ЛЮДМИЛА ФЛАМ 3 страница

В случае Вики и близких ей людей мы точно знаем, что они вышли из среды непримиримо относившейся к коммунистичскому строю, но патриотически настроенной по отношению к России. Когда войска Гитлера стали одерживать над красной армией одну победу за другой, это только усугубило их решимость продолжать свое опасное дело, теперь уже не только за Францию, но и за свой русский народ.

Каждую субботу в доме номер 72 на авеню Виктора Гюго, продолжая довоенную традицию, при неизменном участии Вики, у мадам Артюис устраивался бридж. Но в отличие от довоенного времени, вместо карточной игры завсегдатаи этого «светского занятия», то есть все руководство О. С. М., обсуждали свои дела и стратегию, не навлекая на себя подозрения соседей или соглядатаев. Такая предосторожность была отнюдь не излишней, так как репрессии со стороны оккупантов по отношению к сопротивленцам не заставили себя ждать.

Первые удары пришлись на членов компартии. Хотя компартия как таковая до лета 41-го года не вступала в борьбу, первой жертвой расправы был молодой коммунист Пьер Рош. Как и ряд других коммунистов, он стал на путь сопротивления вопреки партийной директиве, в личном порядке, и был расстрелян 7 сентября 1940 года. После того как Гитлер, расторгнув пакт Молотова-Риббентропа, напал на Советский Союз, французская компартия резко изменила свою политику, активно включившись в борьбу, и за первые шесть месяцев ее участия было расстреляно несколько сот коммунистов. Среди них были руководители компартии, арестованные еще ранее, в дни Третьей французской республики, после того как партия была исключена из парламента за свою антивоенную позицию. Германские оккупационные власти, несмотря на пакт, заключенный между Сталиными и Гитлером, продолжали держать их в тюрьме в качестве заложников. Когда нужно, их расстреливали в отместку за акты терроризма, направленные против немецких вооруженных сил. (За одного немецкого солдата полагалось расстрелять от 20 до 80 французов. )

После того как пакт был расторгнут и компартия стала оказывать активное сопротивление немцам, были предприняты попытки установить сотрудничество ее с О. С. М. Состоялось несколько встреч, но затем руководство О. С. М. от этой идеи отказалось; основное направление Национального Фронта Освобождения, нацеленное на акты террора и саботажа, не совпадало с политикой дальнего прицела О. С. М., не видевшей особого смысла в том, чтобы провоцировать оккупационные власти на массовые ответные репрессии. От этого также предостерегал из Лондона де Голль, призывая сопротивленцев беречь свои силы до момента, когда можно будет вступить в решающую фазу борьбы.

Но не только коммунисты были первыми жертвами гестапо. Деятельность подпольной группы Музея Человека была слишком открытой, чтобы не привлечь к себе особого внимания гестапо. Сперва Вильде, Левицкий и их товарищи участвовали в распространении листовки, составленной журналистом Жаном Тексье. В ней содержалось «33 совета оккупированным» о том, как себя вести по отношению к оккупантам, не роняя своего достоинства. Листовки расклеивались в телефонных будках, в разных общественных местах, на афишных столбах. В отличие от помпезных прогерманских плакатов, «советы» были написаны доходчивым языком и не без юмора. В одном из них населению предлагалось, вместо того, чтобы смотреть на немецкие военные парады, бросить прощальный взгляд на витрины пустеющих магазинов, покуда оккупанты не успели всего из них вывезти.

Другой акцией группы Вильде было размножение и распространение по Парижу открытого письма в адрес маршала Петена, изобличавшего его в предательстве. Они вкладывали это письмо в почтовые ящики, раскладывали в магазинах, рассылали по почте. Наконец, их самой вызывающей акцией было издание подпольной газеты «Резистанс» от имени «Национального комитета общественного спасения», чье фиктивное существование, как они надеялись, воодушевит парижан на более активную борьбу с оккупантами. Автором передовой статьи первого номера был Вильде. Она содержала пламенный призыв: «Сопротивляйтесь!.. Это крик всех непокорившихся, всех стремящихся исполнить свой долг». Мало того, что парижане могли прочесть призыв в подпольной газете; выдержки из статьи Вильде несколько раз передавались из Лондона в радиопрограммах «Свободной Франции», и его призыв разнесся по всей стране. Неудивительно, что гестапо приложило все старания к тому, чтобы как можно скорее выявить эту непокорную группу. Помимо пропаганды, она также занималась разведкой и переправкой за границу бегущих из плена военных в места, где формировались части французской освободительной армии.

Вскоре после выхода четвертого номера «Резистанс» в январе сорок первого года был арестован за распространение газеты парижский адвокат Леон Нордман. Тогда, по настоянию друзей, Вильде покинул Париж и пробрался в Марсель, но узнав, что арестован другой основатель газеты, Анатолий Левицкий, а с ним несколько их коллег, вернулся в Париж, с тем чтобы принять на себя всю вину и добиться освобождения других. Старания Вильде оказались безуспешными. Он был арестован 15 марта. Следствие длилось 10 месяцев, которые Вильде и Левицкий провели в одиночном заключении в тюрьме Фрэн под Парижем. Там Вильде записал в своем дневнике, что никогда не был так «духовно богат и свободен».

Из 18 человек, судимых по делу Музея Человека, семеро были приговорены военным трибуналом к смертной казни, в том числе Левицкий и Вильде. Остальные были заключены в концлагеря. Примечательно, что нашлись видные представители французской интеллигенции, обратившиеся к немецким властям с призывами о смягчении приговора. Их призыв, однако, действия не возымел. 23 февраля 1942 года у стены Форта Мон-Валериан приговор был приведен в исполнение. В день расстрела Левицкий написал родным: «Я не ожидал столь быстрой развязки, но я уже давно готов».

Что касается О. С. М., то первое время гестапо, не подозревая о существовании этой организации, оставляло ее членов в покое. Но продолжалось это недолго. В марте сорок первого года был арестован сын человека, тесно сотрудничавшего с полковником Туни. Отец бросился к немецким властям вызволять сына, ничего не добился, был сам задержан, а потом, явно взятый на мушку, отпущен. Это был как бы предупредительный звонок. В августе последовал первый настоящий удар: по доносу были арестованы Марсо и Лепуатевен, а спрятанное ими оружие обнаружено и изъято. За этим следуют другие аресты; Блок-Маскар и Артюис на время покидают Париж. Ролану Фаржону, которому удалось заручиться нужными бумагами, позволявшими ему свободно разьезжать между зонами, Артюис поручает поддерживать налаженные им связи. Вики остается в Париже, держа в своих руках все нити разросшейся организации. Еще один удар — и схвачен архитектор Сушер. Потом наступило некоторое затишье, и Артюис 16-го декабря возвращается в Париж. Из благоразумия, Блок-Маскар и Артюис останавливаются не у себя, но на следующий день устраивается встреча всего руководства О. С. М., включая Артюиса, Блок-Маскара, Туни и Фаржона, и где же? ... в кафе на Елисейских Полях! 20-го Артюис отдает нужные распоряжения и идет ночевать к Лефоришону. В эту ночь немецкая полиция устраивает у Лефоришонов обыск. Мадам Лефоришон старается наделать в квартире как можно больше шума, чтобы разбудить Артюиса, но Артюис не просыпается; его хватают прямо из постели. Вместе с ним уводят и Лефоришона. На допросах в тюрьме Фрэн, куда оба были помешены, Лефоришон упорно настаивает на том, что ему ничего не известно о деятельности Артюиса, и его в конце концов освобождают за отсутствием улик. А дальнейшая судьба Жака Артюиса складывается трагично; основатель Гражданской и Военной Организации из тюрьмы Фрэн попадает в немецкий лагерь в Хинтцерте и там в сорок третьем году умирает.

За неделю до ареста Артюиса, 11 декабря 1941 года, спустя четыре дня после нанесенного Японией сокрушающего удара с воздуха по американскому тихоокеанскому флоту в Перл-Харбор, Гитлер объявил войну Соединенным Штатам. То обстоятельство, что теперь германским силам будут противостоять не только русские и англичане, но также и американцы, придало подавленным потерей своего начальника членам О. С. М. решимость продолжать начатое им дело.

Организацию теперь возглавляет полковник Туни, а заведующей его секретариатом становится Вики, которая знает все главные каналы О. С. М. На квартиру своего начальника в одном из лучших кварталов центра Парижа — улица генерала Ланглуа, 5, где рядом уже расположился гестаповский генералитет, Вики прибегает с кошелкой в руках, из которой торчит зелень морковки, а под ней — очередные тайные донесения. С помощью Ивонн Артюис она смогла восстановить перерезанные арестами связи, и организация не только не сократилась, но наоборот, в последующие месяцы, стараниями Туни, Фаржона и нескольких ближайших их сотрудников, еще больше разрослась, а ее разведывательная деятельность стала играть существенную роль в дальнейшем ходе военных действий Второй мировой войны.

Если выйти на станции метро Сен-Жермэн-де-Прэ и пройти три квартала по рю де-Ренн, то с левой стороны будет отходить рю Кассетт. В небольшом четырехэтажном угловом доме номер 1, который стоит по сию пору каким был тогда, Вики сняла для своей подпольной деятельности небольшую квартиру. (Поразительно, с какой легкостью сопротивленцам удавалась получать квартиры в оккупированном Париже! ) На первом этаже помещалась типография апелляционного суда, куда постоянно приходили люди, благодаря чему посетители Вики, проходившие через парадную, чтобы подняться к ней на лифте, не обращали на себя постороннего внимания. Квартира на втором этаже, окна которой тоже выходили во двор, была не занята, обстоятельство, которым она не преминула воспользоваться: на тонкой бечевке она спускала из своего окна секретные донесения и прятала их на случай обыска в наружном яшике-кладовке, у кухонного окна нижней квартиры. Был у нее тайник и на самой лестничной площадке, где она прятала для посвященных ключ от своей квартиры. Кому нужно, были даны указания, чтобы, войдя в квартиру, повернуть налево — там дверь в туалет, за ней аптечка, в аптечке пудреница, туда и прятать для Вики записки. Сама квартира имела несколько безличный, но все же жилой вид. На камине и столиках расставлены были фотографии дореволюционных дам в нарядных туалетах и мехах, в сногсшибательных шляпах и мужчин в мундирах царского времени... Хозяйство Вики ведет несложное, так как Ника в это время находится не в Париже, а при выполнении собственного секретного задания, на атлантическом побережье Франции.

После вторжения немецких войск на территорию Советского Союза тысячи захваченных немцами советских пленных были переброшены на запад для использования их в качестве даровой рабочей силы по сооружению так называемого «Атлантического вала» — сложной системы германских укреплений вдоль всего западного побережья Франции для предотвращения высадки союзных сил. Николай Оболенский, свободно владевший не только русским, французским, но и немецким языком, по поручению Туни поступил переводчиком в немецкую организацию ТОДТ, руководившую строительством вала. Его откомандировали в Жерсей, где пленных содержали в ужасающих условиях, выжимая из них последние силы на земляных работах.

Оболенский впоследствии рассказывал Муравьевым, что помимо пленных, на сооружении Атлантического вала работали и вывезенные насильно из Украины мальчики и девочки от 15-ти до 17-ти лет. Кормили их плохо, работали они тяжело и ребята мерли как мухи. Если кто отваживался воровать на полях картошку, того безжалостно расстреливали. Вместе с Никой там работал другой русский эмигрант, Григорий Чертков. Возмутившись положением украинцев, он написал воззвание ко всем русским эмигрантам, не утратившим чувство милосердия, чтобы они собирали для них вещи и продовольствие. Воззвание было прочитано с амвона в Александро-Невском храме, а читавший его священник добавил: «Пусть каждая семья возьмет себе крестника и примет заботу о нем». По списку имен присланных Чертковым, Муравьевы выбрали себе сперва одного подопечного, который вскоре умер от туберкулеза, а потом другого, Лёню Понсанко. Поначалу посылки до него доходили, и он отвечал очень милыми и неграмотными письмами. Узнав, что он, возможно, получит отпуск, Муравьевы выслали ему денег на дорогу, чтобы он мог их навестить. Деньги быстро вернулись, а потом вернулось и письмо с припиской, что адресат не найден. «Что случилось с нашим бедным Лёней, мы так никогда и не узнали. Вернее всего, он погиб в одну из английских бомбардировок».

Возможен и другой вариант: по рассказам Оболенского, когда при сооружении укреплений в скалистых утесах производились взрывы динамита, подневольных рабочих об этом даже не предупреждали, «бедняги погибали изувеченными». Прикомандированный к нарядам рабочих, Оболенский переводил распоряжения немецкого начальства, а от пленных получал подробную информацию об объектах, на которых те работали. Собранные им сведения поступали в Париж, оттуда — в штаб «Свободной Франции» генерала де Голля.

На сооружение Атлантического вала, естественно, было обращено особое внимание союзной разведки и французского Сопротивления. Большая удача выпала на долю О. С. М., когда один из ее членов выкрал подробный трехметровый план всей системы строящихся укреплений, с обозначенными на нем огневыми точками, включая их сектор обстрела, германскими коммуникационными пунктами, арсеналами и продовольственными складами.

В общих чертах это произошло следующим образом. По поручению полковника Туни была установлена связь с маляром по фамилии Дюшез, который ремонтировал помещения организации ТОДТ. На какое-то время он остался один в комнате, где находилась копия этого плана. Недолго думая, Дюшез схватил чертеж, свернул его и запрятал в трубу камина. Хватившись пропажи, немцы, разумеется, все перерыли и обыскали Дюшеза, но в трубу залезть не додумались. Прошло еще некоторое время, тревога улеглась, Дюшез продолжал ремонт. Казалось бы, немцам следовало доложить о пропаже начальству, но страх перед гестапо был превыше военного долга, и они молчали. Когда же Дюшез закончил ремонт, он преспокойно вынес план вместе с пустыми ведрами, щетками и обрезками обоев. В дальнейшем чертеж был доставлен полковнику Туни. Тот, в свою очередь, передал его агенту де Голля полковнику Реми, посланному в оккупированную зону для координирования работы отдельных групп Сопротивления. Реми в это время должен был тайным морским путем возвращаться в Англию, чтобы отчитаться в деятельности подпольных организаций и установленных им контактах. Он даже не подозревал, какую огромную ценность представлял собой переданный ему в последний момент сверток: благодаря этой акции генеральный штаб союзных войск имел перед собой детальный план Атлантического вала за два года до высадки в Нормандии!

Донесения Николая Оболенского о ходе работ по сооружению Атлантического вала шли в Лондон таким же путем — через Туни и полковника Реми, настощее имя которого было Жильбер Рено.

Говоря о Реми, можно себе представить, какое действие возымело на О. С. М. появление в оккупированном Париже человека «оттуда», прямо от де Голля, с инструкциями обеспечить связь Лондона с сопротивленческими организациями, из коих де Голль в своих воспоминаниях в первую очередь называет Гражданскую и Военную Организацию, то есть О. С. М. Встреча с главой О. С. М., полковником Туни, состоялась в апреле 42-го года. За этим последовало несколько других встреч, и перед отбытием в Англию в июле месяце, выполняя инструкции де Голля, Реми передал Туни денежные средства, необходимые для расширения разветвленной деятельности О. С. М. — разведывательной, политической и военной. А когда три месяца спустя Реми вернулся во Францию, он достоверился в том, что оставленные им средства были использованы, как это и было предусмотрено, главным образом на интенсивную вербовку людей в секретную армию и создание в рамках О. С. М. отдельной разведывательной сети. Эта сеть получила название «Сентюри»; одним из ее активных участников и был Николай Оболенский.

Примерно в это же время к организации примкнул еще один человек с интересной судьбой — Мигель Пасто, в прошлом директор франко-эфиопской железной дороги. Это он организовал эвакуацию поездом всей императорской семьи из Аддис-Абебы в Джибути, когда Италия напала на Эфиопию, а назад привез вагоны сгущенного молока и другого питания для голодающих детей столицы. Последующие несколько лет он был в тесном контакте с лидерами эфиопского сопротивления, действовавшими против фашистского режима Муссолини. Благодаря своим связям с тогда еше не оккупированной Францией, он мог оказывать им всяческую помошь, покуда в начале 40-го года, после двух неудавшихся покушений на его жизнь, организованных итальянской тайной полицией, Пасто не был под стражей выслан из Эфиопии. Таким образом, он вернулся в Париж как раз незадолго до начала оккупации, и в его лице О. С. М. приобрела человека, имевшего ценный опыт подпольной деятельности. Полковник Туни сразу же воспользовался этим и сделал Пасто начальником своего штаба. Это означало, что и он самым тесным образом сотрудничал с генеральным секретарем О. С. М. Вики Оболенской, «человеком живого ума, феноменальной памяти и абсолютной преданности делу», как ее характеризует автор истории Гражданской и Военной Организации Артюр Кальметт. Характеристику эту полностью разделял и Пасто. Было у нее еще одно качество, возможно выработавшееся за годы беженства и от эмигрантской нужды, — находчивость и умение приспособляться к самым трудным обстоятельствам. Как-то в метро она попала в одну из облав, которые часто проводились в Париже. У нее был чемодан, а в чемодане секретные донесения. Французский жандарм остановил ее, проверил удостоверение личности и поинтересовался, что у нее в чемодане. «Небольшая бомба, месье», — ответила Вики, одарив его обворожительной улыбкой. Рассмеявшись, жандарм пропустил ее, так и не открыв чемодана...

В Париже было несколько адресов, куда доставлялись донесения из Бретани, Арденнов, Нормандии, всей оккупированной зоны севера Франции... Одним из важных пунктов сбора донесений, куда часто приходилось наведываться Вики, было здание французского военного министерства, находившееся недалеко от ее квартиры на левом берегу Сены. Здание это, заваленное коробками со всевозможными архивами, не было занято немцами, и, что было собенно важно для конспиративной деятельности, мело два выхода — на рю Сен-Доминик и на бульвар Сен-Жермэн. Там же, по счастью, была и квартира одного из членов организации, в обязанности которого входило каждую среду встречать курьера из Нормандии. Кроме того, этот человек имел регулярные встречи с одним высокопоставленным чиновником французского железнодорожного управления, имевшим доступ к немецкому графику поездов. Поступаемая информация пряталась среди ящиков архивных материалов. По несколько раз в неделю Вики, Софка или одна из Викиных помощниц заходили в министерство, извлекали донесения и относили на рю-Кассетт. Вики отсеивала то, что не представляло собой особого интереса, остальное же сверяла, редактировала, давала перепечатать или печатала сама. Затем отобранные ею тайные донесения, схемы немецких военных объектов, места приземления союзных парашютистов, сброса радиоаппаратуры, оружия, денег и всяческих припасов, предназначенных для сопротивленцев, и прочая информация — все это шло по дальнейшим каналам в Лондон. Горячая информация шла по радио, менее актуальная — посылалась с курьером в Бретань и оттуда водным путем в Англию.

Со вступлением в войну Соединенных Штатов и по мере распространения слухов о готовящейся высадке союзных войск французы делались все более патриотически и воинственно настроенными. Этому способствовало поведение самих оккупантов, ожесточивших против себя население, но немалую роль играли и радиопередачи Би-би-си. Би-би-си информировало оккупированное население о том, что происходит в их собственной стране, о ходе военных действий, о партизанских актах саботажа. Кроме того, оно предоставляло время для ежедневных передач, подготовлявшихся в штабе де Голля, и регулярно передавало шифрованные инструкции сопротивленцам, оповещало их о прибытии очередных самолета или подлодки и давало указания о проведении конкретных акций сопротивления. Шифрованные фразы, повторяемые по нескольку раз, звучали примерно так: «Марианна не любит устриц» или «у моей жены острый глаз».

В какой-то момент, вероятно это было летом 43-го года, после ареста одного из членов О. С. М., Вики нужно было на время сакрыться из Парижа и она сняла домик в деревне, недалеко от городка Верней, куда привезла «дышать свежим воздухом» мать и тетю, а также пригласила пожить у нее и Муравьевых, которые и не подозревали об истинной причине Викиного там пребывания. Раз как-то, — вспоминает Мария — Вики пришла ко мне и попросила отвезти в Верней, как она сказала, кандидатскую работу одной из ее подруг, которую она якобы проверяла:

«Она будет тебя ждать на церковной площади на скамеечке. Я сказала, что не я привезу работу, а ты на моем велосипеде. Описав тебя, сказала, что ты будешь в красном шарфе на голове, вроде чалмы. Так что ты повяжи на голову свой шарф». И дала мне увесистый конверт. Был мне сказан и час, когда я должна там появиться. Всё прошло как по маслу — на скамейке действительно сидела девушка мне незнакомая. Очень была рада меня видеть. Я ей дала конверт и, пожелав успеха, уехала.

Только потом, в 43-м году, после ареста Вики и Софки, Мария Муравьева поняла, каково могло быть содержимое пакета. Вероятно, к этому же периоду следует отнести пущенный по Парижу из конспиративных соображений ложный слух о том, что Николай и Вики якобы разъехались. В случае ареста одного это могло оградить другого.

К 43-му году французские организации Сопротивления были уже реальной силой, на которую мог рассчитывать генеральный штаб объединенных союзных сил. И если учесть, что к тому времени О. С. М., будучи одной из самых крупных организаций Сопротивления, насчитывала по крайней мере около шестидесяти тысяч членов, а по некоторым данным даже сто тысяч, то работы в центре было выше головы. Вдобавок, полковник Туни стал председателем основанного по распоряжению де Голля Военного координационного совета севера Франции, в который входили руководители всех главных военных организаций французского подполья.

Перегруженный работой Туни во многом полагался на помощь своего адъютанта, Даниэля Галлуа. До войны он был преподавателем латыни, и под этим предлогом приходил на квартиру полковника, якобы для того, чтобы давать частные уроки его сыну. В конце лета 43-го года Туни решил реорганизовать систему связи так, чтобы все донесения Вики поступали к нему через Галлуа. Познакомить их он поручил Фаржону. Эту первую встречу с Вики, о которой он раньше знал только понаслышке, Даниэль Галлуа так описал в своих воспоминаниях:

«Вот лифт, вот нужный этаж, условный звонок, открывается дверь, вот и Вики... Обращаю внимание на темные волосы, светлую кожу, выдающиеся скулы, широкий разрез рта; а затем изгиб губ и складки около глаз в приветственной улыбке... Замечаю, что в глазах ее светится огонек поразительной жизнерадостности; в будущем я видел, как этот огонек мог излучать и ненависть, и насмешку, и тревогу, но никогда не угасал, оставаясь верным ей, как и сама душа ее.

Заходим в прихожую. За дверьми, ведущими должно быть, в гостиную, раздаются какие-то звуки. “Кто там? ” — “Не беспокойтесь, это Софка”. Я рад случаю познакомиться с Софкой; она тесно сотрудничает с Вики и рано или поздно мне непременно нужно будет соприкасаться по делу и с ней. Входим в гостиную. Нам навстречу встает молодая женщина в шляпе, как будто в гостях. У нее темные глаза, обведенные черным, под Павлову. “Дюфор” (псевдоним Фаржона), обменявшись приветствиями, меня представляет как Пьера Ламбера. Объясняет, в чем состоит мое задание. Но сможем ли мы теперь друг друга при встрече узнать? “Посмотрите друг на друга как следует”. Вслед за этим разыгрывается комическая, но для тех лет не столь необычная сцена: “Дюфор” отходит; мы втроем остаемся. Обе женщины меня внимательно оглядывают, а я их: лоб, брови, нос, цвет глаз, форму ушей (пожалуйста, повернитесь в профиль), походку (а ну-ка пройдитесь, сядьте)... Ну, думаю, с нас хватит... Каждый из нас троих знает, что отныне его судьба в большей или меньшей степени, но уже бесповоротно, будет связана с двумя другими. Затем “Дюфор” и Софка уходят. Мы договариваемся о времени и месте наших регулярных встреч, а также об условных звонках по телефону и сигналах тревоги, для особых случаев. На улице и в присутствии других я буду звать ее Катрин.

Остается попрощаться и уйти. Замечаю пепельницу.

— Вы курите?

— Да, когда есть что.

Вынимаю из кармана пачку папирос, которые по карточкам выдают мужчинам, но в которых отказано женщинам.

— Можно вам предложить закурить “Голуаз”?

— Ну что вы... Спасибо... Подношу зажигалку.

— До свидания.

— До свидания».

В дальнейшем у них было по две встречи в неделю, в экстренных случаях чаще. Свидания друг другу назначали в парках, скверах, на улице... Подолгу рассматривали вместе витрины, обсуждая текущие дела, или листали книги у лотков букинистов, торговавших, как и в мирные времена, на набережной Сены; бродили по затемненным парижским улицам, а с наступлением осенних дождей и холодов укрытием стали служить почта, вокзалы, универмаги и станции метро. Во время этих встреч говорили только о деле; все постороннее могло помешать конспирации. Постоянное присутствие опасности ни на минуту не позволяло ослабить напряженности.

Нацистский террор продолжал усиливаться. Депортация евреев в немецкие лагеря смерти вошла уже в заключительную стадию, усилилась насильственная вербовка молодых французов на работы в Германии.

Учащались с каждым днем аресты и расстрелы среди гражданского населения за участие в Сопротивлении или по подозрению в нем. Регулярно вывешивались немцами сообщения об ответных репрессиях на каждый акт саботажа. Если оккупантам не хватало в тюрьмах заложников, брали новых... Сведения о репрессиях проникали в Лондон таким же путем, как и информация, касающаяся действий Сопротивления, что дало повод Черчиллю в одной из своих речей назвать это «войной неизвестного солдата».

Убедившись в том, что «перемирие» обернулось властью террора, большинство французов оккупантам не симпатизировали. В ноябре 42-го года нацистами была захвачена и южная, так называемая «свободная» зона, что еще больше усилило патриотические настроения. Однако и случаи предательства среди французов были нередки, и из всех коллаборационистов одной из самых одиозных фигур был Руди фон Мерод. Впрочем, на самом деле он не был ни Руди, ни Мерод, ни «фон», а французский подрядчик по имени Фредерик Мартэн. До войны он участвовал в сооружении французской оборонительной «линии Мажино» и имел доступ к ее планам, которые он за деньги передал германской разведке. Это всплыло наружу, и французские власти его судили за шпионаж. Мартэн был приговорен к десяти годам тюремного заключения, но сидел он недолго; «линия Мажино», как известно, не задержала продвижения германских вооруженных сил, и, коль скоро Франция оказалась оккупированной, Мартэн вышел на свободу. Став немецким «дворянином» Руди фон Меродом, он начал оказывать всевозможные услуги гестапо и германской военной разведке — услуги политические, заплечные, чернорыночные и сексуальные. По ночам Макинский мог наблюдать, как этот рослый молодец кутил в «Монте-Кристо», окруженный немецкими чинами и не слишком добродетельными француженками. Жил он на улице генерала Дюбая в особняке, принадлежавшем до войны одному богатому еврею. Там, с помощью нескольких юношей из партии коллаборационистов, Руди вершил крупные спекулятивные дела, пил, развратничал и пытал им же арестованных людей — тех, у кого было что отнять — золото или другое имущество, — и тех, у кого было что выведать. В припадке подогретой спиртным ярости, он прибегал к кулакам и к дубине, а войдя в особый раж, выпускал в стенку заряды из своего пистолета. Бывали случаи, что он оказывался в добром расположении духа и отпускал свою жертву на свободу, а иногда, в промежутке между побоями, поил шампанским, но чаще — отдавал своим подручным приказ «устроить баню», род пытки, когда догола раздев человека, его по многу раз и до потери сознания погружали с головой в ледяную ванну. Вот этого господина гестапо и германская контрразведка натравили на след О. С. М.

В октябре 43-го года Николай Оболенский вернулся из Жерсей, где он оставил после себя несколько организованных среди русских пленных активных групп, связав их с местными французскими организациями Сопротивления. 21-го он обедал в ресторанчике неподалеку от рю Кассетт с Роланом Фаржоном, которому отчитался в своей деятельности. Настроение у Фаржона было приподнятое, несмотря на то, что на севере Франции, где он отвечал за боеготовность членов О. С. М., прошла волна арестов. Этот удар по организации он, однако, не склонен был признавать критическим и говорил Оболенскому, что считает победу над Германией обеспеченной. А через день, 23 октября, сам Фаржон был схвачен гестапо. Причем, попался он случайно, вместе с тремя другими людьми, не имевшими прямого отношения к О. С. М.: гестапо пришло арестовывать генерала Верно, а заодно арестовало и Фаржона, то есть человека, принадлежавшего к той самой группе руководителей Военной и Гражданской Организации, к которой оно уже давно подбиралось.

В лице неутомимого Ролана Фаржона, которому удалось завербовать множество французов в военные части О. С. М., который был доверенным полковника Туни, знал всех главных и многих второстепенных деятелей организации и который по несколь раз в неделю встречался с генеральным секретарем организации, то есть с Вики — гестапо и немецкая военная контрразведка получили в свои руки самую что ни на есть ценную добычу. Узнав об аресте Фаржона, руководство О. С. М. должно было предпринять ряд срочных мер, чтобы ограничить масштабы катастрофы. С этой целью Даниэль Галлуа в тот же вечер встретился с Вики за Дворцом Инвалидов, где они долго ходили по безлюдным улицам, обсуждая план действий. Галлуа вспоминает, что в этот критический момент Вики не изменили ни ясность мысли, ни самообладание:

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒