![]()
|
|||||||
ПРОЛОГ: РУБИПРОЛОГ: РУБИ Не секрет, что кто-то должен умереть. В Уайлдвелле, где мало чем заняться, кроме как глазеть на океан и предаваться думам о глубокой дыре, не бывает секретов. Проклятие Острова Серых Волков даже не пытаются скрывать. Если ты знаешь о восьмидневном дожде каждое лето, благодаря которому распускаются цветы на древнем дереве в центре города, то знаешь и о проклятье Острова Серых Волков и дыре в земле, требовавшей три жизни, прежде чем дать нам что-либо взамен. Моя сестра находит это невероятно очаровательным - так же, как она считает очаровательным все, что касается смерти, с момента ее диагноза. Она облизывает потрескавшиеся губы, и когда она говорит, ее голос скрипучий ото сна и болезни. - Убийство. Я открываю шторы, чтобы утреннее солнце могло согреть ее лицо. Прохладный ветерок пробирается сквозь открытое окно и колышет то, что осталось от каштановых волос Сейди. Убрав прядь волос ей за ухо, я говорю: - Ты глупая. Она поворачивается на бок, притягивая мою руку к своему животу. Ее кожа выглядит бледной на фоне разноцветных подушек и моей загорелой руки. - Я чувствую его, Руби. Словно он зовет меня. То же самое говорили люди, приезжая в Уайлдвелл в его золотые дни, когда Остров Серых Волков ещё никому не принадлежал, и любой с толикой любопытства мог нанять лодку и попытать счастья в бесконечно глубоком провале, по легенде обещающим сокровище. Но проходили десятилетия, превращаясь в столетия, и никто так и не нашел дна той дыры. В наши дни владеющая островом корпорация уже давно забросила попытки отыскать там золото, и только истинные искатели, вроде моей сестры, верят, что кто-то когда-нибудь разгадает загадку. Я думаю, смерть зовет Сейди, но с островом легче смириться. - Скажи ему позвать попозже. Тебе нужно еще вздремнуть. Её лёгкие хрипят, когда она измученно вздыхает. Прерывисто дыша, она опускает ресницы. За её окном трава уступает место песку и прибою. Я смотрю на горизонт, пока глаза не начинает жечь, затем опускаю голову на подушку. Худенькое тело Сейди дрожит, я придвигаюсь поближе к ней, чтобы поделиться своим теплом. Моя мать говорит, что мы и утробу покинули так же - мое длинное тело, обвившееся вокруг моего крохотного близнеца, словно если бы я держала ее достаточно крепко, она навсегда осталась бы у меня под боком. Мало что изменилось за прошедшие шестнадцать лет. Вот Сейди, а вот я, прилипшая к ней, словно жвачка к подошве ботинка. И не важно, что мы близнецы или то, что я ее на целую голову выше. Она всегда была моей старшей сестрой. Я всегда буду смотреть на нее снизу вверх. Пока это будет возможно. Сейди прижимает палец к окну, в том месте, где море встречается с небом. - Убийство, - шепчет она. - Это все, что осталось. Она снова говорит о проклятии Острова Серых Волков. Пожизненное увлечение моей сестры сокровищами превратилось в одержимость, когда врачи отказались от ее лечения. Теперь, чем хуже она себя чувствует, тем отчаяннее ее поиски, словно тело может задержаться здесь ради сокровища, если она будет желать его достаточно сильно. Я использую покрывало, чтобы вытереть пот с ее холодного лба. - Вероятно, там были сотни убийств. Люди обычно не прочь убить ради погребенных сокровищ. Сейди бросает мне взгляд, которого я уже давно не видела, поскольку ей сложно изображать снисходительность. - Суицид и несчастный случай, - хрипло говорит она. Я подношу чашку к ее губам. - Две смерти. Если бы их было три, если бы кого-то убили там, мы бы получили сокровище. Может, там и было убийство. Может, нет. Это неважно, потому что легенда выдумана. Но я улыбаюсь и киваю, потому что Сейди нужно, чтобы это было правдой, нужно верить, что у нее есть шанс решить загадку до ее ухода. - Хорошо, я буду искать убийство. - А если заблудишься, попроси маму, хорошо? - Как скажешь. Долгое время Сейди не говорит. Она делает то же, что и всегда - смотрит на меня, не мигая. Будто она может заглянуть в мою голову. Я не знаю, что она там видит, но ее внимание переключается на окно, за которым сияет безоблачное светло-голубое небо. - В этот год ты наконец-то будешь жить, Рубс. - Молчи, Сейди. Просто молчи. Сейди уверена, что ее смерть будет во благо моей общественной жизни. Но моя жизнь - это ее жизнь. Умрет она, умру и я. - Пообещай мне кое-что, - просит Сейди, как всегда не обращая внимания на моё раздражение. Я боюсь того, что она попросит меня сделать, и боюсь, что не скажу ей нет. Но она моя близняшка, поэтому я говорю: - Все, что ты захочешь. - Если ты даешь обещание, то должна его выполнить. Это мое смертное ложе, - говорит она с драматическим нажимом, которое использует с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы внятно изъясняться. Мне не нужно знать, чего она хочет. Завтра у меня уже может не быть сестры, поэтому сегодня я сделаю все, что она попросит. - Найди сокровище. Я вздыхаю. - Сейди. - Руби, - ее руки обвивают мою, - у тебя может быть это удивительное приключение за нас двоих. Я хочу, чтобы ты сделала это для меня. Я хочу, чтобы у тебя было приключение, которого не будет у меня. Я чувствую, что она мной манипулирует, но мне все равно. - Ладно. - Пообещай это, Руби. - Обещаю, - говорю я. - Я найду твоё сокровище. Это первая ложь, которую я говорю своей умирающей сестре, но она не будет последней. Позднее этим же утром, когда добрые люди Уайлдвелла, включая моих родителей, в церкви, Сейди просит меня это сделать. Мы лежим, свернувшись калачиком на ее кровати, ее хрупкое тело укрыто тремя одеялами, и я перебираю ее волосы, как делала раньше, до того, как они стали выпадать. Пальцами я касаюсь ее щеки... слишком бледной, липкой и неестественной. Из моего крепко зажмуренного глаза сбегает слезинка, и я ее смахиваю. Движение пробуждает мою сестру, и она прижимается ближе. В последние два месяца даже в жару она всегда оставалась холодной, и ее ледяные пальцы гладили мою теплую кожу, умоляя остаться меня чуть дольше, остаться ночевать. - Сыграй мне что-нибудь, Руби. Нельзя сыграть на губной гармошке не дыша, а от одного взгляда на нее у меня сдавливает в груди. - Ложись обратно в постель. Пальцы Сейди поглаживают мой висок. - Почему ты плачешь? Я смотрю на мою сестру, на ее впалые щеки и тонкие волосы, на непокорные глаза, обещающие бороться, и говорю очередную ложь. - Мне приснился день, когда убили бабочку. - Почему она должна была умереть? - сипит Сэйди, делая глубокий вдох. Воздух пахнет соленым морем и туберозным лосьоном, которым я растерла ее сухие руки. Но она этого, конечно же, не чувствует. Сестра перестала различать запахи неделю назад. - Она была прекрасна, - говорю я, и снова возвращаюсь в тот день четыре года назад. В моих мыслях бабочка - водоворот жёлтого и оранжевого. Моя память может быть скорее воображением, но когда я думаю о ней, когда я рассказываю историю, бабочка рыжевато-ржавая, словно бархатцы, с точечками белого и чёрного. В моем представлении, её крылышки разорваны, а тельце раздавлено, но, возможно, я тоже это придумала. Хотя я помню и продолжение: темные волосы, нависшие над зелеными глазами, грубые мальчишеские пальцы, забирающие бабочку с моей ладони. Камень, удар. - Это было больно, - говорю я Сейди, хоть она уже и слышала эту историю раньше. - Это было милосердием. Сейди начинает говорить, но ее разрывает кашель. Ее тело трясется от его силы, от неконтролируемых движений заставляющих ее шею ослабнуть, а голову запрокинуться. Я обнимаю ее сзади, прижимая к себе спиной, и крепко держу. Я чувствую, как отзывается ее дрожь в моих костях. Я прижимаюсь щекой к ее макушке и закрываю глаза. Как бы мне хотелось закрыть уши, чтобы не слышать, как моя сестра борется со своими легкими. Мои руки влажные от ее слез. Когда кашель прекращается, а ее дыхание становится размеренным, Сейди обмякает в моих руках. Я опускаю ее на кровать, так сосредоточившись на том, чтобы ее не потревожить, что чуть не пропускаю красное пятно. Оно огибает мое предплечье и пачкает одеяла. - Боже мой, Сейди. - Прости, - шепчет она. - Мне очень жаль. Я не могу оторвать глаз от крови. Она и раньше откашливалась кровью, но никогда в таком количестве. Будто это место преступления. Будто кто-то порезал мою кожу на ленты. «Убийство», шепчет мой разум хриплым голосом Сейди. - Перестань извиняться. С тобой все будет хорошо. Все... - я вытираю кровь с рук и бросаю алые салфетки на пол. - Все будет хорошо. - Рубс, - шепчет она. - Мне нужна помощь, - я говорю ей, что сделаю для нее все, но она пытается передать мне свою просьбу мысленно и, наконец, у нее это выходит. Я смотрю на нее - нахмуренные брови и искаженное болью лицо, и понимаю, чего она хочет. Она не в первый раз просит меня об этом. Далеко не первый. Каждый раз, когда она умоляет, идея все глубже проникает в мой разум. Я мотаю головой - быстро-быстро, чтобы эта мысль не засела там еще крепче, чем ей это уже удалось. - Что угодно, кроме этого. Сейди ничего не говорит, просто утыкается головой мне в плечо. Ее холодный нос приятно остужает мою обгоревшую на солнце кожу. Наконец, она произносит: - Ты знаешь, что она уже приближается. - Она придет, когда на то будет ее время! - я отхожу от кровати, подальше от ее ищущих глаз, дрожащего тела и отвратительной просьбы. - Мне больно. «Убийство» говорит мой разум голосом Сейди, но звучит это совсем как милосердие. Я смотрю на свою близняшку и лучшую подругу, единственного человека во всей вселенной, который понимает меня. Я знала, понимаю я. Знала с самого начала, что все закончится именно так. Должно быть, она видит это в моих глазах, принятое мной ужасное решение, потому что шепчет: - Спасибо. Я говорю: - Я люблю тебя. Я зажимаю её ноздри. - Не отпускай, - говорит она. У меня вырывается всхлип. Ладонью накрываю потрескавшиеся губы сестры и говорю третью ложь: - Это будет не больно, - уверяю я, и ее глаза такие яркие, такие полные любви, благодарности и облегчения. Когда она начинает трепыхаться, я делаю, как она сказала. Я держу. И держу. Когда в отдалении слышится церковный колокол, глаза Сейди закрыты, и я говорю наибольшую ложь из всех. Все будет хорошо.
|
|||||||
|