ЛЮДМИЛА ФЛАМ 2 страница

Жаклин Рише-Сушер познакомилась с Вики задолго до войны. Ей представили высокую 22-летнюю темноволосую, еше немного угловатую, молодую женщину с поразительно живыми глазами. Они подружились, и Жаклин оставила такую характеристику Вики:

«Она все принимала от жизни — и боль, и радость; она каким-то глубоким чутьем угадывала, что ей уготовано судьбой и то, какой ценой за это придется платить. Вики была безупречно честной перед самой собой, никогда не предавалась самообману в отношении своих чувств и поступков... Она слишком любила жизнь, чтобы не искать в ней смысла, и ее нередко преследовала мысль, что вдруг ей не удастся себя проявить. А когда проявила — это и выразилось в ее полном самопожертвовании».

Можно предположить, что именно Жаклин Рише-Сушер познакомила Вики с Жаком Артюисом, секретаршей которого Вики проработала десять лет и с женой которого Ивонн дружба не прекращалась до самых ее последних дней в Париже.

Мы уже знаем, что Вики очень остро переживала германское победное шествие по стране, где она выросла, но ее решение с самого начала включиться в активную борьбу скорее всего созрело под влиянием Артюиса. Знавший ее ветеран вооруженных сил «Свободной Франции» Н. В. Вырубов полагает, что пылкий характер Вики, чувство гордости и личного достоинства не позволили ей отказаться от опасного предложения Артюиса; она должна была откликнуться на этот вызов.

Ко времени возвращения в Париж Кирилла Маки некого Артюис и Сушер уже начали вербовать своих единомышленников среди бывших офицеров. В ядро этой группы скоро вошел полковник Альфред Туни. Он тоже, побывав в Виши, вернулся в Париж глубоко разочарованный поведением своего бывшего кумира, маршала Петена: «Они там говорят о двойной игре (с немцами), не зная, что такое двойная игра. В ней легко запутаться и самим проиграть». Полковник Туни принял на себя ответственность за развитие отдела военной разведки в зарождающейся организации.

Узнав от Вики о желании Макинского примкнуть к их группе, Артюис устроил ему встречу с Туни, от которого Макинский должен был получать задания. До войны Макинский был преподавателем английского языка в католическом институте. Теперь институт был закрыт. В сентябре сорокового года Макинский случайно встретил отца одного бывшего ученика, работавшего метрдотелем в одном из ночных ресторанов Монпарнаса. Ему также принадлежало и временно закрытое кабаре «Монте-Кристо». Узнав, что Макинский без работы, он предложил ему стать управляющим этого заведения, которое вскоре, с разрешения оккупационных властей, должно было вновь начать действовать, причем — рассчитанное на высшие немецкие чины — оставаться открытым всю ночь, несмотря на введенный полицейский час. Макинский стал отшучиваться, что ему, дескать, случалось выпивать бутылку шампанского, но как ее открывать — не научился. Будущего работодателя это не смутило. Он только осведомился, есть ли у Макинского смокинг. «Это, — сказал он, — главное».

По настоянию Сушера и Туни Макинский согласился, и «Монте-Кристо», посещаемое не только немецким генералитетом, но и французскими коллаборационистами, оказалось золотым дном ценнейшей информации.

Группа Артюиса, Сушера, Туни и Вики, постепенно расширяя свою сеть, вначале делала ставку на военных и на будущие военные действия. По инициативе ветерана Первой мировой войны и приятеля Артюиса — фамилия его Лефоришон — налаживается вызволение французских офицеров из лагерей для военнопленных, которых еше не успели отправить в Германию. Так, например, медсестра, получившая разрешение приносить провизию и белье в лагерь Круа-де-Берни, регулярно оставляла там в тайнике гражданскую одежду, предназначенную для бегущих. Группа Лефоришона имела огромное по тем временам преимущество — официальную организацию, служившую ширмой для ее подпольной деятельности. С 1936 года на улице Ложельбаш, 5 в северной части Парижа помешалась контора общественной организаиии «Движение средних классов», а когда началась война, Лефоришон, который был инвалидом Первой мировой воины и поэтому не мог быть отправлен на фронт, устроил там своего рода центр социальных услуг, куда постоянно обращались самые разные просители: за справками, за работой, за продовольствием. Эта деятельность оставалась легальной и во время оккупации, благодаря чему под ее прикрытием можно было, не обращая на себя особого внимания, проносить туда всяческую литературу и приводить людей, в том числе беглых пленных и сопротивленцев.

Объединившись с Лефоришоном и его группой, Артюис создает костяк будущей организации. Штаб ее помещался на улице Виктора Гюго, в квартире Артюиса, где ему, пользуясь словами Лефоришона, во всем помогает «спокойно и без малейшего колебания» его правая рука, Вики Оболенская, «русская княгиня, самая что ни на есть простая в обращении». Большинство заседаний группы проводилось на улице Ложельбаш и только самые верные люди допускались в штаб-квартиру Артюиса; их паролем были буквы Ц-Э-Р, Центр Экономического Развития. Это уже и вовсе фиктивное предприятие, якобы сочувствующее правительству в Виши, официально должно было заниматься разработкой трудовых планов. На самом деле на данном этапе Артюис и его группа поставили перед собой следующие задачи: связь со свободной зоной, изготовление фальшивых удостоверений личности и других документов, вербовка надежных людей, сбор и передача в Англию полезной информации. Кроме того, решено было выпускать подпольный листок «Письма к французам», чтобы возбудить против оккупантов общественное мнение и помешать сотрудничеству с ними. Однако от этого замысла вскоре пришлось отказаться, так как «Письма» могли привлечь к себе слишком большое внимание властей.

Зимой сорокового года происходит объединение с другой значительной группой, сплотившейся вокруг Максима Блок-Маскара, вице-председателя Конфедерации работников умственного труда. Если группа Артюиса ставила перед собой задачи военного характера, то Блок-Маскар внес совершенно новый, и для всего Сопротивления уникальный, момент: хотя освобождение Франции от немецкой оккупации было делом будущего, он уже размышлял о ее послевоенном политическом строе. При поддержке Артюиса, который, впрочем, разделял далеко не все идеи Блок-Маскара, удалось преодолеть оппозицию тех, кто считал это занятие преждевременным, и начать выпускать чисто теоретические подпольные труды, посвященные будущему политическому и социальному строю Франции. В этих так называемых Тетрадях (Cahiers) печатались статьи по вопросам культуры, образования, социального обеспечения и прочих аспектов государственного устройства, вплоть до проекта новой конституции. Всего за время оккупации удалось выпустить четыре номера Тетрадей, содержавших каждая от двухсот до трехсот страниц. Многое из того, что было разработано по инициативе этой группы, впоследствии легло в основу послевоенного режима правительства де Голля.

Эти два направления — военное и гражданское — и дали название организации — Organisation Civile et Militaire, а сокращенно — О. С. М. Согласно одной версии, название это родилось случайно: вскоре после слияния групп Артюиса и Блок-Маскара была предпринята попытка наладить связь с Лондоном через посла Соединенных Штатов (США тогда еше были нейтральны) адмирала Лихи. Была составлена телеграмма, под которой следовало поставить обозначающую организацию подпись. Вот и поставили: «Гражданская и Военная Организация». Вскоре она стала одной из самых разветвленных и крупных организаций французского Сопротивления.

III

Если верно предположение о том, что Жаклин Рише-Сушер познакомила Вики с Жаком Артюисом, то это значит, что ей дважды суждено было сыграть в жизни Вики решающую — если не сказать роковую — роль.

По мере того, как сеть О. С. М. расширялась, Жак Артюис почувствовал, что ему за всем не угнаться. Он стал искать себе помощника, который мог бы быть его главным связным, — молодого, неутомимого, надежного и полного энтузиазма. Он обратился к Жаклин Сушер, не подойдет ли для этой роли муж ее кузины, Ролан Фаржон. «Пожалуй, да», — сказала она, и встреча с ним состоялась. Во время трехчасовой беседы Артюис изложил Фаржону свои соображения относительно того, как поставить работу, что предпринять, какие нужны люди. В конце беседы Фаржон дал ему свое согласие. По собственному признанию, Фаржон вошел в Сопротивление с такой же легкостью, с какой вступил бы в спортивный клуб. Для Вики, как и для организации в целом, это имело далеко идущие последствия.

Тридцатилетний лейтенант французской армии, недавно вышедший из немецкого плена, Ролан Фаржон являл собой во всех отношениях фигуру незаурядную, начиная с его блестящей внешности — рослый, прекрасного сложения брюнет с приятным открытым лицом. Принадлежал он к состоятельной семье убежденных французских патриотов, из старой республиканской знати. Отец его был сенатором и владельцем одного из крупных концернов страны — «Беноль и Фаржон». Ролан мечтал о военной карьере, но по настоянию отца вышел из армии и незадолго до войны принял место директора косметической фабрики, одного из филиалов отцовской фирмы. Когда 3 сентября 1939 года Гитлер двинул свои войска на запад, Ролан был готов; надев сшитую на заказ форму драгунского лейтенанта, он в тот же день отправился в свою часть, сгорая нетерпением дать «бошам» отпор. Однако в течение восьми месяцев ничего не происходит, и Ролан отсиживается со своей частью около бельгийской границы. Проявить бесстрашие ему удалось лишь в мае следующего года, когда Германия развернула наступление на Францию, но уже 22 мая Фаржон вместе со своими людьми был взят в плен и отправлен в офицерский лагерь в Германию, где пробыл год. Лагеря, в которых помешались пленные французские офицеры, особенно в первые месяцы войны, были не чета тем, куда начиная с лета сорок первого года попадали советские военнопленные, лишенные защиты Красного Креста, от которой за них отказался Сталин. Внутри лагеря французы пользовались относительной свободой, организовали свои клубы, занятия, курсы немецкого языка. Однако информацию они, естественно, получали одностороннюю, и в результате большинство из них восприняли условия германо-французского перемирия вполне одобрительно и к политике маршала Петена относились сочувственно. Семейству Фаржон удалось вызволить Ролана из лагеря благодаря связям с правительственными кругами в Виши; его имя включили в список лиц, о которых Виши особо ходатайствовало. В Париж он вернулся исполненный пропетеновских настроений. Но успевший к тому времени побывать в столице свободной зоны сенатор Фаржон быстро развеял представления сына о Петене, рассказав ему о том, что там на самом деле творится и как позорно маршал играет с немцами в поддавки. Затем Ролан встречает свою свояченицу Жаклин Рише-Сушер, от которой узнает о существовании активной сопротивленческой группы. Романтика подпольной работы, перспектива возобновить борьбу за свою страну и начать конкретно действовать — все это было так созвучно его натуре... За этим и последовала встреча с Артюисом, после которой он объявил за обеденным столом, при полном одобрении семьи, что вступил в Сопротивление.

Став ближайшим помощником Артюиса, Фаржон тесно сотрудничает с Вики. Теоретически главная задача его состоит в том, чтобы готовить военные кадры организации, но на практике его работа была неотделима от разведки. Сведения, добытые путем личных поездок и контактов в разных частях оккупированной Франции, особенно на севере, где у него было много связей еще до войны, обрабатываются Вики для передачи полковнику Туни, откуда они должны были поступать в Лондон. Это, однако, оказалось чрезвычайно трудным. Сперва была сделана попытка использовать связи с военной разведкой в Виши, в расчете на то, что Петен и некоторые из его окружения втайне сочувствуют О. С. М. как правой организации, стремившейся содействовать моральному и политическому возрождению Франции. Но, как Туни и предвидел, двойная игра в Виши шла преимущественно на пользу Германии, и не было никакой уверенности, что донесения О. С. М. попадут в нужные руки. Более верным был другой путь — через Ла-Манш с помощью рыбаков. Однако передача информации этим способом зависела от погоды, от возможности встретиться в море с английским судном и к тому же занимала много времени.

С самых первых недель оккупации отдельные лица и небольшие группы, впоследствии влившиеся в Сопротивление, занимались тем, что помогали бежать в Швейцарию и Испанию захваченным в плен английским военнослужащим, а также многим евреям, преследование которых в оккупированной части принимало все более неумолимые формы. Андрэ Постель-Виней, вошедший в О. С. М. одним из первых, наладил поэтапную передачу из рук в руки союзных летчиков, сбитых над Францией. Его нить вела к Марселю, откуда канадский агент со странной кличкой «Дорогая» переправлял их в Англию, а заодно с ними и секретные донесения от полковника Туни. На это уходило до двух недель, но, по крайней мере, донесения попадали в нужные руки. Сугубо секретной была передача донесений в Лондон через нейтральную Швейцарию, однако этим путем Туни пользовался в самых редких случаях. Лишь позднее, когда англичане стали сбрасывать с воздуха радиоаппаратуру, был налажен эффективный и быстрый способ связи путем шифрованных передач.

В штабе Артюиса на улице Виктора Гюго работа набирала темпы. Сеть участников О. С. М. росла прямо пропорционально тому, как проводилась в жизнь во Франции политика фюрера: преследование евреев, насильственная вербовка французской молодежи на работы в Германии, исчезновение в том же направлении продуктов питания, введение строгой цензуры и т. д. К 1942 году О. С. М. уже насчитывала во всех департаментах оккупированной части Франции тысячи членов. При этом интересен ее элитарный состав — помимо офицерства и интеллектуалов вроде Блок-Маскара, благодаря широким связям Артюисов, Фаржонов, Сушеров, Лефоришонов и других, в нее вошли многие промышленники, а также, что особенно важно, высокопоставленные чиновники и служащие министерств путей сообщения, почты и телеграфа, сельского хозяйства, труда и даже внутренних дел. Это давало возможность получать сведения о немецких заказах и поставках, о передвижении войск, о поездах, уходящих с евреями и с принудительно отправляемыми на работы в Германию французами. Значительная часть сведений касалась передвижения германских воинских частей, их укреплений и аэродромов, а также их действий в оккупированной зоне: депортации, первые расстрелы сопротивленцев, цензурные ограничения, пропаганда, рационирование продуктов питания. Часть информации, просачивавшаяся с захваченной Германией территории, поступала на Би-би-си. Так осуществлялась обратная связь. Однажды Макинский в своем кабаре «Монте-Кристо» подслушал действительно сенсационную новость. Было шесть часов утра; перед офицером из штаба генерала Штульпнагеля, главнокомандующего вермахта во Франции, стояла батарея пустых бутылок, на коленях у него сидела девица, «и всему этому через восемь дней конец, мы отправляемся в Россию», — жаловался он с пьяных глаз Макинскому. Таким образом, Макинский смог сообщить о предстоящем наступлении германских сил на Советский Союз за неделю до вторжения.

Для англичан и де Голля информация, которая собиралась у полковника Туни, должна была представлять собой исключительную ценность, но этим деятельность О. С. М. не ограничивалась. Готовясь к будушим военным действиям, О. С. М. стала с первых же месяцев собирать и прятать оружие. В начале сорок первого года одному из членов организации, доктору Марсо, удалось обнаружить целый склад оружия и переправить его к своему приятелю, зубному врачу Лепуатевену, жившему в собственном особняке в западном предместье Парижа.

В задачи организации также входило и налаживание связей с другими группами сопротивления, некоторые из которых влились в О. С. М. и вошли в подчинение Артюиса.

Обо всем этом Вики была хорошо осведомлена и как генеральный секретарь О. С. М. постоянно встречалась со связными и представителями подпольных групп; она передавала им задания руководства организации, принимала от них донесения, вела обширную тайную переписку. Никогда ничего не записывая, она держала в уме все адреса, явки, фамилии и клички связных. Она часами перепечатывала поступавшие с мест донесения, сопоставляла сводки, размножала приказы и снимала копии с секретных документов, добытых из оккупационных учреждений, и с планов военных объектов.

Помощницей Вики по сортировке и перепечатыванию сведений была ее русская подруга Софья Носович, которую все почему-то до глубокой старости звали «Софкой». Сама уйдя с головой в подпольную работу, Вики увлекла за собой и ее. Софка была лет на десять старше Вики; в гражданскую войну она, дочь сенатора, была сестрой милосердия в Добровольческой армии генерала Врангеля и под обстрелом подбирала раненых с передовых позиций в самый разгар боевых действий. На фронте она заболела тифом, в результате чего уже тогда пострадал ее слух, которого она впоследствии почти окончательно лишилась от примененных к ней гестаповских методов. Попав эмигранткой во Францию, Софка заболела туберкулезом. Ее лечили в Швейцарии по принципу «встречного огня» введением в организм туберкулина, как потом выяснилось, не имеющего никакого терапевтического действия. Все же Софка поправилась, но вскоре заболела раком, ей отняли грудь. При всем этом, Софка оставалась озорной, веселой и остроумной, что сближало ее с Вики, несмотря на разницу лет. Софкин брак оказался неудачным и коротким, после этого она так и осталась одинокой, хотя поклонников у нее было множество: кто-то из друзей подсчитал, что Софке было сделано чуть ли не двести предложений. Приютившую ее Францию Софка любила не меньше Вики. Когда Вики предложила ей вступить в тайную антинемецкую организацию, она согласилась без всяких колебаний и с огромным рвением приступила к работе, хотя полностью сознавала, чем рискует. Знал на что идет и Николай Оболенский, который тоже вступил в организацию, но всячески ограждаемый женой, на первых порах активной роли не играл.

Всего к началу Второй мировой войны во Франции проживало около 50 тысяч русских эмигрантов, не считая принявших французское гражданство. Из них активное участие в Сопротивлении принимали немногие, но вошедшие в него проявили большое мужество, что было впоследствии отмечено почетными наградами и орденами — в ряде случаев посмертными.

Уже была упомянута Зинаида Шаховская. Она начала борьбу в занятой немцами Бельгии, позже ей удалось соединиться в Лондоне со своим мужем, Святославом Малевским-Малевичем, который был в рядах армии де Голля. В парижском Музее Человека группа научных сотрудников основала Комитет национальной безопасности. Участниками этой маленькой группы были молодые русские ученые-этнографы, Борис Вильде и Анатолий Левицкий. В отличие от правого окружения Вики, эти молодые ученые были убежденными либералами. Немецкая оккупация побудила их предпринять немедленные действия. В подвале музея была типография; в ней они начали печатать листовки, а в декабре 1940 года выпустили Первый номер подпольной газеты, название которой «Резистанс» с их легкой руки перешло на Сопротивление в целом.

Огромный пример мужества явили священник Димитрий Клепинин, настоятель парижской Введенской церкви, монахиня мать Мария (Елизавета Юрьевна Скобцова) и ее сын Юрий. Мать Мария была известна в России до революции как поэтесса Кузьмина-Караваева. Приняв в Париже постриг, она оставалась жить в миру, в доме на улице Лурмель, который она снимала для основанного ею благотворительного общества «Православное дело». Там была устроена домовая церковь, там находилась ее келья, а также столовая и общежитие для нуждающихся русских. Во время оккупации этот дом сделался убежищем для многих гонимых евреев. Помогавший ей в тот период Игорь Александрович Кривошеин писал в своих воспоминаниях:

«Связавшись с еврейскими организациями Сопротивления, вместе со священником Клепининым Елизавета Юрьевна развернула активную деятельность по оказанию помощи преследуемым. Дело было чрезвычайно трудным и опасным. Здесь вопрос шел уже не только о моральной помощи. Нужно было доставать для евреев фальшивые документы, помогать им бежать в южную, еще не оккупированную зону, укрываться в глухих районах страны. Наконец, надо было устраивать детей, родители которых были схвачены на улицах во время облав.

И все это мужественная женщина делала с невероятной энергией и полным бесстрашием. Дом на улице Лурмель превратился в перевалочный пункт. Люди жили во флигеле, в сарае, спали в зале на полу.

Елизавета Юрьевна говорила: “У нас острый квартирный кризис. Удивительно, как нас до сих пор не прихлопнули! ”»

В июле 1942 года, согласно принятому Гитлером плану «окончательного решения еврейского вопроса», из Франции должны были быть вывезены 100 тысяч евреев. 16 июля, по заранее составленным спискам в Париже был намечен арест 28 тысяч евреев, но благодаря тому, что среди служащих французской полиции были люди не сочувствующие этой акции, многих удалось в последний момент предупредить, и они смогли укрыться. Схвачено было на 15 тысяч человек меньше, чем предполагалось. В результате и «квартирный кризис» в доме матери Марии достиг предела. Кроме того, как рассказывает Кривошеин, мать Мария смогла благодаря своей монашеской одежде проникнуть на стадион, где в течение пяти суток под открытым небом, без еды и питья, в ужасающих санитарных условиях содержалась многотысячная партия евреев, взрослых и детей, которых еще не успели отправить в лагеря смерти. Там она провела, не смыкая глаз, двое суток, добиваясь помощи для схваченных людей, и умудрилась спасти двоих маленьких детей, которых спрятала в вынесенных со стадиона мусорных ведрах.

В келье матери Марии был установлен радиоприемник, по которому можно было принимать Москву и Лондон и откуда шли сведения о настоящем положении дел на фронтах. В начале 1943 года мать Мария, о. Димитрий Клепинин и Юрий Скобиов были арестованы. В Компьенском пересыльном лагере ей удалось в последний раз свидеться и проститься с сыном. Он погиб в немецком лагере Бухенвальд. Там же погиб и священник Клепинин. Мать Мария встретила свою смерть в лагере Равенсбрюк; согласно поступившему свидетельству, незадолго до окончания войны, в марте 1945 года она обменялась куртками с обреченной на газовую камеру еврейской женщиной и под ее номером вошла в дверь помещения, откуда живым никто не выходил.

Помогавший матери Марии в спасении евреев Игорь Кривошеин, сын умершего в эмиграции выдающегося российского государственного деятеля Александра Васильевича Кривошеина, был специалистом по электробытовым приборам и благодаря своей работе во французской промышленности получил доступ к данным штаба вермахта во Франции. Сведения эти ему поставлял убежденный противник политики Гитлера, майор вермахта Бланке. По каналам Сопротивления эти сведения шли дальше в Лондон. Так продолжалось до весны 1944 года, когда немецкой военной разведке удалось проследить, откуда именно идет утечка информации. Кривошеин и Бланке были арестованы и подвергнуты жестоким пыткам, но ни тот, ни другой друг друга на допросах не выдал. Бланке был расстрелян, Кривошеин отправлен в Бухенвальд, затем в Дахау К его дальнейшей судьбе еще вернемся.

Из других русских известны также участники Сопротивления Беннигсен, Пьянов, Висковский, Казачкин... Ариадна Скрябина, дочь композитора Скрябина и жена поэта Довида Кнута, примкнула к еврейской организации Сопротивления и погибла в 1944 году. Молодая женщина Дина Верни была близка к французскому скульптору Майолю. Включившись в Сопротивление, она однажды спрятала в его студии целую группу иностранных антифашистов, которых сама же потом провела горными тропами через границу в Испанию. Список этот далеко не полный. Деятельности русских сопротивленцев, если о ней и было известно, сочувствовали далеко не все соотечественники. Впрочем, поначалу настроения в эмигрантской среде не так уж отличались от общефранцузских. Блэйк Эрлик, американский автор книги «Резистанс: Франция 1940-1945 годы», пишет:

«Надо помнить, что все ставшие в сороковом году на путь сопротивления действовали вопреки преобладавшему тогда во Франции общественному мнению; большинство облегченно вздохнуло, что прекратились бои и разрушения. На севере (в оккупированной зоне) считали неблагоразумным провоцировать гнев немцев, а на юге преобладала лояльность по отношению к Маршалу, с его воспетыми в одной из хвалебных од “небесно-голубыми глазами”. Таким образом, число борцов и тех, кто им помогал, было катастрофически мало: через год после поражения, возможно, насчитывалось всего около тысячи сопротивленцев. Это были добровольцы в войне против иностранного нашествия, но из всех войск они были самыми слабыми, самыми уязвимыми, и учитывая все это... самыми доблестными».

Такого же мнения придерживается и Николай Васильевич Вырубов, ветеран Второй мировой войны, сражавшийся добровольцем в рядах армии де Голля, награжденный за доблесть высочайшим французским военным орденом «Крест освобождения» и возведенный президентом Шираком в Орден Почетного Легиона. В 1991 году Вырубов выпустил в Париже небольшой сборник, «В память павших воинов», с перечнем 240 русских бойцов, павших за освобождение Франциии. Вырубов пишет:

Для понимания причин, побуждавших эмигрантов после оккупации Франции в 1940 году вступить в движение Сопротивления или добровольно сражаться в рядах войск генеорала де Голля, следует прежде всего напомнить, что таких добровольцев было очень незначительное количество. Так как само население страны в основном оставалось пассивным, эмигранты не чувствовали необходимости проявлять себя. Кроме того, по соображениям личным или семейным эмигранты часто опасались что-либо предпринимать. К тому же связаться с подпольем было не только опасно, но и крайне трудно.

Вырубов делит войну на три периода: 1939—1940 гг., когда некоторые эмигранты (в том числе младший брат Николая, Александр Оболенский), будучи бесподданными не подлежали мобилизации, тем не менее, пошли во французскую армию добровольцами и сражались с Германией до заключения перемирия… «Ими, — считает Вырубов, — руководило чувство долга по отношению к Франции, общности судьбы с теми людьми, среди которых они жили. »

Второй период — 1940 г. когда правительство в Виши пошло на перемирие с Германией и связанные с этим уступки, и когда де Голль начал создавать за пределами Франции свои освободительные войска, куда некоторые русские, как и сам Вырубов, добровольно вступили из чувства солидарности к принявшей их Франции:

В добровольцы шли самые разные люди. Были военные, были юноши и студенты, были учение, были пожилые скромные люди, женщины и мужчины, холостые и семейные. Каждый из них поступал по личным соображениям и собственной совести, без принуждения, угрозы или нажима. Все они были убеждены, что война не кончится поражением Франции, что победа возможна и за нее надо бороться… Это были люди незаурядные, пылкого характера и твердых убеждений, решительные, свободолюбивые и независимые.

«Им хотелось участвовать в войне, сражаться за свою вторую Родину, с которой они были связаны культурой, и отделяться от эмигрантского ярлыка. Они не чувствовали себя связанными перемирием 1940 года, ими руководило желание внести свой вклад в достижение победы... кажущаяся безнадежность положения, как бы ненужность личного участия, вопреки логике, еще более вдохновляла их».

Что касается самого Вырубова, то у него была еще одна причина вступления в войска генерала де Голля, с которыми он проделал все походы в Африке, Ливии, Тунисе, Италии и Франции: ему как русскому было стыдно перед своими иностранными друзьями за войну в Финляндии, за присоединение Прибалтики и дележ с Гитлером Польши, за позорный договор между Советским Союзом и Германией. Он был удручен тем, что Россия не находится на стороне союзников и хотел смыть этот позор своим личным примером.

Третий, и психологически, вероятно, самый сложный для эмигрантов период, наступил после июня 1941 г., когда Гитлер, расторгнув пакт о дружбе и ненападении, напал на Советский Союз. Часть эмиграции болезненно переживала германское вторжение на территорию их родины; другие увидели в этом шанс спасения России от коммунизма. И получилось, как пишет Вырубов, что «одни боролись за победу на стороне союзников, других искреннее желание избавить страну от коммунизма привело к тяжелому заблуждению — сотрудничеству с немецкими войсками».

Российский историк К. М. Александров в сборнике статей и материалов «Против Сталина» (санкт-Петербург, 2003) приводит такую статистику: общая численность русских эмигрантов, участвоваших в европейском движении сопротивления, составляла в среднем, по его подсчетам, от 300 до 400 человек, а призванных в армии стран-участниц антигитлеровской коалиции не превышало в целом 5 тысяч. «В тоже время, — пишет он, — в вооруженных формированиях, действовавших на стороне Германии и ее союзников, по нашей оценке, было от 20 до 25 тысяч участников Белого движения и представителей эмигрантской молодежи».

Конечно, нельзя забывать, что среди них очень небольшой процент искренне сочувствовал национал-социализму, подавляющее большинство расчитывало на то, что освободив Россию от большевиков, немцы там не удержатся, и Россия восстановит свою национальную независимость. Кроме того, следует заметить, что французскую эмиграцию эти настроения коснулись в меньшей степени. Так отношение к Власовскому движению в кругах белой военной эмиграции, находившейся во Франции, значительно улучшилось лишь после поездки в Париж генерал-майора В. Ф. Малышкина и его полуторачасового выступления в зале Ваграм перед аудиторией в 4 тысячи человек, где он пылко и красноречиво изложил задачи Русской Освободительной Армии (РОА) Власова и надежду на сохранение целостности России и прекращении войны путем заключения почетного мира с Германией.

Забегая вперед, можно сказать, что отголоски двойственного отношения к Германии в кругах парижских эмигрантов продолжали звучать и после войны, нередко вселяя раздор между старыми друзьями и даже членами одной и той же семьи. Были люди, которые не подавали руки тем, кто запятнал себя сотрудничеством с немцами, а было и наоборот: вдова одного из русских участников Сопротвиления с горечью сказала, что некоторые эмигранты не подавали руки им, считая всех участников Резистанса если не коммунистами, то, по крайней мере, по выражению другой старой эмигрантки «красненькими». Этому во Франции способствовала не только советская пропаганда, приписывавшая все заслуги Сопротивления французским коммунистам, но также — по наблюдениям Вырубова — пропаганда исходившая из Виши, так как правительство Петена в течение всех военных лет утверждало, что Сопротивление это терроризм, проводимый в жизнь коммунистами.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 Следующая ⇒