|
|||
Воробьев Константин 7 страницаСергей устроился на нижних нарах. Голову бросил кому-то на клумпы, ноги затерялись где-то под худыми телами соседей, прижавшихся с боков в поисках тепла. В пять часов утра, крестя направо и налево ремнями и палками, " полицаи" произвели подъем. К тому времени во дворе уже стояли построенные по четыре жители остальных бараков: предстояло получение шестисот граммов хлеба и котелка теплой воды на четверых. Жал мороз. В пролеты бараков, где стояли пленные, устремлялись снежные вихри. Ветер трепал полы шинелишек, давно потерявших вид и форму одежды, без единой пуговицы и крючка. Сосед Сергея поминутно выбегал из строя. Цокая клумпами и размахивая рукавами, он почти кричал от холода: В темноте никто не видит тут и там Приходи, кума, за хлебом - хлеба дам! Пока он отплясывал, строй подвигался на несколько шагов вперед. " Кум" терял свою шеренгу и, видимо имея в виду Сергея, звал: - Эй длинный в кухвайке! Где ты? Ящик с хлебом стоял в пяти шагах от кухни. Подходившая шеренга в четыре человека получала из рук " полицая" серый кирпичик и самостоятельно забирала котелок с водой, стоящий на окне кухни. Хлеб брал левофланговый, " чай" - кто был справа. После этого четверка отходила в сторону и принималась за дележку. Сергей не видел, кто взял хлеб. Задев его локтем, назад метнулся, держа на отлете котелок с водой, " кум". В ту же минуту сосед Сергея слева, также не принимавший участия в получении своего дневного пропитания, закричал истошным слезливым голосом: - Да дяржите ж их, граждане! Дяржите! - А пошто? - Всю корвегу хлеба унесли!.. Дяржитя-а! Обернувшись, Сергей увидел, что они остались вдвоем. Хлеб, " чай" и два человека из его шеренги исчезли, затерявшись в предрассветной мгле и толпе до капли похожих друг на друга пленных... В семь часов утра к лагерю приходят конвоиры и уводят пленных на работы в город. Оставшихся в лагере немцы разбивают на группы и до часу дня гоняют вокруг бараков. Тремя, четырьмя кучами по двести - триста человек топчутся, пошатываясь, по огромному кругу пленные. Немец зорко смотрит за теми, кто отвернул на уши от нестерпимого холода поля пилотки или всунул руки в карманы шинелишки. Такие отводятся в сторону, раздеваются догола и, опираясь на руки и пальцы ног, пятнадцать минут " делают мост". - И скажи на милость, как любят они мучить людей! - печалятся в толпе. - И каждый день ить... - На то ен и немец... в прахриста мать!.. - Хвиззарядка потому... - Грехи наши тяжкие. . В час дня топтанье по кругу прекращается. Пленные получают котелок баланды на двоих, тут же, на улице, съедают ее, а с двух до пяти часов вновь принимаются ходить. За весь день никто не смеет зайти в барак.... ... И вновь в мучительном раздумье Сергей начал искать пути выхода на свободу. И вновь по ночам, ежась от холода, раздирая тело грязными ногтями и выковыривая впившихся в кожу паразитов, рисовал соблазнительные и отчаянные варианты побега. Знал: не один он лелеет эту мечту. Но не говорят в лагере открыто о ней, носят эту святую идею осторожно и бережно, выискивая тех, кому можно ее доверить. Шел март. Наступала весна 1943 года. В полдни подсолнечные стороны бараков уже начинали нагреваться, длинней и голодней становились дни. В лагере подсыхала грязь. На раките, что была заключена немцами в лагерь вместе с пленными, набухали лоснящиеся красноватые почки. Они были клейкие и нежные, во рту отдавали горечью и тонко пахли лугом. " Бежать, бежать, бежать! " - почти надоедливо, в такт шагам, чеканилось в уме слово. " Бе-ежа-ать! " - хотелось крикнуть на весь лагерь и позвать кого-то в сообщники... Нужен был хороший, надежный друг. И лип Сергей к разговору кучки пленных, прислушивался к шепоту и стону, ловя в них эхо своего " бежать"...
ПОСЛЕСЛОВИЕ Автобиографическая повесть " Это мы, господи" была написана в 1943 году, когда группа партизан, сформированная из бывших военнопленных, вынуждена была временно уйти в подполье. Ровно тридцать дней в доме No 8 на улице Глуосню в литовском городе Шяуляй писал Константин Воробьев о том, что довелось ему пережить в фашистском плену. Писал неистово, торопясь, зная что смертельная опасность рядом и надо успеть. В 1946 году рукопись поступила в редакцию журнала " Новый мир". Поскольку автор представил лишь первую часть повести, вопрос о публикации был отложен до тех пор, пока не появится окончание. Однако вторая часть так и не была написана. В личном архиве писателя повесть целиком не сохранилась, но отдельные ее фрагменты вошли как законченные и художественно осмысленные отрывки в некоторые другие произведения. Так получилось, что на целых сорок лет рукопись исчезла из поля зрения редакций и читателей. Лишь в 1985 году она была обнаружена в Центральном государственном архиве литературы и искусства СССР, куда была в свое время сдана вместе с архивом " Нового мира". Материал повести автор предполагал использовать в своей будущей книге, главной для него, которую он задумал как продолжение повести " Крик". Написанная предельно просто и точно, новая книга, по словам Константина Воробьева, должна была стать " кардиограммой сердца". Автор предполагал дать ей заголовок " Это мы, господи! ", хотя в архиве писателя имеются и другие варианты названия.
|
|||
|