Флойд Гиббонс 6 страница

Мой старый приятель, майор Обрей Купер, был подхвачен толпой у бронзового портала дворца и буквально разорван на куски.

Выстрелы гвардейцев лишь усилили гнев толпы. Она отпрянула, назад, и на улицах стали расти баррикады из опрокинутых автобусов, скамеек – перед ними росли горы вывороченного голыми руками булыжника.

Подобные же сцены разыгрались в этот день во воем Лондоне. Повсюду, где полиция или войска вздумали оказать сопротивление, неизвестно откуда появлялось оружие. Неизвестно откуда появившиеся организаторы-коммунисты руководили ходом уличных боев.

После обеда к восставшим подоспело подкрепление – из Парижа прибыл отряд Карахановской армии тут же переброшенный на остров, как только там стало известно о происходивших событиях. Этому отряду, участвовавшему не в одном европейском сражении, уличные схватки в Лондоне показались лишь чем-то шуточным, и они вмешивались в ход событий лишь там, где сила восставших оказывалась недостаточной.

Бои в Лондоне длились три дня. Шотландцы, защищавшие Букингемский дворец, были перебиты до последнего человека, а дворец разграблен – его сокровища стали достоянием рассвирепевших женщин и подозрительного люда.

Впоследствии мне стало известно, что вея Англия и Шотландия пережили применю то же самое, что выпало на долю Лондона. Консервативные представители власти, мэры и члены муниципалитета были убиты, та же участь постигла большое количество помещиков.

В течение двух недель не было никаких сведений о судьбе королевскиой семьи. Потом стало известным, что ново-зеландский крейсер „Манагануи“ доставил их вы Галифакс.

Спиду Биннею удалось, при помощи взятки в двадцать пять фунтов золотом, получить в свое распоряжение аэроплан, принадлежавший раньше „Чикаго Трибюн“, и вылететь с моим сообщением, в Париж.

На обратном пути он доставил, ко мне в Лондон Бойера и Марго.

Бойер помог мне добиться интервью у Кука ныне представлявшего в Англии рабоче-крестьянское правительство и сообщившего мне, что английский флот снова, снабжен личным составом и отныне находится в распоряжении ставки Карахана.

Кук сообщил мне, что вот уже десять лет, как на каждом английскиом судне имелась тайная коммунистическая организация.

20 июня Карахан обнародовал закон, об образовании Пан-евразийского Союза Социалистических Республик и предложил пролетариату несуществовавшей более Великобритании присоединиться к этому союзу.

Англия, Шотландия и Уэльс должны были образовать автономную республику.

Впервые в истории северная и южная Ирландия оказались едины в своем суждении – обе части отказались от сделанного им предложения.

Канада, Новая Зеландия и Австралия самым энергичным образом протестовали против проекта Карахана.

Английские радикалы сказали мне, что они, очень удивлены тем, что наиболее резкия возражения проект Третьего интернационала встретил со стороны рабочего правительства Австралии.

Неожиданно я получил телеграмму от своего австралийского приятеля Тима Клаппа, которому довелось прочесть в „Бюллетене Сиднея“ мои корреспонденции.

– Англия быть может и сошла с ума, но Австралия разума не утратила. Мы все – американцы, канадцы и австралийцы – сражались во Франции. Если понадобится, мы снова пойдем в бой. У нас, в Австралии – рабочее правительство, но мы никогда не принесем в жертву своей чести и достоинства.

Австралийская радиостанция разослала обращение к немногим уцелевшим северном полушарии консервативным правительствам. Эти обращения были адресованы в Ванкувер, Онтарио, Вашингтон, Дублин и Белфаст.

На улицах Брисьена и Сиднея происходили демонстрации, и правительство объявило, что отказывается принять предложение Карахана.

Это решение определило дальнейшую судьбу Австралии.

Карахан вылетел в Лондон и предписал адмиралтейству направить в Австралию в помощь японскому флоту эскадру из двадцати линейных судов.

В первых числах июня, под охраной судовых орудий, неприятель высадился в Сиднее. Десанту предшествовал бой в воздухе, в котором японские воздушные силы одержали победу над австралийцами.

„Потери австралийских войск, пытавшихся, воспрепятствовать нашей десантной операции, были ужасны“ – так гласило сообщение японского военного корреспондента Ферги, опубликованное на следующий день в Лондоне.

„Белые отряды, вооруженные лишь полевой артиллерией, пытались сопротивляться и были уничтожены огнем наших судовых орудий. Борьба была очень краткой.

Наши войска, без особого труда, смогли вступить в Сидней, но австралийцы вздумали оказать на улицах города ожесточенное сопротивление, повлекшее бои за обладание каждым домом.

Благодаря этому, город подвергну был полному уничтожению.

Сидней залит кровью, и по сие время невозможно очистить его от трупов, представляющих опасность для наших войск. “

Через несколько дней мир с ужасом узнал о том, что произошло в южном полушарии. За бойней в Сиднее последовали бойни в Аделаиде, Брисбене и Мельбурне. Население Гобарт-тауна в Тасмании было вырезано до последнего человека.

Город Веллингтон в Новой Зеландии был сожжен до тла. Та же судьба постигла Окленд.

Австралийская милиция под руководством принимавших участие в мировой войне новозеландских офицеров пошла в бой, предпочитая смерть рабству под властью желтых.

По прошествии нескольких дней я улучил благоприятный момент и спросил Карахана, произошло ли это безжалостное уничтожение семи миллионов людей по его приказу?

И совершенно спокойно, лишь слегка удивляясь тому, что я счел нужным осведомиться об этом совершенно очевидном факте, он ответил:

– Разумеется. Это было нужно для будущего человечества.

* * *

Спид и я сидели в нашем бюро. Стояла теплая июльская ночь. Я диктовал Марго очередную корреспонденцию об этой фразе красного Наполеона.

– Господи, спаси мою страну и моих братьев! – сказала она, закончив писать корреспонденцию.

– И нас, и нашу страну, – добавил Спид, – ведь затем наш черед.

Он оказался прав – наш черед наступил гораздо быстрее, чем мы могли предполагать.

* * *

„Карахан предлагает Северо-Американским Соединенным Штатам присоединиться к Красному Союзу. “

С таким заголовком вышли американские газеты, сообщавшие об официальном обращении Пан-евразийского Союза Социалистических Республик к народам Северной и Южной Америки.

И с тем же заголовком вышли 25 августа 1933 г. и лондонские вечерние выпуски газет. Я получил газеты в тот момент, когда вместе со Спидом и Марго сидел за радиоаппаратом, установленным на волну Нью-Йоркской станции. С той стороны океана до меня доносился голос, моего приятеля Давида Лоуренса, политического обозревателя в Вашингтоне.

Он говорил:

– Возбуждение, охватившее столицу, еще значительнее, чем то, которое царило в городе в решающие апрельские дни 1917 года, когда Америка вступила в войну.

Перед зданием Вашингтонского почтамта скопились толпы народа.

Несмотря на то, что созванная президентом пан-американская конференция кончилась уже за полночь, народ продолжал толпиться перед Белым Домом до утра.

Доктор Роу, председатель пан-американского союза посвятил меня в подробности хода конференции.

Все двадцать одна американские республики были представлены на заседании своими посланниками или делегатами, – отсутствовал лишь представитель Никарагуа, выехавший на родину в виду того, что там вспыхнула революция.

Статс-секретарь Конжер Робертс открыл заседание, выразив сожаление, что впервые со времени образования Союза в 1889 году году предстоит разрешение политической проблемы. Предложение, сделанное Караханом, требует от американских республик, если не совместных действий, то хотя бы совместного обсуждения.

Что касается позиции Соединенных Штатов в этом вопросе, то Соединенные Штаты предпочли предложение Карахана отклонить.

Затем последовал трехчасовой обмен мнений, закончившийся тем, что собравшиеся делегаты высказались за необходимость запросить инструкции от своих правительств.

Несмотря на сильный дождь, у здания, в котором происходило заседание конференции, толпилось множество народа. О том, какое впечатление произвело предложение Карахана, на Америку, лучше всего судить по газетам, вышедшим на следующий дань. В них Карахан изображался в виде злобного и жестокого существа, протягивавшего окровавленные руки к дяде Сэму. Карахан восседал на груде дымящихся развалин и человеческих черепов, олицетворявших собой захваченные им материки.

Передовые статьи газет были написаны, примерно, в таком же духе и предостерегали американцев о надвигающейся опасности.

Несмотря на то, что предложение Карахана противоречило политическим, хозяйственным и социальным идеалам Америки в не вызывало разногласий некоторые из лондонских газет поспешили оповестить, что в ряде стран предложение Карахана встретило сочувствие.

Телеграммы из Нью-Йорка сообщали о столкновениях на улицах, – приверженцы Вилльяма Фостера, Бена Гитолу и других коммунистов требовали на митингах, чтобы Америка присоединилась к красному союзу.

Во время произошедшей на улице свалки и последовавшей за тем паники, две работницы были задавлены насмерть.

В Лондоне подготовились к отказу Соединенных Штатов принять предложение Карахана, но там предполагали, что остальные американские государства не проявят единодушия. Последовавший со стороны всех американских республик ответ был признаком силы и единства.

В день получения ответа мне пришлось видеть Карахана. Совместное пребывание на фронте, породило между нами некоторое доверие, – со своей стороны я относился к диктатору очень почтительно, в соответствии с его положением. Проницательные глаза Карахана застыли на моем лице.

Глядя на него я с трудом мог поверить, что этот высокий худощавый человек, которому исполнилось тридцать три года, менее чем в один год сумел завоевать Европу, Африку, Азию и Австралию. Из двух миллиардов людей, составлявших население земного шара, три четвери находились под его властью. Завоевания Цезаря, Ганнибала, Александра, Наполеона были превзойдены этим желтолицым человеком.

– Настанет день, когда вы, американцы, будете вынуждены признать мое требование, – сказал он, не спуская с меня глаз. – Быть может, это не осуществится сейчас, но придет день, когда это осуществится. На свете должна существовать только одна раса, к эта раса, – человечество.

Я спросил, не поразил ли его отказ Америки принять его предложение.

– Нет. Я ожидал этого, и отказ этот совпадает с моими планами.

Совсем иную точку зрения высказала красная печать всего мира. Газеты Лондона, Парижа, Берлина, Москвы и Вены уделили очень много внимания отказу Америки, и я в ту же ночь передал содержание появившихся статей в Америку. Вот что писали газеты Карахана:

„Мы протянули руку помощи и предложили братский союз, трудящимся Америки, но наше предложение было отвергнуто финансовыми магнатами и рабовладельцами, властвующими по ту сторону океана…“ („Юманите“, Париж).

„Полтора миллиарда рабочих Европы, Азии и Африки дадут американскому капитализму достойный ответ…“ („Форвертс“, Берлин).

„Тело Ленина покоится в московском мавзолее, но дух его живет. И не Амернке удержать его победное шествие…“ („Известия“, Москва).

„Америка не сможет противиться желанию трудящихся всего мира срыть преграды, уродующие мир. Дело идет о счастье всего человечества…“ („Аванти“, Милан).

Лондонский „Дейли Геральд“, несмотря на коммунистическую окраску, вышел со статьей явно джингоистского характера:

„Мир устал от владычества янки. Надо положить этому владычеству конц“.

„Красный флот – сильнее всех флотов в мире“.

„Наши воздушные силы превосходят силы американской авиации“.

„Красная армия одержала множество побед над своими противниками и сможет сломить и своего последнего врага“.

„Карахан величайший полководец в мире…“

„Ныне солнце никогда не закатывается в странах Красного Союза“.

– Какую они развили агитацию, – заметила Марго, переводя мне некоторые из этих статей. – Все эти газеты находятся целиком в распоряжении Карахана и печатают лишь то, что он им велит печатать. Я не думаю, чтобы эти статьи выражали мнение народов, от имени, которых они говорят.

– Быть может, вы и правы, но вскоре им удастся создать соответствующее настроение, – заметил, Спид. – Эта газетная бомбардировка – начало ожесточенной кампании против американцев.

Спид был прав. Печать и радио объявили подлинный крестовый поход против Америки.

Несколькими днями спустя я встретил Уайта Доджа в американском клубе на Пикадилли. Он был в ужасе:

– Они работают во-всю и делают все возможное, чтобы разжечь в народах ненависть к Америке, – сказал он. – Русским рабочим они ежеминутно повторяют о том, что миллионы американцев оказывали поддержу Деникину, Врангелю и Колчаку в их борьбе с Лениным и Троцким. Газеты полны сообщениями о действиях американского экспедиционного корпуса в Архангельске и американских отрядах в Сибири. В Берлине вопят о „лицемерии янки“ и о лживых четырнадцати пунктах Вильсона. Французские коммунисты твердят о долгах Франции Америке. Милан, Рим и Неаполь вспомнили о деле Сакко и Ванцетти и о тяжелых порядках на Эллис-Исланде… В Африке негров уверяют в том, что американцы – грубые варвары и что для нас линчевание негров является излюбленным видом спорта. В Японии и в густо-населенном Китае беспрестанно напоминают о том, что цветные расы для американцев являются расами низшего порядка, и что поэтому американцы рядом запретительных мер попытаются лишить их возможности иммиграции в Америку. Всюду стремятся к одному – к тому, чтобы пробудить в народах ненависть к дяде Сэму.

* * *

Через несколько дней из окна читальни одной из американских газет, помещавшейся на Трафальгар-Сквер, была брошена бомба в автомобиль Карахана.

При взрыве бомбы были убиты одиннадцать штатских и четверо военных, – автомобиль был разбит, а сам красный диктатор, раненый осколками бомбы, потерял сознание.

Террористом, покушавшимся на жизнь Карахана, оказался Джулио Винченцо, личный камердинер Муссолини, присутствовавший при гибели итальянского диктатора в Удине.

Винченцо был арестован и с гордостью признался в том, что в его замысел входило освободить мир от красного коммунизма и желтого нашествия, и что тем самым он хотел отомстить за смерть „величайшего человека современности“.

Он заявил, что действовал по своему личному побуждено и ни с какими организациями в связи не состоял. Но все же он признался в том, что после падения Рима бежал в Америку и жил в Нью-Йорке в итальянском квартале. В Англию он приехал, всего лишь месяц тому назад.

Этого обстоятельства оказалось достаточным для того, чтобы вся печать Карахана возложила ответственность за это покушение на Америку.

Америке было брошено обвинение в том, что она дает возможность укрываться подозрительным элементам, таящим контрреволюционные замыслы и организующим заговоры.

Иностранное ведомство Соединенных Штатов тут же опровергло все эти обвинения и выразило свое сожаление по поводу случившегося.

Американский посол в Лондоне лично принес Карахану поздравления по поводу благополучного исхода покушения.

Рана, нанесенная Карахану, была очень незначительна, и для того, чтобы внести успокоение в население Лондона, он вышел на балкон дворца, и показался собравшимся перед зданием толпам. На лбу Карахана красовалась белая повязка. Мне навсегда запомнилось это мгновение – восторженные возгласы толпы и спокойная фигура Карахана, высящаяся на балконе в туго облегавшем его стан френче защитного цвета.

Лицо его было по обыкновению сурово: он принимал восторженные овации толпы так же, как и Муссолини, – как нечто ему подобающее.

Вскоре отношения между Красным Союзом и Соединенными Штатами, испорченные покушением, стали еще более натянутыми.

В ночь на 19 ноября 1932 года пароход в шесть тысяч тонн, „Сандино“, плававший под флагом республики Никарагуа, направлялся к Панамскому каналу. Согласно установленного порядка, он остановился около острова Фламенко и принял на борт лоцмана и следовавших за лоцманом таможенных чиновников.

Лоцман перенял руль парохода, а таможенники и чины портового управления прошли в капитанскую каюту проверить судовые бумаги. Обычно эти формальности выполнялись в то время, когда пароход брал курс к сигнальной станции, высившейся у входа в канал.

Что разыгралось на борту парохода, осталось неразрешимой загадкой.

Из пятидесяти человек экипажа „Сандино“ и четырнадцати человек, доставленных на борт вместе с лоцманом, в живых не осталось ни одного человека.

„Сандино“ приближался к сигнальной станции с огромной быстротой.

Приближавшийся пароход не дал установленных морским регламентом сигналов, и сигнальная станция потребовала световым сигналом, чтобы находившиеся на борту парохода американские чиновники просигнализировали ответ. Но ответа не последовало, – „Сандино“ продолжал приближаться к сигнальный станции с возраставшей скоростью. Сигнальная станция потребовала от „Сандино“, чтобы он остановился, но и это требование осталось безрезультатным. Следующий сигнал станции гласил:

„Немедленно стать на якорь или будет открыт огонь! “

И в то же мгновение была поднята тревога, и пушки фортов были наведены на таинственный пароход. Не обращая внимания на сигналы, „Сандино“ продолжал идти полным ходом.

Раздался грохот, и в судно полетела четырехдюймовая граната. Ракеты, снабженные парашютами, повисли в воздухе и осветили судно. При свете ракет удалось разглядеть, что на палубе. „Сандино“ шел рукопашный бой, прерываемый трескотней револьверных выстрелов.

Два десятка орудий, наведенных на „Сандино“, дали залп Снряды попавшие в цель, везвали отчаянный взрыв.

„Сандино“ превратился в огромный столб огня. Раздался ужасный грохот – от сотрясения воздуха погасли все навигационные огни на протяжении восьми километров в окружности.

Береговые укрепления были осыпаны градом осколков. Командующий канальной зоной тут же принял соответствующие меры. Отряды солдат и морской пехоты заняли важные пункты у шлюзов, артиллеристы привели замаскированные береговые орудия в боевую готовность, аэропланы вылетели на воздушную разведку, а истребители и подводные лодки полным ходом понеслись в береговые воды.

На следующий день информационная служба Соединенных Штатов установила, что „Сандино“, плывший под флагам Никарагуа, был зафрахтован ливерпульской фирмой и вышел четыре дня тому назад из порта Салина-Круц с грузом конопли.

Когда эти обстоятельства стали известны, исчезли все сомнения относительно намерений „Сандино“. Пароход, выйдя ив Салина-Круц, выбросил свой безвредный груз за борт, и принял вместо него четыре тысячи тринитротолуола. В задачу „Сандино“ входило взорваться в канале и тем самым блокировать его.

Эта попытка вызвала в Америке сильное возмущение. Вашингтон предполагал, что лондонское правительство принесет соответствующие такому случаю извинения, но американцам суждено было пережить еще одну неожиданность.

Правительство Карахана взяло под сомнение нахождение на „Сандино“ взрывчатых веществ и потребовало тщательного расследования гибели парохода, на борту которого находились двадцать два гражданина Красного Союза.

Поведение администрации канала квалифицировалось в ноте Карахана как „безответственное“.

Пока министерства иностранных дел Лондона и Вашингтона обменивались телеграммами, американский флот в течение долгого времени стацонировавший в Тихом океане, направился через канал в Карибское море.

Весь этот маневр был проведен в тайне, и мир узнал о нем лишь тогда, когда все эскадры американского флота собрались в Атлантическом океане у входа в Панамский канал.

В ответ на последовавшие со стороны торговых камер и штатов, расположенных на побережье Тихого океана, протесты, правительство заявило, что сосредоточение всех морских сил в Атлантическом океане вызвано тем, что красный флот, состоящий из судов, ранее входивших в состав английского, французского и итальянского флотов, а также подкрепленный половиной японского флота, переведенного в европейские воды через Суэцкий канал, настолько превосходят атлантическую эскадру Америки, что пришлось прибегнуть к этому мероприятию.

Некоторые из газет Америки тут же подняли кампанию, разъяснившую недовольным всю необходимость этого мероприятия, а потом последовало событие, окончательно убедившее американских пацифистов в необходимости умолкнуть.

Мексиканскому посланнику в Лондоне было сообщено, что если Салина-Круц немедленно не уплатит ливерпульской фирме, зафрахтовавшей потопленный пароход, десять миллионов долларов в возмещение понесенного ей ущерба, то Пан-евразийский союз высадит в гавани десант и возьмет на себя управление портом. От лица ливерпульской фирмы в качестве ее правопреемника выступал Красный Союз.

Правительство Соединенных Штагов, узнав об этом акте, правительства Карахана, поспешило сообщить, что подобные действия будут истолкованы не только как акт, направленный против Мексики, ко и против Соединенных Штатов.

Американская нота заканчивалась указанием на то, что высадка войск в Салина-Круц явится нарушением „Доктрины Монроэ“.

Вашингтон предлагал красному правительству взять обратно свой ультиматум и соглашался на то, чтобы вопрос о возмещении убытков стал предметом суждения третейского суда. Со своей стороны Соединенные Штаты готовы были гарантировать уплату мексиканским правительством требуемой суммы в случае если такое решение будет вынесено третейским судом.

Неофициальный ответ Карахана гласил следующим образом:

„Что такое доктрина Монроэ?

Несмотря на самый тщательный просмотр содержимого дипломатических архивов всех государств, в настоящее время входящих в состав Союза Социалистических Республик, не удалось найти ни одного документа, из которого явствовало бы, что эти государства приняли на себя обязательство отказаться от защиты прав своих граждан перед другим государством.

Также правительству Пан-евразийского Союза неизвестно о том, чтобы когда-либо какая-нибудь из республик Центральной или Южной Америки признала так называемую американскую доктрину Монроэ.

Союз Социалистических республик также отказывается признать ее. “

Это было равносильно объявлению войны! …

Секретари посольства и атташе спешили опорожнить ящики письменных столов, уничтожали излишнюю переписку и спешно готовились к отъезду, – вот какую картину я застал, явившись в американское посольство на Гросвенор-Сквере. Мне удалось мельком поговорить с морским атташе Доусоном, объяснившим мне, что высадка войск Карахана в Салина-Круц проследует ту же цель, которой не мог достичь „Сандино“, и что красным необходимо во что бы то ни стало разрушить канал. Он объяснил мне, что экспедиция в Салина-Круц предпринимается для того, чтобы отвлечь внимание части американского флота и заставить наше командование ослабишь наши морские силы, путем частичной переброски его в Тихий океан.

Если действительно Карахан питал подобные замыслы, то ему суждено было примириться с крушением их: американский флот остался в Карибском море, где ему предстояло бороться с объединенным флотом входившим в состав флотов европейских держав.

Сидя в своем бюро, я заканчивал очередную корреспонденцию, посвященную неминуемости военного столкновения.

Вдруг в мою комнату ворвались Спид Бинней и Уайт Додж.

Я не знаю, у кого из них раньше вырвался этот вопрос, – возможно, что они произнесли эти слова одновременно:

– Где Марго?

Марго Дениссон исчезла – с утра ее никто не видел.

* * *

Накануне начала военных действий мы, трое американцев, сидели вечером в Лондоне и не могли не о чем думать, кроме как об этой молодой англичанке.

Спид Бинней и Уайт Додж были влюблены в Марго, но под влиянием угрожавшей ей опасности забыли обо всех своих распрях и о соперничестве.

Красный революционный Лондон, столица советского Пан-евразийского Союза, был одновременно и штаб-квартирой диктатора. Лондон более не походил на Лондон короля Георга V.

Положение Марго в этом городе было чревато рядом опасностей. Старая расовая гордость не позволяла нам примириться с тем, что рушились преграды отделявшие белых женщин от мужчин желтой расы.

Город был наводнен военными всех рас, причудливо перемешавшимися с солдатами различных европейских армий, и весь этот вооруженный сброд наводнял улицы, рестораны и трактиры мирового города.

Эти солдаты проделали ряд походов, участвовали в ужасной австралийской бойне, успели познать сладость хозяйничанья в других европейских столицах, и выжидали момента, когда им позволено будет расправиться и с этим городом.

Марго затерялась в этой ужасной мешанине людей. Вряд ли мог бы я в большей степени беспокоиться о ней, если бы она была мой родной сестрой.

Моя приязнь к ней со времени той ночи в Москве, когда мы ее высвободили из ночной свалки в ресторане, только возросла.

Вот уже ряд месяцев, как она не покидала меня, приходя мне на помощь в минуты самой напряженной работы. Ничто – ни тяжелая работа, ни утомительные переезды – не могло помешать ей исполнять свой долг.

В Париже и в Лондоне Марго, бывшая свидетельницей напряженной работы, происходившей вокруг Карахана, превратилась из моей личной секретарши в ценного сотрудника. Она была прекрасно осведомлена обо всем происходившем вокруг нас, обладала богатым запасом сведений по вопросам европейской политики и хозяйства. Неисчерпаемый запас ее сил и огромные познания были изумительны.

– Это какой-то ад, – сказал Уайт, стиснув зубы. – У меня чешутся руки при виде этих желтых образин.

Бинней был так сильно взволнован, что не был в состоянии выжать из себя хотя бы слово.

Мы навели ряд справок, но вам удалось лишь выяснить, что Марго позвонили по телефону, и она уехала в закрытой машине.

Луч надежды зародили в нас слова Бойера.

– С ней ничего не случилось, – сказал он – вам следует выждать.

В ночь на 2 января 1934 года, мы получили сведения о воздушной бомбардировке, которой подвергся, город Салина Круц, и о высадке десанта на мексиканском побережье.

Население Лондона было оповещено об этом экстренными выпусками газет, вышедших на десятке различных языков. Торжество толп, вываливших на улицы, достигло апогея.

Судя не сообщениям газет, можно было ежеминутно ожидать первого вооруженного столкновения отрядов Карахана с американцами.

Соединенные Штаты довели до сведения красного Наполеона, что попытка проникнуть на территорию Мексики будет истолкована, как нарушение доктрины Монроэ, и повлечет за собой военный конфликт с Соединенными Штатами.

В ответ на это опубликованное официальное сообщение красной штаб-квартиры гласило следующее:

„Высадка сибирских, монгольских и японских сил в Салина Круц проведена без больших потерь.

Высадка десанта была произведена под защитой японского красного флота, и ей предшествовал обстрел города. Наши войска продвигаются вдоль железной дороги на север в направлении на Техуантепек.

Мексиканские войска отступают к заливу Капече. Наш воздушный флот продолжает преследовать неприятеля. “

Впоследствии нам пришлось узнать, что в тот момент, когда мы в Лондоне читали первые сообщения с фронта, произошло первое столкновение красных воздушных сил с аэропланами Соединенных Штатов.

По моей просьбе, Карахан представил мне возможность повидаться с ним.

В покоях Букингемского дворца царило большое возбуждение. Из приемной меня провели в рабочий кабинет диктатора, и я очутился наедине с красным Наполеоном.

Карахан сидел за большим столом. Наклонив голову вперед, он изучал расстеленную перед ним большую географическую карту. На карте виднелись разноцветные флажки.

Прошло несколько минут, прежде чем Карахан, оторвавшись от созерцания карты, поднял голову и взглянул на меня. Он не удостоил меня словом привета.

– В чем дело? – прозвучал вопрос, и голос его был сух и жесток.

– Я пришел к вам, чтобы сказать, что беру данное вам честное слово назад, – сказал я, – вы находитесь в состоянии войны с моей родиной. Пройдет несколько часов, и война станет фактом. Я гражданин Северо-Американских Соединенных Штатов и в качестве такового находился при вас в течение последних лет. Я должным образом научился ценить оказанное мне внимание и доверие. Вам известно, какого я мнения о патриотизме и долге перед страной. Я никогда не скрывал этого от вас. Поэтому я прошу разрешения возвратиться к себе на родину с обоими моими сотрудниками.

Последовало долгое молчание. Стальные глаза Карахана покоились на моем лице. Несмотря на все старания разгадать, что таилось в его душе, я почувствовал себя бессильным перед этой задачей.

Наконец, Карахан заговорил:

– Мир стоит на пороге новой эры. Земной шар слишком мал для того, чтобы на нем могли существовать две различные к взаимно исключающие друг друга политические системы. Мир должен быть приведен к единству, и он должен подпасть под единую власть. Я не сожалею о том, что произошло в Салина Круц. Если бы это не произошло, то же самое случилось бы в другом месте. Я горжусь тем, что со времени заключения парижского мира я оказался в состоянии реорганизовать свою армию таким образом, что моту теперь пойти навстречу к новым победам. Наполеон завоевал всю Европу, но оказался бессильным перед полоской воды, отделяющей Англию от материка. Я завоевал весь мир, за исключением западного полушария. Ламанш остановил Наполеона, и это стало началом его конца. В этом крылась его ошибка, а я учился на его ошибках…

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒