ТОМ СТОППАРД. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. КАРТИНА ПЕРВАЯ

Стр 1 из 14Следующая ⇒

ТОМ СТОППАРД

ХУДОЖНИКИ*

Перевод с английского Валентина Хитрово-Шмырова

*Stoppard T. Artist Descending a Staircase and Where Are They Now? L.: Faver, 1973.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

БОШАМП в старости.

БОШАМП в молодости.

МАРТЕЛЛО в старости.

МАРТЕЛЛО в молодости.

ДОННЕР в старости.

ДОННЕР в молодости.

СОФИ.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

(Студия на мансарде. Лето 1972 года, день.

Комната представляет собой студию, в которой работают трое художников. Студия очень просторная: в задней части сцены лестница, вверху – площадка с деревянными перилами. В данный момент перила сломаны. Среди многочисленных художественных принадлежностей – мольберт со стоящей на нем картиной. На холсте в полный рост изображена женщина. Написана картина в стиле раннего сюрреализма. История создания картины становится ясной из последующих диалогов. В целом должно создаться впечатление, что в этой студии много лет жили и трудились трое художников со сложными характерами.

Двое пожилых художников, МАРТЕЛЛО и БОШАМП, стоят и молча слушают магнитофонную запись. Магнитофон не просто старый, а прямо-таки старинный, настоящий музейный экспонат. Бошамп настроил его так, что звучит, повторяясь вновь и вновь, одна и та же запись. Из нижеследующих диалогов явствует, что магнитофон переделал именно Бошамп. Запись составлена из следующих отрывков:

а) ДОННЕР дремлет, посапывая.

б) Звуки по-воровски осторожной походки. Пол скрипит.

в) ДОННЕР просыпается, то есть посапывание неожиданно прерывается.

г) Шаги замирают.

д) Голос ДОННЕРА, спокойный: «А, это ты…».

е) Два быстрых шага и глухой удар.

ж) ДОННЕР вскрикивает.

з) Трещат перила – он падает вниз.

и) Раздается глухой удар тела об пол. Пауза.

После паузы запись повторяется с самого начала… посапывание… шаги… и так далее. )

МАРТЕЛЛО. Это я как раз вошел.

(Запись: «А, это ты.. ». )

БОШАМП. И нанес ему удар.

(Запись: глухой удар. )

МАРТЕЛЛО. Запись-то одна и та же, ей-богу. Пленка крутится и крутится, как петля.

БОШАМП. Вот именно. Одна петля, другая, как будто заарканил мгновения, нет, что я говорю, лучше сказать: затралил, нет, не то. Ладно, неважно.

(Запись: ДОННЕР падает с лестницы. )

МАРТЕЛО. Бедняга Доннер.

(Запись звучит с самого начала. )

БОШАМП (повернувшись к магнитофону). Доннер прикорнул после плотного ленча, а пленка в это время все крутилась и крутилась на бобинах, словно накладывая друг на друга мгновения тишины. Так ложится укладываемое в чемодан белье… Простыня на простыню, и вдруг шаги… они разбудили его…

(Запись: «А, это ты.. ». )

А как сладко дремалось после ленча в этих огромных домах накануне Великой войны. Ничто не нарушало покоя в душной комнате, разве что жужжащая муха да ощущение близкого соседства со служанкой, бесшумно укладывающей белье в сосновые сундуки…

(Запись: ДОННЕР падает вниз. )

Доннер знал толк в послеобеденном сне. Я знаю людей этой породы. Как самого себя.

(Запись повторяется сначала. )

Я не прочь рассказать кому-нибудь всю эту историю. Хотя, может, и не стоит. Я не из тех, кто работает языком безо всякой для себя выгоды.

МАРТЕЛЛО. Бошамп, я побуду с тобой. Нас ведь так много связывает.

БОШАМП. Можешь положиться на меня, Мартелло. Я первый камень не брошу.

МАРТЕЛЛО. Уже бросил, но я не собираюсь выносить решения до выяснения всех обстоятельств.

БОШАМП. Я отдаю себе отчет в каждом своем слове, а вот у тебя с головой явно что-то не так.

МАРТЕЛЛО. А по-моему, у тебя. Выключи эту штуку, она мешает тебе сосредоточиться.

(Запись: «А! » - магнитофон отключается. )

БОШАМП. Специально для тебя.

МАРТЕЛЛО. Все наоборот, Бошамп, ради себя. Надо же помочь тебе разобраться со всей этой историей.

БОШАМП. Мартелло, его ты лучше не трогай.

МАРТЕЛЛО. Да у меня и в мыслях не было разбираться с Доннером, ей-богу, шут ты гороховый!

БОШАМП. Циник!

МАРТЕЛЛО. Маразматик!

БОШАМП. Убийца!

(Пауза. )

МАРТЕЛЛО. Докончу свою мысль: я готов помочь тебе во всем в самые трудные минуты будущего судебного разбирательства и суда. Как дело повернется, во многом зависит от тебя. Я помогу, но только при одном условии: мы прекращаем разыгрывать нелепый фарс с обвинениям и контробвинениями. У тебя на этом свете было всего двое друзей и, убив одного, нельзя позволять себе выводить из себя другого.

БОШАМП. Замечательно! Я дал тебе шанс, а сейчас я вызываю полицию.

МАРТЕЛЛО. Исключительно разумное решение. Сбежать ты не сбежишь, ты еле ноги переставляешь, а свести концы с концами склероз не позволит. Более того, ты слишком стар, чтобы воспользоваться возможным выигрышем. Будь со мной абсолютно искренен, но только не разыгрывай невменяемость. Иначе это отрицательным образом скажется на мнении трех поколений искусствоведов.

БОШАМП. Должен тебе признаться, Мартелло, я восхищен твоим нахальством.

МАРТЕЛЛО. Подчеркни все смягчающие вину факторы: отказ Доннера вымыть после себя ванну, его приводящую в бешенство манерность – все, за что его можно было убить много-много лет назад. Вспомни, как Джон любил говорить: «Если Доннер начнет насвистывать начало бетховенской Пятой симфонии в ритме вальса еще раз, я убью его! ».

БОШАМП. Какой еще Джон?

МАРТЕЛЛО. Огастен Джон.

БОШАМП. Ну, уж нет, это была Эдит Ситуэлл.

МАРТЕЛЛО. Чепуха! Ты стареешь, Бошамп.

БОШАМП. Мартелло, я на два года моложе тебя.

МАРТЕЛЛО. Да что такое два года в нашем возрасте? Держаться в более или менее приличной форме стоит мне огромных усилий. Так что, учитывая еще и погоду, ты не имеешь права оставить Доннера лежать под лестницей.

БОШАМП. Меня все это не касается.

МАРТЕЛЛО. Бошамп, я просто потрясен. Вы ведь ходили вместе в школу. Ты подписал его первый манифест, а он твой. Ты выдавал себя за него и путешествовал по его билету; ты делил с ним жилище и его предрассудки; жил на его стипендию; ел его хлеб и пил за его здоровье. (Сам себе. ) Господи, что за стиль: он стал насквозь ироничным, никакой в нем искренности – она изгнана, как нищий с паперти! Это все от безделья. (Бошампу. ) Короче, ты с ним дружил больше шестидесяти лет.

БОШАМП. И ты тоже.

МАРТЕЛЛО. Да, только убил-то его ты.

БОШАМП. Не убивал я его! И ты прекрасно это знаешь! Я разочаровался в тебе, Мартелло. Я был непрочь покопаться в прошлом, чтобы выяснить твою роль во всей этой истории, но не могу вынести присутствия старого приятеля, который, будучи уличен в преступлении, не собирается выложить все начистоту.

МАРТЕЛЛО. А я, наоборот, восхищен твоей безнадежной настойчивостью. Но магнитофонная запись говорит сама за себя. В этом вся прелесть магнитофонов. Сейчас он не просто красноречив, он сверхкрасноречив, да что там – суперкрасноречив. О, господи, кто тянет меня за язык – теперь понятно, почему я не достиг в жизни ничего! – мой мозг словно балансирует на парящей трапеции, обгоняя любое возможное действие. Умственная акробатика. Бошамп, я не достиг ничего, кроме искусства умственной эквилибристики. А ты, неизвестно как и почему, кое-что ухватил от жизни. И убил Доннера.

БОШАМП. Мартелло, это неправда!

МАРТЕЛЛО. Именно, именно, я не достиг ничего! Niente! Nada! Nichts! [1] Ну, несколько удачных картин было, были и скандалы – в Цюрихе, в Париже, в Буэнос-Айресе, но по сути дела все это ровным счетом не стоит ничего, даже среди нигилистов.

(Пауза. )

Слушай, Бошамп, я ведь никогда не скрывал от тебя своего равнодушия к твоему «тональному» искусству. И не раз говорил об этом Софи, ты еще тогда граммофоном увлекался. «Бошамп попусту тратит время», - вот мои слова. Новой страницы в искусстве он не откроет. В его живописи нет жизненной правды. Критики тоже меня не слушали. И не желали слушать. Ну уж на этот раз будут ловить каждое мое слово. Здесь пахнет сенсацией. По-моему, это настоящий tour de force[2] – фортель!

БОШАМП. Ты просто не в своем уме. Чтобы художник оправдывался в терминах искусства – такого еще не бывало. Ты дезориентирован, это ясно. Tour de force здесь абсолютно ни при чем. Ты подменил принцип моего художественного творчества мелодраматической деталью из моей биографии. Судьи сразу же раскусят это.

(Бошамп включает магнитофон. «А, это ты…» и т. д. )

Итак, леди и джентльмены, в мастерской, где господин Доннер тихо и мирно работал над портретом – по воле судьбы оставшимся незаконченным, – случайно находился включенный магнитофон.

МАРТЕЛЛО. Бедняга Доннер, с Софи ему явно не повезло.

БОШАМП. Существованию этой записи мы обязаны господину Бошампу. Она как раз и доказывает его невиновность, если в ней кто-то еще сомневается. Господин Бошамп – художник, и его имя знакомо некоторым из вас…

МАРТЕЛЛО. Ну и понесло тебя на старости лет…

БОШАМП. Так же, как и имена его друзей – господина Доннера и этого самого Мартелло, с которыми он вместе жил и трудился в большой студии на чердаке. К студии примыкала площадка с ведущей вниз лестницей. Площадка была огорожена непрочными перилами, сломав которые, Доннер упал вниз и разбился. Запись это подтверждает.

МАРТЕЛЛО. Просто несчастный случай.

БОШАМП. Это по-твоему.

МАРТЕЛЛО. Ты же не собирался лишать его жизни. Это было непреднамеренное убийство.

БОШАМП. На ней слышно, как господин Доннер работает, потом садится в кресло и дремлет…

(Запись: Жужжание мухи. )

Звук приближающихся шагов.

(Запись: Шаги. )

Кто-то тихо входит в мастерскую. Кто? В гости к ним никто не приходил. Мартелло и Бошамп встречались со своими знакомыми вне стен студии. Раньше в кафе «Саваж», потом в пивных барах. К тому же господин Доннер был отшельником, если не мизантропом, и ни с кем больше не дружил, кроме этих двоих. Факт немаловажный и говорит сам за себя …

(Запись: «А, это ты…» Магнитофон выключается. )

Нет чтобы сказать: «Какого черта тебе здесь надо» или: «Боже мой, откуда ты взялся, тысячу лет тебя не видел! ». Нет же: «А, это ты». Шаги могли принадлежать только этому самому Мартелло.

МАРТЕЛЛО. Или же, что вполне естественно, этому самому Бошампу. Ну и горазд же ты хитрить и изворачиваться, жаль нас никто не слышит. Когда я вернулся домой, Доннер был уже мертв, а ты был наверху и возился со своим магнитофоном. Я подоспел как раз вовремя, чтобы помешать тебе стереть разоблачающую тебя запись. Это же ясно как день.

БОШАМП. Наоборот, это я вернулся домой и обнаружил Доннера мертвым, а на магнитофоне записаны твои шаги. Я тут же решил спрятать запись и потихоньку поднялся наверх…

МАРТЕЛЛО. Бошамп, ну кому ты сказки рассказываешь? Ты прямо как тот человек на необитаемом острове, который съел последний кокос и никак не мог признаться в этом своему единственному товарищу.

БОШАМП. Вот именно, пока я стоял бы спиной к дереву, ты бы вскарабкался на него в два счета и уплел этот самый кокос. И совершенно случайно ты обнаружил местечко, где я храню свой любимый мармелад. Ты воровал его, Мартелло, просто воровал. Я его покупал не из общих денег…

МАРТЕЛЛО. Это, наверное, Доннер.

БОШАМП. Нет, не он. Доннер никогда не мыл после себя ванну и вечно оставлял где попало корки от сыра, но мармелад он никогда не воровал, потому что терпеть его не мог. Вот мед мой он воровал. Это я точно знаю. И после этого у него хватало наглости упрекать меня в том, что я сливки с молока снимаю.

МАРТЕЛЛО. До сих пор этим занимаешься.

БОШАМП (вне себя). Потому что я заплатил молочнику за этот месяц! Это мое молоко!

МАРТЕЛЛО. По-моему, надо оставить ему записку. Теперь нам хватит и двух пинт в день.

БОШАМП. Вполне достаточно и одной, все равно тебе в тюрьме сидеть. Бедняга Доннер. В последние годы ладить с ним было нелегко, и все же меня все время будет мучить совесть, что последний мой разговор с ним не был особенно дружеским.

МАРТЕЛЛО. Опять поскандалили из-за денег на хозяйство?

БОШАМП. Нет, нет. Если честно, он был довольно равнодушен к моей последней работе.

МАРТЕЛЛО. А как-то раз одну мою картину разнес в пух и прах. В оскорбительных тонах.

БОШАМП. А про мою картину сказал: «Чепуха все это».

МАРТЕЛЛО. Наскакивал на тебя? Да?

БОШАМП. И за что он так обидел меня? Последнее время он был таким озлобленным…

МАРТЕЛЛО. Вспоминал Софи и грустил.

БОШАМП. И этот дурацкий портрет. Что с ним творилось?

МАРТЕЛЛО. Я чувствую себя немного виноватым…

БОШАМП. А я все пытался отвлечь его своими успехами в искусстве магнитофонной записи.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒