Дарья Доцук 5 страница

«Боги, дайте нам сил примириться друг с другом!» — прошептал Юст.

В этот момент случилось то, чего так боялся Вик. Агата осторожно переложила голову спящей Велины со своих колен на скамью. Улыбнулась Дирку и Сене. Глаза ее сияли, но от этого сияния становилось поистине страшно.

Она вскочила на борт и, оглянувшись в последний раз, провалилась в море. Море поглотило ее, как когда-то маленького сына Ану.

Велина завизжала. Юст дернулся и выкрикнул имя жены.

Янко, не раздумывая ни секунды, бросился вслед за матерью.

С минуту их не было видно. Все столпились у борта. Старый Думман тяжело дышал и прикрывал сердце рукой.

Сена изо всех сил прижимала младших к себе. Дирк плакал. Велина спрашивала:

— Где мама? Куда она пропала?

— Ей просто стало жарко, — ответила Сена спокойным голосом, но глаза ее были полны ужаса.

Кудрявая голова Янко показалась над водой. Он греб к лодке, держа мать свободной рукой. Она не двигалась, глаза ее были закрыты. Теперь даже Сена заплакала.

Юст бросил им канат, и с помощью Думмана-младшего втащил в лодку.

Агата не дышала. Мокрые волосы облепили побледневшее лицо. Юст вдохнул воздух в ее легкие, заставив освободиться от морской воды. Агата закашляла. Она выглядела растерянной и напуганной.

Юст крепко обнимал жену и качал в объятиях.

— Все хорошо, мы здесь, мы все здесь.

Велина, Дирк и Сена бросились к матери.

Агата сказала тихо:

— Простите, я, кажется, оступилась.

Янко дышал прерывисто. Глаза его были широки, все тело покрылось гусиной кожей. Он смотрел вокруг себя так, словно секунду назад мир стал другим.

Думман-младший кивнул брату: «Молодец», Янко неопределенно покачал головой.

Юст поручил Сене переодеть мать в сухую одежду, а сам отвел Янко в сторону.

— Если в этом плавании меня не станет, ты возьмешь штурвал, — сказал он.

Янко опустил голову. Он плакал. Сжимал зубы, но слезы все равно шли.

— Она это из-за меня, из-за того, что я сказал. Это все равно, как если бы я толкнул ее за борт, — говорил он.

— Ты ее спас, — твердо сказал Юст. — Остальное больше не имеет значения. Ты ее спас.

Юст развернулся к остальным. Голос его был сильным.

— Поглядите на эту лодку. Без нее нам не выжить. В целом мире у нас есть только эта лодка. Наша семья — лодка, которая держит на плаву каждого из нас. И если мы начнем выламывать доски и рвать паруса, лодка пойдет ко дну. Нам не будет спасения. Но если каждый из нас возьмется за весло, целый океан будет нипочем нашей лодке.

В следующие два дня Юст и Янко сделали еще два опреснителя. Оба Думмана с двойным усердием взялись за ловлю и разделку рыбы. Думман-младший и Янко настояли на том, что будут пить понемногу морскую воду — в малых количествах она не принесет вреда, тем более молодому крепкому организму.

Сена взяла на себя все хлопоты, которыми раньше занималась Агата, — готовила, следила за чистотой, контролировала режим питья. По вечерам она пела или рассказывала сказки. Это были счастливые сказки про семью черепах, которая спасается от охотников и обретает счастье на острове, где не счесть фруктовых деревьев и шумит большой водопад.

Даже Велина и Дирк храбрились и почти не плакали. Старый Думман сказал им, указывая на игрушечную лошадку:

— Если вам так страшно, представьте, каково этой маленькой лошадке. У нее нет ни мамы, ни папы, ни братьев, ни сестер.

Когда качка становилась нестерпимой, дети наперебой утешали лошадку:

— Потерпи, маленькая, мы скоро приплывем. Вот-вот покажется Континент.

Вик подолгу беседовал с Агатой. Он видел свою задачу в том, чтобы ни на миг не оставлять ее наедине с ее мыслями. Во всяком случае, пока не убедится, что она окончательно оправилась.

Он рассказывал ей о лесных сестрах Эре и Ану, и Агата с большим сочувствием слушала эти истории.

— Я бы очень хотела с ними познакомиться, — сказала она.

Помолчав, она добавила:

— Первым делом посадим помидоры. На Континенте они хорошо растут, не то, что у нас. Чудесное лакомство. Особенно с солью. Смотри, сколько соли в наших опреснителях!

И Вик понял, что она готова жить дальше.

Дождь пролился на четвертый день после того, как Янко спас Агату, и наполнил до краев все кружки и бочки. Сена, Янко и младшие весело плясали на палубе, даже дедушка Думман поднялся, чтобы встряхнуть старые кости.

А еще через день они вошли в большой порт. Корабли с беженцами со всего мира прибывали на Континент.

Глава 27. Новый дом

На Континенте было много стран. Не все они жили в согласии, не все были благополучны и далеко не каждая согласилась принимать беженцев: «Не стали бы просто так гнать желтоглазых и темнокожих. Значит, и впрямь с ними что-то не так».

Юст волновался, как их примут, ведь желтоглазых и темнокожих недолюбливали и раньше, до закона Тилгера Третьего.

Темнокожих, особенно на Севере, считали каннибалами и колдунами. Желтоглазым нельзя было смотреть в глаза. Считалось, что они, как змеи, загипнотизируют тебя и ограбят. «Аж глаза пожелтели!» — говорили про алчного человека.

Когда в Аль-Сьоре обнаружили запасы золота, страну наводнили желающие быстро разбогатеть. Они насильно увозили в Аль-Сьор желтоглазых, уверенные, что те увидят золото даже сквозь землю. Много желтоглазых погибло во время золотой лихорадки. Но суеверие только крепло: «До того жадные, что скорее умрут, чем укажут, где золото».

Закон Тилгера Третьего подобно эпидемии перекинулся на соседние острова. И если на Лари «чужаков» отправляли на принудительные работы, то на Ланге вешали, как преступников.

Об этом Юст и его семейство узнали в порту от беженцев с островов Ланге. Янко не мог поверить, что посреди моря без капли воды они были в большей безопасности, чем если бы поплыли на Ланге.

В порту новоприбывших сперва осматривал врач, затем допрашивал инспектор. Со слов беженцев он заполнял бумаги, выдавал документы и направляющие листки.

Узнав, что на Лари Юст выращивал птиц, инспектор выдал ему направление в По́лову, лесной городок в северной Бартии.

Денег, которые Юст выручил за лодку, хватило на покупку билетов на поезд. Агата и Сена выгодно продали на портовом рынке два мешка лимонных цукатов. Агата слышала, что на Континенте это лакомство ценится высоко, и перед отплытием упросила Юста купить дорогущий мешок сахара для цукатов, и теперь была страшно этим довольна.

Поскольку птицы Юста погибли, пришлось обзавестись новыми. Три курицы и один петух — Юст с грустью глядел на клетки. С таким же невеликим богатством он юнцом пришел в Черепашью бухту. Тогда он был молод, здоров и ничего не боялся. Теперь будущее пугало Юста. Он уже не был мечтательным пареньком, он повидал бури и неурожаи, у него были Агата, дети, старый отец и говорящий портрет по имени Вик. Обо всех нужно было заботиться.

Агата чувствовала, что у него на сердце. Перед поездом она обняла мужа и сказала то же, что и много лет назад: «Я тебе помогу».

Бартия была укрыта лесами. Столько леса не видел даже Вик, а ведь ураган заносил его в самую дремучую чащу.

Полова стояла на берегу большого озера, почти идеально круглого.

— Хорошо, что я не дал вам продать мои удочки! — обрадовался Думман-младший.

Первым делом Юст и Янко отправились на птичью ферму и показали хозяину направляющие листки. Хозяин пожал им руки и принял на работу. Желтоглазые или нет, главное, что согласны работать за скромную плату. Им выделили лачугу недалеко от фермы. Агата посадила огород, а Юст с нетерпением ждал первого выводка цыплят.

Озеро давало много рыбы, и Думман-младший нанялся на рыболовецкое хозяйство. Поначалу он был мальчиком на побегушках — грузил рыбу в тачку и несколько раз за утро бегал в рыбную лавку. Эта работа юноше не нравилась, он то и дело порывался все бросить, но мать всякий раз находила слова, чтобы придать ему сил. «Потерпи немного, скоро ты станешь рыбаком» — говорила она. Через полгода так и случилось — Думману доверили лодку и снасти.

Старый Думман в меру сил помогал по дому. Зрение и слух подводили его, но он до последнего развешивал белье и чистил сапоги. Даже научился варить острый томатный соус, который в этих краях добавляли во все блюда, и даже выиграл конкурс на ярмарке.

Думман умер во сне через два с половиной года после приезда в Полову. За неделю до этого он сказал Вику, что его жизнь началась ровно в тот день, когда он ушел из порта. Началась благодаря Вику.

В Полове была школа, куда приняли Сену и Велину. Маленького Дирка обещали взять через год. Правительство Бартии постановило, чтобы детей беженцев в школах кормили бесплатно, что стало для Агаты и Юста неплохим подспорьем. С участием отнеслась к желтоглазой семье и вдовствующая соседка, которая вместе с сыном держала пекарню. Каждый день в течение года, пока семья не встала на ноги, она приносила Агате большую горячую булку.

Говорящий портрет семья хранила в секрете, чтобы не давать почву новым суевериям. Дети всегда брали Вика в лес за грибами, а вечерами любили играть с ним в «Острова». Вик почти всегда выходил победителем — в лавке старьевщика на другой стене висела большая карта, и Вик выучил названия всех заметных островов на Земле.

В школе все дети, мальчики и девочки, старшие и младшие, занимались в одном классе с одним и тем же учителем. Сена с радостью взялась за учебу и, несмотря на сложную грамматику и произношение, быстро научилась читать и писать на барти.

Велине чтение, вычисление и письмо давались с трудом. Барти был ничуть не похож на ларийский. Ну что это такое: город — женского рода, деревня — мужского, а колодец вообще среднего? Велине больше нравились уроки физического развития и рисования. Впрочем, стараниями сестры Велина выполняла домашние задания и не была отстающей.

Никогда прежде в Полове не видели людей с желтыми глазами, в школе Сену и Велину побаивались и дразнили, сговорились даже не смотреть им в глаза, вдруг заколдуют.

Сена не могла этого выносить и ночами рыдала в подушку.

— Я туда больше не пойду, ни за что не пойду!

Вик утешал ее по целому часу, повторяя, что она не должна запускать обидные слова так глубоко в свое сердце и тем более бросать из-за них учебу, которая ей не только нравится, но и легко дается.

А Велина поверила, что умеет колдовать глазами и однажды пришла в школу с повязкой на глазах. Дети отнеслись к этому с большим участием, помогли Велине подняться по ступеням, сесть за парту и достать тетрадь и перьевую ручку.

— Что за шутки, Велина? — удивился учитель. — Как же ты будешь читать и писать?

Когда Велина рассказала, в чем дело, учитель улыбнулся.

— Никто на свете не умеет колдовать глазами, — сказал он и посвятил пятнадцать минут тому, какой пигмент отвечает за цвет глаз.

Велину больше не дразнили. А для Сены нашли новый повод. Потому что дело было не в цвете ее глаз, а в том, что она стала любимицей учителя. Девочки выискивали ошибки в ее произношении и всячески показывали ей, что не такая уж она блестящая ученица, как воображает.

Сена перестала выполнять домашние задания и читать книги, которые давал учитель. А девочки и рады: «Наконец-то она показала свою истинную натуру!».

Учитель долго беседовал с Сеной наедине. Узнав, что она любит рассказывать сказки, он подарил ей тетрадь. Сена стала записывать сказки, и заодно описала то, как они шли через море на Континент. Эту историю учитель прочел на уроке вслух. Сена думала, что сгорит от стыда, но все вышло совсем не так.

Дети слушали жадно, боясь пошевелиться и помешать рассказу. После урока тетрадь пошла по рукам. Мальчишки были в восторге, никто из них ни разу не видел моря: «Вот это приключения! А какого цвета море? А морских чудовищ ты видела?». Девочек покорила история принцессы-черепахи и собирателя ракушек. Они передавали друг другу маленькую ракушку, которую Сена привезла из Черепашьей бухты и носила на шее. Полова была так далеко от моря, что ракушек здесь отродясь не видывали. Девочки гладили ребристую раковину и загадывали желание.

— Может, ты и не умеешь колдовать глазами, но словами — точно, — сказал учитель. — А тот, кто колдует словами, никогда не пропадет.

В последующие годы он занимался с Сеной дополнительно и хлопотал о ее поступлении в Нерское педагогическое училище.

После школы Сена уехала в Неру и стала учительницей. Ее автобиографическая повесть «Черепашья бухта» печаталась в журнале, а после вышла отдельной книгой. Сена написала еще двенадцать книг для детей.

Велина вышла замуж за соседа-пекаря и вырастила четверых детей. Дирк терпеть не мог уроки и домашние дела, предпочитая кататься по округе на велосипеде. Каждый раз он уезжал все дальше и дальше, а по возвращении с наслаждением рассказывал о своих приключениях. Мать говорила, что его так тянет в путешествия, потому что он совсем ребенком переплыл море, а это все-таки задает тон всей жизни.

Дирк выучился на машиниста поезда и изъездил всю Бартию, а затем и весь Континент.

Янко усердно работал на ферме бок о бок с отцом. Со временем они смогли зажить собственным хозяйством, выкупить землю и построить новый дом. Янко женился на темнокожей девушке, которая также бежала вместе с семьей от тилгеристов. У них было двое детей — Юст и Агата.

Сена, будучи уже известной не только в Бартии, но и на Континенте, получила приглашение посетить родной остров, где к тому времени многое изменилось: прошла гражданская война, революция, рухнула монархия, а Тилгер Третий и его министры сидели в тюрьме за преступления против человечности.

Вик сопровождал Сену. В этот раз они плыли не на лодке, а на большом белом корабле в удобной каюте, и вместо рыбы ели всевозможные салаты, супы и десерты. Вечерами Сена читала пассажирам вслух свои книги. А ночью выходила на палубу и долго глядела на волны. Вик вспоминал, как она шептала ему: «Не надо бояться. Мы станем черепахами и уплывем». Сена улыбалась волнам, которые когда-то привели ее семью на Континент.

На острове Лари Сена выступала в школах и библиотеках. Она стала почетным гостем на открытии нескольких музеев и выставок памяти жертв тилгеризма — не только на Лари, но и в столице Ланге, и в других странах, пострадавших от шестилетнего «закона о чужаках».

Но больше всего Сена ждала поездки в Черепашью бухту. Из уютной деревни она превратилась в большой курорт. Черепахи сюда больше не приплывали. «Уплыли на Черепаший остров» — сказала Сена.

Но здесь по-прежнему желтела лимонная роща ее отца. Имя Юста значилось на мемориальной табличке. В память о погибших рощу стали называть «Садом желтых глаз».

Глава 28. Каждое лето

Вик и Сена жили уединенно в маленьком доме под Нерой. Утром Сена писала, затем брала Вика под мышку и шла на прогулку. В парковом пруду жили лебеди. Устроившись на скамейке, Сена читала Вику написанное — только его мнению она доверяла. После обеда, если не надо было выступать на радио, она отвечала на письма и писала колонку в журнал.

Замуж она не вышла. Шутила: «Да он сбежит, как только узнает, что я целыми днями разговариваю с портретом!». Иногда Вик остро чувствовал вину перед ней. Ему казалось, он отнимает у нее огромную часть жизни — свадьбу, замужество, детей, семейные праздники. Он не мог ни обнять ее, ни улыбнуться ей.

Сена даже сердилась на него за такие мысли, она ни в коем случае не чувствовала себя несчастной. Наоборот, все было в точности как она мечтала и даже лучше. Во время каникул в доме было полно детей, одних племянников у Сены было семеро — двое детей Янко, четверо Велины и сын Думмана-младшего. (Дирк слишком любил путешествовать, чтобы где-то осесть и обзавестись семьей). Пикники, домашние спектакли, истории у костра и чаепития с фирменным смородиновым пирогом Сены — так проходило каждое лето. Удивительное время, которое кончилось вдруг, когда племянники выросли, а потом, также вдруг, возобновилось, когда они стали привозить своих собственных детей.

Сена и Вик наслаждались детской компанией, играми и смехом. Как и предполагала Сена, со временем счастье, которое представлялось Вику внутренним морем (а людям леса — внутренней силой), вытеснило чувство вины из сердца Вика.

Сена прожила 88 лет. До последних недель она и не подозревала, что серьезно больна. Молодой врач долго не мог подобрать слова, супил брови и перекладывал бумаги на столе. Когда он все же сообщил ей диагноз, Сена усмехнулась: «Ну и здоровье у меня — даже опухоли не заметила!».

Чтобы ухаживать за Сеной, в доме поселилась Рока, младшая дочь Велины. Она училась в Нерском институте словесности и в качестве дипломной работы писала биографию Сены.

Рока с детства была впечатлительной девочкой, плакала, когда во время домашнего спектакля Сена, переодетая колдуньей, шептала заклинания. И конечно, нисколько не удивлялась, что в тетином доме живет говорящий портрет. Он даже помогал ей работать над биографией, правда, Сена все же посоветовала племяннице не упоминать Вика в списке источников.

Рока выросла в чувствительную девушку и много плакала над тетиной кроватью.

Сена говорила строго:

— Милая, ты так громко плачешь, что мне не слышно птиц! А они, возможно, хотят сообщить мне что-то интересное.

Рока тут же замолкала, шире открывала окно, и обе прислушивались.

Сена деловито кивала птицам:

— Прекрасный день, вы совершенно правы!

Когда Сены не стало, Роки не было в комнате — Сена отправила ее в сад набрать смородины.

Вик был рядом. С тех пор, как Сена перестала вставать, он жил у нее на кровати, на свободной подушке. Иногда ему становилось невыносимо, как будто внутри открывалась трещина, в которую стремительно утекало его внутреннее море.

Тогда Сена говорила:

— Ну что ты, не надо бояться.

Вику становилось совестно, ведь это он должен был ее утешать.

— Что меня утешать? Я не боюсь, — отвечала Сена. — Я просто волнуюсь.

Вик слышал каждую ее мысль. Не всегда это были слова, чаще картинки. И в тот день тоже — воспоминания о летних каникулах. Сена идет босиком по траве, ест смородину с куста. По саду бегают девочки. Привязали к палочкам длинные ленты — розовые, голубые, и колдуют, как феи. Сена смотрит вверх — небо все в белую крапинку, такие прилетели удивительные облака.

В тот день в сад пришла осень — первым ливнем. И так уютно было читать под шум дождя. А после обеда вышло солнце. Сена счастливо щурилась от света и рассматривала золотые капли на стекле.

И вдруг подумала удивленно:

«Ой, вот и все».

Глава 29. Мальчик в музее

Вик часто вспоминал ее последние слова. Он хотел уйти вслед за ней. Он словно наблюдал, как корабль увозит Сену к неизвестным берегам. Как когда-то увез Эру, Ану и Калифа. И Думмана, и художника Вильту. Но путешествие Вика еще не подошло к концу.

Дом Сены стал музеем. Рока опубликовала биографию тети и стала работать в музее, ей разрешили обустроить квартиру на втором этаже. Рока помогала издателю готовить к печати собрание сочинений Сены, изучала и перепечатывала ее письма и дневники. И с удовольствием проводила экскурсии для детей.

Лишь когда приходили дети, Вик оживал. Казалось, сейчас из кабинета, услышав детский смех, выскочит Сена, достанет из чулана коробки с масками и костюмами: «Чур, я буду тамаранской колдуньей!»

Вик жил на стене в гостиной и с любопытством наблюдал за детьми. В конце экскурсии Рока останавливалась возле него и улыбалась лукаво:

— А это лучший друг нашей писательницы — портрет, который умеет говорить.

Детей это приводило в восторг.

— Пусть он что-нибудь скажет! Хоть два слова!

Вик молчал, наслаждаясь весельем.

Какой-нибудь мальчик подносил к уху ладонь и вкрикивал:

— Я слышал, слышал! Ой, что он мне рассказал!

— Что? Что?! — допытывались дети и едва не визжали от нетерпения.

Это крайне забавляло Вика. Рока смеялась и уводила детей в сад, где позволяла им вдоволь наиграться, а потом угощала чаем со смородиновым пирогом.

Время суеверий сменилось временем научных открытый, и лишь немногие дети верили в говорящий портрет. Но всегда находился один, самый тихий ребенок, который долго и вдумчиво изучал Вика. Совсем как тот мальчик, старший сын рыжебородого Бруна. Таким детям Вик рассказывал истории. Он не мог не вознаградить их тягу к удивительному.

Одним из таких детей был Талье, мальчик в инвалидной коляске. Мать привозила его трижды в неделю и убегала по делам. Талье не мог говорить, и для матери оставалось загадкой, почему ему так нравится часами сидеть возле одного и того же портрета.

Зная, что Талье не может ответить, взрослые редко с ним разговаривали. Мать обычно задавала односложные вопросы про еду и туалет. Если Талье наклонял голову к плечу, это означало «да», если сердито мычал — «нет». И только Вику он мог «рассказывать» все мысли, которые его переполняли.

Талье мечтал увидеть кита, завести собаку и научиться вкладывать свои мысли в чужие головы, как это делает Вик.

— Это очень легко, — отвечал Вик. — Особенно если ты, в отличие от меня, умеешь двигать руками, тогда тебе понадобятся только бумага и карандаш.

Талье мотал головой: «Буквы у меня не получаются. Мне не хватает мозгов».

— А кто говорил про буквы? — сказал Вик и попросил Року принести альбом и цветные карандаши.

С тех пор Талье рисовал. Рисовал все, что рассказывал ему Вик. Особенно мальчику нравился Черная акула. Старый пират и его морские чудовища были главными героями его картинок.

Когда мать Талье это увидела, она расплакалась. Рока принесла чай, чтобы ее успокоить.

Талье разбросал карандаши.

«Она плачет, потому что я все делаю плохо. Я урод и рисунки мои уродливые!».

— Она плачет от радости, — возразил Вик.

Талье задумался: «Я никогда не плачу. Наверное, этого я тоже не умею».

— И я не умею плакать. Не умею двигать руками, ходить, улыбаться, кивать, закрывать глаза. Не умею спать, есть, плавать, рисовать, танцевать. Я просто краска на холсте. Но дело не в тысяче вещей, которых ты не умеешь. А в той единственной, которая у тебя получается.

Талье посмотрел на свои рисунки. Мама обняла его, а Рока собрала с пола карандаши.

— Хочешь что-нибудь сказать маме? Я передам, — предложил Вик.

Талье снова задумался.

«Скажи ей, что мне нравится, как она поет»

Так Вик стал голосом Талье. Он не знал, как долго живут говорящие портреты, ведь он никогда не встречал другого такого, но знал наверняка, что пока у него есть голос, он будет говорить.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒