорила немного театральным тоном, который странно ее преображал: она словно сошла со страниц многочисленных детективных романов, которые, очевидно, прочла. — Но я также не исключаю вероятность столкновения с кое-кем похуже.

— И это?..

— Расчетливый убийца, который старательно прикидывается иррациональным.

— Мне кажется, вы читаете слишком много детективов, — указал он на книжные полки, очень аккуратно заполненные рядами романов о преступлениях.

— Читая детективы, нельзя научиться разгадывать настоящие преступления. Распутывание вымышленного дела — занятие совершенно особое. На самом деле сначала нужно распутать, что в голове у писателя.

— Интересный взгляд на вещи.

— То, как быстро читатель детектива вычисляет убийцу, целиком зависит от умения писателя хорошо его спрятать. А с точки зрения писателя, основная трудность заключается, конечно, в том, что убийца так или иначе должен присутствовать в повествовании. Чаще всего это один из нескольких подозреваемых. Не самая редкая писательская ошибка заключается в попытке сделать убийцу менее подозреваемым, чем остальные подозреваемые. Тогда разгадать загадку легко. Но иногда преступник «спрятан» очень элегантно. Агата Кристи виртуозно умеет маскировать убийц. Среди ее интриг есть множество вариантов, где убийцей оказывается ребенок, или рассказчик, или все подозреваемые сразу, или даже мнимая жертва. Существует целый ряд романов, в которых сам следователь — преступник. В некоторых из них суть интриги в том, что у следователя случился по какой-то причине провал в памяти, или амнезия, и он расследует убийство, совершенное им самим.

Пока она говорила, ее рука легла ему на колено. Синсакер почувствовал, что краснеет и больше не следит за тем, о чем она говорит. Он думал только об одном: у него был долгий-долгий день, и вот теперь молодая женщина кладет руку ему на колено, и не просто молодая женщина, а такая, которая с одного взгляда поняла, что он в разводе.

— Мне действительно пора потренироваться, — сказала Сири, — тем или иным способом. — Покинув колено, рука оказалась у него на щеке.

После первого же поцелуя Синсакер пропал. Теперь он — пропавший полицейский.

* * *

Сири Хольм потянулась. Лежа на диване, она перебирала приятные воспоминания. У нее на талии до сих пор был черный пояс. Остальные части тренировочного костюма валялись на журнальном столике возле дивана. Она поднялась, засунула большие пальцы за пояс и улыбнулась. «Черный пояс за любовные бои», — подумала она, спуская пояс на бедра и давая ему соскользнуть на пол. Затем сходила в ванную и приняла душ. Правила личной гигиены Сири Хольм соблюдала строго.

На голое тело, пренебрегая нижним бельем, натянула джинсы, разноцветную кофту и красный дождевик. Посмотрев на висящие возле кухонной двери древние часы, убедилась, что на дворе поздний вечер. И вышла из квартиры.

«О да, в этом наш дорогой полицейский прав. Я очень наблюдательна», — подумала Сири Хольм, набирая на замке код, с помощью которого Ваттен утром отпирал книгохранилище Библиотеки Гуннеруса. Свой код она уже ввела. Бронированная дверь щелкнула, теперь ее можно открывать. Зайдя внутрь, она немного постояла, глядя на закрепленную под потолком камеру видеонаблюдения. Система была отключена — это она уже проверила, заглянув в кабинет Ваттена, который почему-то оказался незаперт.

«Полиция следит за безопасностью спустя рукава. Раз преступление уже совершено, второго никто не ждет», — подумала она. Кругом витал знакомый запах. Полицейские увезли все, кроме непереносимого запаха смерти. Впрочем, он не сильно досаждает. Ведь она не собирается провести здесь много времени. Сири решительно двинулась к определенной полке и сняла небольшую книгу в кожаном переплете. Тщательно осмотрела каждую страницу. Затем обложку.

«Так я и думала», — вполголоса сказала сама себе Сири. Она убрала книгу в предусмотрительно захваченный целлофановый пакет и засунула в карман дождевика. В ту ночь Сири Хольм покинула Библиотеку Гуннеруса в 00:13. Ее приход и уход не зафиксировала ни одна из камер слежения. И поскольку в ожидании собственного электронного ключа она использовала администраторский, никто никогда не сможет отследить ее перемещения по сохранившимся логам.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒