*По воле бога и дьявола (латынь) 22 страница

Наконец, Хью поднял голову и заговорил.

- Я постоянно возвращаюсь к себе самому, когда пытаюсь думать об Амброзиусе, - сказал он.

- Ничего страшного, - ответил Джелкс, - Говори все, что приходит в голову. Начнем с поверхностных слоев.

- Ну, вот я думаю об Амброзиусе, обходящим вокруг этого места и не сводящего с него глаз в то время, когда оно только строилось, и потом представляю себя, делающим то же самое. Я думаю о том, как он планировал обустройство часовни для всех своих делишек, и думаю о том, какие дела хотел бы провернуть здесь я сам. Я думаю о том, как он врезался во всевозможные ограничения, потому что был служителем церкви. И я думаю о себе, сталкивающимся с теми же проблемами, потому что — ну, потому что я помещен в такие условия.

- Не могу представить себе, чтобы ты столкнулся с какими-то ограничениями, располагая такими-то ресурсами, - сказал Джелкс.

- Ну, тогда потому что я был таким создан, - ответил угрюмо Хью и в часовне снова повисла тишина. Не так-то просто подвергаться психоанализу в присутствии другого человека, особенно если этот человек — один из тех, чье мнение для тебя очень важно.

- Давай, Хью, - подбодрил его Джелкс. - Это все равно что удалять зуб, но через это нужно пройти.

- Я просто думал, - ответил Хью, - А что бы делал Амброзиус, будь он мной. То есть, что было бы, если бы у меня был темперамент Амброзиуса или если бы у него были мои возможности. Я думаю, он проскочил бы сквозь все мои ограничения как клоун через бумажный обруч.

- И что бы он делал?

- Ну, для начала, он бы по-быстрому разделался с моей семейкой.

- Ты и сам недавно прекрасно разделался с ней.

- Это все благодаря Моне. Они пытались встать между ней и мной... - Хью внезапно замолчал, взбешенный своим неосторожным высказыванием.

- Что еще сделал бы Амброзиус, кроме того что прикопал бы твою семейку? - мягко спросил Джелкс, стараясь облегчить ему боль, прежде чем поднимется сопротивление и помешает этому.

- Ну, - Хью замешкался, - Мне кажется, он бы вмешался в игры моей жены гораздо раньше и прикопал бы и ее тоже.

- Как думаешь, он бы стал вообще на ней жениться?

- Сложно сказать. Я был совсем молод, а она, видит бог, умела нажать на нужные кнопки. Сомневаюсь, что кто-нибудь из мужчин, уже переросших свои подгузники, смог бы увидеть ее насквозь. Осмелюсь предположить, что женщины могли бы, но мужчины нет. Ужасно легко пустить пыль в глаза мужчине, как я понимаю. Но я не думаю, что ты понимаешь, о чем я, Ти Джей, будучи священником на три четвертых.

- Нет, подобные проблемы мне не знакомы. Я невзрачен и беден, как церковная мышь. Как думаешь, долго ли Амброзиус терпел бы твою жену?

- Недолго, я полагаю, если бы она играла с ним также, как и со мной. Но она бы и не стала с ним играть.

Мона ахнула. Это было в точности ее ощущение.

- Как, по-твоему, он бы избавился от нее? - спросил Джелкс.

- Также, как это сделал я — убил бы ее.

- Святый боже, Хью, ты о чем вообще?

- Разве ты не понял, что это я убил свою жену?

- Но ты не делал этого. Ты себе это придумал. Она погибла в автоаварии, когда ты был за мили от нее.

- Я купил машину для Тревора, с которой, как я знал, он не сможет справиться; это была своего рода шутка; а шутка в шестьдесят лошадиных сил это — ну, скажем так — не смешная шутка.

- Ты понимал, что ты делаешь?

- Во мне сидит маленький бесенок, Ти Джей, который иногда творит всякие шалости, пока я смотрю совсем в другую сторону. И есть еще кое-что, о чем тебе лучше узнать сейчас, - если я ссорюсь с кем-то, кто мне действительно дорог, я могу сделать ему какую-нибудь мелкую пакость.

- Я не могу себе представить, чтобы ты пошел на такое, Хью.

- А ты спроси у Моны, она знает меня куда лучше, чем ты; в отличие от тебя, она не питает никаких иллюзий на мой счет. Я могу представить, как вцепляюсь кому-нибудь в глотку — если меня не устроит его отказ. Так и будет, если в этот момент будет активна та часть моей личности, которая представлена Амброзиусом.

- Какие у вас отношения с Амброзиусом, Хью?

- Не знаю, Ти Джей. Он дышит, где хочет***. Я могу лишь призвать его, но я не могу его контролировать, и, кроме того, я боюсь его призывать из-за опасности для — для других людей.

- Не беспокойся об этом, парень, ты приведешь сюда Амброзиуса, а я смогу его сдержать.

- Ти Джей, мне тридцать четыре, а тебе доходит семьдесят. Кроме того, ты не находишься здесь постоянно.

Повисла неловкая пауза. Затем голос Моны донесся до них из тени.

- Я могу справиться с Амброзиусом.

Хью издал ироничный смешок.

- Бьюсь об заклад, что сможешь — позволив ему делать все, что он захочет.

Голос Моны раздался снова.

- А что бы сделал Амброзиус, если бы ты позволил ему управлять собой, Хью?

- Об этом лучше не думать, Мона, потому что у этого нет реальной возможности исполниться.

- Тогда что бы ты сделал, если бы Амброзиус поддержал тебя в этом?

Хью на момент задумался.

- Я бы провел инвокацию Пана, как и было задумано изначально. Только в этом тоже нет никакого смысла, ибо если я продолжу с инвокацией Пана, тут же нарисуется Амброзиус.

- Получается, Пан и Амброзиус на самом деле одно и то же?

- Нет, не думаю. Пан ведь бог, разве нет?

- Ты когда-нибудь слышал об идее внутреннего Христа?

- Да.

- Ну, так вот есть еще и внутренний Пан.

- Ага, и мой внутренний Пан это Амброзиус? Тогда получается, что Амброзиуса никогда не существовало на самом деле? Ох, но он должен был существовать. Он же историческая личность и они даже нарисовали его.

- Что такое время, Хью?

- Бог его знает. Без понятия. Что такое время, дядя Джелкс?

- Режим сознания, парень.

- Я полагаю, что это все объясняет, хоть я и не уверен, что смог это понять. Думаю, что мы столкнулись с искривлением времени также, как Эйнштейн столкнулся с искривлением света. Ну, я не претендую на то, чтобы понять феномены времени или пространства в отрыве от часов и измерительных лент. Как по мне, в этом слишком много пустых разговоров, но я принимаю твои определения для этих вещей, Ти Джей. Я думаю, что для выполнения всех практических задач Амброзиуса нужно рассматривать как фундамент, на котором было возведено здание моей личности. Он мое бессознательное, вернее, какая-то его часть, и когда случается что-то такое, что заставляет мое бессознательное вырываться на поверхность, появляется Амброзиус и полностью берет на себя управление.

- Именно так, парень.

- Так и что с этим делать? Не уверен, что теперь, когда на меня повесили ярлык, мне стало легче. Это именно то, из-за чего я всегда бурчал на психоанализ. Но одно могу сказать точно, Ти Джей, и в этом я уверен на сто процентов — Амброзиус совершенно нормален, а вот Хью Пастон это патология.

- Хью, ты говоришь абсолютно правильные вещи, и если психоаналитики будут опираться на эту гипотезу в своей работе, они действительно смогут излечивать своих пациентов, и происходить это будет куда чаще, чем сейчас. Амброзиус — это настоящий ты, и он стал таким, какой он есть, благодаря пережитому в прошлой жизни.

- Но черт возьми, Ти Джей, мы не можем позволить Амброзиусу свободно разгуливать в приличном обществе. В отличие от тебя, я хорошо знаю Амброзиуса.

- Да, это проблема.

- Я могу справиться с Амброзиусом, - последовал ответ Моны из тени.

- Нет, ты не можешь, - ответили, быстро и единовременно, оба мужчины.

- Могу, - сказала Мона, - В отличие от вас, я не боюсь Пана.

- Я никогда даже не думал о том, чтобы позволить тебе справляться с Амброзиусом, Мона, - ответил Хью, - Он не человек, он чудовище.

- «Голодные люди - опасные люди»****, - сказала Мона.

- И способные на каннибализм, - ответил Джелкс. - Скажи мне, Хью, - быстро продолжил он, надеясь сменить тему, - Что помогает тебе вывести Амброзиуса на поверхность?

- Опасность, гнев и Мона, - кратко перечислил Хью.

Пока бедный Джелкс думал, каким будет его следующий ход, Мона снова заговорила.

- Теперь моя очередь подвергнуться психоанализу, - сказала она. - И я собираюсь про-ана-ли-зи-ровать свои дневные сновидения. Они также полезны, как и ночные сны, если знать, что с ними делать. Когда я была маленькой, я представляла, как я бегаю по холмам с мальчишкой, бывшим моим братом. Поскольку мы жили в самом центре индустриального города в Блэк Кантри и я была единственным ребенком в семье, не сложно догадаться, почему видение было именно таким. Когда я стала старше и пошла в школу, меня невероятно очаровали греческие мифы и легенды. Сказки меня совсем не вдохновляли; также как и события английской истории; но греческие мифы захватывали все мое воображение и я вплела их в свои дневные сны. Теперь я уже не бегала по холмам вместе с братом, но стала менадой, отправившейся на поиски Диониса, а парнишка превратился в греческого атлета, который гнался за мной, потому что был мной очарован. На мне не было ничего, кроме оленьей шкуры, потому что мне нравилось ощущать прикосновения солнца и ветра.

- К чему это ты ведешь? - спросил Джелкс.

- К тому, что мать заставляла меня надевать шерстяные вещи на голое тело, - огрызнулась Мона, - Эта фантазия была со мной довольно долго, - продолжила она, - Много лет я создавала ее заново перед сном. Потом, когда я узнала от тебя о мистериях, я стала жрицей, пифией, а греческий атлет превратился в верховного жреца, использовавшего меня в качестве прорицательницы. Это все, что я помню. У меня нет никаких воспоминаний из средневековья, но они есть у Хью. Теперь, Хью, твоя очередь рассказывать. Какими были твои дневные сны?

- Господи, да у меня их никогда не было. Я не обладаю таким богатым воображением, как ты.

- Представь, что Амброзиус это твой дневной сон, и расскажи нам о нем.

- Это я могу сделать. Прекрасная идея. Когда я думаю об Амброзиусе как о реальном человеке, я начинаю его бояться; когда я думаю о нем как о плоде своего воображения, я чувствую себя глупо, но я легко могу говорить о нем, как о своем дневном сне. Ну, мне кажется, что Амброзиус был одиночкой и весьма высокомерным типом, когда он был маленьким. Держался особняком и чувствовал свое превосходство над людьми, не смотря на то, что местные смотрели на него свысока, потому что он был слишком странным. Я думаю, что вне зависимости от того, каким он был, он не чувствовал своей принадлежности к этому миру. Потом они захотели засунуть его в церковь и это его вполне устроило, потому что снаружи ему было не за что держаться. Потом, мне кажется, когда он стал старше, он получил по шее из-за женщин. Не потому, что старый Аббат давал ему слишком много свободы, но потому что он не смог найти женщины, которая бы ему подошла. В своих кошмарах он видел женщину определенного типажа и он не мог найти такую же в реальности, а никто другой ему не был нужен. Вот что забавно, ты должен найти женщину определенного типажа, потому что со всеми остальными у тебя ничего не выйдет. Я знаю, потому я пытался. Я не такой дурак, чтобы верить в существование одной любви на всю жизнь, но я верю в то, что существует один типаж — или, по крайней мере, один важный фактор, который ты ищешь во всех остальных, хотя даже не знаешь точно, что это такое. Ты не знаешь, чего ты хочешь, но точно знаешь, чего ты не хочешь. Прости, Мона, что вот так вываливаю перед тобой свои заморочки, но если дядя Джелкс продолжит и дальше ворошить мое бессознательное, то разве может быть иначе?

- Было ли в твоих дневных снах что-нибудь о Греции? - внезапно спросила Мона.

- Ну хорошо, я расскажу тебе, но тогда ты снова попадешь в щекотливое положение. Используя те несколько идей, которые почерпнул в беседах с тобой и дядей Джелксом, и остатки того, что из вежливости могло бы называться моим образованием, я собственно говоря начал представлять себе Грецию. Я думал о том, как ужасно интересно было бы увидеть тебя в качестве предсказательницы, ну или жрицы, или чего-то подобного. Я видел тебя движущейся в процессии и выглядевшей так, как если бы ты сошла с греческой вазы, и ты была одета во что-то такое, во что обычно бывают одеты жрицы. И я видел нас с тобой стоящими у алтаря и проводящими вместе какую-то церемонию, и мы призывали Пана проявиться. Принимали сошедшую вниз силу, так сказать, как принимают сошедшие вниз языки пламени в Духов день.

Джелкс благодарил небеса за то, что в государственных школах даже классика дается в сокращенном варианте. Он поспешно огляделся в поисках какого-нибудь запасного пути, на который он мог бы увести Хью от надвигающейся опасности, но прежде, чем он сумел его отыскать, Мона заговорила снова.

- Так наши с тобой дневные видения встретились, Хью?

- Да, - ответил он тихим голосом из-под капюшона.

- Тогда давай претворим их в реальность. Пойдем со мной на улицу и я станцую для тебя Лунный танец, на траве и при свете луны.

- Я бы лучше остался здесь, если ты позволишь, - тихо сказал Хью.

- Идем, - сказала Мона и, завернувшись в свою тяжелую теплую накидку, она пошла к выходу по боковому нефу, а ее легкое мягкое платье развевалось в такт ее шагам и золотые босоножки поблескивали из-под него. Хью пошел следом.

Джелкс поспешно потушил свечи, дабы они не вызвали пожара, и поторопился следом за ними.

*Пенелопа — в греческой мифологии супруга Одиссея, ее имя стало символом супружеской верности.

**«Ричард Третий» - пьеса Шекспира, «Сватовство Майлза Стендиша» - поэма Генри Уодсворта Лонгфелло.

***отсылка к Евангелию от Иоанна с легким перефразом. «Дух дышит, где хочет» в оригинале.

****отсылка к пьесе Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь»:

Цезарь:
Вокруг себя людей хочу я видеть
Упитанных, холеных, с крепким сном.
А этот Кассий кажется голодным:
Он слишком много думает. Такие
Опасны люди.
(пер. И. Б. Мандельштап).

Глава 27.

Мона стояла, выпрямившись, на короткой траве бесплодного пустыря, залитой лунным светом; бледное сияние делало бесцветными и траву, и платье, и ее лицо, поэтому она выглядела, словно призрак. Хью, высокий и худой, стоял, в своем черном одеянии с капюшоном, ярдах в десяти от нее на самом краю тени, отбрасываемой часовней, но даже в темноте было видно, как побелели костяшки его сжатых в кулаки пальцев.

Но вот Мона начала танцевать. Это был не столько танец, сколько серия жестов пантомимы, ибо она не перемещалась ни вперед, ни назад больше, чем на пару шагов. Низкий, ритмичный напев, который, казалось, не мог быть исполнен человеком, служил ей аккомпанементом, и она покачивалась и жестикулировала в такт подъемам и спускам этой мелодии. Джелкс, знавший язык символов древних верований, понимал, какой смысл она вкладывала в свои движения и с замиранием сердца гадал, как много из этого сможет воспринять бессознательное Хью. Тени семинарии еще мелькали в его душе, поэтому вид мужчины в церковном одеянии, который наблюдал за старейшим в мире танцем, исполняемым для него, его несколько ужасал. Он хотел, чтобы Мона и Хью пришли, наконец, к взаимопониманию, но он даже не надеялся решить этот вопрос столь примитивными методами.

Он прекрасно знал, что Хью не был священником; что он не давал никаких клятв; что это черное одеяние с капюшоном было лишь символическим изображением его внутренних запретов; он знал, что в танце Моны не было ничего непристойного и что исполнен он был безупречно; но знал он также и то, что волнообразными движениями рук она специально вытягивала магнетизм из этого мужчины. Это все понарошку, повторял он себе снова и снова. Мона и Хью просто играют роли и знают об этом. Это не более, чем любительская театральная постановка, в которой они все вместе участвуют. В этом нет ничего неприличного и он оказался здесь лишь для того, чтобы тоже безупречно сыграть свою роль — и все же в происходящем была какая-то странная реалистичность. Глядя на сжатые руки и побелевшие костяшки пальцев Хью, он мог сказать, что для него всё это было реальным. Мона играла с огнем и это было дьявольски опасно, особенно со столь неуравновешенным человеком, как Хью. Мона была сиреной, вытягивавшей из него саму его душу. Хью никогда не смог бы посмотреть ни на одну другую женщину после этого. Чего добивалась Мона? Она открыто заявляла, что не хочет иметь с Хью ничего общего, но теперь она никогда не сможет избавиться от него, не нанеся парню тяжелейшего удара.

Но постепенно, пока он наблюдал за танцем, в Джелксе возрастало чувство реальности происходящего. Танец был не более чем пантомимой и выдумкой, да, допустим. Но он точно также соотносился с иной реальностью определенного рода, как стрелки часов соотносились с течением времени. И Джелкс начал осознавать эту реальность и ощущать ее значимость. Дикий прилив сил в нем начал затихать. Он был слишком стар для подобных игр. Эмоции в его возрасте были явлением кратковременным. Голова его прояснилась и он стоял, наблюдая за двумя другими фигурами — зеленым, раскачивающимся из стороны в сторону созданием жизни и мечты, и худым, одиноким человеком в черном капюшоне, стоящим поодаль в тени часовни. Вокруг Хью Пастона всегда царила некоторая пустота. Как сказал он сам про Амброзиуса, он нигде не приживался, но везде был чужаком и изгоем. И теперь, когда он стоял в тени в своем черном одеянии с капюшоном, эта граничащая с одиночеством обособленность усиливалась в н-ной степени.

Был ли Хью в силах выйти из тени часовни под лунный свет? Джелкс понимал, что Мона пыталась выманить его. Почему он не реагировал, если она так хотела этого? Это бы не было по-настоящему. Никто бы не был задет. Но в глубине души Джелкс осознавал, и он чувствовал, что и Хью тоже это осознает, что все происходящее было очень далеко от выдумки. Джелкс не обладал сверхъестественными способностями; его никогда не посещали никакие видения; но он мог представить себе, как эфирные руки Моны вытягиваются, касаются Хью и притягивают его к ней, ибо он знал, что именно это она и делала в своем воображении.

Он представил себе, как ее руки, совершавшие волнообразные движения, оставляют линии света в воздухе, а потом вытягиваются, как тонкие серебристые щупальца, и ласкают Хью. Он увидел, что руки Моны лежали на плечах Хью, хотя она находилась в десяти ярдах от него. А потом он видел то, чего никак не ожидал увидеть — он увидел, что серая, призрачная копия Хью стояла в ярде или около того напротив него самого, так что здесь сейчас было два Хью, один темный и один серебристо-серый. Джелкс ахнул, чувствуя себя так, как если бы вся вселенная зашаталась под его ногами. Он всего лишь представил в своем воображении то, что, как он знал, представляла себе и Мона, будучи знакомым с техникой этой операции; но он совершенно точно не визуализировал отделившегося от своего физического тела Хью — тогда почему он это видел? Да, он видел это только духовным зрением, но тем не менее, он это увидел и это определенно не было его выдумкой. Видение возникло спонтанно без каких-либо усилий с его стороны и это заставило Джелкса задуматься.

На мгновение отвлекшись, он потерял из виду тех двоих, за кем он наблюдал, и когда он посмотрел на них снова, то увидел, что Мона закончила свой танец и шла к ним в своей обычной манере, а не тем причудливым способом, каким двигались жрицы в процессиях, как она до этого прошла через всю часовню.

Джелкс сразу понял, что Мона сделала все, что планировала сделать и теперь возвращала Хью к нормальному состоянию. Но Хью не реагировал. Он стоял неподвижно, глядя с высоты своего нескладного роста в лицо Моны, обращенное вверх в лунном свете, в то время как его собственное лицо было полностью скрыто тенью капюшона. Джелкс затаил дыхание, гадая, что же будет происходить дальше; он знал, что Мона освободила ветер и теперь должна была быть готова оседлать смерч.

Внезапно Хью схватил ее за плечи, которые, благодаря свободному крою ее рукавов, были обнажены. Затем, замерев, он вновь уставился на нее, но выражения его лица под капюшоном невозможно было разглядеть. Джелкс был благодарен небесам, что Мона была избавлена от этого зрелища; ему казалось, что там должно было быть что-то такое, что могло бы запросто стать чьим-нибудь ночным кошмаром. Мона тихо стояла, глядя на Хью, и черты ее лица было отчетливо видно в свете яркой луны за его плечами. Ее взгляд был спокоен и неподвижен, но ее губы слегка дрожали. Страшно разжигать такое пламя в мужчине, когда никакой ответной искры нет в тебе самой.

Хью быстро заговорил тихим голосом.

- Зачем ты делаешь это, Мона? Куда ты нас ведешь? Ты знаешь, что ты не хочешь меня. Я надеялся вопреки всему, но я не такой дурак, чтобы не понимать, когда меня на самом деле не хотят. Ты создашь себе большие проблемы, если будешь продолжать в том же духе. Это перебор.

Хватка Хью отдавалась болью в ее руках. У нее возникло ощущение, что если она не ответит, если не возьмет контроль над ситуацией, то эти руки сожмутся на ее горле.

- Если бы я знала, куда я нас веду, - ответила она спокойно, - То я бы тебе сказала, но я иду по наитию и тебе следовало бы радоваться тому, что ты можешь идти вслед за мной. Но мне все же не кажется, что я веду тебя в тупик, Хью.

- Так куда ты меня ведешь?

- Назад к истоку всех вещей, я думаю. Назад к природной силе стихий.

- И когда мы туда дойдем, Мона?

- Этого я не знаю; но Природа не врет и мы должны доверять ей. Мне кажется, мы во всем разберемся, когда дойдем до основания. Мы должны хотя бы попытаться.

- Конечно же я попытаюсь. Столько раз, сколько захочешь. Но что на счет тебя? Я надеюсь, ты делаешь это с открытыми глазами?

- Да, я знаю, что я делаю.

- Ну, надеюсь, что это правда. Если ты не знаешь, случится кошмарная катастрофа.

Пока он говорил, Мона ощутила зарождение холодного ужаса в солнечном сплетении, предвещавшего явление божества. Она схватила за запястья Хью, который все еще держал ее за плечи, и так они стояли, ожидая и прислушиваясь. Поднявшийся ветер зашелестел в зарослях лавров, покрывавших часовню, а Луна, опускаясь к горизонту, коснулась высокого фронтона. Потрепанные непогодой остатки креста, лишившегося своей перекладины, пронзали яркий лунный диск и отбрасывали на него свою языческую тень. Они продолжали ждать; ветер стал свежее; луна медленно опустилась за крышу и исчезла из вида.

Джелкс услышал, как Хью тихо спросил:

- Чем все это закончится, Мона?

И Мона ответила:

- Я не знаю. Мы просто должны доверять силе и следовать за ней.

- Хорошо. Веди. Я пойду за тобой. Я пойду за тобой куда угодно, Мона, ты же знаешь. Единственное, на что я надеюсь, так это на то, что в конечном итоге мы не расстанемся навсегда.

Джелкс понял, что они совершенно забыли о том, что они были здесь не одни. Ему бы очень хотелось увидеть лицо Хью в этот момент, но оно все еще было спрятано глубоко под капюшоном и источник света находился позади него.

Когда Луна скрылась за деревьями, стало темно и тени стали мрачнее.

Теперь Джелкс с трудом мог различать эти две фигуры в темноте. Платье Моны, серое и делающее ее похожей на призрака, слабо светилось в тусклом, рассеянном свете заходящей Луны. Хью в его черном одеянии был неразличим совсем, за исключением бледного пятна его лица в складках капюшона. Только лишь его руки, все еще лежавшие на плечах Моны, казались белыми и были отчетливо видны. Джелкс ожидал в любую секунду увидеть, как напряженное спокойствие двух едва различимых фигур перерастает в непримиримую борьбу, когда сила, призванная из глубин человеческой природы, вырвется на свободу и начнет управлять ситуацией, и он сомневался, что его собственной силы хватит на то, чтобы защитить Мону. Не стоило ли ему лучше вмешаться, пока не грянул шторм? Он открыл было рот, но не смог издать ни звука. Попытался сделать шаг вперед, но понял, что не способен пошевелиться. Вся картина превратилась в кошмарный сон. Мона и Хью были единственными реальными существами; но все, что было вокруг них, перестало быть настоящим; другое измерение открылось здесь.

Джелксу показалось, что тени, сновавшие повсюду вокруг него, были настолько же живыми, как и стоявшие в их окружении Хью и Мона, игравшие со странными силами, вызванными ими к жизни. Он словно бы оказался в кинотеатре, в котором не было экрана и фильмы витали вокруг него и пересекались друг с другом. Может быть, они вновь пробудили магию, сотворенную Амброзиусом? Он, должно быть, проводил свои ритуалы прямо здесь, в часовне, а вещи, созданные с помощью ритуальной магии, надолго остаются в памяти Природы.

Конечно же, это была старая магия, думал Джелкс, чарующая и пугающая одновременно; это было то, чего и хотел Амброзиус! Там был вовсе не Хью, там был Амброзиус, и он сейчас стоял, положив свои руки на Мону. Ну а что ощущала Мона? Джелкс не знал, ибо там была и не Мона тоже. Это создание не было человеком, но было чем-то бесплотным, что было создано Амброзиусом при помощи его магии.

То, что витало вокруг них и над ними, было скоплением элементальных сил; силы воздуха и духи элемента огня; духи воды и хранители сокровищ, спрятанных в жилах земли, и все те странные фамильяры, которые прислуживали средневековым магам. А в центре этого всего стоял Амброзиус, держа в руках то, что он создал — образ женщины, порожденной его собственными желаниями; и рядом с ними витали образы его фамильяров, хранящих круг от постороннего вмешательства.

Джелкс почувствовал, что волосы на его шее встали дыбом, как у собаки. Он отчаянно пытался сотворить крестное знамение и изгнать это всё, но он был связан магией этого круга и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а мог лишь смотреть полными ужаса глазами на то, что происходило прямо перед ним — на монаха-вероотступника, ласкающего образ женщины, который он создал с помощью запрещенных искусств.

Потом видение начало понемногу рассеиваться; вокруг вновь начали появляться здания и звезды. Хью отстранился от Моны. Никто не заговорил. Хью выглядел слегка шокированным. Мона казалась парализованной. Джелкс чувствовал себя так, как если бы отходил от анестезии. Он подозревал, что Мона всё еще находилась в объятиях Хью.

Хью неуверенно поднял руки и откинул с лица капюшон; Мона испустила глубокий судорожный вздох и ее тело, бывшее до этого напряженным, наконец расслабилось. Джелкс призвал на помощь всю свою силу воли и освободился от чар. Он подошел к ним, взял их за плечи и развернул лицом к себе.

- Пойдемте, - сказал он, - Мы идем в дом. Достаточно с нас всего этого.

Они шли рядом с ним, не произнося ни слова; его руки, лежавшие на их плечах, направляли их в нужную сторону, как если бы они были лунатиками.

Вернувшись в душную гостиную, Джелкс повесил лампу как можно выше и бросил в огонь охапку дров. Хью удивленно уставился на огонь и протер глаза; затем он нырнул в складки своего одеяния, достал носовой платок из кармана своих брюк и протер лицо, которое было настолько мокрым от пота, как будто он окунулся в таз с водой. Он оглянулся, увидев Мону, которая смотрела на него ничего не выражавшим взглядом. Она умела контролировать себя лучше, чем любой из этих мужчин, и казалась ядром спокойствия в центре циклона.

Хью медленно стянул с себя свое одеяние, свернул его и бросил в угол дивана. Потом он протер шею.

- Боже, - сказал он, - Есть у нас что-нибудь в шкафчике? - и неуверенно двинулся к буфету.

- Нет, там ничего нет, - отрезал Джелкс, - А даже если бы и было, я бы не позволил тебе к этому притронуться. Мона сделает нам чай.

Мона, благодарная возможности сбежать, удалилась в направлении кухни. Джелкс повернулся к Хью.

- Ну, и что это было? - спросил он настойчиво.

- Бог его знает, Ти Джей. Я без понятия. Все было как во сне. Я надеюсь только, что не слишком расстроил этим Мону.

- Она сама просила об этом. Придется ей с этим смириться.

- Придется, конечно, Ти Джей. Я не собирался позволять всему этому заходить настолько далеко. Это то, чего я всегда боялся. Этого не должно случиться снова, Джелкс, ведь это не честно по отношению к нам обоим.

Вошла Мона с уставленным посудой подносом. Она не смотрела на них и они не смотрели на нее.

- Как теперь быть? - спросил Хью, когда она снова вышла.

- Я поговорю с ней, - сказал Джелкс.

- Надеюсь, что поговоришь, - ответил Хью, - Кто-то определенно должен это сделать. Я не думаю, что она понимала, что делает.

Мона вошла снова, держа в руках большую коричневую фаянсовую чашку. Она остановилась в дверях и стояла, глядя на них. В зеленом платье, которое все еще было на ней, и с лентой в волосах она выглядела, как недавно выразился Хью, так, как будто бы сошла с греческой вазы. Джелкс посмотрел на Хью. Он зачарованно уставился на нее, забыв обо всем остальном. Он перевел взгляд на Мону. Она стояла в дверях, глядя на Хью, который полулежал в глубоком кресле. Ее лицо было спокойным. Глаза ее были неподвижны, но обычно сжатый рот был расслаблен, а губы ее были полными и красными, и во впадинке на шее заметно бился пульс. Джелкс пришел к выводу, что Мона прекрасно знала, что она делает, и что не было никакой необходимости в том, чтобы говорить с ней об этом.

Они поужинали в молчании, не считая редких фраз, обусловленных этикетом. Джелкс и Мона пили свой извечный чай, а Хью, хоть и воздержался от серьезной выпивки из уважения к Джелксу, все же открыл бутылку пива, чувствуя, что это было ему необходимо. В конце концов, хмель — аналог винограда, а Пану тоже делались возлияния. Джелкс, наблюдая за своими товарищами краем глаза, заметил, что Мона, подняв глаза, обнаружила на себе взгляд Хью Пастона и поспешно опустила голову снова, чтобы до самого конца ужина больше ни разу не посмотреть в его сторону.

Они закончили трапезу и сразу же разошлись по своим комнатам. Джелкс гадал, нужно ли ему патрулировать коридоры, но решил, что будет лучше позволить событиям развиваться своим чередом и, вздохнув, натянул пижаму через голову. Будь, что будет. Dei et diaboli volunti*.

*По воле бога и дьявола (латынь)

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 18 19 20 212223 Следующая ⇒