Симон Львович Соловейчик. 27 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 27 из 32Следующая ⇒

управления тем более необходимо превосходство по возрасту, или по опыту, или по

должности, или по уму, или по силе, или по авторитету. Чем значительнее превосходство,

тем легче управлять. Управление крепнет от власти.

Общение же, наоборот, требует абсолютного равенства. Всякое неравенство,

превосходство, власть, необходимые для управления, для общения, губительны, делают

его невозможным. Общение - соединение двух душ; они хоть на миг становятся равными.

В этом уравнивании - наслаждение, человеческий и педагогический смысл общения.

Один миг общения дает для воспитания больше, чем целые часы поучений.

Общение - это уравнивание.

Но как я могу быть равным с ребенком? В каком смысле?

Не равны между собой старший и младший, академик и трехлетняя девочка, полководец и

солдат. Однако есть в них что-то такое, что позволяет им, при определенных условиях,

общаться, сочетаться душами, испытывать это "прямое благо".

Потому что души всех людей в известном смысле равны. Не равны ум, опыт, возраст,

таланты, положение - во всех направлениях люди не равны между собой, а души их -

равны. Более того, равны души живущих людей и тех, кто жил тысячу или пятьсот лет

назад. Иначе мы давно перестали бы читать Гомера и Шекспира. Мы только потому и

можем наслаждаться их книгами, что между нашими душами и душами их героев нет

разницы. По уму мы разные, по знаниям - невообразимо разные. Войди сегодня в

библиотеку Ньютон, он не смог бы прочитать учебник второкурсника. Мыслей в мире -

миллиарды; знаний, если их исчислить в битах, - миллиарды в каких-то степенях; а чувств

сколько? Древние насчитывали всего четыре: страсти, страх, печаль и радость. В

"Евгении Онегине" эти четыре классических чувства перечислены совершенно точно:

Зато и пламенная младость

Не может ничего скрывать:

Вражду, любовь, печаль и радость

Она готова разболтать.

Нам могут быть не очень понятны желания другого человека, потому что и желаний -

сотни, но все они действуют на нас с относительно одинаковой силой, которую мы и

называем чувствами. Желания разные, а сила желаний, чувства одинаковы. В чувствах мы

все равны.

В этом смысле равны человеческие души.

Кто назовет современное чувство, неизвестное шекспировскому герою? Его нет.

Прогресса в чувствах, нарастания числа чувств или их объема - нет. Нет никакого

свидетельства о том, что с гомеровских времен и до наших прибавилось или убавилось

хоть одно чувство.

Конечно, греческий воин под Троей боялся не того, чего боится сегодняшний

второклассник Вова из третьего подъезда. Но само чувство страха и у того и у другого -

одно и то же. Конечно, шестидесятилетнего академика Александра Николаевича радует

не то, что радует трехлетнюю девочку Надю; но сама радость, само их чувство радости в

основе своей одинаково. Общение академика с Надей может не состояться лишь потому,

что Надя превосходит академика: она умеет радоваться так, как ему уже недоступно, а

всякое превосходство, мы видели, мешает общению.

Меняются в веках представления о безопасности и ценностях, да они и в каждое данное

время различаются у разных народов, у разных людей, и Надино стеклышко дороже ей,

чем академику его книга; меняются формы выражения чувств, меняется мода на

чувствительность, но сам набор чувств остается общим для всех, с небольшими

вариациями.

Все могут общаться со всеми, но не все умеют это делать, потому что не все взрослые

нуждаются в общении - душа высохла, и не все могут снять с себя доспехи превосходства,

разоружиться при встрече с человеком, открыться душой, почувствовать чужую душу

равной, прикоснуться душой к душе и открыться такому касанию. Не у всех хватает

просто-душия, способности чувствовать просто.

Собственно, в этом-то и состоит педагогический талант - в умении почувствовать в

ребенке равного себе душой, в способности к душевному общению. Сказано: "Чтобы детей

родить - кому ума недоставало?" Но можно сказать и так: "Чтобы детей воспитывать -

кому ума недоставало?" Для воспитания детей нужен не великий ум, а большое сердце -

способность к общению, к признанию равенства душ. Ум и способность к общению -

разные качества, они могут не совпадать в одном человеке, и это объясняет, отчего

лидером в классе становится отнюдь не отличник, а может быть, даже и вовсе

неспособный к математике - у него есть дар общения. Для лидерства и для воспитания

нужен дар общения. Чтобы принимать в педагогический институт, надо было бы каким-

нибудь образом проверять дар общения. Будущему артисту нужен дар выражения своих

чувств, будущему учителю нужен дар вчувствования - дар общения.

Общение с другим - это вчувствование в другого.

Общение возможно лишь с тем человеком, от которого не исходит опасности. В поезде

два человека разговаривают откровенно, потому что они не опасны один другому.

Чтобы ребенок общался со мной, я должен не вызывать у него ни малейшего чувства

опасности, он должен полностью доверять мне - вот и всё.

Когда ребенок в школе, в нем как бы два существа: он один - и он один из тысячи других

детей. Как один из тысячи, он подлежит управлению. Как один, как человеческая душа, он

управлению не поддается - только бесстрашному общению. Конечно, это очень неудобно,

однако душой управлять нельзя, она закрывается и становится непроницаемой для

воспитателя. Человеком, ребенком можно и манипулировать; душой - нельзя. Это надо

знать! Если педагог в школе не умеет управлять, он пропал; если же он умеет только

управлять - пропали дети.

Многие думают, будто управлением мы научаем ребенка подчиняться законам, создаем

привычки общежития. Это мнение тем более обманчиво, что оно вроде бы отвечает

здравому смыслу. В действительности же только общение делает детей воспитуемыми.

Только дети, знающие общение со взрослыми, поддаются разумному управлению и

обучению, не чувствуя его тяжести, не доставляя хлопот старшим. Видимое, энергичное,

громко заявляющее о себе управление на самом деле действенно лишь в той степени, в

какой оно может опереться на скрытое, неуловимое сердечное общение. Управление

ограничивает, гнетет, а общение вызывает к жизни дух, уравнивает неравных,

очеловечивает. Где нет общения, там и управление детьми невозможно - они не слышат

старших, не уважают их, не любят труда и остерегаются законов лишь постольку,

поскольку боятся быть пойманными. Чем больше уповаем мы на одно лишь управление,

тем хуже результат воспитания, и нам остается только жаловаться, что нам достались

трудные дети, "неэмоциональные", "бесчувственные", "нечувствительные к чужой беде".

Одна девочка-шестиклассница сказала мне о том, как она влюблена в мальчика: "Мне

хочется, чтобы у нас с ним была общая тайна!" То есть: я хочу ему доверять, я хочу, чтобы

он мне доверял.

Общение с ребенком тоже обычно держится на совместной тайне, на каком-то

воспоминании, на памяти о том, как когда-то, в какое-то мгновение было хорошо, как

вместе пережили одно и то же и объединились в этом переживании. Общая тайна

связывает взрослого и ребенка, обостряет чувство безопасности. Вся детская дружба на

этом держится: "А ты никому не скажешь? Ты умеешь молчать? Ты надежный товарищ?"

И все детские ссоры и несчастья, все детское горе, как правило, описывается одним

словом - предательство... Нарушение тайны!

Родители и дети, будьте взаимно доверчивы!

Общение, как и всякая растрата чувств, требует от человека душевного усилия; оно не

может быть непрерывным, и в этом одна из причин конфликтов между детьми и

родителями: или ребенок требует постоянного общения, или, наоборот, мама требует от

маленького постоянного общения, а он устает душой, он хочет просто поиграть.

Общение, как и радость, редко приходит по желанию, по плану, преднамеренно. Чувство

взаимной близости дается нам как награда. Стараться нельзя, наоборот, надо

освобождаться от чувства ответственности, открываться, рисковать своим авторитетом и

ни о чем не беспокоиться.

Нескольких минут общения достаточно, чтобы ребенок стал человеком, научился уважать

чужую душу, понял или почувствовал, что души равны.

У общения такие ступени: контакт, душевное общение, духовное.

Во многих семьях родители и дети, обладая покладистыми характерами, живут в простом

дружелюбном контакте, не задевая друг друга, как бы слегка рассеянно.

Душевное ласковое общение возможно и при случайной встрече.

Но только духовное общение соединяет людей навсегда, даже если они встретились на

мгновение или вообще не встречались, - так общаемся мы с великими писателями.

Люди в духовном общении не единомышленники, а, говоря пушкинским словом,

"духовные труженики". Это не то, что описывается фразой: "У нас с ним общие

интересы", нет, тут само поле общения другое. Не мысли-соображения общие у них и не

интересы, а стремления, "священный сердца жар, к высокому стремленье". У Пушкина

есть строчки:

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты...

В духовном общении люди могут быть и не равны, стоять на разных высотах, так же как и

в творческом стремлении к правде, добру и красоте. Великий артист на сцене и ничем не

примечательный зритель в зале не равны; но у них одно общее духовное устремление, и

они духовно общаются. Дух одного передается другому, укрепляет его, поднимает. Так

слово полководца поднимает дух войска. У желания, у стремления человеческого есть

свойство возбуждать и возбуждаться, то есть вступать в общение.

Великое счастье - встретить брата по духу; величайшее из возможного счастье - найти

брата по духу в собственном сыне.

Голос и взгляд - первые инструменты общения.

Невыдержанный, несобранный, неумный или недалекий - всякий может воспитывать

детей лучше или хуже, и только злобный не может. Это исключено. Злоба плотиной стоит

на пути общения.

Но что делать? Человек чувствует себя неудачником, обижен на жизнь, и злость

переполняет его сердце - ему кажется, что оно вот-вот разорвется, как бомба, и всех

вокруг уничтожит.

Но у него дети... Он должен найти в себе хоть какие-то резервы доброты, собрать ее по

крохам, выразить. Как?

В голосе.

Первое, что слышит ребенок, - голос матери, а не ее слова. Она не справляется со своим

характером, она нетерпелива и раздражительна, но все-таки она может управлять своим

голосом. Облегчим себе работу воспитания, постараемся следить за своим голосом.

Известный педагог-хормейстер Дмитрий Ерофеевич Огороднов составил памятку для

маленьких певцов и учителей пения; она начинается так:

- Выражай в голосе прежде всего доброту, выражай ее свободно и непринужденно!

Это правило и для всякой речи, обращенной к человеку, которому мы желаем добра.

Выражать в голосе доброту иногда трудно потому, что недобрые интонации и тембры

окружают нас со всех сторон и портят наши голоса. Когда ребенок капризничает, то

всегда услышишь капризные, раздражительные интонации и в голосе родителей. Оттого и

ребенок самые простые свои просьбы тоже выражает, кривляясь и ломаясь.

Доказано, что еще до рождения, в чреве матери, ребенок слышит материнский голос. Так,

может быть, интонации материнского голоса и сказываются на голосочке

новорожденного ребенка? Может быть, голосом матери и передаются ребенку какие-то

первые черты характера? Во всяком случае, у добрых женщин дети кричат не так, как у

злых, не злым голосом. Ах, если бы с будущей мамой разговаривали бы только по-доброму

и она сама говорила только мягким голосом! Кто знает, может, с самых первых дней с

маленьким было бы легче.

Не приторно, не елейно, а доставая из-под спуда жизненных забот ту доброту, которая

все-таки есть у меня, буду я говорить с детьми, и постепенно я и в самом деле начну

добрее относиться к ним.

Чуть больше правды, искренности, чем всегда, - и этого достаточно. Попытаемся не

забывать, что дети улавливают не столько смысл наших слов, сколько интонации. Один из

лучших педагогов, которых я только видел, вообще был косноязычен. Он мекал, экал,

говорил бессвязно, доводил взрослых до исступления. А дети его понимали, дети обожали

его.

Доброта, серьезность плюс чуть-чуть юмора - вот лучший рецепт для папиного и

маминого голоса. Вместо псевдолюбовных интонаций - псевдосуровые, дети очень

хорошо понимают их и легко включаются в игру. Мама бранит, но она по-прежнему

добрая и любит меня.

"Это что такое? Это кто сделал? Это что за кошмар?" - во всех этих маминых

преувеличениях чувствуется игра. Двухгодовалый мальчик подхватывает ее. Нет, это не

он, это кошка разбила блюдце! Начинается легкая перебранка: кошка ли?

Мальчика не ругали, не бранили, не шлепали, но и разбитое блюдце не осталось вовсе

неотмщенным. Игровым (а не игривым) голосом мама восклицает: "Ну, где же кошка?

Сейчас я ее выброшу за дверь!"

Теперь надо спасать от наказания кошку; но заступиться за нее - значит признаться в

своей вине... Сомнение и нерешительность, борение в душе...

Идет воспитание. Слова, как видим, ужасны: тут и за дверь грозятся, тут и обвинение

невинной кошке, и явное попустительство преступнику. Но то - слова, а воспитывают

голосом, голос же у мамы добрый.

Голос - и взгляд!

Говорят: "Любовь с первого взгляда". Не с первого слова - с первого взгляда. Если бы нам

удалось научиться говорить с ребенком добрым голосом и смотреть на него добрыми

глазами, больше ничего и не нужно было бы, никаких педагогик. Все проблемы с детьми

возникают там, где воспитателю не хватает доброго голоса и доброго взгляда. Мы

выстраиваем монбланы теорий, методик и предписаний, чтобы покрыть эту недостачу,

возместить невозместимое...

Постепенно вычеркиваю из репертуара своих взглядов - взгляд косой, подозрительный,

настороженный, хмурый, кислый, унылый, умиленный, пронзительный, недовольный,

насмешливый, сердитый, безразличный...

Это все антипедагогические взгляды.

Оставляю в репертуаре: взгляд добрый, ласковый, нежный, любопытства, веселый,

радостный, юмористический, понимающий, прощающий, утешающий, подбадривающий,

приглашающий, восхищенный.

А для наказания - удивленный взгляд: "Я знаю, что ты замечательный парень; как же ты

мог так поступить? Что это с тобой случилось? На тебя это не похоже! Не понимаю...

Просто растерян, не понимаю!".

Вместо всех этих слов - один взгляд, в котором, как и всегда, выражается доброе

отношение к ребенку. Не гневный взгляд (в нем сила), не печальный (в нем слабость), а

удивленный!

Каждая наша недобрая интонация, каждый недобрый взгляд - это проступки перед

детьми. Мы не являемся перед своими детьми нечесаными, небритыми, грязными.

Почему же мы позволяем себе непричесанные голоса и лохматые взгляды?

Я давно его знаю, своего товарища, - это умный, образованный и хорошо воспитанный

человек. Он работает в конструкторском бюро, где книги о семейных делах передают из

рук в руки и зачитывают до дыр - чтобы быть "на уровне". Мой товарищ тоже читает эти

книги, когда доходит его очередь, и всегда говорит: "Вот правильно, и я так же думаю".

Но, рассказывает он, по утрам приходится собирать пятилетнего сына в детский сад, а тот

все делает, конечно же, медленно, отвлекается. И умный мой товарищ... Думаете, он

кричит на ребенка? Нет, он не способен кричать. Сердится? Нет, он не способен и

сердиться на сына.

Он раздражается.

В его голосе появляются торопливые интонации, он в эти минуты меньше любит своего

ребенка, чуть резче обычного берет мальчика за руку. Раздражение почти незаметно, но

оно отравляет утро, и отец, отведя ребенка в детский сад, уходит на работу с чувством

вины. Контакт с сыном нарушен.

Видимо, раздражение - это состояние, подобное стрессу, его можно назвать

неспецифической реакцией организма на помехи и неудобства. Если человек опаздывает

на работу, он должен быстрее двигаться или сократить часть обычных действий - вот,

пожалуй, точная специфическая реакция на угрозу опоздания. Но вместо этого человек

просто приходит в дурное настроение, все вызывает его недовольство, он готов взорваться

из-за любого пустяка. Подумайте: плохо что-то одно, а ему кажется, будто все плохо,

будто и вся жизнь сложилась неудачно. Так недовольство раздраженного человека

обращено не на причину неприятностей, а на весь окружающий мир.

Есть, однако, и кардинальное различие между стрессом и раздражением, причем

различие это не только в силе ответных действий. Стресс - защитная реакция на сильные

ситуации, неподвластные нам, на сильного человека. Раздражение - защитная реакция

против слабого или равного. Сравните: что делает человек, если на лесной тропе он

встречается с тигром? Застывает в испуге или бросается бежать с невероятной скоростью.

Но, согласитесь, невозможно представить себе человека, который, заметив тигра, впал бы

в раздраженное состояние. Хотя, наверное, дрессировщика могут раздражать его неумные

или ленивые тигры - потому что дрессировщик сильнее их.

Да, дикие тигры нас не раздражают, но вот назойливая муха может вызвать раздражение

на весь мир. Таким образом, раздражение - это реакция на мелкое, слабое (или равное по

силам), это, пожалуй, самое мелочное из всех наших чувств; а раздражительность -

признак глубокой, иногда тайной мелочности характера. Раздражительность возможна

только там, где есть уверенность в безнаказанности. Малейшее подозрение об опасности,

о возможности ответного применения силы мгновенно снимает раздражение - человек

успокаивается или, наоборот, разъяряется, но слово "раздражение" перестает отвечать

состоянию его чувств.

Известно, что при стрессе выделяются определенные гормоны, но что, скажите,

происходит с нами при раздражении? Думается, ничего хорошего. При стрессах одни

люди действуют хуже, чем обычно, другие - лучше. В раздражении все решительно

действуют хуже собственных стандартов поведения. Стресс подавляет одни чувства и

обостряет другие, раздражение же вытесняет или, по крайней мере, обедняет все наши

эмоции, как положительные, так и отрицательные; это всеобщий суррогат чувств. И чем

беднее человек эмоционально, чем меньше он способен на общение, тем он

раздражительнее.

Если так понимать раздражительность, то станет многое понятно в отношениях детей и

родителей. Заметим сразу: дети никогда не раздражаются из-за взрослых. Они могут быть

раздражительны в детской среде, где есть сильные, слабые и равные, но по отношению к

взрослым дети бывают лишь капризны, а не раздражительны. Почему? Да потому, что

дети всегда слабее взрослых. Раздражение - свойство сильного, это капризы людей

взрослых, и, подобно тому как родители пишут письма в редакции: "Посоветуйте, что нам

делать с капризными детьми?", дети, в свою очередь, могли бы писать по тем же адресам:

"Что нам делать с раздражительными родителями?" Но едва иной ребенок становится

взрослее, вступает в переходный возраст, он тут же начинает сам раздражаться, причем с

такой иногда силой, что кажется, будто раздражительность - первая из взрослых

доблестей. Это он набирает силу, наш ребенок! А пользоваться ею пока не умеет.

Раздражительность потому еще так свойственна подросткам, что это прежде всего

болезнь справедливости, поломка чувства справедливости. Раздражение похоже на гнев,

но это почти всегда гнев неправедный. И в других человеческих чувствах бывает мало

здравого смысла, и ярость бывает слепой, и любовь - глупой; чувства и здравый смысл

лежат в разных, лишь иногда пересекающихся плоскостях. Но раздраженный человек

всегда чувствует себя правым, вот в чем беда. "У сильного всегда бессильный виноват". Не

многие считают себя самыми умными людьми на свете, право же на раздражение каждый

признает только за одним человеком - за собой. Раздражительность - болезнь людей,

всегда и во всем правых.

К знакомой учительнице явилась однажды вечером, после работы, комиссия из

райисполкома - по письменной жалобе соседки, живущей этажом ниже. Соседка писала,

что у нее над головой целый день топают...

Ну кто бы, вы думали, топает? Кошка.

- Но ведь все-таки у меня кошка, а не слон! - изумилась учительница.

- Как знать? Может быть, вы держите в квартире кота в сапогах? - мрачно пошутил один

из членов комиссии, и по предъявлении обыкновенной босой кошки средних размеров

жалобу закрыли.

Но если раздражает даже кошка на верхнем этаже, то как же раздражают дети - чужие и

свои!

Почему раздражают нас дети?

Потому что не отвечают они порой нашим представлениям о замечательном ребенке,

который по заслугам должен быть послан такому прекрасному человеку, как я. Ходит

грязный, не умеет вести себя за столом, бездельничает, плохо учится!.. Ленивый,

медлительный, неаккуратный ребенок, глаза бы на него не смотрели!

И потому еще раздражают они нас, что мешают. Я устал, а он шумит, играет на барабане.

Я хочу посидеть в тишине, а он включает телевизор. Я люблю порядок, а он все раскидал.

И потому, что он, видите ли, не слушается! Я ему сколько раз говорил, чтобы он вовремя

приходил домой, - нет, бегает где-то допоздна. Не то меня раздражает, что он поздно

приходит и мать волнуется, а то, что я сто раз ему говорил! Значит, мое слово ничего не

стоит в моем доме?! Может, и я ничего не значу?

Нетрудно заметить, что все эти наши претензии несправедливы - недаром они вызывают

именно раздражение, а не гнев и не злость. Ребенок и не может быть идеальным

существом, а если он плохо воспитан, как нам кажется, то скорее всего виноваты в этом

мы сами - именно потому, что воспитывали его в раздражении. Надо ли говорить, что

раздражение на сто процентов лишает наши воспитательные действия силы. Я могу

влиять на ребенка только в той степени, в какой я справедлив. Раздражение же, как и

всякая несправедливость, вызывает отталкивание от моих слов и моего примера.

Воспитывать в раздражении - все равно что включить в машине полный газ и

одновременно нажать на все тормоза. Но в жизни, но в отношении к детям иные родители

не знают другого состояния...

Раздражение - первый признак уходящей, погибающей любви. Пока человек любит, его

ничто не раздражает в любимом. Как только любовь уходит, начинает раздражать все.

Присмотритесь внимательней, не слишком ли многое раздражает вас в вашем ребенке? Не

значит ли это, что вы перестаете его любить? И если вам кажется, что вы правы, что ваш

ребенок невыносим, то тем хуже обстоят дела, потому что стойкое чувство правоты -

первый и верный симптом пустой раздражительности, неправедного гнева. Нет, здесь не

призыв к олимпийскому спокойствию, наоборот. Только когда поймешь особое место

раздражительности среди других наших чувств, поймешь, что можно сердиться на

ребенка, можно огорчаться, можно злиться, можно и гневаться - все не во вред. Но нельзя

проявлять суррогатное чувство мелочного раздражения. Если постепенно, потихоньку

учить подростка различать свои чувства, разделять злость и раздражение (а это не так уж

трудно), то можно вырастить воспитанного человека.

Спору нет: когда закипает в душе раздражение, сдержаться трудно. Но попробуйте задать

себе два коротких вопроса: "Чем виноват перед тобой ребенок?" и "Любишь ли ты его?".

Обычно при слове "любовь" раздражение стихает. Любимые не раздражают! Можно,

однако, заметить, что привычка (а это привычка) к раздражению убивает, подтачивает

любовь...

Бегу в метро, мне нужно разменять в автомате 20 копеек на пятаки. Передо мной старый

человек, и у него упала монетка, он нагнулся, долго ищет ее, загораживая автомат так, что

я не могу и помочь ему. Чувствую укол раздражительности в груди - да что этот старик

там возится? И сейчас же заставляю себя подумать: "А чем он виноват?"

Никто из нас не раздражается против самого себя (хотя, бывает, мы и обижаемся на себя,

и сердимся, и гневаемся). Это говорит о том, что раздражение вполне можно победить.

Иной раз нам просто не хочется успокаиваться, снимать раздражение, нам почему-то

выгодно не снимать его, выгодно, чтобы нас немножко боялись... Но этот удобный нам

детский страх и делает невозможным общение с ребенком.

Снова и снова слышу: "К чему вы призываете всей вашей книгой? Это что же у вас -

непротивление злу насилием?"

Вот что сказал об этом Андре Моруа в книге "Открытое письмо молодому человеку о

науке жить": "Пожив с мое, вы поймете, что на жестокость нужно отвечать жестокостью.

В непротивлении злу насилием есть своя прелесть, но оно на руку подлецам. Важнее

всего - предотвращать жестокость, всеми силами борясь с ее проповедниками..."

Словно исполняя завет, которого я прежде не слыхал, это я и делаю: борюсь с

проповедниками жестокости по отношению к детям, жестокости тем более опасной, что

мы ее и не замечаем в себе, что она (впрочем, как и любая другая цивилизованная

жестокость) оправдывается необходимостью или неизбежностью: "Ведь надо же детей

воспитывать!" С применением насилия? Насилия открытого, физического, или скрытого,

лукавого насилия над желанием и мыслью? Нет, если это называется воспитанием, то

воспитывать детей не надо.

Воспитание - это стремление предотвратить появление жестокости в будущем взрослом

человеке.

Невоспитанный человек или сам по себе становится жестоким, или его затягивает в

лагерь зла, и не потому, что жестокость будто бы в нашей природе, а потому, что у

невоспитанного человека нет сил проявить свою подлинную природу. В отличие от

хищников люди не нуждаются в жестокости, чтобы выжить. Наоборот, для выживания

людей необходимо добро, и сейчас больше, чем когда-либо раньше.

Непротивление злу насилием "на руку подлецам", но дети, даже вроде бы самые злые, все-

таки не несут в себе зла. Маленький кричит всю ночь напролет и не дает спать семье, но

есть ли в нем зло? Нет, конечно. Зло зарождается от применения насилия. При

последовательном насилии над ребенком зло в его душе укрепится, разрастется, и тогда,

увы, добрая идея непротивления злу насилием потеряет смысл по отношению к такому

человеку, станет ложной и вредной.

На жестокость взрослых необходимо отвечать жестокостью.

На жестокость детей нельзя отвечать жестокостью.

И первое и второе правила, взаимно дополняемые, ведут к одной цели: к

предотвращению, уменьшению жестокости среди людей. Если хотя бы одно из них не

выполняется, зло не исчезнет в мире никогда.

Но чем выше духовное развитие общества, тем в большей степени может оно позволить

себе и ко взрослым относиться так же великодушно, как к детям, - прощать их...

Прощением укрепляется совесть; прощая, мы учимся любить. Кого не прощали, тот без

совести, кто не прощал, тот живет без любви.

Представим себе тяжелое бревно; чтобы поднять его, нужно десять человек. Сколько

человек должны стараться, когда несут его? Очевидно, все десять, иначе бревно упадет.

Теперь представим себе школьный класс с десятью учителями. Сколько из них должны

быть духовными людьми, чтобы в классе была чистая атмосфера?

На этот вопрос отвечают по-разному: кто говорит - все десять, кто - пять.

На самом деле - один.

Это было доказано и в опыте, проведенном научным сотрудником Института общих

проблем воспитания АПН СССР В.Максаковой: достаточно одного хорошего учителя,

чтобы дела в классе пошли на лад! Эффект Максаковой.

Для переноски бревна, для физической, административной и другой подобной работы

⇐ Предыдущая 22 23 24 25 262728 29 30 31 Следующая ⇒