КАРТИНА ПЯТАЯ

(Та же комната. 1920 год.

Декорации те же плюс личные вещи трех молодых людей, использующих комнату как гостиную. Среди вещей – граммофон и пластинка с записанной на ней игрой в пинг-понг. На сцене молодые ДОННЕР и БОШАМП. МАРТЕЛЛО и СОФИ понимаются по лестнице. )

МАРТЕЛЛО (за сценой). Настоящее восхождение… еще пять ступенек, потом налево, и мы на самом верхнем этаже…

СОФИ (за сценой). Комната, наверное, большая и красивая…

МАРТЕЛЛО (за сценой). У нас у каждого по комнате, а гостиная общая. Сейчас налево – и она перед вами во всей своей красе.

СОФИ (за сценой). Почему-то в пинг-понг кто-то играет.

МАРТЕЛЛО (за сценой). Серьезно? Так, разрешите мне…

(МАРТЕЛЛО приглашает СОФИ в комнату. ДОННЕР и БОШАП встают, чтобы приветствовать ее. Громко звучит решающий удар одного из игроков. )

СОФИ. Прекрасный удар!

МАРТЕЛЛО. Джентльмены, имею честь представить вам мисс Фартингейл.

(Игра в пинг-понг возобновляется. )

СОФИ (разочарованно). Я-то думала…

МАРТЕЛЛО. Моих друзей, как вам известно, зовут господин Доннер и господин Бошамп. Господин Бошамп справа от вас, господин Доннер слева.

(Удар приходится в сетку. Знакомый звук все ниже и ниже подпрыгивающего шарика. )

СОФИ. Не повезло.

МАРТЕЛЛО. В пинг-понг сейчас играют не они.

СОФИ. Что вы говорите!

МАРТЕЛЛО. И потому застыли в изумлении. Бошамп, останови ты его.

(БОШАМП снимает иглу с пластинки. )

СОФИ. Извините.

ДОННЕР (поспешно). Здравствуйте.

БОШАМП. Здравствуйте.

МАРТЕЛЛО. Только руки протягивать совсем ни к чему. Мисс Фартингейл слепа.

БОШАМП. Ну, Мартелло, ты даешь!

СОФИ. Но я действительно слепа – как летучая мышь, вы уж извините.

БОШАМП. Это вы меня извините.

СОФИ. Не обращайте внимания.

БОШАМП. Я постараюсь.

СОФИ. Хотя, обращайте, обращайте. Не переживайте, если у вас вырвется «видите ли». Люди так привыкли, что же теперь поделаешь.

МАРТЕЛЛО. Может быть, присядете, мисс Фартингейл… Давайте-ка я…

СОФИ. Ой, спасибо большое.. большое спасибо. В ногах правды нет. Надеюсь, вы последуете моему примеру.

МАРТЕЛЛО. Чаю хотите?

СОФИ. С удовольствием.

ДОННЕР. Чайник вот-вот закипит.

МАРТЕЛЛО. Индийский или цейлонский?

СОФИ. Я в сортах не очень разбираюсь.

МАРТЕЛЛО. Никто не разбирается. Поэтому мы покупаем один и тот же.

СОФИ. И какой же?

МАРТЕЛЛО. Понятия не имею.

ДОННЕР. Высший сорт ассамского.

(За сценой свистит чайник. )

СОФИ. Это опять граммофон?

ДОННЕР. Извините.

(ДОННЕР выходит. Свист утихает. )

БОШАМП. Записываю вот на пластинки различные игры и развлечения.

СОФИ. Специально для слепых?

БОШАМП. Бог с вами, нет, конечно. В общем… идея состоит в том, чтобы слушать различные звуки, закрыв при этом глаза.

СОФИ. Очень впечатляет. Я слушала и даже следила за счетом.

БОШАМП. Да! Видите ли… (Извиняясь. ) Извините! (Извиняясь за слово «извините». ) Простите… я пытаюсь освободить визуальный образ от рамок визуального искусства. Идея состоит в том, чтобы создавать образы – картины, воспринимаемые чисто умственно … Наверное, я первый художник, работающий в этой сфере.

СОФИ. Я тоже так думаю, господин Бошамп.

БОШАМП. Эта пластинка – моя последняя. Ллойд Джордж против Клары Боу.

СОФИ. Боже мой! Как вам удалось их записать?

БОШАМП. Видите ли…

СОФИ. Ну, конечно! Конечно вижу. Шутка просто замечательная, господин Бошамп.

БОШАМП. Да… Благодарю вас. Можно, я другую пластинку поставлю? На ней шума совсем нет.

СОФИ. Пожалуйста.

(Входит ДОННЕР с чайным подносом в руках. БОШАМП меняет пластинку. )

ДОННЕР. Готово. Вам какого, мисс Фартингейл?

МАРТЕЛЛО. Может быть, вы окажете нам честь, мисс Фартингейл?

ДОННЕР. Банджо!

СОФИ. Да… да… я попробую.

(С важным видом МАРТЕЛЛО ставит поднос перед СОФИ и делает шаг назад… Ей предстоит разлить чай в чашки. )

Всем с молоком?

(Все соглашаются. Софи добавляет молоко в чай. )

Господин Доннер, вам сколько кусочков?

ДОННЕР. Пожалуйста, два, мисс Фартингейл…

(Она бросает два кусочка сахара в одну из чашек. )

Спасибо.

СОФИ. А вам, господин Бошамп?

БОШАМП. Мне не надо, спасибо.

СОФИ. Вам, господин Мартелло?

МАРТЕЛЛО. Мне только один.

(Софи бросает кусочек сахара в чашку. )

СОФИ. Ну вот, готово.

(Молодые люди облегченно вздыхают Аплодируют и смеются. )

ДОННЕР. Знаете, что я вам скажу, мисс Фартингейл, вы просто потрясающая девушка.

СОФИ. Как это мило с вашей стороны, господин Доннер. Пожалуйста, не считайте меня легкомысленной, но вы и ваши друзья мне тоже очень понравились. По-моему, вы все симпатичные и добродушные, а уж очутиться у вас и пить чай с вами было верхом моих желаний.

МАРТЕЛЛО. Я не успел объяснить друзьям…

СОФИ. Ой, простите меня. Вы, наверное, мучаетесь в догадках. Мой покойный дядюшка, поклонник современных поисков в живописи, пригласил меня в прошлом году на открытие выставки в «Рассел-Гэлери».

(Пауза. )

БОШАМП. Извините за любопытство… вы часто бываете в картинных галереях?

СОФИ. Сейчас нет, конечно, господин Бошамп, но тогда у меня еще сохранялись остатки зрения. Боже мой, не с того я начала.

МАРТЕЛЛО. Мисс Фартингейл живет в Школе для слепых на Принс-оф-Уэллс-Драйв. Она как-то раз сидела на скамейке в парке возле школы, а я проходил мимо. Она заговорила со мной самым беззастенчивым образом.

СОФИ. Неправда, неправда!

МАРТЕЛЛО. Я уже два раза был на чаепитии у них в школе. А разливала чай оба раза она.

СОФИ. Я была в парке со своей учительницей, но она ненадолго отошла к пруду, чтобы покормить уточек. Когда она обернулась, то увидела незнакомого джентльмена с застывшей ухмылкой и поднятой шляпой, разглядывающего меня задумчиво и смущенно. Когда она вернулась, чтобы выручить меня, было уже поздно.

ДОННЕР. Слишком поздно?

СОФИ. Он мне говорит: «Извините, мы с вами раньше не встречались? Меня зовут Мартелло». Само собой, он видел меня первый раз в жизни.

МАРТЕЛЛО. А она мне: «Вы не художник случайно? ».

СОФИ. «Вроде, да», - сказал он, по-видимому, польщенный.

МАРТЕЛЛО. «Границы искусства? » - спросила она. Я был поражен. И вот пригласил ее на чай. Без всяких уговоров и тоном, исключающим возражения. Застенчивость вашу как ветром сдуло, признайтесь.

СОФИ. Пожалуй, ведь моя жизнь небогата событиями… Естественно, я разволновалась.

МАРТЕЛЛО. Я думал, она в обморок упадет от перевозбуждения. Ее пожилая спутница была против, пыталась даже протестовать, но остановить мисс Фартингейл было уже невозможно!

СОФИ. Ну, зачем вы так, господин Мартелло…

МАРТЕЛЛО. Сопровождающая вас пожилая дама поняла это по выражению вашего лица.

ДОННЕР. Выставка, должно быть, произвела на вас большое впечатление, мисс Фартингейл.

МАРТЕЛЛО. Да не выставка вовсе! (Почувствовав себя неловко. ) Я хотел сказать… что у мисс Фартингейл сложилось мнение, будто все картины поверхностны и не стоили художникам большого труда.

БОШАМП. Что верно, то верно.

МАРТЕЛЛО. И тут меня понесло. А почему искусство должно стоить труда? Почему бы ему не быть делом простым?

СОФИ. Но ведь это неоспоримый факт, что независимо от изображаемого предмета и намерений самого художника, его картина отражает часть заключенного в самом искусстве мира, то есть душа художника – это целый мир.

МАРТЕЛЛО. Попробуй, разберись.

СОФИ. По-моему, каждый художник, независимо от своего желания, стремится к цельному отображению мира, с помощью воображения выделяется часть целого, а техника помогает создать какое-то конкретное полотно.

МАРТЕЛЛО. Вот это да!

СОФИ. Чем труднее создать картину, тем больше восхищения она вызывает. Труд – еще не все, он одно из слагаемых искусства. Как бы красиво ни были завязаны мои шнурки, вряд ли они произведут на вас сильное впечатление, так почему же вы решили, что нарисованные на белом фоне черные полосы произведут впечатление на меня? Это ведь одна из ваших картин?

МАРТЕЛЛО. Не помню. Вы, кажется, спрашивали о ней, когда мы познакомились.

СОФИ. И я не помню. Может быть, ваши друзья вспомнят – черные рельсы на белом снегу.

МАРТЕЛЛО. Я отвечу за них. Похоже, вы забыли, а может, и не знаете, что очень сложное с вашей точки зрения может быть очень простым с точки зрения художника. Он может рисовать яблоко так же легко, как вы завязываете шнурки, и так же быстро. Более того, нарисовать его под силу любому человеку, да, я настаиваю на этом: живописать природу, так или иначе – это дело техники, и ей можно научить, как игре на фортепиано. Но как можно научить мыслить так, а не иначе? – живописать предельно простые вещи, скрыв за ними неожиданные повороты мысли, а потом заключить написанное в рамку, повесить на стену и заставить вас вглядываться в нее, чем вы и занимались на нашей первой выставке…

ДОННЕР. Банджо…

МАРТЕЛЛО. И в чем же, в конце концов, преимущество реалистического искусства? Каким образом можно истолковать и оправдать само понятие соперничества с природой? Чем шумнее успех, тем плачевней результат. А вот когда воображение отрывается от зрительного восприятия, картина получается интересной.

СОФИ. По-моему, это интересно главным образом самому художнику или тем, кого больше волнует история искусства, нежели картины. Я кое-что видела на своем веку и не очень сожалею о том, что не смогу оценить достоинства новой живописи. Я счастлива, что успела насладиться прерафаэлитами, пока окончательно не ослепла. Может быть, вы читали эссе Рескина о…

БОШАМП. Послушайте, мисс Фартингейл, на вас чулки синего цвета?

СОФИ. Понятия не имею, господин Бошамп. Они действительно синие? А как прошла игра на новой пластинке? Вы собирались ее поставить.

БОШАМП. Так я ее поставил. Сейчас переверну на другую сторону. (Переворачивает пластинку. )

ДОННЕР. Знаете что… По-моему, я действительно помню вас.

БОШАМП. Ну-ну, Мышь.

ДОННЕР. Девушка – в очках и с длинной косой, если я не ошибаюсь.

СОФИ. Да!

ДОННЕР. И, по-моему, мы обменялись взглядами!

СОФИ. Возможно. Скажите, господин Доннер, как вы выглядели?

ДОННЕР. Я?

СОФИ. Ну да. Я вас всех троих зрительно помню, но кто из вас кто, я так и не узнала, стеснялась спросить, кто из вас Доннер, кто Бошамп, а кто Мартелло. Все трое красивые, хорошо сложены. Ни у кого не было бороды, и уши не торчали – и, если вы помните, на вас была военная форма, абсолютно одинаковая…

МАРТЕЛЛО. Да, это мы так шутили. Мы тогда только что из Франции вернулись.

БОШАМП. Из нашего похода. Тише едешь – дальше будешь.

СОФИ. А через несколько месяцев я совсем ослепла и в результате не знаю, кому из вас какой голос принадлежит, хотя лица, все три, я, конечно, прекрасно помню.

(Пауза. )

БОШАМП. Мисс Фартингейл, может быть, чье-то лицо вам запомнилось лучше?

СОФИ. Пожалуй, да, господин Бошам.

БОШАМП. Ну вот.

СОФИ. Нет, все запомнились.

БОШАМП. Но один все-таки больше, чем другие?

МАРТЕЛЛО. А иначе мы не узнаем, кто именно!

ДОННЕР. Ах да, вы же мой взгляд перехватили.

СОФИ. Честно говоря… это я из любопытства на вас посмотрела. Но там был фотограф, он работал на какой-то иллюстрированный журнал…

ДОННЕР. «Зи Тэтлер».

СОФИ. Нет, в этом журнале фотографии не было, я его просмотрела… но фотограф просил вас позировать каждого перед своей картиной.

МАРТЕЛЛО. Понятно. И вы хотите узнать, кто из нас позировал на фоне упомянутой вами картины.

СОФИ. Ну да. Из любопытства. Фон картины составлял снег, если я не ошибаюсь.

ДОННЕР. Да там была всего одна картина со снегом.

СОФИ. Сплошной снег на все полотно…

МАРТЕЛЛО. Не только снег…

СОФИ. Да, еще железная ограда.

БОШАМП. Да, именно она – пограничное ограждение на снегу!

СОФИ. Да! (Пауза. ) И кто же из вас?..

ДОННЕР. Это Бошамп.

СОФИ. Господин Бошамп?

БОШАМП. Да, мисс Фартингейл… Похоже, это был я.

(Пауза. )

СОФИ (оживленно). Ну, кому еще чаю?

МАРТЕЛЛО. Пойду наполню чайник.

(МАРТЕЛЛО берет чайник и выходит. Граммофон: «Шах». )

СОФИ. Ой, это что, шахматы, господин Бошамп?

БОШАМП. Именно. Ленин против Джека Демпси.

СОФИ. Ой, как здорово. А живописью вы с тех пор больше не занимались?

БОШАМП. Нет. Через пятьдесят лет художников вообще не будет. Кроме Доннера, разумеется.

СОФИ. Ну что ж, господин Доннер, по-моему, вам удается запечатлеть красоту, а самая совершенная красота – в природе.

БОШАМП. Ну, не подумайте, что я что-то имею против красоты или природы, мисс Фартингейл. Откровенно говоря, мне очень нравится парк, в котором вы познакомились с Мартелло; а какой замечательный вид открывается из него через реку, ведь правда? То есть…

СОФИ. Абсолютно с вами согласна, господин Бошамп. Вид действительно просто великолепный. Я ведь потеряла только зрение. И тоже наслаждаюсь этим видом, как и любой другой человек, который сидит, закрывая глаза и подставив лицо солнцу. Только я еще, как и художник, могу пофантазировать, добавив к пейзажу краски и линии, избегая при этом мук творчества. Честное слово, когда я слышу цокот копыт, мне ничего не стоит поместить в сад носорога, и никто не сможет открыть мне глаза и заставить разувериться.

(Возвращается МАРТЕЛЛО. )

МАРТЕЛЛО. Для инков, которые никогда не видели лошади, носороги представлялись такой же реальностью, ничуть не меньшей. Слушайте! Мисс Фартингейл, это двухколесный экипаж или ландо?

(С улицы доносится звук проезжающего экипажа)

СОФИ. Восемь копыт, господин Мартелло, никак не ландо. Это тяжеловозы. Наверное, пивная бочка.

МАРТЕЛЛО (выглядывая в окно). Точно, чтобы мне провалиться на этом месте! Давайте еще поиграем!

БОШАМП. Послушай… неожиданно всплыло в памяти… ты помнишь?..

МАРТЕЛЛО. Да, я тоже как раз об этом подумал.

БОШАМП. Бошамп и его Десятый Конь!

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒