ХОРОШЕГО ПОНЕМНОГУ 6 страница

– Вы чего там, мост строите? Ха-ха-ха! Может, вам кирпича подвезти? Ха-ха-ха! Идите сюда, трудяги-работяги мои!

Лилька обняла нас своими прекрасными руками и прижала друг к другу, словно куличи, а я лишь хотел остаться тестом в её руках.

***

После долгих и утомительных разговоров в ход пошла анисовая настойка. Плюха, конечно, протестовала, но в меру, ибо стрессов на неделе у неё выдалось с лихвой. С голодухи мы очень сильно захмелелии. Лильку унесло первой:

– Думаешь, я Плюхареву тебе отдам? Не отдам! Ты до неё не дорос!

– Дык, она же на каблуках!

Плюхарева действительно ходила по ворсу аки по подиуму. Острые шпили каблуков оставляли на ковре оспу. Она была в той прекрасной фазе начинания, когда делаешь миллион восторженных мелочей, вместо одного ключевого действия. Сейчас проходка на каблуках по дому казалась для неё чем-то важным и даже необходимым.

– Она теперь всю жизнь на каблуках будет ходить по разным подиумам, а ты будешь голову задирать! Она же красивая, как сама Русь, а «тылы» какие? Ты посмотри! – Лилька впала в комплиментарную фазу опьянения. – Айда ко мне, такую косу заплету!

Плюхарева послушно подставила Лильке русые пряди, и та ловко начала в них шустрить. Пряди натягивались плотнее, обнажая острый контур эльфийских ушей. Скулы проступили рельефней, то ли от света, то ли от общего состояния. Очень захотелось провести по ним рукой.

«Тебе нравятся только те игрушки, в которые играют другие люди…» – процитировал я мысленно собственный материал. Я даже сам и не заметил, как линза моего внимания совпала с фокусом телефона. Сначала я фоткал одиночными, потом очередями. С усердием пчелы я собирал по крупицам чужую красоту. Родную красоту, но не любимую!

Всё бы ничего, но после Плюхаревской косы Лилька начала плести канаты из меня.

– Гоша, тебе очень нужно взрослеть! Ты знаешь, от чего взрослеют мужчины? Есть определённые точки мужания. Мотай на ус: первый секс, первые деньги, армия, автомобиль, ребёнок… Ах, да! Ещё должна быть нормальная драка! Прям конкретная заруба, понимаешь?

– Ужас! Это же культ насилия!

– Заткнись, Плюхарева, тебе надо красиво выглядеть и молчать, а у меня три брата! Я знаю, через какую задницу из мужиков детство выходит!

– Куда уходит детство, в какие города…

– Гоша, я серьёзно тебе говорю. Ты нашего аспиранта Лёнечку видел? Хочешь, как он? Ну, сommon же, будь мужиком!

– А я кто?

– Ты – никто!

– Это – переход на личности!

– Это ты-то у нас личность? Гумус, фарш, амёба несуразная!

– Лилька, это абьюз! – я старался изо всех сил сохранить мягкость. – Тебе завтра будет не очень удобно передо мной. Возможно даже придётся извиниться….

– Ты ещё сам не извинился за те пакости у Володи! Он тебе жизнь спас, а ты…

– А на кой мне нужна такая жизнь?!

– А вот за эти слова я тебя точно убью!

Лилька бросилась на меня прекрасной грудью вперёд. В руках у неё угрожающе затрещал нож для бумаги. Он тут же смешно пискнул, потеряв одну свою металлическую фалангу.

Вреда это мне не принесло, впрочем, как и обиды. Если в тебя целятся дротиком, значит, ты –центр! Не иначе! Быть центром для Лильки – это ли не высшее счастье?

– Я – режиссёр, а вы – материал. Я из каждого сделаю героя! Слышите? Вы? Меня?! Не смейте умирать!

***

Я её услышал и понял уже на улице. Режиссерская задача была мне поставлена: драка была необходима и достаточна для моего взросления!

Осталось найти подходящего спарринг-партнера… Кажется, у боксеров это называется мешок. Сразу вспомнился Борян с его огузлыми боками. К нему и пойду, пожалуй, – ударим пролетарским кулаком по пищевым излишкам!

Я быстро дошёл до нашей общаги. Убогой и серой, как кусок хозяйского мыла. Борясино окно было мне хорошо известно, и я прицельно начал орать туда всякие гадости, ибо перед ратным подвигом бодрянскому воину необходимо было люто браниться:

– Выходи, козий сыр! Выходи, растудыть твою душу мать! Выходи, секиль гнойный!

Поведение было не моё, да и ругательства какие-то отцовские. Я истерил так довольно долго, но меня уже многие знали и никого это не удивило.

Наконец, кто-то постучал в общаге в нужную батарею, и вышел Борян. Заспанный и недовольный, в каких-то шортах – это было то, что нужно для драки.

– Чего орёшь? Почему просто не позвонил?

– Телефон разряжен, а я заряжен! Я в морду хочу – уже все ноги простудил! Быстрее давай!

Я толкнул его, но он даже не пошатнулся, потом кинулся снова, но получилось не слишком. После нескольких неудачных атак Борян прижал меня к земле и начал давить коленом правду из груди…

Лилька сказала, надо подраться... – наконец смог выдавить я.

Боря тут же поднял меня мощным рывком. С Лилькой он не спорил.

– Задача ясна, но я тебе в ней помочь не могу. Пошли, наверное, к Зелимхану, он уже пол-общаги с прогибом кинул.

***

Зелимхан был типичным грозным абреком с поломатыми ушами. В каждом его косолапом шаге чувствовалась сила. Мы со всем уважением позвали его в Борясину комнату и выпили не очень вкусного чаю. Я бегло изложил суть дела.

– Гиблый вы народ, русня, если вам баба такие вещи объясняет. У тебя отца, что ли, нэт?!

Я рассказал Зелимхану про отца. Он ещё раз повторил фразу про «гиблый народ», а после позвал меня к себе в секцию. Запись туда велась первого числа каждого месяца.

– Пойми ты! Мне надо сейчас или никогда!

– Сэйчас я ваш гость, поэтому не могу! Да и потом не стану – ещё сЭдеть за тЭбя.

– Что же делать?!

– Упрямый ты… – в позе и в голосе Зелимхана появилось что-то от суфийского старца. – Иди в бар «Каньон», там постоянно какой-то трЭш–мэш творится. Найди такого же утырка и прыгни на него, думаю, схватка будет недолгой.

***

Бар «Каньон» чем-то напоминал сковородку: тут шипело молодое мясо, жались к бортам овощи, мелькали модные перцы и поселковые опята. Всё это подавалось под несъедобным соусом коммерческой музыки.

Организатором этого безобразия оказался один мой знакомый стендапер, которому тоже пришлось рассказать историю моего дня.

– Это очень годный материал – ты можешь подать его сторителлингом! – Заметил мой коллега по цеху.

– Этот жанр мне никогда не давался, извини!

– Ну, тогда аймсорителлингом!

– Шутишь.

– Разминаюсь. Надо музыку перебить, гоу, выступим?

Я рассказал залу свою историю, и она зашла в зал, я-таки вывернул грязное бельё наизнанку. В конце я сказал, что категорически поддерживаю однополые драки и готов сойтись с любым, но никто не вышел.

***

Домой я шел уже утром. Холод гулял по коже. Я люблю, когда холодно внутри и снаружи. Только холод держит нас в тонусе, ожесточает нутро, ставит волосы дыбом. Только в холоде можно сохранить себя сильным и собранным.

Навстречу мне ковылял непонятного вида пролетарский оглод. Он сильно хромал: каждая опора на скверную ногу была ему неприятна. Глаза оглода напоминали выжженное поле, а ещё на плече была серая кирпичная буханка на молниях и ремнях. Я сразу вспомнил летовский «Беспонтовый пирожок»:

Каждый день свою я сумку

Свою сумку охранял

Всю свою жизнь

Я сумку охранял

Внезапно он уставился на меня осудительно:

– Здоро́ во, сынок.

– Привет, бать. Обниматься не будем, извини…

– Ты в моих кедах ходишь!

– Дядь, это же беговые кроссовки, ну, зачем они тебе? Не в коня овёс!

Мужик опешил и посмотрел на меня как на расслабленного умом.

– Сам ты – конь педальный! А ну, сымай!

– Я пинаю этими кедами ветер перемен и до Москвы дойти хочу!

– А в пойло ты не хочешь?

– Целый день выпрашиваю, никто не даёт!

В бесцветных глазах калича полыхнул животный инстинкт. Это казалось мне куда симпатичнее, чем его прежнее выражение лица. Сегодня на заводе он будет героем, если хорошенько приложит меня. Я стал героем в баре – теперь его очередь. Вселенная каждому даёт шанс и всех сводит по интересам!

Калич чуть замешкался, выбирая позу. Я понял, что ему важно было сохранить равновесие после удара. На завод грязным и кровавым было нельзя. Наконец он приловчился и ударил меня пролетарским хуком больнее, чем ожидалось. Следующая вспышка погасила боль предыдущей. Свет потухал – взросление продолжалось...

[1] К. В. Н. – Клуб Выдающихся Негодяев.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 67