«ОДЕРЖИМОСТЬ».

У нас с Мэрилу был странный брак. Мы могли лупить друг друга, но не успевала кровь свернуться, как мы уже целовались в медленном танце под яркой летней луной и плавно перемещались в спальню — а там всё начиналось сначала, ибо душа моя не покинула бордели Сайгона, и вместо любви получалась какая-то злобная месть.

Очень скоро я понял, что не стоит ни с кем обсуждать Мэрилу и наши домашние дела. Я пробовал несколько раз, но мне никто не верил. Я был алкоголиком и, как все алкоголики, жил двойной жизнью, этакий доктор Джекилл и мистер Хайд во плоти. Днём я был трудягой, семьянином, лезущим из кожи вон, чтобы всё было в ажуре. А ночью становился живым кошмаром в отношениях с Мэрилу. Мы ссорились и мирились, ссорились и мирились. Конца-краю не было видно этим ссорам…

На работе никто не знал о моих пьяных вспышках ярости, и даже если бы кто-нибудь рассказал об этом, сомневаюсь, чтобы коллеги в это поверили. На работе днём я абсолютно отличался от себя ночью: ночью я прятался и подстерегал, сражался и пил.

В действительности я был не такой как все. Моё самосознание раскололось надвое. Днём я изо всех сил пытался жить в ладу с моими идеалами. Но ночью болезнь брала верх, и я тихо перемещался в туман, на сумрачную, больную половину.

Когда я трезвел, уже Мэрилу сходила с ума и, погружаясь в свою собственную шизофрению, пыталась зарезать меня мясным ножом; этому тоже никто бы не поверил.

Я только-только встал на путь трезвости, а для алкоголиков характерно распространять ужасные выдумки о жёнах. В большинстве своём эти истории сильно преувеличены или же просто враньё.

В моём же случае всё это было правдой, но такой дикой, что никто не верил моим словам, даже если я приукрашивал рассказ и выставлял Мэрилу в лучшем свете, чем на самом деле. Когда в доме не всё складно, мужчины склонны преувеличивать негатив и ругать жён. И хоть я опускал в рассказе худшие части, люди всё равно смеялись и говорили: «Да иди ты, Брэд…»

Мне не верили ни мои родители, ни родители Мэрилу, ни друзья по работе, ни товарищи по группе АА. Полиции я и сам не собирался ничего докладывать из боязни, что меня потащат в психушку. Ведь, в конце концов, алкоголиком был я. А тенденция такова, что на слова алкаша либо делают скидку, либо обвиняют его во всех грехах. Поэтому я научился держать рот на замке и ни с кем о ней не говорить.

Я придерживаюсь такой политики и сегодня. Представьте, что на собрании в АА я делюсь своей жизнью с Мэрилу. И что я вижу? Люди начинают нервничать: ёрзают, потирают руки, вертят головой и пучат глаза — вот вам первые признаки недоверия. Как только я чувствую это, я останавливаюсь и переключаюсь на другую тему.

Крис, мой старший сын, вытвердил тот же урок. В школе он пытался рассказывать о происходящем дома и о том, что вытворяет его мать, однако и дети, и учителя долдонили как один: «Да что ты, мать не может так поступать…»

Поэтому, когда ему нужно поговорить, он звонит мне и говорит: «Папа, ты единственный, с кем я могу поговорить, кто понимает меня, кто знает, что я не вру…»

И он прав. Я понимаю. И ещё мы оба знаем, что…

Мэрилу — одним словом — зло.

В настоящий момент о зле известно немного, посему и надежды мало. До недавнего времени зло не было предметом психологии, только теологии. Но сейчас формируется новая религиозная психология, и сейчас мы понимаем, что зло само по себе — это душевная хворь, заболевание, в высшей степени ненормальность.

Мы все совершаем дурные дела, то есть мы все грешники и, значит, не совершенны. Но мы спасаемся от зла с помощью здорового чувства стыда и вины. Разница между злом и обычным грехом заключается не в самом грехе, но в последовательности и постоянстве грехов испорченного человека; не грех делает людей испорченными, но отказ от признания его, а также отсутствие стыда, чувства вины, сострадания и способности любить. Тюрьмы полны преступниками, но настоящие негодяи обретаются вне тюрем.

Например, Гитлер, Иди Амин, Саддам Хуссейн или мясники Руанды.

Но Мэрилу, скорее, не просто зло.

Она могла стать жертвой демонической, сатанинской одержимости. Я не психиатр и не экзорцист, но, судя по тому, что я читал и что видел, когда мы были женаты, думаю, в ней вполне могла существовать чуждая, нечеловеческая власть.

В нашем обществе об этом не принято говорить, и случаи одержимости редки, но они всё-таки имеют место, иногда даже удаётся изгнать беса, но только если человек сам этого хочет. Большинство же, как видишь, этого не хотят…

Потому что дурные люди избегают света, не идут на исследования, не признают своей ущербности, уклоняются от ситуаций, при которых их испорченная суть может выйти наружу.

Зло — это использование силы для разрушения духовного роста других людей с целью защиты своего больного «я».

Порок пожирает слабых и хрупких, беззащитных и нестойких. Дети в особой опасности, ибо они беспомощны перед властью зла, они попадают в зависимость от порочного человека, становятся частью зла и во всех смыслах рабами Сатаны. Ибо испорченные люди особенно изобретательны в терзаниях собственных детей.

Каждый раз, когда я наталкивался на зло в Мэрилу, я приходил в замешательство, наполнялся отвращением и ненавистью и понимал, что единственным здравым решением будет убраться подобру-поздорову, пока её пагубная сила не искалечила мою душу.

Я говорю об очень серьёзных вещах, делаю исключительно взвешенные суждения.

Но если быть до конца честным, обходного пути не существует.

Когда в 1974-м вышел на экраны фильм «Изгоняющий дьявола», я жил во Флориде; я был очарован этой лентой и одновременно напуган до смерти, потому что моя жизнь с Мэрилу во многих отношениях напоминала жизнь бок о бок с одержимой — с актрисой Линдой Блэр, хоть наша жизнь и не имела ничего общего со сценическим искусством фильма. Мэрилу никогда не откручивала себе голову и не обливала меня зелёной блевотиной. Но всё-таки, в глубине души, я был уверен, что она одержима. И когда я разговаривал с нею и глядел в злые зелёные глаза, меня так и подмывало ткнуть ей в лицо крест. Она могла бы стать прекрасной парой Чарльзу Мэнсону{23}, который, кстати, сидит в тюрьме в Вакавилле — всего в 15-и милях от её теперешнего местожительства.

Мы расстались с Мэрилу в 1973-м и не виделись до 1978-го. Она прекрасная актриса, играет очень убедительно. Я действительно поверил в то, что она лечилась и шла на поправку. Она замечательно играла роль девушки, которую я брал в жёны, которую любил, которая так много значила для меня, пока я был во Вьетнаме, и которую я всегда хотел в ней видеть.

Я так сильно хотел верить, что она действительно стала такой…

Хоть не надолго.

Но это был совсем другой человек. Чёрт сидел у неё внутри. Я не понимал этого…

Пока не приехал к ней в Фэрфилд. В тот вечер, уложив детей спать, мы пошли в спальню. Тогда-то она и сбросила Маску, перестала играть, и наружу выбрался знакомый мне дьявол.

Переодеваясь в ночную сорочку, Мэрилу стояла ко мне спиной. Я следил за ней, счастливый, что вернулся к женщине, которую знал целую вечность.

И вдруг услышал этот низкий, хриплый, дьявольский голос. Голос заметил, что меня одурачили, и засмеялся. Этот голос не принадлежал Мэрилу, и я перепугался до колик. Тут она обернулась и стала обзывать меня последними словами…

Я не узнал её лица. Оно полностью изменилось. Это уже не была привлекательная молодая женщина. Это снова был чёрт. Её лицо исказила дьявольская гримаса. И грубый голос перепугал меня.

— Забирай свои чемоданы из моей комнаты, индюк! — сказала она. Она побродила, не торопясь, по комнате, как змея из фильма ужасов, легла в постель и проспала до упора. Она всегда спала по 12 часов в сутки.

Я не понимал, что с ней такое случилось. Ведь меня не было пять лет, и делал я всё вроде правильно…

И вдруг я почувствовал мощь Мэрилу. Она налилась силой. Духи дома стали теснить меня, мучить, терзать и выворачивать наизнанку. Ничего подобного со мной раньше не было. Это был натиск, очень мощный натиск. Я растерялся. Дом был её берлогой, а спальня — гнездом, где она становилась особенно могущественной. Испуганный до глубины души, я ушёл из спальни на диван. Отхлебнул лекарства от кашля на спирту, лишь бы уснуть. Но уснуть не получилось. И я не спал пять дней. У меня начались галлюцинации. Чем дольше я оставался в доме, тем хуже мне становилось. Я не мог двигаться. Не хватало энергии. Я не мог ничем заниматься. Я быстро терялся. Противопоставить этому я не мог ничего. Не знал, как. Силы иссякали. Что-то меня сковывало. Я чувствовал, как оно высасывает мою внутреннюю силу. Всякий раз, когда я смотрел на Мэрилу, меня охватывал страх, отвращение и ненависть. Словно рядом со мной жила змея. Даже глаза её были как у змеи. Я видел, как в ней росло зло. Она становилась ещё порочнее. Ещё более одержимой. Я разрывался на куски и не знал, почему. Мне лишь хотелось побыстрей убраться и как можно дальше. Вообще-то я хотел побыть с детьми — такова была главная причина моего приезда. Но когда я понял, что моё положение становится драматичнее день ото дня, я решил, что больше оставаться нельзя и что я ничем не могу помочь моим детям. Я понял, что мне просто пора выметаться, ибо это чудище — что бы оно ни было — пожирало мою душу и забирало себе мои силы.

Я не слабый человек. Я могу встретить с открытым лицом всё что угодно. За исключением одного…

Дьявола…

Я тогда полностью уверился в том, что она одержима и что моя душа в опасности. Поэтому я сбежал. Это единственное разумное решение, которое можно было принять, находясь под влияние зла. Я прыгнул в машину и умчался без оглядки. Когда я выруливал из Фэрфилда на шоссе, пошёл дождь, и я включил дворники; вдруг они превратились в зелёные лапы варана с длинными крепкими когтями и начали скрести по лобовому стеклу, пытаясь добраться до меня. Я вскрикнул и свернул с дороги — лапы исчезли. Я вернулся на шоссе и увидел, как впереди огненным шаром взорвался грузовик и, кувыркаясь, свалился в овраг. Я ударил по тормозам и остановился, но, глянув вниз, не нашёл ничего. Я снова поехал. Я был так перепуган, что мчался без остановок до самого Калгари.

Глюки ли от бессонницы? Или проделки чёрта?

Я не знал.

Мне страшно не нравилось, что я бросил детей, но я был в панике. Я чувствовал, что если останусь, мне не жить. Против такой силы у меня не было защиты. Я не мог противостоять ей. И она полностью сконцентрировалась в Мэрилу.

В мае 79-го я вернулся в Фэрфид, чтобы забрать брошенные осенью вещи. Предварительно я написал Мэрилу, что еду за вещами. Но едва я ступил на порог, всё повторилось. Она стала истерично орать, рыча и лязгая зубами, и я понял, что попал в гадючье гнездо. Опять какая-то сила навалилась на меня. Во мне проснулась злость. Я готов был убить Мэрилу на месте. Это нечто в ней было таким отвратительным, что я готов был душить его голыми руками. Но я был совершенно сбит с толку — и просто вышел. Я остановился в мотеле в трёх кварталах, но мне понадобилось полтора часа, чтобы до него дойти. Так я был ошарашен. До меня так и не дошло, что случилось. Меня пошатывало.

Для порочных людей характерно называть порочными других. Не умея признать собственное несовершенство, они заявляют, что в их изъянах виноваты другие. И если потребуется, они растопчут во имя праведности. Но если мы взваливаем вину за пороки на других, то сами можем быть признаны порочными, ибо моральное суждение есть порок. Нельзя полностью избежать подобных суждений. Мы должны их делать. Надо только хорошенько подумать, как их должно делать. Потому что мы не можем вести добропорядочную жизнь и не делать моральных суждений.

Я творил дурные дела во Вьетнаме. И я творил дурные дела по возвращении на родину. Но я осознавал порочность моих дел. Моё сознание не умерло. Оно просто оцепенело во время войны. А когда я пришёл домой и сознание оттаяло, я увидел зло и признался в нём и себе, и Богу, и другому человеку — священнику в «Хартвью», когда я попал туда в пятый раз.

Пятый курс терапии в АА заключается в том, что мы «признаёмся Господу, себе и ближним в истинной природе наших проступков».

Я творил дурные дела, но я не был дурным человеком. Я был простым грешником, «святым с тысячей трагических недостатков», как я говорил парням из моей группы в АА.

Когда мы противостоим злу, всегда существует элемент риска, потому что велика вероятность самим стать порочными. Много раз я хотел убить Мэрилу. Но не убил. Я знал, что, убив порочного человека, я сам стану порочным. Если я попытаюсь разрушить зло, то кончу разрушением самого себя духовно, если не физически. И в процессе разрушения можно причинить боль невинным людям, например, моим сыновьям. Ибо не имеет значения, что она из себя представляет, — она всё-таки мать моих мальчиков, и мне не следует забывать об этом. Зло нельзя победить разрушением. Его можно победить только любовью. И когда в мире будет достаточно любви, зло исчезнет: может быть, перелетит на другую планету.

Однако навсегда останется вероятность его возвращения. Безрассудный акт насилия и зла может снова вернуть нас на путь, ведущий в ад, как один глоток может толкнуть алкаша на дорогу зла и полного разрушения.

Но первейшая наша задача — самоочищение, до той поры, когда мы сможем возлюбить своих врагов — даже наиболее злобных из них, ибо, несмотря на видимость душевного здоровья, они самые ненормальные.

Зло, казалось, росло в Мэрилу год от года. Когда это кончится? Как это сказалось на моих детях?

Оно занесло Криса, моего старшего сына, в Кетчикан, на Аляску, только бы подальше от неё. А вскоре после этого оно заставило Тину, которой было уже 26 лет, совершить самоубийство. Как отразился этот кровосмесительный пакт со злом на других моих мальчиках, Эрике и Брайане, которые удрали от неё и, затерявшись в цитадели Сиэтла, на какое-то время предались культу наркоты?

Не знаю. Вот уже 28 лет я сам не пью. Но все эти годы мои мальчики сталкиваются с проблемами алкоголя и наркотиков.

Я пробовал с ними разговаривать, но понимаю, что они сами должны сделать свой выбор. Они должны остановиться ради самих себя, а не ради меня или какого-нибудь дяди. Я же могу только оставаться трезвым, вести добропорядочную жизнь по программным принципам АА, и, может быть, когда-нибудь они обретут свой путь. Вот всё, что в моих силах. Мне надо их только отпустить и надеяться, что, достигнув дна, они вынырнут назад и вернутся к душевному равновесию. Это трудно, ибо, когда падаешь на дно, зависаешь как бы между небом и землёй, между жизнью и смертью. Ты отдаляешься от Бога и в то же время — вот ведь парадокс — становишься ближе к Богу. И ты должен решать, хочешь ли ты жить или умереть. И если выбираешь смерть, то однажды умрёшь. Если выбираешь жизнь, весь мир тебя поддержит, но, прежде всего, ты должен помочь себе сам.

Я ни секунды не сомневаюсь в существовании Сатаны. Одержимость обычно наступает в детстве, и она не случайна. Это медленный, постепенный процесс, при котором человек многократно по тем или иным причинам уступает. Чаще всего причиной является одиночество, страшное одиночество, и жертва принимает Сатану за воображаемого друга, а тот исподволь приникает в человека, укореняется в нём и с дьявольским умением и хитростью завладевает жизнью и личностью человека.

Таким ребёнком была Мэрилу. Она росла одна, без подруг. Удочерившая её женщина не смогла стать хорошей матерью. Она использовала Мэрилу для своих неосуществимых целей, вместо того чтобы быть мамой и удовлетворять нужды ребёнка. Мать не была одержима, но была злобна и обращалась с Мэрилу так же, как впоследствии обращалась со своей внучкой Тиной…

Как будто Мэрилу была не живым человеком, а куклой, игрушкой, продолжением «я» матери. И они обе получали огромное удовольствие, видя чужие страдания.

Мы знаем, что в семьях обитает зло. Иногда сами дети становятся злом, чтобы противостоять порочным родителям.

Мэрилу Федота родилась под именем Кора Доротея Дэвис 9-го апреля 1945-го года в Чикаго у бедных иммигрантов — ирландца и итальянки, которые сразу после рождения отдали её на удочерение.

Всю жизнь этот факт причинял Мэрилу нестерпимую боль: она не понимала, почему родная мать отказалась от неё. Она не знала, кто была её мать, откуда приехала и почему решилась на отказ. Она чувствовала, что если мать отдала её в чужие руки, значит, что-то ущербное было в ней самой.

Она росла в жестокой итальянской семье и с юных лет была переполнена злостью и ненавистью. Не получая ни любви, ни должного внимания, она вбила себе в голову, что сама плоха, и уверовала в то, что любить её нельзя. Она создала себе далёкий от действительности собственный отрицательный образ. Расстраиваясь, она выдавливала глаза и царапала лицо ногтями. Она чувствовала, что в ней сидит зло, и таким образом пыталась от него избавиться.

Столкнувшись со злом, завладевшим её матерью, от которой зависела и от которой должна была бы получать любовь и защиту, Мэрилу пришла к мысли, что зло в ней самой, — и возненавидела себя.

Порочные люди не видят и не осознают свои недостатки, они видят их в других. Поэтому неудивительно, что она невзлюбила себя и царапала своё лицо при каждом удобном случае.

Мэрилу и мать разделяла страшная пропасть ненависти, с течением времени ненависть лишь росла. И переросла в слепую ненависть. Любви не осталось и в помине. Сердца очерствели. Превратились в камень. Даже после смерти Тины они собачились по поводу того, кому платить за надгробие. Мэрилу заявляла, что если мать не заплатит, она выкрадёт из могилы труп, только чтобы та не могла приходить к Тине на кладбище.

Жестокое сердце.

Мэрилу и мать ещё больше отдалились друг от друга, ещё глубже погрузились во мрак. Они проявляли ещё больше нетерпения, презрения и жестокости друг к другу.

Обе женщины тыкали друг в друга пальцем, пытаясь оградить собственный образ совершенства — фальшивый образ.

В глубине души порочные люди считают себя правыми, поэтому неизбежно находятся в вечном конфликте со всем миром. Они считают, что этот конфликт возникает по вине окружающего мира. Так как они обязаны отрицать свои недостатки и пороки, они обязаны считать порочными всех вокруг. Поскольку они не видят зла в себе, они должны видеть его в других. Зачастую зло льнёт к козлам отпущения.

А Мэрилу «стрелочник» по жизни. Вместо того чтобы исправлять собственные грехи, она кидается на людей. Порочные люди часто действуют губительно, потому что пытаются погубить зло. Но вместо причинения вреда другим, они должны уничтожить болезнь в себе. Так как жизнь постоянно испытывает на прочность их «совершенный образ», они впадают в ненависть и разрушение чужой жизни — всё во имя некоей справедливости. Беда в том, что они не умеют ненавидеть своё нездоровье. Мэрилу рядится в покровы моральной чистоты. У неё нет желания стать добропорядочным человеком, но она очень озабочена созданием видимости добропорядочного человека, потому что она чрезвычайно чувствительна к тому, что о ней думаю другие. Ей нет дела до своего внутреннего содержания, но она полностью привязана к своему внешнему имиджу.

Как было это ложью, так ложью и остаётся до сего дня — Притворством, чтобы сбить с толку не столько окружающих, сколько самоё себя. Она постоянно должна скрывать нечто, что, по её мнению, недостойно. Мэрилу считает себя совершенной и не чувствует своей порочности.

Я долго этого не понимал. Я не мог себе представить, что можно творить такие вещи, какие творила она, и не чувствовать при этом ни угрызений совести, ни вины. Она смутно сознавала свою порочность, но избегала этой мысли и постоянно заметала доказательства своих изъянов под коврик подсознания.

Мы превращаемся в порочные личности, когда пытаемся спрятаться от самих себя, ибо в этом случае мы уходим от света и перемещаемся в тень, на тёмную сторону своего сознания. И переходим от желаемого к преднамеренному, отворачиваемся от Бога и обращаемся к Сатане. Мы не стремимся быть добродетельными. Мы стремимся добиться своего, не важно как. Зло обретается не в отсутствии вины, но в попытке избежать её.

Улыбка, скрывающая ненависть. Вкрадчивая, взвешенная речь, прячущая бешенство. Белые мягкие перчатки, обтягивающие стальные кулаки.

Вся взрослая жизнь Мэрилу была игрой в кошки-мышки с собственной душой, игрой в прятки с собой с использованием тысяч личин и масок.

Дурные люди склонны обращаться к благочестию ради маскировки и укрытия, которые оно может им предложить.

Существует тенденция для добропорядочных людей становиться лучше, а для испорченных — ещё хуже. Мы движемся либо к свету, либо от него. Чем упорней мы принимаем неверные решения, тем черствей становятся наши сердца. И тем мягче наши сердца, чем чаще мы делаем правильный выбор. Для порочных людей каждый шаг по неверному пути делает невероятно трудным осознание того, что выбрана неправильная дорога, только потому, что необходимо вернуться к первому неверному повороту, признать тот факт, что столько энергии и времени — огромный кусок собственной неповторимой жизни — потрачено впустую.

Так уж получается у этих людей, что они постепенно тормозят из-за неверного выбора. Со злом очень трудно совладать, поэтому дитя порочных родителей входит во взрослую жизнь со значительными отклонениями.

Прийти к соглашению со злом, укоренившимся в родителях, по-видимому, самая трудная и болезненная психологическая задача, с которой может столкнуться человек. Многие не справляются с ней и остаются жертвами зла.

Мэрилу окончила школу в 1963-м году и в том же году, осенью, вышла замуж. Когда в 1964-м родилась Тина-Мэри, мать Мэрилу попыталась выкрасть девочку. У неё не было ни мозгов, ни желания считаться с Мэрилу и Тиной как с полноправными людьми. Они были для неё живыми куклами, куклами-человечками, и жили лишь для того, чтобы исполнять её прихоти и причуды.

И я думаю, именно это толкнуло Тину к краю. Потому что всю жизнь она была словно тряпичная кукла: мать тянула её в одну сторону, а бабушка — в другую.

В любом случае, Мэрилу подрастала, и домашняя обстановка созревала вместе с ней для того, чтобы на сцену вышел чёрт. Чем бы оно ни было, зло начало овладевать её личностью задолго до того, как я с ней познакомился.

Первое её замужество оказалось горьким и жёстким. Она говорила, что отец Тины был грубым пьянчугой. Если это правда, то она была последовательна в своём поведении, потому что женщины, побывавшие замужем за неотесанным алкашом, опять пойдут замуж за алкаша. Раз за разом, не умея извлечь уроков. Но извлекая нечто иное. Они страдают и вызывают жалость. Превращаются в мучениц. И мозги их съезжают на добродетели.

Выйдя за меня, она вышла замуж ещё за одного грубого алкоголика, потому что, только-только вернувшись с чёртовой вьетнамской войны, я был на последней стадии алкоголизма. Нет лучшего способа скрыть собственные пороки, чем жить с отчаянным пьяницей, на которого всегда можно указать перстом и чувствовать себя вправе делать это!

Когда же я бросил пить и начал лечиться, когда я выработал для себя духовную программу и начал борьбу за избавление от собственных пороков, всё, казалось, изменилось.

Могу сказать, что после завязки я увидел другую женщину, совсем не похожую на 20-летнюю девушку, которая писала мне во Вьетнам.

Думаю, в ней уже тогда сидел дьявол, но, пока я не бросил пить, он не подавал никаких знаков, что контролирует её.

Потом, шесть недель спустя после лечения, она хватает столовый нож и бросается на меня. И снова, и снова, и снова. Вот где был поворотный пункт. Вот где всё пошло наперекосяк. И это имеет для меня глубокий смысл…

Когда я пил, я сам был на пути в преисподнюю. Пьяный, я был слаб, и злой дух мог войти в меня, и я мог натворить ужасных бед. И творил. Тюрьмы набиты людьми, ставшими убийцами под парами алкоголя или наркоты. Уж я знаю. Ведь первое собрание АА с моим участием проходило в тюрьме строгого режима в Джолиете, штат Иллинойс. Почти все тамошние убийцы вершили свои грязные дела в полной отключке, как следует приняв на грудь крепких напитков и курнув травы.

На их месте мог оказаться я сам, но Господь милостив…

Можете быть уверены!

Стоит потерять над собою власть, как нечто чужое проникает в тебя и захватывает власть над тобой.

Как, должно быть, невыносимо было чёрту видеть моё выздоровления, глядя на меня, спящего под боком у Мэрилу. И кто, если не чёрт, шептал и шипел ей в ухо в ту ночь…

— Возьми на кухне длинный острый нож и выколи его сердце!

Ещё пять раз Мэрилу пыталась убить меня. И всякий раз она делала это со всё более холодной головой и всё более твёрдым сердцем. И всегда при этих попытках проткнуть меня вместо лица Мэрилу я видел страшное лицо дьявола. Когда же всё было позади, это опять была Мэрилу: измотанная и заливающаяся истерическим плачем, словно кто-то другой владел её телом во время нападений.

Она не выказывала ни раскаяния, ни сожаления, ни чувства вины. Она жила в фантастическом мире, где она была прекрасна и всегда права, к тому же она постоянно лгала, нагромождая ложь на ложь, ибо ложь есть деяние дьявола: он лжёт и вселяет в души страх — за это Сатану зовут Отцом лжи.

Сети изрекаемой ею лжи сбивали с толку любого. Ложь была патологической. Ложь, ложь и ещё раз ложь — под маской, под Личиной.

Я помню мою первую неделю в «Хартвью». Она стала расписывать, какое я дерьмо, но группа быстро разобралась, в чём дело, и слой за слоем сорвала с неё ЛИЧИНУ, и, клянусь, она их здорово удивила. Она кинулась на ребят как собака, что охраняет полыхающие ворота ада: клацала зубами, рычала и завывала, сверкала глазами — и чёрт сидел в ней, потому что ей хотелось прикончить их всех до последнего.

Наконец, врач её успокоил и сказал: «Мэрилу, вы более нездоровы, чем любой из этих парней, но я не знаю, что это за болезнь. Мы ничем не можем вам помочь».

Она вылетела, оскорблённая, и так хлопнула дверью, что та едва удержалась на петлях. Она так смутила людей, что её на весь курс лечения просили держаться подальше от больницы. Ей даже запретили навещать меня. И я понял, что она больше никогда не предстанет перед опаляющим светом психотерапии, по крайней мере, до тех пор, пока не сможет владеть собой, чтобы никому не позволить сорвать с неё Маску.

Никто не хотел связываться со злом в Мэрилу. А если бы связался, был бы опустошён и обескровлен до крайней степени, до полного истощения.

Мэрилу жила в постоянном страхе. Я этого тогда не понимал, потому что она казалась бесстрашной. Я никогда не видел страха на её лице. Но видели другие, в том числе лечащий врач. Он сказал мне: «Она боится тебя, Брэд». И позднее я понял причину. Она понимала, что я знаю природу её болезни и могу не только раскрыть эту природу перед группой, но и, самое главное, перед ней самой.

Однажды в «Хартвью», пока ещё можно было ей приходить ко мне, она спросила, что я о ней думаю.

— Я ненавижу твоё гнилое нутро и вколотил бы твои белые зубки тебе в горло! Ну, как?

— Ты довольно откровенен, — сказала она.

— Это точно…

В то время никто не имел ни малейшего понятия, с чем имеет дело, но одержимость развивалась свои чередом.

Одержимость — не случайность. Нельзя в один прекрасный день отправиться в гастроном и увидеть, как чёрт неожиданно выскакивает из-за кустов бабки Смит и лезет тебе в душу.

Одержимость — это постепенный процесс, при котором человек по разным причинам уступает по кусочку. Но так как одержимость является процессом, то и освобождение от неё — тоже процесс.

Поставить диагноз «одержимость» нелегко. Для возникновения одержимости должна существовать существенная эмоциональная проблема. И одержимость углубляет, усиливает эту проблему и создаёт множество новых.

Вне человеческого тела у Сатаны власти нет. Он не может творить зло, покуда не попал в тело человека. Сам по себе он не имеет власти убивать или причинять вред. Угрозы дьявола пусты, потому что лживы. Власть его проявляется тогда, когда человек начинает верить в его враньё. Его главное оружие — страх. «Я убью тебя, я доберусь до тебя, я заставлю тебя страдать, я вырежу твоё сердце из груди и спляшу на нём». Ложь. Его суть — отсутствие любви. Он просто хочет уничтожить нас. Но в то же время, несмотря на силу и дьявольское великолепие, он слаб и дьявольски туп. У него преувеличенное чувство гордости и самолюбования. Его гордость затмевает его интеллект. Он позёр.

Мэрилу переходила от церкви к церкви. Личины ей хватало надолго, но как только суть её обнажалась, она уходила в другую церковь, в другую веру, чтобы сохранить свою маскировку.

В феврале 1985-го года она заявилась в «Вакавилл Репортер» с придуманной сопливой историей: ей хотелось, чтоб люди её пожалели и пожертвовали денег. Статейка от начала и до конца получилась сплошным враньём, и написавшего её молодого репортёра следовало бы отшлёпать по рукам за плохую журналистскую работу, ибо он всё принял на веру и ничего не перепроверил. Я бы мог подать в суд на газету за преднамеренную клевету и сплетни. Мэрилу заявила репортёру, что 12 лет назад меня упекли в психушку, а тот возьми и напиши об этом на бумаге.

Ещё, чтобы выставить себя в лучшем свете, она наврала с три короба о детях. Если вы знаете, с кем имеете дело и умеете читать между строк, вы бы наверняка заподозрили здесь какой-то душок. Но большинство людей всё принимает за чистую монету и ни о чём не догадывается.

Она потеряла место заведующей реабилитационным отделением за вымогательство денег у больных: она плела всякую чушь, чтобы те расчувствовались и дали денег, что они и делали. До тех пор, пока больница не разобралась в её проделках и не выставила её за дверь.

А соцобеспечение она получать не могла, потому что много лет доила систему, как хотела, и, в конце концов, её выперли насовсем.

Но она так гордилась своими баснями, что прислала статейку мне. Какая же глупая была писанина!

В 1991-м она прислала мне записку, обзывала меня порочным, писала, что ради спасения мне необходимо избавление. Прибавила имя и номер телефона какого-то калифорнийского целителя и предлагала звонить ему тотчас, пока не поздно.

Опять она толкала идею, указуя перстом на меня, но на самом деле всё это относилось к ней.

И так без конца.

Помню, когда в 78-м я заявился к ней как гром среди ясного неба, она собиралась присоединиться к мормонам. Казалось, в этом не было никакого смысла, потому что в ней абсолютно нет духовного начала. Но если копнуть глубже, смысл появляется. Первое побуждение любого порока — спрятаться, а в ряду мест, где с уверенностью можно обнаружить порочных людей, как раз стоит церковь. Любая церковь. Какой замечательный способ скрыть свои пороки от себя и окружающих.

Антихрист обретался на вечерних бдениях. Познакомьтесь с чёртом — моей бывшей женой!

И сверх всего прочего она обворовывала склад настоятеля, уговорив мормонов выдавать ей бесплатную еду.

Что-то надо делать. Это злобное существо не может дальше портить жизнь. Но что можно сделать? Не знаю…

Мне ясна эта дьявольская сила. Я её очень боюсь. Но другой кусочек моего мозга хотел бы привязать Мэрилу к кровати, как привязали Линду Блэр в фильме «Изгоняющий дьявола», и осенить её тело крестным знамением, чтобы заставить этого чёрта выйти наружу.

Хотел бы я полюбоваться на ритуал изгнания, хоть он и невозможен без согласия пациента и бумажной волокиты.

С другой стороны, я думаю, что она уже миновала точку невозвращения, когда изгнание ещё возможно. Сдаётся мне, в её душе уже нет борьбы между добром и злом. Битва за её душу проиграна. Сатана владеет ею. Мэрилу проиграла. Уступила. И тот, кто имеет с ней дело, на самом деле имеет дело с чем-то не поддающимся пониманию.

Поэтому я никогда не говорю о ней. Люди меня не понимают. Они думают, что единственным ненормальным был я. Даже разговоры о ней пугают меня. Когда я думаю о своих воспоминаниях о Мэрилу, я вижу ржавый железный сундук, лежащий в бурьяне в чистом поле: он обвязан цепями, и цепи замкнуты громадным висячим замком. Над ним вьются тучи злых предосенних мух. И если мне зачем-то вдруг понадобятся мои воспоминания, то надо будет отомкнуть замок, снять цепи, открыть сундук — и снова выпустить чудовище в мою жизнь.

Вот чего я боюсь. Я хотел написать о ней правду, ничего не тая. Но, знаешь, мне страшно даже писать эту главу, потому что те вещи, которые, как я думал, уже утихли во мне, вновь стучатся в мою жизнь, и голова моя от этого снова пухнет и горит.

То, что случилось с Мэрилу, не имеет ничего общего с тем, через что прошёл я сам во Вьетнаме и после него. Эта душевная болезнь подкарауливала её всю жизнь.

Она исключительно хитра, движется как кошка, обладает злобным интеллектом, переполнена ледяной ненавистью ко всему свету. Её зелёные глаза завораживают. Она обладает силой. Она умеет убеждать. Она может обвести вокруг пальца. Крис говорит, что она «и легавый, и пулемёт, и гроссмейстер, и змея». Даже её злюка-мать зовёт её чудовищем. И не без причины. Вот что она отмочила после моего отъезда:

У входа в здание суда в Фэрфилде она повздорила со своей престарелой матерью. Спор возник из-за какого-то проступка Криса: она накинулась на мать, которой было еже за 70 и которая только что перенесла операцию на правом глазу. За два дня до того ей удалили катаракту. Мэрилу повалила старуху наземь, сорвала повязку и лупила кулаками прямо по глазу. Мать увезли на «скорой». А Мэрилу пригрозила, что если мать подаст в суд, она её убьёт.

Однажды мой старший сын Крис удрал из дома и поселился у брата Мэрилу — Джона Федоты, который тоже проживал в Фэрфилде. Узнав, где скрывается Крис, она поехала к дому брата: в 10 утра она въехала на ухоженную лужайку перед домом (Джон был на работе), рыкнув двигателем, воткнула нужную скорость и вдавила в пол «Форда» педаль газа.

— Джеронимо! — крикнула она, и задние колёса вгрызлись в почву, расшвыривая куски дёрна в разные стороны. Разогнав машину до 20 миль в час, она врезалась в дом и, выломав кусок стены с оконной рамой, застряла посередине: половина машины в доме, половина — снаружи. Выбравшись из салона машины, она вскочила в пролом и стала истерично визжать и брызгать слюной. Она сбила на пол свою золовку Шерри и стала душить за то, что та приютила Криса. К счастью, прибежал Крис и оттащил мать. Мэрилу опять прыгнула в машину, сдала назад, каким-то образом приехала домой, взяла у кого-то машину, заняла денег и на два месяца пропала из Калифорнии, время от времени угрожая брату по телефону уничтожить всю его семью, если он заявит на неё в суд.

***

В 1986-ом году, когда Крис снова жил дома, она размалевала крестами его спальню и на его вопрос «зачем? » ответила: чтобы не забрался Сатана. В ту же ночь она проскользнула в спальню, кровью нарисовала на лице спящего мальчика перевёрнутый крест и уже занесла для удара длинный нож — точь-в-точь как было со мной за 17 лет до этого — да он вовремя проснулся, оттолкнул её и, перепуганный насмерть, умчался из дому.

***

Кто поверит этим рассказам? Очень и очень немногие, вот потому-то я просто не говорю о ней.

Она — женщина одержимая.

Мы все ведём бой со злом. Борьба добра и зла придаёт жизни смысл. И зло можно победить великодушием и любовью. Но мы должны научиться видеть личину, распознавать маскарад и не поддаваться обману Маски. Мы должны знать врага и уметь узнавать его.

— Существуют десятки способов борьбы со злом, — писал его преподобие доктор Чарльз К. Робинсон в зимнем номере «Дьюк Дивинити Скул Ревью» от 1979 года, — и только несколько, чтобы покорить его. Все эти способы — лишь грани очевидной правды: самый верный способ победить зло состоит в том, чтобы удушить его в живом и жаждущем освобождения человеке. Когда зло накапливается в нём, как кровь в губке, или копьём вонзается в его сердце, оно теряет свою власть и дальше не идёт.

Но как защитить душу от разрушения?

Психиатр Скотт Пек, новаторской книге которого «ЛЮДИ НЕПРАВДЫ» я стольким обязан за помощь в понимании природы зла, вопрошает…

«Если человек открытым сердцем встречает зло — как копьё — как может сохраниться человеческая добродетель? Даже если так побеждается зло, то не побеждается ли таким же образом и добро? Что ещё достигается этим актом помимо бессмысленного компромисса?

Я могу ответить на этот вопрос только языком мистики. Я могу лишь заявить, что существует непостижимая магическая сила, посредством которой жертва превращается в победителя. Я знаю, что добродетельные люди могут умышленно отдать себя чужому злу на заклание — и, значит, сломаться, но в то же время всё-таки остаться не сломленными — и даже в каком-то смысле погибнуть, но всё же выжить и не уступить. Когда подобное случается, в равновесии мировых сил происходит едва заметный сдвиг».

Глава 53.

⇐ Предыдущая 47 48 49 50 515253 54 55 56 Следующая ⇒