Дитя примирения 18 страница

«Ну, это ваше личное мнение, — терпеливо отвечала женщина на другом конце провода. — Дэн, она не совершила ничего противозаконного, ничего, что не принималось бы нашим обществом».

«Но Бог не терпит греха! »

«Вы хотите сказать — тот Бог, каким вы Его себе представляете. Я же вижу Бога как терпимого, милостивого и любящего. Он не станет осуждать Маршу за то, что, по ее мнению, она должна была сделать. У нее были трудные обстоятельства. Может, вы просто не понимаете, насколько трудные».

«Финансовые трудности».

«Да, финансовые. И эмоциональные. Она не могла перенести тяжелую беременность — и выбрала путь, который был перед ней открыт. Но Бог все равно ее любит — ведь именно это вы проповедуете по воскресеньям?! Ей не надо приносить никаких жертв, Иисус давно это за нее сделал. Ведь это так?! »

«Вы не оставили места Божьему исцелению, — ответил ей Дэн. — Места исповеданию, прощению, восстановлению. А путь к исцелению ясен и прост: “Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды”».

«Я отлично знаю этот стих, Дэн, — сказала она снисходительным тоном, как бестолковому ребенку. — И Библия, конечно, может быть очень полезна — но на своем месте, в церкви. Я уверена, вы понимаете, почему я с осторожностью отношусь к использованию Писания во время консультаций. Моя цель — выслушать пациента и помочь ему сконцентрироваться, а не возлагать на него еще большую вину, используя слова осуждения из такой авторитетной книги, как Библия. А теперь, если позволите, — меня ждут пациенты! »

Она положила трубку, оставив Дэна в растерянности. Он чувствовал, будто сам завел Маршу в болото и оставил ее там тонуть. Как может женщина, которая согласилась на аборт, не испытывать чувство вины или раскаяния? Чем она может оправдать свой поступок? Кого еще она может обвинить, когда все вокруг ей говорят, что это ее личный выбор? Как она может получить прощение, если не признает истину и свой грех? Как она может надеяться на восстановление? На освобождение?

Когда Дэн слушал мягкий голос, слова, полные притворного сострадания, он понял, что это за слова, он распознал их: эти слова разбивают жизни на мелкие кусочки. Вовсе неудивительно, что после закладки такого фундамента люди запираются в четырех стенах, набрасываются друг на друга, как звери, или выбирают смерть. Семьи рушатся. Общество извивается в мучениях. Целая нация гибнет — и все спрашивают почему?

«ИМЕЮТ УШИ - И НЕ СЛЫШАТ! ИМЕЮТ ГЛАЗА - И НЕ ВИДЯТ! »

Дэн закрыл глаза, исполнившись печали. «Я слышу, Господь, я вижу. О Боже, ответ же есть и всегда был! Только этот мир не хочет слышать и видеть, он притворяется глухим и слепым, ищет свои собственные пути. И куда эти пути ведут? К смерти. К смерти наших детей и, в конце концов, нас самих! Боже, прости меня! Я поверил дьяволу! Иисус, я посылал Твоих раненых агнцев за исцелением к волкам! Прости меня, Господь, я согрешил перед Тобой! Я прислушался к воплю дьявола — вместо того, чтобы слушать Твой тихий голос, полный любви и мира! Я поверил тем, кого я не знал. Я считал, что сам ничем не могу помочь этим жертвам. Я забыл, кто Ты есть: Творец, Чудный Утешитель, Всемогущий Бог, Вечный Отец, Князь Мира! О Господь, я забыл, что Ты мне дал все необходимое для битвы. Ты дал мне все для победы. Я забыл, что в Тебе все возможно совершить! »

Теперь Дэн понял: у него есть необходимый инструмент, чтобы разрушать стены, в которых оказываются его прихожане! У него был тот инструмент, который разорвал завесу в Святое Святых, — и теперь его стадо может приблизиться к Господу, очиститься, восстановиться, преобразиться и, наконец, вступить в личные отношения любви со своим Создателем. Этот самый инструмент сейчас покоился на книжной полке у Ханны, собирая пыль до следующего воскресного утра. Ее Спаситель был там, ожидая случая, чтобы заговорить с ней и показать ей дорогу домой, дорогу к любви.

«Твое Слово — это жизнь! »

Почему же так мало людей понимают это?

Почему он сам этого не понимал?

«Боже, если я верю, что Писание вдохновлено Тобой, пора применить его в жизнь. Пора мне войти в реку, пересечь ее и разрушить стены Иерихона. Пора мне использовать Твои принципы и методы, чтобы достичь цели, которую Ты поставил со дня сотворения мира! Господь, Ты — Бог! Ты сотворил нас! Кто кроме Тебя еще знает, как исправить нас, если мы испортились? Кто еще может вернуть нас к правде? Кто еще явил нам такую любовь, проводя через огонь, очищая и превращая нас в прекрасное и полезное творение — несмотря на наши ошибки?! »

Теперь Дэн был полностью готов к разговору с Ханной Кэрри. Он восхищался, наблюдая, каким образом работает Бог. «Иисус, Ты всегда выбираешь точное время! »

В тот самый день, когда Дуг Кэрри пришел к нему в растерянности и отчаянии, Дэн принял решение. Он больше не может отворачиваться, он не будет больше закрывать глаза и уши. Он больше не будет перекладывать это бремя на людей вне церкви, на тех, кого он не знает и кому не может доверять!

«Господь, дай мне силы больше никогда не поворачиваться спиной! Помоги мне привести Твоих людей к очищающему источнику. Используй меня, Отец, по Своей воле! »

***

Ханна раздраженно проигнорировала второй сигнал дверного звонка; она продолжала доставать вещи из стеклянной горки. Протерев конфетницу, она аккуратно поставила ее на стол и потянулась за блюдом для торта. Когда в дверь еще раз позвонили, она швырнула тряпку, которой протирала посуду, и шагнула к двери. Если это торговый агент, то ему придется пожалеть, что он не обошел этот дом стороной! Даже не взглянув в дверной глазок, Ханна распахнула дверь, готовая к атаке.

На ступенях стоял пастор Дэн Майклсон.

— Ханна, — сказал он, кивая в приветствии, — можем мы поговорить?

В груди всколыхнулась вся боль, накопленная во время вчерашнего разговора с мужем. К глазам подступали слезы, давило чувство того, что ее предали.

— Это зависит от того, что ты собираешься сказать.

— Я пришел слушать!

— В самом деле? Разве ты не на стороне моего мужа?

— Я люблю вас обоих, Ханна. Можно мне войти?

Она хотела ответить ему отказом, ей вовсе не хотелось с кем-либо общаться — но это было бы невежливо. Чувствуя, что обречена на долгую беседу, Ханна отступила и шире распахнула дверь. Чем раньше она его впустит, тем быстрее он выговорится, тем быстрее он уйдет, а она останется одна. Мысленно проклиная Дуга, Ханна провела пастора в гостиную и пригласила присесть на софу.

— Чашку кофе?

— Пожалуй...

Поджав губы, она пошла готовить кофе. Она не делала никаких попыток заговорить.

— Что-нибудь слышно от Дины?

Ханна открыла шкаф, достала две чашки и блюдца; они зазвенели, когда она поставила их на стойку.

— А разве Дуг тебе не сказал? Она через несколько дней возвращается домой. — Ханна повернулась к Дэну, напряженная и готовая к битве. — И между прочим, она беременна, — Дуг тебе это говорил? Ее изнасиловали в

Иллинойсе. Ее там здорово поддержали, конечно. Декан попросил ее оставить колледж; жених решил, что она осквернена и передумал на ней жениться. И вот она приехала к нам за помощью. Дуглас приказал мне сразу тащить ее в клинику, чтобы сделать аборт и избавиться от всех проблем. Сказал, что у меня большой опыт по этой части! Он рассказывал тебе все это во время вашей вчерашней встречи?

Дэн сидел молча, позволяя ей выговориться. Он надеялся, что она выпустит достаточно пара, чтобы принять потом помощь.

Не получив ответа, Ханна умолкла. Ей было стыдно, она злилась и боролась со слезами. Зачем он пришел? Почему он не займется своими делами и не оставит ее в покое? Она стояла в кухне, ожидая, пока отключится кофеварка. Наполнив чашки, она поставила их на поднос и понесла в гостиную. Когда она ставила поднос перед Дэном, увидела, что забыла сливки и сахар. Она знала, что Дэн любит и то, и другое. Ничего, сегодня обойдется без них! Может быть, горький кофе обратит его в бегство?

— Спасибо, — сказал Дэн, наклоняясь вперед. — Почему бы нам не помолиться?

— Давай, только не надо вслух. — Ханна встала, подошла к окну, сложила руки и уставилась на маленький огородик. Его пора было вскопать, прополоть и пересадить. Может быть, она этим сегодня и займется. Это будет соответствовать настроению; опуститься пониже и вываляться в грязи...

Обращение Дэна к Господу было коротким, но сердечным. Сомкнув руки на коленях, он поднял голову и взглянул на Ханну — она стояла у окна, обхватив себя руками, как будто защищаясь от чего-то.

— Я пришел не для того, чтобы обвинять или осуждать. Я пришел как твой брат во Христе. Я хочу помочь, Ханна, хочу встать рядом с тобой и Дугом. Я вижу, как двое людей, которых я очень люблю, отдаляются, и это меня огорчает!

— Спасибо за заботу, — проговорила Ханна сквозь зубы. — Но слишком поздно...

— Я не смогу ничем помочь, если мы не сможем победить твой гнев.

Ханна повернулась к Дэну.

— Ах, вот оно что! Значит, именно к такому решению вы пришли вчера вечером. Может, тебе лучше проконсультировать Дугласа — как ему справляться с гневом?! Пусть сначала он от этого избавится!

— Дуглас будет приходить на консультации один раз в неделю, начиная с этого вечера.

Эти слова охладили ее. Дуглас — и консультации? Когда раньше она ему это предлагала, он всегда отказывался. Считал, что они сами могут решить свои проблемы.

— Я хочу, чтобы ты тоже приходила.

Ханна снова разозлилась.

— Да нет уж, спасибо. Я не хочу быть с ним в одной комнате. Мне до смерти надоели всякие обвинения!

— К чему хорошему может привести твой гнев, Ханна?

Она знала ответ, глаза наполнились горячими слезами.

— Теперь мне уже все равно.

— А я думаю, что нет!

— Конечно, — горько сказала Ханна. — Ты ведь лучше знаешь, что я чувствую! Или дело совсем в другом? — она цинично усмехнулась. — Что скажут люди, если семейные пары в церкви начнут разводиться? Ведь мы же хотим быть примером этому миру, не так ли? А то, не дай Бог, люди в миру поймут, что мы такие же, как они.

Глядя на Дэна, она ожидала реакции. Реакции не последовало.

Устыдившись, Ханна отвернулась. Какая польза от всего этого?

— Ты не можешь этого понять, Дэн. Ты даже приблизительно не понимаешь, что я чувствую — так же, как и Дуг не понимает!

— Бог все знает, Ханна. Нет ничего нового под солнцем. Он прекрасно понимает, что происходит в каждом сердце.

— Вот именно этого я и боюсь.

— Не надо бояться.

— Тебе легко говорить! — Если Бог хотя бы отдаленно напоминает людей, которых видела Ханна за свою жизнь, то у нее нет никаких шансов. Она совершила непроста тельный грех. Она забрала жизнь у своего ребенка. И по какой причине? Боязнь позора, стыд, страх... Все это, и еще другое. Но никакая причина, никакие обстоятельства не достаточны, чтобы ее оправдать. Ничто не может заставить замолчать эти голоса, которые продолжают кричать внутри нее: она виновна... в убийстве.

Мало того, она еще уговаривала дочь повторить свой путь.

— Господь любит тебя, Ханна!

Она снова отвернулась и уставилась в окно на задний двор.

— Сколько раз я это уже слышала... Но это ничего не значит. Дуглас тоже говорил, что любит меня. Это все слова, просто пустые слова...

Дэн уловил безнадежность в ее голосе, но пытался достучаться до нее.

— Ты отдала свою жизнь Иисусу более двадцати лет назад, Ханна. В тот самый день Он очистил тебя от всех твоих грехов.

Она повернулась к Дэну, глаза горели.

— Если это действительно так, почему я не чувствую себя чистой?!

— Ты должна сбросить с себя это бремя, оставить его на Кресте!

Это снова рассердило ее.

— Я пыталась, — сказала она, борясь со слезами. — Но это не так легко. Особенно тогда, когда рядом человек, который постоянно тебе об этом напоминает.

— Но другие же смогли это сделать!

— Да, верно. Я полагаю, ты хочешь напомнить мне про апостола Павла, Марию Магдалину и еще про дюжину людей, которые жили две тысячи лет назад?

Дэн встретил вызывающий взгляд, он чувствовал ее страх и горе. Он понял это выражение на ее лице — уязвленность, попытка защитить себя. Дэн молча встал и подошел к Ханне.

— Я не говорю сейчас о людях, которые жили тысячи лет назад. Я говорю о нашем времени. В общине есть и другие люди, которые прошли через то же, что и ты!

Она слегка повернулась к нему: в ее глазах Дэн увидел наполовину недоверие, наполовину надежду.

— Ты не единственная женщина в нашей церкви, которая делала аборт.

— И что, их много? Когда попадаешь в беду, ищешь товарищей по несчастью...

— Шестеро, о которых я знаю. Я попрошу в воскресенье выставить корзиночки для молитвенных записок — тогда, может быть, мы узнаем, сколько их на самом деле. Сегодня утром я связался с Центром консультации беременных и говорил с одним из директоров. У нее есть материалы о постабортивном синдроме и лекции на эту тему, основанные на Библии. Она предложила провести уроки у нас.

— В церкви? — Ханна напряглась при этой мысли, зная, что туда она не пойдет. В ее жизни и так достаточно проблем оттого, что Дуглас все знает. Насколько же будет хуже, если несколько болтливых женщин и мужчин в общине узнают о ее прошлом? Они разнесут ее в клочья, как торнадо!

— Нет, — сказал Дэн, поняв ее взгляд. Подтверждалось то, что говорила ему директор Центра. — Донна предложила, чтобы мы собирались где-нибудь в другом месте, не в здании церкви. Мы обещаем всем женщинам сохранить анонимность. Каждая должна заранее быть уверена, что все будет строго конфиденциально. — Может быть, в свое время, после того как они получат исцеление и восстановятся, у них появится смелость выступить и разоблачить всю ту ложь, которой учит мир.

— А где же тогда будут проходить семинары? — спросила Ханна, надеясь, что это будет не далеко от дома.

— ЦКБ — это слишком далеко. А мой дом — слишком близко к церкви. Я все еще думаю, где это можно сделать.

— Можно собираться здесь!

Дэн улыбнулся.

— Я надеялся, что ты это скажешь. Сначала тебе, конечно, надо обсудить это с Дугом.

— Он не будет возражать. — А если попробует, то может убираться. Если хочет, пусть сядет в лодку и гребет в Китай!

Дэн заподозрил, что она не в том состоянии, чтобы обсуждать такие вопросы, и решил сам позвонить Дугласу и поговорить с ним. После вчерашнего разговора Дуглас не будет возражать. Скорее наоборот, он будет приветствовать это начинание!

Первое собрание решили провести вечером в среду. Дэн сказал, что тоже придет. Он собирался сначала просмотреть все материалы, чтобы быть уверенным, что все они основаны на Писании и никак не отклоняются от слова Божьего. Он сам обзвонит остальных женщин и пригласит их на семинар.

— Я не скажу им о том, что мы собираемся у тебя дома, пока они не согласятся прийти, — сказал он. В разговоре Дэн не называл имен, чтобы сохранить анонимность других, так же, как и Ханны. — Молись, чтобы их сердца были открыты, Ханна!

— А если никто не придет?

Дэн улыбнулся, с любовью глядя на нее.

Тогда мы начнем с тебя!

Синтия на кухне у раковины чистила картошку; Дина читала книжку Сверчку и Тодду. На Синтию нахлынула странная меланхолия — ее не могли отвлечь ни шуточная поэма, которую читала девушка, ни смех детей. Что-то мучило ее, пыталось вырваться наружу из глубины. И Синтия знала, что это что-то ей совсем не понравится.

Над кормушкой на поляне порхали птицы, в основном зяблики, которых старалась отогнать наглая голубая сойка. Птицы поменьше прижимались к земле, расклевывая семена, которые сойка рассыпала. Завтра придется снова наполнить кормушку — птичий пир продолжался без остановки последние три дня. С тех пор, как к ним приехала Дина, дети почти не выходили играть на лужайку, и птицы получили свободный доступ к бесплатной еде.

Синтии не хватало этой картины: она привыкла наблюдать через стекло, как дети бегают по заднему дворику, играя в футбол или в пятнашки. Последние дни они все время проводили дома с Диной. Вот и сейчас Тодд приклеился к ее правому боку, а Сверчок пластырем прилипла слева; оба просто глотали слова, написанные Робертом Льюисом Стивенсоном. Мягкий голос Дины журчал, как ручей; она придавала словам ровно столько драматической окраски, сколько было нужно. Дети сидели просто завороженные.

Синтия взялась за следующую картофелину, она вспомнила, как мама читала ей эту самую книгу. А когда она подросла достаточно, чтобы читать сама, Синтия стала брать этот истертый старый том на прогулки. Она устроила себе укрытие в горчичных кустах в ореховой роще; там, среди желтых цветов, девочка могла погрузиться в мечты

о том, как будет жить в шалаше вместе с пятнистым котом и псом шоколадного цвета. А иногда она лежала на спине, смотрела в голубое небо и пыталась представить, на что это похоже — есть свежеиспеченное тонкое печенье и пить шоколад из маленькой чашечки в уютной английской кухне...

Тодд отошел от кушетки и уселся среди своих кусочков «Лего» — настоящий архитектор, претворяющий в жизнь свое видение. Вчера он пригласил Дину принять участие в стройке. Девушка не отказалась: уселась рядом с ним, скрестив ноги, и начала соединять красные и синие пластиковые кусочки. Сверчок оставила свою любимую пастель и попыталась присоединиться к ним. Но Тодд, защищая свою территорию, прогнал девочку. Дине хватило всего нескольких мягких слов, чтобы убедить его зачислить сестру в штат строителей.

Эта молодая женщина нравилась Синтии. Легкие, дружелюбные манеры Дины притягивали ее; кроме того, ее характер как будто помогал выявить все лучшее, что есть в детях. В Дину влюбился даже Арнольд. Сейчас старый пес лежал рядом, положив тяжелую голову на ее тапочки.

Синтия нарезала картошку, бросила ее в кастрюлю и добавила воды. Поставила на плиту и включила ее на полную мощность. В духовке покрывалась аппетитной корочкой баранья нога. В холодильнике остывала персиковая шарлотка. Салат готов, накрыт прозрачной пленкой, стоит в холодильнике, рядом с ним охлаждается соус. Сейчас она переоденется, освежит лицо и начнет накрывать на стол.

Синтия сполоснула руки, вытерла полотенцем и повесила его на вешалку. Снова донесся смех детей. Дина смеялась вместе с ними. Она была так молода и так красива, голубые глаза такие ясные и чистые, в них нет даже тени от перенесенных страданий! Синтия восхищалась этой девушкой.

«Интересно, как бы я чувствовала себя, если бы носила ребенка от человека, который меня изнасиловал? От мужчины, которого я даже не успела разглядеть?! »

Дина выглядела такой умиротворенной — и это же умиротворение она принесла Джеймсу!

Что же такое было в Дине Кэрри, что разрушило стену, которая долгие годы окружала ее мужа? Синтия была так же очарована этой девушкой, как и ее дети. Дина пришла к

Джеймсу за помощью — и принесла ему искупление. Синтия всегда будет благодарна ей за это. Но почему же сейчас она чувствует себя такой одинокой?

Джеймс скоро будет дома. Синтия все думала о том, как прошла его сегодняшняя встреча с Элизабет Чемберс, и почему Джеймс решил, что простого телефонного звонка будет недостаточно.

— Дина, приглядишь за картошкой, пока я освежусь? Джеймс скоро придет домой.

Дина улыбнулась в ответ и закрыла книгу.

— Я накрою на стол!

— Да? Это будет чудесно! Вон в том шкафчике для фарфора есть несколько чистых скатертей. Сверчок, покажи Дине, где лежит хорошая посуда. Сегодня мы поставим на стол фарфор и хрустальные бокалы, а столовое серебро — в среднем ящике.

Тодд выглянул из-за стены больницы, которую строил.

— Сегодня что — твой день рождения, Дина?

— Нет...

— Дина завтра уезжает домой, — сказала Синтия. Лучше детям узнать об этом раньше...

Они тут же запротестовали.

— Почему ты не можешь жить с нами, Дина? — спросила Сверчок.

— Мои мама и папа ждут меня дома, солнышко.

— Они могут тебя здесь навещать!

— Я уверена, что ее мама и папа так же скучают по ней, как я бы скучала по моим деткам, — сказала дочке Синтия. — А Дина будет приезжать к нам в гости, ведь правда?

— С удовольствием!

Синтия пошла по коридору в большую спальню, растерянная и подавленная, села у туалетного столика, распустила волосы и стала их расчесывать. Она пыталась понять, что же ее беспокоит. За последние три дня их с Джеймсом жизнь перевернулась. Синтия с удивлением понимала, что ее не волнуют внешние изменения, к которым приведет решение Джеймса. Ее тревожили перемены в собственном сердце. Что-то незнакомое подбиралось к ее привычному чувству безопасности, какое-то раздражающее предчувствие. И откуда-то вдруг появилось чувство вины...

— Привет, — раздался от двери голос Джеймса.

Синтия резко вскинула голову; вздохнула с облегчением,

увидев мужа. При виде Джеймса ее сердце все еще начинало биться сильнее. Синтия встала, Джеймс обнял ее и поцеловал. Это не был обычный поцелуй-приветствие; он был исполнен желания. Она прижалась к мужу, наслаждаясь этим моментом. В течение последних нескольких лет он редко приходил домой в таком хорошем настроении. Через несколько долгих мгновений он отодвинулся от нее, нежно пригладил ей волосы.

— Я люблю тебя, — сказал он, выражение глаз теплое, безо всякого напряжения. Синтия не отдавала себе отчета, насколько мучительно было его бремя, пока оно не исчезло. Эти три слова все еще имели власть над ней; глаза наполнились слезами. Как же ей повезло, что она завоевала такого мужчину, как Джеймс Уайатт! Синтия протянула руку и коснулась его щеки: она любила его каждой клеточкой своего существа. Она не могла говорить.

— Ты выглядишь немножко подавленной, — сказал Джеймс. — С тобой все в порядке?

Синтия слегка пожала плечами. Она не могла ничего объяснить, да и не была уверена, что хочет ставить точный диагноз своим чувствам. Может быть, сейчас не стоит рассматривать некоторые вещи слишком внимательно. При таком исследовании можно обнаружить ржавчину... Она снова прильнула к мужу, положила руки ему на грудь. Синтия чувствовала, как сильно и размеренно бьется его сердце.

«О Боже, неужели я все время была неправа? »

Она отпрянула от мужа, стараясь изгнать эту предатель скую мысль, боясь того, к чему она может привести.

— Обед, наверное, уже готов.

Джеймс чувствовал — что-то не так, но не стал давить на жену.

— Пахнет печеной бараньей ногой. И еще, кажется, персиковый торт? Дина сказала, что ты целый день готовила. — Он распустил галстук и направился к ванной.

Синтия пошла за ним.

— Она тебе нравится, правда, Джеймс?

— Очень, а тебе?

— Она мне прямо как младшая сестра, — откровенно сказала Синтия; тут на нее опять нахлынула странная грусть. Она знала, что может поговорить об этом с Диной, но что- то ее удерживало. Почему? Она была абсолютно уверена, что молодая женщина не будет ее обвинять и забрасывать камнями. Дина принесла в их дом какой-то небесный аромат; она стала открытым окном, через которое вливаются свежий воздух и солнечный свет!

А завтра она уезжает... От этой мысли горло у Синтии сжалось.

Обед прошел тихо и даже мрачно. Тодд и Сверчок были не очень голодны, оба заняты печальными мыслями о расставании с новым другом. Даже персиковый торт со взбитыми сливками не смог поднять их боевой дух. Обычно Синтии приходилось уговаривать их есть не так быстро — они всегда спешили вернуться к своим играм. Но этим вечером Джеймсу пришлось попросить их выйти из-за стола. Они все еще упрямились, и ему пришлось их подкупить.

— Сейчас еще светло; до того как вам отправиться в постель, есть полчаса. Как насчет того, чтобы сыграть со мной в футбол?

От такого предложения они отказаться не могли. Поиграть с отцом — это же предел мечтаний!

Усмехнувшись, Дина поднялась со стула и начала собирать посуду.

— Я все сделаю, — быстро сказала Синтия. — А ты отдохни!

— Ты ведь готовила, а я уберу.

Синтия заняла себя тем, что искала пластиковые контейнеры для остатков пищи. Она то и дело выглядывала в окно, улыбаясь, смотрела, как Джеймс и дети гоняются за черно белым мячом.

Дина составила посуду в моечную машину и повернулась к ней.

— Синтия, спасибо тебе, что ты меня приняла!

— Да глупости! Ведь это Джеймс помог тебе.

— Но ты приготовила путь!

Синтия не знала, что ей ответить. Она открыла этой девушке дверь — и с этой минуты жизнь никогда не будет прежней. Благодаря Дине, Джеймс принял такое решение, которое изменит все — и больше всего его самого. Радовалась ли Синтия этому факту? Часть ее существа радовалась, другая часть была в ужасе. Это был страх, корни которого она даже не пыталась понять.

Дина чувствовала, что Синтию Уайатт что-то беспокоит. Ей совсем не хотелось добавлять проблем этой женщине, но Дина знала, что с ней нужно поговорить до отъезда.

— У тебя намного больше влияния, чем ты себе представляешь, — сказала Дина. Она знала, как быстро все может измениться, если только Синтия захочет. Женщина может быть ветром в парусах мужчины или штормом, который загонит его в гибельные воды. Она может быть для него якорем в бушующем море, а может выбросить корабль прямо на скалы...

— Джеймс всегда поступал так, как он считал нужным. - Синтия отвернулась, надеясь, что Дина не будет продолжать разговор.

Но девушка не могла остановиться. Не имела права.

— Легко заметить, как вы любите друг друга. Как-то вечером Джеймс сказал, что ты во всем его поддерживала...

Во всем... Синтия зажмурилась, внутри у нее все напряглось.

— Делать аборты — это не моя идея. Он занялся этим из-за того, что случилось с его сестрой.

— А ты была против?

— Я об этом не думала. — Она и не осмеливалась! Ведь дело жены — поддерживать своего мужа, а не воевать с ним.

Возмущенная вопросом, Синтия обернулась и посмотрела на Дину. — Я была за Джеймса, и это все!

Дина заглянула Синтии в глаза; ей хотелось плакать. Женщина отвернулась и стала нервно переставлять посуду, закрывать и открывать холодильник. Она с грохотом поставила контейнеры в холодильник и захлопнула дверцу. Снова посмотрела на Дину, теперь уже сердито.

— Я удивляюсь, что ты осмеливаешься нас осуждать после всего, что мы для тебя сделали!

Дина покачала головой, глаза наполнились слезами.

— Я не сужу тебя, Синтия...

— Ведь ты считаешь, что я была не права, не так ли? Ты считаешь, что я должна была ему все высказать. — Обойдя Дину, Синтия схватила полотенце. — Ладно, оставим. По- моему, тебе пора собирать вещи!

Она нервно протирала стойку, которую Дина только что натерла до блеска. Повернувшись, чтобы положить полотенце, Синтия увидела, что в кухне она одна.

Женщина оперлась о стойку, закрыла глаза, ей было стыдно за себя. Дело в том, что она никогда не позволяла себе серьезно задуматься о проблеме абортов. Синтия всегда была против, пока Джеймс не объяснил ей все со своей точки зрения. Тогда она стала «за» — ради Джеймса. Она решила закрыть глаза и уши, и не слушать никого, кроме мужа. Эта тема была слишком сложной и слишком чувствительной, чтобы ее обсуждать. И, в конце концов, разве главным не был личный выбор женщины? Ведь все вокруг говорят именно так! Газеты, журналы, телевидение. Начиная с президента и заканчивая последним бездомным!

Ей не хотелось серьезно задумываться об этом и глубоко вникать — потому что в это был вовлечен человек, которого она любила больше всего на свете. Ей было невыносимо думать, что Джеймс ошибается. Легче было просто идти за ним, чем пытаться направить его на другой путь. Ведь муж был убежден, что поступает правильно, — и Синтии не хотелось задавать ему лишние вопросы.

« О, Боже, почему я этого не сделала? Неужели я боялась, что он будет меньше любить меня? »

Все это время она видела только маленькую часть той боли, которую переносил Джеймс, избрав свой путь. Она никогда не догадывалась, насколько глубоки его мучения, не могла даже представить, какая битва идет у него внутри; что последние четыре года он живет под грузом стыда и отчаяния!

И вот это проклятие разрушилось три дня назад. Синтия никогда раньше не видела, чтобы ее муж так рыдал. Теперь его мысли и вся их жизнь повернулись на сто восемьдесят градусов. И снова Синтия просто следовала за ним, ничего не говоря, принимая новый курс.

Синтия прошла в гостиную и уселась подальше от окна, выходившего на задний двор. Ее грудь сдавило, она едва могла дышать.

Может, если бы она что-то сказала в самом начале, если бы хоть как-то предупредила, то Джеймс был бы избавлен от всех страданий?! Может, ей просто надо было напомнить ему, зачем он так долго трудился, стараясь стать хорошим врачом? Она могла бы просто предложить Джеймсу поду мать о других способах помощи женщинам с нежелательной беременностью — вместо убийства детей!

«О, Боже! О, Боже! Я в этом участвовала! »

Теперь слишком поздно. Им придется обоим жить с осознанием своего греха; Джеймсу — за его действия, ей — за свое бездействие и молчание.

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒