Флойд Гиббонс 7 страница

Никогда мне не приходилось слышать от Карахана такого обилия слов. Но он продолжал:

– Народы Нового Света надеются на то, что Атлантический и Тихий океаны послужат для нас надежной преградой. В этом ваше заблуждение. Океан больше не является для меня препятствием. Вам известно, какими силами я располагаю: за мной стоят 900 миллионов Азии, 400 миллионов Европы, 180 миллионов Африки. В лагере противника 130 валлонов Северной Америки и, быть может, 40 миллионов обитателей Южной Америки. Сопоставьте эти количества: полтора миллиарда людей против двухсот миллионов! В нашей власти промышленность трех континентов, неисчерпаемые запасы сырья. Вся европейская промышленность объединена и работает согласованно, превышая наши потребности.

Имеющийся в нашем распоряжении торговый флот достаточно велик для того, чтобы перевезти через океан любые количества солдат и боевого снаряжения. Не пройдет и суток, как наш флот будет владычествовать на всех морях. Не один пароход не сможет выйти в плаванье под чужим флагом – на морях будет только наш флот!

Последнее обстоятельство я упустил из виду. В самом деле, каким образом удалось бы мне переправиться в Америку?

– Мои армии властвуют на всем земном, шаре, – спокойно продолжил Карахан. – Я вхожу в войну с уверенностью, что у мня имеются неисчерпаемые человеческие резервы, и что я могу пополнить любую убыль, в своих рядах как вы велика она ни была. Как вы считаете, чего ради вздумал я вам разрешить в течение целого года быть свидетелем моих приготовлений к войне? Вы обладаете острым зрением, и вы живо пишете о том, что видите. Я надеялся, что ваши земляки, прочтя ваши корреспонденции, убедятся в том, что попытка сопротивляться мне обречена на неудачу. Теперь мне, придется прибегнуть к силе – сила научит их многому.

– Теперь перехожу к вашей просьбе. Вам, разумеется, известно, что я мог бы без особого труда удержать вас при себе. Я бы мог это сделать без всяких угрызений совести. Совесть во время войны – излишний балласт, но я все же предпочту вас отправить на родину. Ошибки моих предшественников идут мне на пользу. Самой большой ошибкой, допущенной обеими сторонами во время мировой войны, было введение военной цензуры и желание скрывать все сведения военного свойства. Цензура не имеет себе оправдания, она была учреждена идиотами из штабов, пытавшимися при ее помощи скрыть от населения свои ошибки и прегрешения.

– В Европе по моему приказанию был произведен ряд казней – вы были их свидетелем в Варшаве и в Бухаресте. Вы видели, как представители буржуазии поплатились жизнью в Вене и в Белграде, вы видели, как в Италии пали тысяч фашистов; вы были свидетелем массовых расстрелов в Англии, Франции и Италии. И я позволил вам писать обо всем этом, не стеснял вашего литературного дара. Почему я позволил писать вам обо всем этом с такими подробностями? Да потому, что это – война. Я веду войну. Мне нечего скрывать, я ни о чем не сожалею. Мне нечего стыдиться. Ныне мир – свидетель объединения трех материков и установления вечного мира среди полутора миллиардов людей. Отныне хозяйственные и политические интересы трех четвертей человечества объединены под одним знаменем. И все это достигнуто в течение одного года. И этот результат стоит пролитой крови!

Карахан зашагал по кабинету и остановился перед большой географической картой.

Он провел пальцем по Соединенным Штатам и продолжал:

– Ваша страна и ваше правительство ничему не научились за последний год. Неслыханное благосостояние, выпавшее на долю вашей страны после 1918 года, ослепило вас. С каждым годом популярность Америки в Европе падала, и в этом повинна была ваша политика в вопросе военных долгов.

– Деятельность ваших политиков вызывала во всем мире возмущение. Ваш президент Вильсон в Версале кичился тем, что ничего не хотел от мира, и беспрестанно жаловался на то, что остальные предъявляют какие-то требования. Эта политика соответствовала интересам Америки, которая могла ничего не требовать, потому что у нее всего было в избытке, но этот рецепт был очень неудачным применительно к перенаселенным, обнищавшим в войне, лишенным необходимого, европейским государствам. Европа ничего не имела и нуждалась во всем. Я говорю с вами совершенно откровенно, потому что я хочу, чтобы вы рассказали об этом вашим землякам. Пора им узнать, что о них думают в Европе. Вы хотите возвратиться в Америку, и я не препятствую вам осуществить ваше намерение. Вы сдержали данное вами в Москве слово. Иногда мне приходилось задерживать корреспонденции, предназначенные вами, для отсылки в Америку. Некоторые из ваших выводов были слишком поспешны и могли бы повредить моим замыслам. Но сейчас, когда вы уезжаете, я хотел бы, чтобы вы уехали с сознанием, что я ничем не препятствовал вашей корреспондентской деятельности. Все, что вам стало известным, все, что вы увидели, вы можете спокойно сообщить вашей прессе и правительству. Расскажите им обо всех устаревших военных тайнах, в которые вам удалось проникнуть. Я разрешаю вам делать любые разоблачения.

Я радостно поблагодарил Карахана, – он взял со стола листок бумаги ж прочел его.

– Ваш пилот Бинней поедет с вами, но что касается вашей секретарши, то ей придется остаться. Она не является американкой, – она гражданка нашего союза. Вы будете доставлены в сохранности до линии расположения американских войск, и если счастье будет благоприятствовать вам, то мы с вами увидимся снова. Я буду рад снова встретиться с вами. Ступайте, об остальном позаботится Бойер.

Итак, ему было известно, куда девалась Марго. С этой мыслью я отправился к себе в бюро и застал там нервничающего Спида и по обыкновению улыбающийся Бойера.

– Где Марго? – спросил я. – Ведь вам это известно.

– Теперь я вправе удовлетворить ваше любопытство, – сказал Бойер.

– Скорей! – вырвалось у Спида, – Где она?

– Она жива, невредима и счастлива, как только может быть счастлива девушка, лишившаяся общества двух влюбленных в нее соперников. Ведь Уайт также должен был прийти сюда. Куда он девался?

– К черту Уайта, – заревел Спид, – Где Марго?

– Она останется здесь, – ответил Бойер. – И это решено и вытекает из семейной обстановки Карахана. К сожалению его супруга все еще полна западно-европейского представления, что жена всегда должна сопровождать своего мужа. Марго подружилась с ней, когда она прибыла против воли Карахана в Вену. И Карахан очень доволен тем, что его жена нашла себе подругу и теперь не отягчает его своим присутствием. Он настолько уверен в том, что присутствие Марго благотворно действует на Лин, что решил их не разлучать. Беспокоиться за судьбу Марго вам не приходится, – я готов поручиться за ее безопасность!

– Ей придется остаться в Англии до окончания войны? – осведомился Спид.

– Если только Карахана не разрешит ей последовать за Лин в Америку.

В тот же вечер, когда я укладывал свои вещи, я обнаружил у себя в несессере следующую записку:

„Красные собираются заключить всех американцев в концентрационный лагерь. Вам и Спиду не приходится опасаться этой участи, но я принужден попытаться улизнуть от них. Я не знаю, каким способом мне удастся пробраться в Америку, но если я останусь в живых, то проберусь туда и приму участие в обороне страны.

Мне кажется, я знаю, где находится Марго, и попытаюсь повидать ее. Прощайте, желаю Вам счастья

Уайт. “

Поздно ночью я и Спид, напутствуемые Бойером, вылетели на аэроплане в Йокогаму.

Бойер пояснил нам, что нас попытаются доставить в Америку через Тихий океан. Большую часть пути мы провели, не отрываясь от радиоаппарата и внимая сообщениям из Лондона.

Нам удалось услышать голос красного Наполеона, лично огласившего на корректном английском языке объявление войны и воззвание к „пролетариям Америки“. Потом мы услышали множество речей, произнесенных на различных языках. Всем американским гражданам, не утратившим связи со своей былой европейской родиной, обещалась автономия.

Так, в обращении немецким обитателям Висконсина обещалось создание в Америке автономной немецкой социалистической республики. Скандинавам, поселившимся в Миннесоте и в Дакоте сулилась независимая скандинавская республика.

Примерно такие же обещания адресовались итальянцам и ирландцам, проживавшим в Нью-Йорке выходцам из Польши, испанцам, поселившимся в юго-западных штатах.

Негр Моисей Карлинги, выходец из Америки, открывший в Москве кафе, обратился перед микрофоном к негритянскому населению Соединенных Штатов и обещал им в случае, если они подымут восстание против белых поработителей, образование самостоятельной негритянской республики на территории штатов Луизиана и Миссисипи.

– В Америке имеется больше радиоприемников, чем во всем остальном мире, – пояснил нам Бойер, – у нас все радиоаппараты подлежат регистрации, и мы имеем возможность контролировать их. Вашингтон лишен возможности контролировать всех радиолюбителей, и поэтому я не представляю себе, как вы помешаете приему нашего агитационного материала.

Но впоследствии мне пришлось узнать, что американское правительство при желании могло принять свои меры и путем посылки радиоволн воспрепятствовать приему сообщений из Лондона. Но правительство пренебрегло этой возможностью и не помешало свободной деятельности радиостанций.

Лояльные американцы самого различного происхождения в ответ на призывы Карахана послали по радио негодующие протесты, но все же агитации Карахана удалось достичь кое-каких результатов.

Прибыв в Йокогаму, мы увидели, что гавань заполнена пароходами. Это был флот, готовившийся к перевозке войск на мексиканское побережье. Во всех японских гаванях происходило примерно то же самое.

Меня и Спида поместили на пароходе „Гаррис“, ранее принадлежавшем „Америка-Доллар-Лайн“. Это был один из пароходов, в большом количестве секвестрированных Караханом после объявления войны. Отсутствие нейтральных гаваней, в которых мог укрыться американский флот, и неожиданность объявления войны повели к тому, что большая часть флота попала в руки красных.

На пароходе, помимо нас, находились три тысячи японских солдат „большое количество как японских, так и русских штабных офицеров, направлявшихся в Мексику для образования штаба генерала Камку, назначенного командующим мексиканским фронтом.

Офицеры оживленно беседовали с нами на французском. английском и немецком языках. В большинстве они были молоды, легкомысленны и самонадеянны. Охотнее всего болтали они о вине и о девушках, о лунном свете и тренькании гитар под пальмами.

Спид и я угрюмо молчали, но Бойер пытался подшучивать и над ними, и над нами.

Очутившись на палубе с глазу на глаз Бойер сказал мне:

– Наши войска медленно продвигаются на север от Салина Круца. Камку – неистовствующий дьявол. Он отличился при занятии Филиппин, во время руководства десантной операцией, и он превосходный военачальник. Он офицер старой императорской армии, титулованный перебежчик; самурай, перешедший на сторону красных. Нечто вроде старика Чичерина в Москве.

– Скажите, разве наш флот не препятствовал высадке ваших войск в Салина Круце? – спросил я.

– К сожалению, нет. Помимо всего эта десантная операция была проведена с целью отвлечь часть вашего флота в Тихий океан. Операция Камку совершалась под прикрытием половины японского флота, который вступил бы в бой с вашей эскадрой, если бы она вздумала помешать операциям наших войск. Но то обстоятельство, что ваше правительство, несмотря на вопли, поднятые политиканами с Тихоокеанского побережья, все же не выслало части флота в Тихий океан, лишь говорит о существовании среди вас здравомыслящих людей.

– Каковы планы Карахана? Сколько людей имеется в его распоряжении? Что собирается он предпринять?

– В настоящее время на мексиканском фронте находится армия в сто тысяч человек. Ежедневно ее численность возрастает на десять тысяч человек. Но далеко не все это количество прибыло из Японии. Часть из них прибыла из Австралии, Новой Зеландии, Филиппин и прежних французских и английских владений в Океании. За последний месяц армия эта удвоилась – не думайте, что экспедиция предпринята без подготовки. К ней готовились очень давно. Камку подвигается вдоль железной дороги от Салина-Круц через Техуантепек к порту Мексико. Его цель – пробиться к Мексиканскому заливу. И мне кажется, он добьется своего. Вспомните о том, что весь перешеек имеет всего лишь двести двадцать километров в ширину.

Мы спустились в курительную и остановились перед картой мексиканского фронта.

– Наши войска заняли узловой пункт Сан-Иеронимо, – продолжал пояснять Бойер. – Природные условия в этой стране таковы, что все бои могут развиваться лишь вдоль железной дороги. Я не знаю, как сильны стоящие против нас американские и мексиканские войска, но мне кажется, что им, приходится очень тяжело, потому что у них в тылу имеется всего лишь одна, железная дорога. Опорными пунктами их обороны являются порт Мексико и Вера-Круц.

Одним из немногих штатских пассажиров на борту „Гаррис“ был некто Штейн, уполномоченный московского комиссариата иностранных дел. Он направлялся в Мексику с дипломатической целью, и Бойер познакомил меня с ним.

– Вам должно быть известно, что Москва представлена в Мексике госпожой Коллонтай, старой революционеркой и сподвижницей Ленина и Троцкого. Ваша полиция давно интересуется ее деятельностью в Мексике. В настоящее время она находится в Салина Круце, и это от нее мы получаем сведения о том, что произошло там после получения нашего ультиматума.

– А что там произошло? – осведомился я.

– Обычный в Мексике кризис. Американский посланник Кетчем имел продолжительную беседу с президентом Майторена. Зятем последовали переговоры с Вашингтоном по прямому проводу. Мороноес, вождь оппозиции, бросил президенту упрек в том, что он обращается за помощью к Соединенным Штатам, тогда как Мексика могла. бы справиться с затруднениями и без посторонней помощи.

В городе произошли демонстрации, во время которых был выброшен лозунг: „Лучше союз с Караханом, чем рабство у Соединенных Штатов! “ – В то время, как происходили демонстрации, президент продолжал торговаться с Соединенными Штатами.

– Как долго длились эти переговоры? Ведь каждый час дорог.

– Эти переговоры были лишь фикцией. Прежде тем они завершились, Вашингтон уже приступил к действиям. Соединенные Штаты перебросили свои войска к мексиканской границе. В Тампа, Мобиле и Новом Орлеане, не дожидаясь исхода переговоров, войска были погружены на транспорты и направлены в Мексику, пока в Вера-Круце народ продолжал бродить по улицам и вопить о своей независимости.

– Когда американцы приступили к действиям? – опросил Спид.

– Примерно, спустя час после начала переговоров над территорией Мексики показалась эскадра американских аэропланов. Американские авиаторы отсалютовали мексиканскому флагу, и мексиканские орудия ответили тем же. За аэропланами последовали сухопутные войска, и в настоящее время на железной дороге на Салина-Круц сосредоточены не только мексиканские отряды, но и войска Северо-Американских Соединенных Штатов. Какова их численность, мне неизвестно.

На севере деятельность Коллонтай сопровождалась большим успехом, чем на юге. В Соноре взбунтовались остатки индейских племен, попытавшихся оказать сопротивление наступавшим из Аризоны американским отрядам.

У Гермозилло сопротивление индейцев оказалось столь ожесточенным, что американцам пришлось там задержаться целых два для. Американская артиллерия причинила городу много вреда, и бомбардировка стоила жизни ряду мирных жителей.

На юг от Ирапуато повстанцам удалось взорвать один из американских эшелонов. При этом погибло множество солдат.

Впоследствии мне стало известно, что мексиканский генеральный штаб оказался настолько предусмотрительным, что сосредоточил главные силы армии в портах Манзанильо, Мацатлане и Тополобамбо на западном побережье страны, и что побережье Калифорнии было защищено блиндированными поездами.

Бинней беспрестанно жаловался на то, что наш пароход продвигается вперед слишком медленно, – да и я сгорал от нетерпения, желая поскорее попасть на фронт.

Бойер воздавал должное нашим патриотическим чувствам, что однако не мешало ему с радостью сообщать о каждом новом неблагоприятном для нас событии.

На десятый дань плавания он сообщил нам:

– На Гавайях происходят отчаянные бои. Японское население острова восстало и захватило один из фортов. В настоящее время в их руки перешла и водонапорная станция, снабжающая город питьевой водой. На улицах Гонолулу происходя жестокие бои, и я вынужден, к сожалению своему, сообщить вам, что некоторые из американских плантаторов были убиты вместе со своими женами и детьми. Мы перехватили радиограммы американцев и получили также кое-какие сведения о повстанцах. По-видимому, повсюду повторяется то же самое, что ранее произошло в Австралии.

– Ерунда! – заявил Спид. – Вы, по-видимому, забываете, что теперь вам приходится иметь дело с американцами.

– Нет, нет, я об этом не забыл. Да ведь я и не мог бы забыть этого – ведь кроме американцев больше никого не осталось, кто мог бы противиться нам. Но вы забываете, что ваш флот отступил вы берегам Америки и что поэтому гарнизонам на островах остается лишь одно – биться до последнего человека. Они не могут рассчитывать на подкрепления – океан в нашей власти. Какая судьба постигнет повстанцев на Гавайях, в конце концов безразлично. Не думаю, чтобы Карахан вздумал послать на острова экспедицию. Они не имеют для нас такого значения, а что касается вас, то для вас они совершенно бесполезны, потому что ваш флот лишен возможности действовать. Разве, если бы вы вздумали соорудить там базу для своих подводных лодок, но мне кажется, вы предпочтете сконцентрировать свои подводные силы в Атлантическом океане.

– А все-таки наш парохода по ночам идет без сигнальных огней и огибает как можно дальше Гонолулу, – насмешливо заметил Спид.

Несколько раз во время плавания мы встречали японских истребителей, а как-то видели на горизонте и судно „Ниши Мару“, превращенное, как сообщили мне, в крейсер и снабженное четырьмя пятнадцатисантиметровыми орудиями.

– На прошлой неделе ему удалось настичь четыре американских парохода. Два из них были потоплены, потому что капитаны не подчинились нашему приказу остановиться. Теперь „Ниши Мару“ доставляет спасенных пассажиров и экипаж в Йокогаму.

На двадцать первый день плавания мы прибыли вы порт Салина-Круц.

Над беретом мы увидели два дирижабля, блестевших на солнце серебряной обшивкой. Нам прочищали путь тралеры, а по сторонам от нас непрерывно сновали истребители, несшие охрану на случай нападения подводных лодок. Порт был забит пароходами, выгружавшими отряды солдат.

Здесь же я увидел стоявшие на рейде японские дредноуты.

Бойер обратил мое внимание на „Изе“ и „Фузо“, построенные в 1915 и 1917 году. Эти дредноуты имели тридцать тысяч тонн водоизмещения, развивали скорость в двадцать три узла и были вооружены тридцатисантиметровыми орудиями.

Несколько далее мы увидели крейсер „Конго“, развивавший скорость в двадцать восемь узлов, но вооруженный менее сильной артиллерией.

Увидели мы и две плавучие базы – „Акаги“ и „Каза“, на которых находилось сто гидропланов и которые были вооружены артиллерией.

При входе в порт наше внимание привлек один из молов, частично разрушенный бомбардировкой.

– Видно, одна из американских птиц сбросила вам сверху подарок, – гордо заметил Спид, указывая на повреждения.

– Это было как нельзя более выгодно для нас, – ответил Бойер. – Нас избавили от труда взорвать этот мол. Нам все равно пришлось бы это сделать, потому что вход в гавань был слишком узок для некоторых наших дредноутов. Ваши аэропланы продолжают попытки обстреливать гавань, но наши аэропланы отражают их атаки.

Во внутренней гавани стояло множество судов, и подъемные краны разгружали их, перенося на набережную автомобили, повозки, военное снаряжение и танки.

Издали доносился грохот орудий.

По сходням, переброшенным с пароходов на набережную, сбегали колонны солдат. Все они были в полном походном снаряжении и несли на себе вещевые мешки, противогазные маски, походные фляги и оружие.

Японцы-носильщики услужливо помогли нам высадиться на берег и, вежливо улыбаясь, приняли чаевые.

Обнаженные до пояса мексиканские грузчики взвалили наши чемоданы на спины, и, сопровождаемые молодым и элегантным лейтенантом, мы направились по главной улице Салина-Круц в отель „Гуасти“, в котором помещался штаб генерала Камку.

Японский генерал был сравнительно молод, обладал круглым лицом и не менее округленным брюшком. Завидев нас, он улыбнулся, обнажив ряд ослепительно-белых зубов, и сказал на безукоризненном французском языке:

– Мы пожучили из Лондона приказ доставить вас в американское расположение. Днем это неосуществимо, потому что я не желал бы, чтобы вы могли наблюдать наши позиции, но завтра ночью вам будет предоставлена возможность спуститься на парашюте в порт Мексико.

Я вопросительно взглянул на Биннея.

Можно ж было считать ночной прыжок с парашютом обыденным явлением, или подобное упражнение было сопряжено с известным риском?

Бинней пожал плечами.

– В том, что мистер Гиббонс или мистер Бинней увидели бы наши позиции нет ничего страшного, – мягко заметил Бойер, – они…

– Я должен заботиться о безопасности моих войск, – воскликнул раздраженно генерал, вскакивая с места. – Мы должны скрывать наше расположение. Я не потерплю, чтобы шпионы…

– Не угодно ли вам ознакомиться о этой инструкцией? – перебил его Бойер, протягивая ему сложенный вчетверо лист бумаги.

Пробежав инструкцию и взглянув на красовавшуюся под ней подпись, генерал обратился к одному из своих адъютантов:

– Предоставьте в распоряжение полковника Бойера аэроплан и дайте ему возможность лично позаботиться обо всем по своему усмотрению.

И, обменявшись с Камку поклонами, мы поспешили удалиться. Очутившись в коридоре, Бинней усмехнулся и шепнул Бойеру:

– Я не знало, что именно сказано в вашей инструкции, но на Камку она подействовала, как строгий окрик хозяина.

– Эта инструкция подписана Караханом. А теперь я позабочусь о том, чтобы вы смогли перебраться на американскую сторону.

Носильщики доставили наш багаж в отель „Гамбринус“, а мы вместе с Бойером направилось в отель „Терминал“, превращенный ныне в госпиталь.

– Вы найдете здесь несколько раненых американских офицеров, – оказал он. – Не вижу причин, почему бы вам не поговорить с ними.

Ординарец провел вас в одну из палат, у входа в которую стояли часовые.

Мы вошли в палату и увидели на одной из коек раненого американца, курившего папиросу.

Завидев нас, он выругался:

– Черт меня подери…

– Да и меня тоже, – подхватил я, бросаясь к нему и пожимая его руку.

Это был майор Хиккей Коллинс из пятой бригады морской пехоты.

Коллинс имел репутацию самого отъявленного ругателя во всей морской пехоте и был произведен в офицеры в июле 1918 года, после боев на Марне. Нам не раз приходилось встречаться на фронте и не раз мы вместе кутили в тылу. В последний раз я встретился с ним в 1924 году в Пекине, где его батальон нес охрану в американском посольстве. Я вкратце рассказал ему о том, как попал в Салина-Круц, а он посвятил меня в события, разыгравшаяся в последнее время на фронте. Он был ранен и захвачен в плен.

– Наша бригада прибыла в порт Мексико и мой батальон был направлен в глубь страны. В Санта-Лукреция, не узловом пункте, через который проходит дорога на Вера-Круц, мы оставили одну роту, а сам я с двумя остальными ротами продвинулся дальше, – в горы.

А там нам пришлось наглядеться на многое: джунгли, ползучие лианы, змеи, попугаи, скорпионы, распаренные солнцем заросли, настолько горячие, что от них идет пар…

Мы продвигались вдоль дороги и попытались окопаться. Тут же после нашего прибытия в Чиевела неприятельские летчики разрушили в тылу у нас железную дорогу и отрезали нам путь к отступлению.

На третий день боев меня ранило осколком бомбы, сброшенной о аэроплана, и я потерял осознание. Пришел в себя я лишь тогда, когда очутился в руках неприятеля.

Затем они доставили меня сюда, и теперь я сижу в плену у япошек, закармливающих меня рисом.

Бинней и я поспешили поделиться с ним нашим запасом денег и обещали уведомить его жену о его местонахождении.

Потом мы горячо пожали ему на прощанье руку.

После ленча Бойер предложил лам последовать за ним и доставил нас на авиабазу „Акаги“.

Бинней, Бойер и я поднялись на большом гидроплане и в течение десяти минут кружились над Салина-Круцем, – к нам присоединился эскорт из пятидесяти боевых гидропланов.

Взяв курс на север, мы полетели по направлению к зеленым зарослям.

Дважды мы увидели на горизонте отряды американских летников, а однажды американские пилоты приблизились к нам настолько, что завязался воздушный бой, во время которого были сбиты две американские машины и один японский гидроплан.

Часом спустя мы летели над заливом Кампече. Порт Мексико приветствовал наше появление ожесточенным огнем зенитных орудий. Я в последний раз осмотрел свой парашют, прикрепил кольцо его к поясу и приготовился к прыжку.

Бинней готов был последовать моему примеру.

– Не забудьте передать Марго, что я приду за ней, – крикнул он на прощанье Бойеру.

Неожиданно я почувствовал сильное давление воздуха – наш аэроплан быстро снижался. С высоты трех тысяч метров мы снизились до пятисот метров, и тогда летчик выпрямил гидроплан, и мы заскользили над поверхностью залива.

Бойер открыл дверцу кабинки, улыбнулся мне и положил руку на мое плечо.

– Будьте здоровы, Гиббонс, – нам пора расстаться, – сказал он.

– Спасибо, Бойер. До свиданья, – ответил я.

Мои пальцы впились в кольцо парашюта, и я ринулся в воздушное пространство.

* * *

В пятистах метрах под нами блестела синяя вода. Взглянув вниз, я в ужасе зажмурил глаза. Это был мой первый прыжок с парашютом, и я думал, что этот прыжок будет и последним моим прыжком.

Летя вниз я принудил себя медленно считать до четырех в затем потянул за кольцо парашюта. Казалось, прошла вечность, прежде чем расправились складки шелка – от состояния механизма зависела моя жизнь. Потом я ощутил резкий рывок, – меня закрутило в воздухе, словно кубарь, подхваченный концом кнута, – парашют расправился, и я повис в воздухе.

Легкий морской ветер нес меня к берегу – по направлению к белой полосе порта Мексико. Я видел, как несколько моторных лодок понеслись по направлению моего полета, ожидая моего спуска на воду. Одна из этих лодок, – в то мгновение, когда я коснулся поверхности воды, находилась в пятнадцати метрах от меня и поспешила ко мне на помощь.

Меня извлекли из воды, и я очутился лицом к лицу с американским моряком, приставившим к моей груди револьвер и скомандовавшим: „Руки вверх! “

Лодка взяла влево и подобрала Биннея, очутившегося на расстоянии сотни метров от места моего спуска.

Мы попытались разъяснить морякам, кто мы такие, но все наши попытки были тщетны. Матрос что-то слышал о том, что неприятель спускал при помощи парашютов шпионов и не желал принять на себя ответственность.

Через четверть часа я предстал перед моим другом генералом Феланом Логаном, комендантом города. Он узнал меня и тут же протелеграфировал в Вера-Круц и в Вашингтон о моем благополучном прибытии.

Не успев даже переодеться, Бинней и я, захватив с собой и оба чемодана, сброшенные с парашютами нам вслед предусмотрительным Бойером, полетели на гидроплане в Вера-Круц. Вечером я ужинал в обществе генерал-майора Мак-Артура, начальника американского экспедиционного корпуса, и генерала Мендоза, командира мексиканских объединенных частей.

Передо мной на подносе лежали две телеграммы.

Первая не них гласила:

„Поздравляем счастливым возвращением точка Президент Смит желает побеседовать с вами до завтрашнего заседания кабинета.

Хэнд. “

Это сообщение польстило моему самолюбию, и я с удовлетворением протянул телеграмму генералу Мак-Артуру. Мне казалось, что я начинаю играть значительную роль. Пока генерал читал телеграмму, я ознакомился с содержанием второй депеши. Она гласила:

„В течение одиннадцати месяцев не получали от Вас оправдательных документов Точка Бухгалтерия запрашивает счета гостиниц и телеграфные квитанции Точка Пришлите документы, подтверждающие разменный курс доллара.

Чикаго-Трибюн. “

В эту ночь Бинней и я заснули крепким сном. Военный гидроплан нес нас над Мексиканским заливом. Мы летели на северо-восток, через Нью-Орлеан в Вашингтон.

Мы не успели ни побриться, ни переодеться в сухое платье – нас тут же повезли в Белый Дом – еще несколько мгновений, и Чарльз Хенд, секретарь президента, жал мне руку и вел меня в зал заседаний.

Президент Смит приветливо поздоровался со мной – за время, в течение которого я его не видел, он несколько пополнел и поседел. Из остальных членов кабинета мне лично известны были статс-секретарь Кондер Рейнольдс, генерал-прокурор Франк Комерфорд и, ведавшая сельскохозяйственным департаментом, Руфь Ганна Мак-Кормик.

– Флойд, расскажите нам все, что вам известно о Карахане, – сказал президент Смит. – В чем секрет его успеха, на чем базируется его сила? Каковы его цели? К чему он стремится?

Воцарилось молчание. Я собирался с мыслями, готовясь ответить на все эти вопросы.

Рассказал о том, как „Чикаго-Трибюн“ послала меня в 1932 году в Москву. Рассказал я и о том, как специально занялся личностью Красного Наполеона, о его детстве и службе в царской армии.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒