Сеногной. Мокрые дожди

Сеногной

Вызрела на лугах трава. Поспела. Уж когда бы пора косить её, да не косят. А время бежит, только дни мелькают: понедельник, вторник, среда…

В магазине, в очереди, слышит Витя, люди говорят:

— Сеногной.

— Навалился и не отпускает…

— Когда ж косить-то?

— Сеногной, он и есть сеногной!

— Глядишь, без сена останемся. Как нынче будем?..

У дома бригадира по утрам сельчане собираются. Лица хмурые. В небо поглядывают, а оно ещё того смурнее.

Кой-где всё же начали косить. Трава-то хорошая, в самый раз. Высушить бы её, да в стога сметать! Только где там. Не даёт дождь — с е н о г н о й. Который день стоит. Который день из-за него солнца не видать.

И ездит Колин отец на тракторе. Тоже хмурый. Сердито баранку крутит — со всякими расспросами лучше не подходи. А рядом с ним Коля сидит. Не улыбнётся. Не до веселья, раз сеногной.

Возит Колин отец скошенную сырую траву в силосную яму. Силос — тоже хороший корм для скота. Только ведь и сено надо.

Дед Захар уже и косу отбил. И уже наточил её бруском, чтобы Зорьке сена к зиме заготовить. А заодно и поросёнку Борьке на подстилку, и Шарику — в конуру. Только висит коса пока в сенях. Висит без дела.

А вчера дед Захар с внуком ходили на лужок у ручья. Покос свой проведать.

Пришли они, видят: стоит трава. Высокая. Ростом почти с Витю вымахала. Одна беда — поникла от сеногноя.

А небо всё сплошняком, будто затянуто мокрой серой ватой. Ни щёлки, ни дырочки в ней. Где тут солнечному лучу проткнуться?

Воздух сырой, неподвижный.

Дед махнул по траве рукой, с неё — вода брызнула. Прямо гроздью тяжёлых капель обрушилась на землю.

Витя тоже рукой так сделал.

— Сеногной, дедушка, — сказал он.

— Сошлись у деда Захара седые брови на переносице. Топорщатся. Трёт он рукой колючий подбородок — И не говори. Вот напасть одолела…

Дед с внуком домой вернулись.

Начало смеркаться, когда сели чай пить.

— Ты чего, Захар, за поясницу опять держишься? — спрашивает бабушка. — Никак ноги промочил?

— Дед не сразу ответил. — Кости ноют. Чую, переломится погода. Авось, разведрится завтра.

Бабушка не удержалась от смеха, в платок прыснула.

— Ну, прямо как по радио сообщил! У тебя каждый день кости болят. От войны да от старости.

— То болят, а то ноют! Совсем иное дело. Понимать надо, — сердито ответил дед Захар.

Тут за окном враз потемнело. Хоть свет в избе включай.

Дед с бабушкой спорят, а Витя к окну шмыгнул. Видит: верхушки яблонь задвигались. Ветер, значит. Откуда только взялся?! Столько ждали и — вот тебе! Потянул он, потянул мокрую вату над деревней. Рванул, только что треска не слышно было, скомкал её и — понёс.

— Дедушка, дедушка! — крикнул Витя. — Смерть сеногною!

Дед Захар от Витькиного крика аж вздрогнул.

Бабушка Валентина всплеснула руками. Чайная ложка у неё так и брякнулась на пол.

— Господь с тобой, внучек! Ну и напугал.

Дед подошёл к окну.

— Ну, что?! — говорит. — Смотри, мать. Вот тебе моя поясница! Уж больно спорить любишь…

А в небе уже толпились тучи. Да такие чёрные, будто в печной трубе побывали. Ветер их гнал, и они наползали одна на другую так, что из двух маленьких получалась одна большая и совсем чернущая.

Сверкнула наконец молния, прогрохотал гром, и рухнул на землю грозный дождь.

— Ну вот, — взглянул Витя на деда, — грозный дождь отдождит и разведрится.

— А ты почём знаешь? — смеётся дед Захар. — Не уж-то и у тебя кости ноют?..

Стукнула дверь в сенях.

Коля прямо с порога.

— Витяй, айда с нами завтра на сенокос!

— Обрадовался Витя. Забегал по избе, будто уже сапоги ищет. — Поеду! Поеду! — кричит. — Дедушка, можно?!.

Молчит дед Захар. Насупился. Похоже, не нравится ему Колина затея.

— Дедушка! Ну, дедушка! — не отстаёт Витя.

Светлые глаза деда сощурились. Подмигнул он Коле незаметно. — Ну-у, то завтра!.. — говорит. — Завтра и решим. Утро вечера мудренее. Определённо.

— Не согласен! — отвечает Витя.

— Это почему ж?

— Надо Коле сейчас дать ответ. А то он завтра за мной не зайдёт. Я знаю.

— Ишь ты, барин какой! — возмутился дед Захар. — Привык чтоб за ним заходили. Нет уж! Завтра сам зайдёшь за Колей. А промешкаешь, пеняй на себя.

— Ур-ра! — крикнул Витя. — Значит завтра я еду! Определенно!

И запрыгал на одной ножке.

— Прямо как маленький, — солидно сказал Коля. А ведь сам был на год младше Витяя…

Мокрые дожди

Наладились дед Захар с внуком в грибы ходить. Встают рано. Бабушка Валентина ещё раньше встаёт. Чтобы мужиков покормить.

Поедят они не спеша, оденутся, корзинки берут. Каждый себе по руке. А в корзинках уже молоко с хлебом, яйца варёные, по паре огурцов. Бабушкой Валентиной положены, на перекус.

Выходят, ещё роса на траве у забора холодная. Теперь часто она и днём серебрится под ногами — не сохнет.

Витя Шарика с цепи отстёгивает. Шарик от радости прыгает, визжит, лает. Понимает, что в компанию его берут.

Откроет Витя калитку, Шарик выскочит и помчится. Ну, кажется, так по лесу стосковался, что и домой не вернётся.

Сразу за забором, вдоль дороги начинают грибы попадаться. Дождевики. Только это ещё не лесной настоящий гриб. Потому дедушка говорит: «Дождевик не гриб, вскочил и лопнул». По дороге Витя Дедову поговорку то и дело проверяет. Наступит ногой на спелый дождевик, тот так и фукнет коричневым дымком.

Глядя на Витю, и Шарик тычется носом в дождевики. Мол, что тут интересного произрастает? А интересного мало. Расчихается пёс, и сам не рад, что сунул любопытный нос куда не следовало.

Так и идут они просёлочной дорогой к лесу.

Ох, и грибные места знает дед Захар! Витя тоже их теперь знает. Только добраться до них без деда ему пока трудновато. Ведь всё лесом. А лес большой. Тропинок много. Сразу и не угадаешь, которая прямиком к дедову месту приведёт.

Вот идут они по лесу. Под ноги смотрят, по сторонам. Ищут где гриб притаился. Настоящий, лесной. Не какой-нибудь фуколка-дождевик, который даже и не прячется вовсе.

Витя и не заметил как носом в паутину залез. Стал выпутываться, вдруг слышит.

— Ты чего ж это, Виктор, прямо по белому грибу маршируешь! Неладно это.

Витя так и застыл.

— Где, дедушка?

— Да под самым носом.

Завертелся Витя на одном месте. И так глянет, и так. На шаг в сторону ступить боится — а ну как раздавишь?

— Осторожно, осторожно. Замри и не шевелись, — приказывает дед Захар.

Нагнулся он, и прямо у самого сапожка Витиного, из-под ветки папоротника, достаёт крепконогого боровика. И шляпка у него тугая, тёмно-коричневая. С холодными каплями и хвоинками на макушке. Красота, а не гриб! И ведь чуть мимо не прошли.

Досадно Вите, что не он нашёл боровик.

— Дедушка, — говорит, — да как же ты его увидел?

— А я не смотрю на них, они сами ко мне подбегают и в корзинку запрыгивают. Вот и этот: от тебя норовил улизнуть ко мне.

— Ну, да!

— Определённо. Ходить по грибы научишься, и к тебе выбегать станут. Уж поверь мне.

Не знает Витя: то ли верить деду, то ли нет. Уж больно серьёзно говорит. На всякий случай присматривается к нему. И нет-нет, да найдёт. Сам. Боровика. Не хуже дедова… То-то радости.

Придёт время перекусить, сядут они на сухую валежину, припасы достанут.

Намотаешься по лесу, так ржаная горбушка с солью вкуснее пирога покажется. А тут тебе ещё и яйца, и огурцы…

Молоко холодное, даже зубы ломит. Но это не беда. Встанешь, пойдёшь — враз согреешься.

На этот раз, хорошо, поесть успели. Дождь начался.

Мелкий, нудный. На ситничек похож. Только ситничек куда теплее.

— Ну, Виктор, до мокрых дождей дожили, — говорит дед Захар.

Удивился Витя.

— Дедушка, да ведь всякий дождь мокрый.

— Нет, брат. Вот, скажем, ливень. Ливень он и есть: ли-и-вень. Слышишь? Так и льётся, да ещё с какой силой. Его иначе и не назовёшь. Вспомни. Так вот.

— Ну, дедушка! Ты про него говоришь, будто он живой какой. — Живой, не живой, а по макушке лупит. Да ещё как…

Витя засмеялся и сказал:

— Определённо.

Деду Захару что-то вдруг не понравилось.

— Ты чужие слова брось повторять. А то попугаем сделаешься. Говорить с тобой одна скукота будет, — сердито сказал он.

— Ладно, не буду, дедушка. Ты про мокрые дожди сказал. Так почему они мокрыми называются.

— Ну да. Почему? Осень, значит. А она, брат, сухой не бывает. От того и дожди у неё мокрые. Наступила, значит, пора ненастья. Теперь какой дождь не пойдёт, — всё мокрым будет. У нас-то уж особенно. Зато и грибы самые только теперь. Понял?

— Понял.

— Ну, раз понял, пора нам в сторону дома двигаться. Пока грибков дособираем, пока вымокнем как следует, как раз у своих ворот будем…

Придут они домой. Усталые, мокрые. А в избе натоплено, грибным супом пахнет. Вкусно так.

Бабушка Валентина к столу торопит.

Поест Витя. Теперь дело интересное: грибы перебирать. Смотреть: у кого какие. Вспоминать: где рос, как в корзинку попал. Только что это? Вконец разморило Витю от тепла да от еды. Не встать ему со стула. Голова на бок клонится. Сон одолевает.

Смеётся дед Захар.

— Один грибник готов! Отправляй-ка его, мать, на кроваткин переулок.

— Тише ты!.. Внука разбудишь. Ведь умаялся, — недовольно шепчет бабушка Валентина.

— У него над ухом теперь хоть из пушки пали, — возражает дед Захар.

И верно. Ничего Витя не слышит уже. Спит.

Лепень

Пришла пора уезжать Вите домой, в город.

Мама с папой письмо прислали. Мол, ждём сына не дождёмся.

Прочёл дед Захар письмо. Расстроился. Ещё раз прочёл, а в нём всё про то же.

Бабушка Валентина прочла, всплакнула. Привыкли они с дедом к внуку.

Труднее всех Вите. Славно жить в Бережке. Остаться бы. Тут тебе и дедушка с бабушкой, и Коля. А Зорька с Борькой? А Шарик? Только ведь и к маме с папой хочется. И ведь давно уже хочется. — Ничего не поделаешь, — говорит дед Захар, — надо Виктора в дорогу снаряжать.

Стали его снаряжать. Бабушка всяких угощений напарила, нажарила, банок с ягодами и грибами наготовила. Да ещё сушёных грибов целый мешочек. Витя их собственноручно собрал. И сушил сам.

Дед Захар как увидел, сколько чего наготовлено, ворчать начал. — Чисто склад продовольственный… Нагрузим мальца, будто самосвал какой-то… Дело ли это?

— Ничего, ничего, — отвечает бабушка. — До станции лошадь довезёт, а там — поезд потащит. В город приедет, есть кому встретить.

Наступил день отъезда.

Пошли дед Захар с Витей к председателю Мальчика просить. Чтобы до станции доехать.

Мальчика не дали. Дали Ветку.

Пока дед Захар лошадь запрягал, Витя побежал к Коле. Попрощаться.

Вернулся, а его чемодан, сумки-сетки уже на телеге. На сене лежат. Как раз на том самом, какое они с дедом косили, когда сеногной кончился.

— Поехали, — сказал дед Захар и тряхнул вожжами.

Тронулись по проулку. Витя всё рукой махал. Бабушке Валентине. Она у калитки стояла. И Шарик всё лаял. Но Шарика Витя уже не видел.

Выехали из деревни. Лесная дорога пошла. Только теперь на ней не качало, а трясло. Прихватило заморозками дорожную грязь, оттого и трясло, будто по камням ехали.

А лес жёлтый стоит, задумчивый. Лист с деревьев неслышно осыпается. Не слышно и птиц. Перебрались кто куда, поближе к тёплому югу. Один дятел желна стучит на всю округу. Громко так, часто. Будто торопится к зиме дом себе выстроить. Молчит дед Захар. Покуривает и молчит.

Грустно стало Вите. Если бы про маму с папой не вспоминал, совсем бы тоскливо стало.

Какой бы долгой не была дорога, но ей конец настаёт.

Вот и станция.

Дед Захар пошёл, купил билет.

Потом они с Витей попили молока с бабушкиным пирогом. А потом и поезд подошёл.

Тут дед Захар забегал, засуетился. Как же! Поезд-то минуты две стоит всего.

Подбежали они к своему вагону. В тамбуре проводник. Грозный такой стоит. С усами.

Дед Захар к нему и так, и этак:

— Как величать-то? — спрашивает его.

Смотрит проводник куда-то в небо. И бровью не ведёт.

— Меня что ли? — говорит наконец с удивлением.

— А кого же? Больше никого кроме нас нет.

— Если меня, то Михаил Егорович, — сказал и в кулак кашлянул. Мол, мы тут приставлены к делу, а не просто разговоры разговаривать.

— Мил человек, МихалЕгорыч…

Дед Захар протягивает проводнику билет, про Витю толкует.

— Что ж, — не сразу отвечает степенный Михаил Егорович, — это можно. Передам парнишку с рук на руки. Уж так и быть.

— Вот спасибо-то! Вот благодарствую!..

Схватил дед Захар Витю за руку.

— Ну, внучек, прощай. Может, скучно тебе было в Бережке у нас. Края наши дождистые, не интересные — сам теперь знаешь. Тут уж не обессудь…

И так стало Вите вдруг жаль дедушку. Не узнать деда Захара. Суетится, кричит. Глядя на него, Витя и сам разволновался. Что сказать? Вон дедушка, всё говорит и говорит. А он, Витя, молчит, будто воды в рот набрал, и что сказать — не знает. Только слова сами откуда-то взялись.

— Дедушка, дедушка! Приеду я к тебе! Обязательно приеду! Вот увидишь!

Столько-то слов, одним духом выпалил Витя, а дед Захар вроде не поверил.

— Неужто приедешь? Неужто?!

— Зима кончится, и сразу приеду.

— А бабушка-то как обрадуется! Ну, смотри, приезжай! Уж не забудь только!..

Чиркнул дед Захар седой щетиной по щеке внука и — поезд тронулся.

Витя всё хотел посмотреть: где там дедушка? Стоит ли? Машет ли ещё рукой? Но Михаил Егорович не позволил.

— Ступай в вагон и определяйся, согласно месту, — строго сказал он.

Нечего делать, пошёл Витя определяться.

До вечера просидел он у окна с каким-то старичком. Старичок, как раз, и уступил ему это место. Сказал только, непонятно кому: «Ребёнок должен сидеть у окна и смотреть на мир». Сказал это и замолк.

Несколько раз приходил Михаил Егорович. Всё спрашивал:

— Как там наш самостоятельный пассажир.

— Едет, — отвечал вместо Вити старичок и опять замолкал.

А ночью, под стук колёс, увидел Витя во сне деревню Бережок. Деда Захара, бабушку Валентину, Колю и даже лохматого Шарика увидел. И даже Зорьку с Борькой. А ещё увидел дожди… Ситничек и Ливень, Косохлёст и Сеногной. Только все они ему привиделись на одно лицо: тёплые, ласковые. Странно, конечно. Ну, да ведь во сне и не такое можно рассмотреть.

Две ночи снилась Вите деревня Бережок со своими дождями. А когда он приехал в город, то страшно обрадовался. Потому что поезд остановился, а в окне — кто? Ясное дело, мама с папой. Будто вагон никуда не уходил. Так и стоял всё лето на этом месте.

Папа в окно стучит. Мама руками машет, вот-вот заплачет. Ведь сын приехал. Если мамы и плачут от радости, то уже чаще всего от такой.

Вышли из вагона. Папа чемодан поставил на асфальт. На него — сумки-сетки.

— Ну-ка, покажись, Витька! — говорит. — Вымахал ты за лето, не узнать прямо!

— Как он изменился?! — говорит мама. — Как он изменился, вы только посмотрите?!.

Мама сказала это так громко, что подошёл какой-то пассажир с портфелем в руках.

— Кто изменился? — спрашивает.

— Вот. Наш сын, — сказала мама.

— А-а. Я в его годы точно так же изменялся, — сказал пассажир, и пошёл своей дорогой.

Выбрался наконец Витя из родительских объятий. Отдышался немного, посмотрел на небо, с которого падали сырые хлопья снега.

— Папа, — говорит, — и у вас уже Лепень?

Мама даже испугалась.

— Что за лепень?

— А-а! — говорит папа. — Догадываюсь. Это снег с дождём. Как раз сегодняшняя наша погода. Ещё говорят про такую Чичерь. Правильно, Витька.

— Определённо. Только такая погода ещё называется Хижа.

— Ну, ты знаток! — папа даже руки развёл. — Прямо вылитый дед Захар.

Мама ничего понять не могла из мужского разговора.

— Витя, — сказала она, — откуда у тебя эти словечки?

Папа рассмеялся.

— Не волнуйся, — успокоил он её. — Это всё дедушкины дождики.

— Какие ещё дождики?.. — спросила мама и с тревогой посмотрела сначала на Витю, а потом на папу.

— Такие… — ответил Витя.

Папа взялся за чемодан, подмигнул Вите и сказал:

— Это мы тебе с Витькой дома объясним. Пошли скорее, пока лепень не сделал из нас снеговиков…

⇐ Предыдущая 1 2 34