«ПОХОД».. «БАНДА В ЧЁРНЫХ ПИЖАМАХ».

«ПОХОД».

Мы вышли на тропу и через короткое время наткнулись на два блиндажа противника, покинутых лишь за час до нашего появления, как выяснили идущие с нами немецкая овчарка и её поводырь. По мере продвижения собака несколько раз делала стойку, как бы сообщая, что враг поблизости — в нескольких минутах ходу. Мы шли по его пятам, но не видели его. Однако было как-то уютней от сознания, что с нами ищейка. В конце концов, подумал я, она поможет нам избежать засады.

Через нескольких часов пути мы так далеко ушли на юг в погоне за узкоглазыми, что потеряли связь с другими частями роты, — и это вынудило нас повернуть назад.

Сквозь заросли солнечный свет почти не проникал даже в полдень. Это напомнило мне одну знаменательную фотографию о Вьетнаме.

Санитар смотрит вверх на верхушки деревьев, столб света падает ему на лицо, на котором застыло выражение «за что, Господи? », а у ног его лежит завёрнутый в плащ-палатку мёртвый солдат.

Я сплюнул и вспомнил, что не чистил зубы два дня, потому что забыл зубную щётку. Глотнув из фляги, я попробовал убрать налёт с зубов языком, — не получилось. Между зубами застряли остатки пищи, и изо рта у меня воняло, как у крокодила.

Мы брели по холмам, покуда ноги не отказывались идти, натрудившись на этой земле: на рисовых чеках, в банановых рощах, в густых чащах, сквозь которые приходилось прорубаться с помощью острого, как бритва, мачете, и в зарослях слоновой травы, местами достигавшей в высоту никак не меньше 16 футов.

Я ненавидел эту траву. Тропа петляла, приходилось держать интервалы между идущими в 10–20 метров. Когда тропа уходила в заросли слоновой травы, не было видно ни того, кто шёл впереди, ни того, кто сзади. Возникало странное ощущение. Будто я один, будто свернул не туда и отстал от взвода. А уж в таких местах в последнюю очередь я бы желал остаться один. Поэтому я спешил догнать парня впереди, и тот бурчал…

— Держи дистанцию, чувак…не липни ко мне…наступишь на мину, а мне не хочется подыхать!

Однако на лесных тропах все ребята, как правило, сбивались в кучу, нарушая колонну, потому что даже намёк на то, чтобы остаться один на один с этой таящей опасности первобытной дикостью, был невыносим.

Мы топали по болотам и кукурузным полям, вверх и вниз по горам, пересекали потоки — всего не упомнишь. На открытых пространствах солнце немилосердно пекло наши головы, а в джунглях грязь липла к ботинкам.

Я плохо различал окрестности, потому что очки мои всё время запотевали. Или пот заливал их, и мне приходилось постоянно тереть стёкла пальцами, чтобы видеть хотя бы идущего впереди.

Глаза горели от пота. Организм терял соль, и я кидал в рот соляные таблетки, как хлопья поп-корна. Некоторые повязали на шеи полотенца, а на голову — зелёные банданы. Пот насквозь промочил рубахи и тёмными пятнами проступил на штанах — на заднице и на ногах ниже колен.

Было невероятно жарко, почти как в сауне, но, несмотря на пышную растительность, кислорода не хватало. А ведь он был так необходим, чтобы тащиться по зарослям при влажности воздуха в 99 процентов.

Жуткие ночи на Нагорье были прохладны и влажны. У каждого имелось по плащ-палатке, что-то вроде одеяла, чтобы согреваться и отгонять страхи, хотя бы и надуманные. Кое-кто поливал волосы аэрозолем, пытаясь защититься от насекомых.

Целыми днями мы шарили по джунглям и холмам, но больше не вступали в контакт с противником. Словно тот растворился в воздухе. Моя винтовка М-14 как будто отяжелела: приходилось постоянно держать её наготове, и к ночи мышцы рук сводило судорогой от усталости.

В этой стране монтаньяров{8} деревушки, натыканные под навесом джунглей, лепились к склонам гор. Если бы ничего другого не существовало, то эта страна — один из последних неизведанных уголков Земли — сама по себе придавала бы особый колорит нашим рейдам. И в эту страну месяц за месяцем уходили солдаты в поисках мистера Чарли и в надежде прожить ещё чуть-чуть, чтобы успеть отправиться в краткосрочный отпуск и подцепить триппер в Бангкоке или Гонконге.

Они шли и шли, пока руки не начинали ныть от винтовок и пулемётов, пока плечи не начинали болеть от впивающихся брезентовых лямок тяжёлых ранцев, пока ноги не начинали дрожать и подкашиваться от усталости, — утирая глаза и обливаясь потом, пока пота не оставалось совсем.

Вторые номера пулемётных расчётов — мы называли их «носильщики боеприпасов» — тащили особенно тяжёлый груз. Дополнительно к основному снаряжению: ранцу, винтовке, гранатам, минам «клеймор», лёгкому противотанковому ружью, каске, фляге, плащ-палатке и сухпайкам — им приходилось нести по 200 пулемётных патронов в лентах, крест-накрест на груди, как у мексиканских революционеров из армии Панчо Вильи.

Головного меняли каждый день. Ему надлежало идти по тропе, загнав патрон в ствол и поставив винтовку на автоматический режим. Если ему слышалось или казалось что-нибудь подозрительное, он должен был остановиться. Если же замечал какое-либо движение, то должен был сначала стрелять, а потом уже задавать вопросы. Так называемая «разведка боем»: расстреляй джунгли к чёртям собачьим и подожди, ответят ли на это джунгли.

Время отсчитывалось по восходам и закатам, да ещё по противомалярийным пилюлям, принимаемым по воскресеньям. За счастье почиталось не попасть под атаку противника посреди ночи или оставаться на выбранной позиции лишний день.

Одним из лучших видов оружия пехоты на передовой считались лёгкие противотанковые гранатомёты — современные базуки. Их снаряды-ракеты предназначены пробивать броню танка так же, как и болванки 106-мм безоткатных орудий, из которых мы стреляли в учебном лагере. Однако во Вьетнаме они использовались против блиндажей и людей. Это такая зелёная труба из фибергласа в два фута длиной и четырёх дюймов в диаметре, с ремнём и спусковым механизмом. Чтобы использовать трубу, нужно расчехлить концы и телескопически удлинить её вдвое. Снаряд уже внутри, готовый к выстрелу. Настраиваешь прицел — и труба превращается в противотанковое реактивное ружьё, которое для выстрела кладётся на плечо.

Если правильно использовать эту штуку, то можно гарантированно испортить косоглазым всю обедню. Нужно только следить, чтобы вылетающий назад огонь от гранаты не испортил день своим.

После выстрела пустой корпус выбрасывается. Гранатомёт лёгкий, эффективный, — прекрасный экземпляр современного вооружения.

Его единственный недостаток в том, что после таскания по джунглям в течение нескольких недель он часто даёт осечку.

Солдатам выдавалось по шесть гранат. Зелёные и гладкие, эллипсоидной формы, они напоминали пасхальные яйца с ручкой. Внутри находилась катушка перфорированной проволоки, готовой разлететься на 500 мелких осколков.

Армия утверждала, что эти гранаты превосходили старые металлические ананасы, применявшиеся во Второй мировой.

Мы миновали местность, где бомбы выкосили джунгли в сплошной валежник. Деревья толщиной в добрый фут лежали, словно перекушенные у основания, пни торчали под странными углами к земле и напоминали ряды гнилых зубов — весь лес был измочален на зубочистки.

Фрукты составляли лучшую часть сухпайка. Некоторые солдаты съедали их сразу, чтобы не пришлось умирать, не отведав доброй пищи, другие же крепились до самого боя.

— Смешно, — рассказывал Симс, — в прошлом месяце, как раз посреди перестрелки, Харрис обернулся ко мне и попросил «П-38».

— Консервный нож, что ли?

— Вот-вот. Сказал, что хочет есть. Бросил винтовку, привалился к дереву и ел свои персики, пока мы поливали лес свинцом. Тот ещё парень, честное слово…

Каждому выдавалось по комплекту униформы, и когда она приходила в негодность, со склада привозили новую. Для питья всегда имелась вода, но солдаты были счастливы, когда хоть раз в неделю удавалось побриться и помыться в речке. Никому не нравилось такое положение вещей. Но, как и ко всему во Вьетнаме, к этому привыкали.

Полноценный сон в лесу был невозможен. Можно было рассчитывать на некое полузабытьё. Какая-то часть сознания всегда была настороже до самой зари. Ночью прошибал пот, ты проваливался в полусон и снова приходил в себя и очень скоро уже умел отключаться от звуков джунглей…

Но позвякивание затвора, еле уловимое шуршание в кустах или другой какой незнакомый звук приводил тебя в состояние наивысшей боеготовности.

Мы всё время хлебали тёплую воду из фляжек, но она не утоляла жажды. Мы почти варились в духоте джунглей, влага выпаривалась из тел, и мы валились с ног на тропе от теплового удара.

Ночами становилось прохладней, но вместе с прохладой приходил страх темноты и налетали тучи голодных москитов.

Как будто Солнце и Земля находились в зловещем содружестве с врагом и мучили нас день за днём.

На шестые сутки в сумерках мы засекли обедавших за речкой трёх партизан.

— Давайте немного подзаработаем, — прошептал взводный.

Два отделения растянулись в линию вдоль берега и открыли огонь. Но промахнулись, и азиаты скрылись по системе окопов, прорытых на склоне горы, оставив после себя лишь кое-какие вещи, 10 фунтов риса да пару «хошиминовских» сандалий.

Я сунул сандалии в ранец. Сделанные из старой, с изношенным протектором, автомобильной покрышки фирмы «Б. Ф. Гудрич», они крепились к ноге длинными резиновыми полосами, вырезанными из камеры, — мальчишкой из таких полос я делал рогатки.

Как-то раз на опушке леса, у покинутой хижины мы раскопали четыре могилы, полагая, что в них мог быть спрятан склад оружия или продовольствия. Десять человек раскидывали могилы сапёрными лопатками, замотав шарфами носы и рты и блюя от ужасной вони, шедшей из земли, но нашли только несколько разложившихся тел.

Земляные пиявки здесь достигали в длину от двух до шести дюймов и были около полудюйма толщиной, присасывались они незаметно, и, приятель…

Как же они сосали кровь!

Непостижимым образом им удавалось пробираться сквозь швы и прорези для пуговиц на форме, дырочки для шнурков на ботинках и обрабатывать нас подобно графу Дракуле, насыщаясь плазмой и красными кровяными тельцами. Нужно было прижигать их сигаретой, чтоб они отвалились, однако они впрыскивали в ранку какое-то вещество, препятствующее сворачиваемости крови, и ранка какое-то время ещё кровоточила.

Эти ранки не заживали, и через несколько дней живые ткани вокруг них загнивали. От этих ранок да от порезов и царапин по всему телу, не заживавшими в тропическом климате, солдаты были усыпаны гнойниками.

Переправы через реки всегда проходили медленно и по всем правилам: справа и слева выставлялось боевое охранение, и мы спешили насладиться коротким отдыхом либо перед переправой, либо сразу после неё, ожидая подхода остальных. Вода в реке доходила до пояса, и при форсировании нужно было пользоваться верёвкой; однако стремительные чистые потоки бежали по песчаному дну, — и мы пили прямо из них и наполняли свои фляги.

Но вода крутила кишки, и во взводе всегда были солдаты, страдавшие от вонючего поноса.

Бойцы говорили, что не пользуются спецтаблетками для очистки воды, потому что от них во рту остаётся привкус йода.

— Если в этой воде живёт рыба, то я точно могу её пить, — заявил один парень. Хотя это мало кого волновало, дизентерия в лесу была одной из самых распространённых болезней, а противомалярийные пилюли придавали коже желтоватый оттенок, как будто ты сам превратился в узкоглазого.

Мне рассказывали, что в первый день операции за три часа до моего прибытия снайпер противника подстрелил двух наших солдат. Сначала погиб головной дозорный. Передовое отделение залегло, но так и не смогло определить, откуда стреляли. Когда взвод снова двинулся в путь, тот же снайпер выбрал новую цель и прострелил голову замыкающему колонны.

Выйдя на опушку леса, взвод погрузил тела в вертолёт, и они отправились в Сайгон, в похоронную службу, — на первый этап долгого пути домой.

На восьмые сутки операции 2-й взвод рассредоточился на открытой поляне для приёма вертушек с боеприпасами.

Другие подразделения роты захватили в плен 15 вьетконговцев, одного бойца СВА, разрушили лечебный комплекс, способный вместить до 50 раненых, и уничтожили четыре тренировочных лагеря, два из которых были предназначены для приёма усиленных рот СВА. Эти лагеря, покинутые за два дня до начала налётов бомбардировщиков Б-52, были оснащены классными комнатами, стрельбищами и гранатными полигонами.

Каким-то образом узкоглазые сумели получить секретную информацию об операции «Саммеролл» ещё до её начала. Им всегда это удавалось.

Но как?

Никто не знал.

Глава 22.

«БАНДА В ЧЁРНЫХ ПИЖАМАХ».

Вьетконговцев взяли в плен в пещере длиной около 100 метров. С ними было 50 женщин и детей; все они прятались в пещере как в бомбоубежище. Мужчины не признавались в принадлежности к партизанам, убеждая, что они простые крестьяне.

Они и были крестьянами. Только днём, а ночью — становились бойцами Вьет Конга. Именно эти люди контролировали окрестности и снабжали проходящие полки СВА.

Мы появились из джунглей, и бойцы ВК сгрудились на поляне: сидели на корточках и молчали. Их оружие было составлено рядышком в две пирамидки: семь карабинов, автомат АК-47, четыре арбалета и большое количество боеприпасов.

Меня поразило, что вьетконговцы, которых мы назвали «Бандой в чёрных пижамах», использовали такое примитивное оружие, как арбалеты. Однако примитивное или нет, в хороших руках арбалет превращался в меткого и бесшумного посланника смерти. За месяц до этого в базовом лагере 1-й дивизии, дислоцированном в Ан Кхе, стрелой из арбалета был сбит вертолёт: она попала хвост машины и застряла в стальной обшивке.

Один из партизан своим отталкивающим и суровым лицом напомнил мне голливудского крутыша Чарльза Бронсона. Другой пленный оказался взводным сержантом ВК, у него нашли бумаги, подтверждающие, что он прекрасный солдат, уничтоживший много американцев, и замечательный командир. Его захватили «пауки» — дозор глубинной разведки 2-й роты.

Остальные пленные являли собой неприглядное стадо. Голодные и больные, они смердели, их головы и миниатюрные тела сплошь покрывали гноящиеся язвы.

И вот они сидели, напуганные до усёра и сбитые в кучу, как мокрые вороны на телеграфных проводах.

Поначалу пленные отказывались говорить, хотя у нас был сержант-переводчик. Но командир 2-й роты капитан Джим Дэвидсон из Атланты, штат Джорджия, знал, как заставить этих молчаливых, как кремень, узкоплёночных щебетать канарейками.

Поэтому их стали выхватывать по одному, завязывали глаза, отводили на 50 метров в джунгли и затыкали рот. Длинная очередь из М-16 рвала воздух на части. Пленные не видели, что происходит, но сразу врубались, что если не отвечать на вопросы, то остаётся прямая дорога к чёрту на рога.

Когда капитан вернулся за третьим, пленные решили, что, вероятно, они знают кое-что и затараторили все разом певучими голосами, как если б жизнь их зависела от этого.

Силы Вьет Конга состоят из трёх частей: одетых в форму, обученных и преданных партизан; иррегулярных частей, воюющих самым разнообразным оружием и одетых в шорты или знаменитые чёрные пижамы; и, наконец, шпионов, сборщиков налогов, вербовщиков и политических комиссаров.

Преданный воин ВК — это грозный солдат. Он может жить, как крот, в лабиринте подземных туннелей в таких условиях, в каких смогут выжить лишь немногие западные войска. Без поддержки с воздуха он сражается с врагом, обладающим самыми мощными военно-воздушными силами в мире — силами, состоящими из стратегических бомбардировщиков Б-52, которые наносят удары с высот, не досягаемых для вьетнамских средств ПВО, и других боевых самолётов, способных взлетать с авианосцев, курсирующих где-нибудь в Южно-Китайском море.

Часто этот солдат одет только в шорты, рубаху, сандалии, вырезанные из старой покрышки, и бамбуковую шляпу. Партизан отвечает за свою маскировку: он тщательно раскладывает ветки и листья и становится невидим даже в непосредственной близости.

Облетая на малой высоте караваны Южно-Вьетнамской армии, американские лётчики радировали, что видели, как обочина дороги вдруг превращалась в засаду регулярных сил Вьет Конга.

В бою этот солдат скрытен, ловок и жесток, и американскому джи-ай немного требуется времени, чтобы научиться уважать его выдержку и боевые качества, независимо от его малого роста.

Пленных накормили, и санитар, как мог, осмотрел их.

Взятый в плен 20-летний рядовой СВА Хо Донг родился в Ханое. Два дня назад, ещё до начала операции, полк оставил его, потому что он заболел малярией. На Нагорье малярия выводила из строя множество солдат с обеих сторон.

Хо тащил тяжёлый рюкзак капитана Дэвидсона, ибо попал плен уже через час после начал операции. Кто-то угостил его лимонадом. Так впервые он попробовал газировку с сиропом.

Ему понравилось.

Через переводчика Хо рассказал Дэвидсону, что с ним лучше обращались в плену, чем в собственном полку. На Хо была плотная и жаркая суконная форма, на голове — причёска «ёжик», держался он особняком и почти не разговаривал с крестьянами.

Ещё он рассказал, что ближе к северу, в районе действия 1-го корпуса, налёты Б-52 разметали части СВА и сломили их наступательный дух. В этих рейдах только в марте погибло около 10 тысяч северо-вьетнамских солдат. После бомбардировок патрули морской пехоты обнаружили значительные арсеналы оружия.

Этот рядовой сообщил, что 75 процентов личного состава его полка, то есть почти полторы тысячи человек, было уничтожено бомбардировками и что оставшимся в живых пришлось какое-то время голодать. После того как его полк был почти полностью уничтожен, Хо присоединился к другому полку, двигавшемуся на юг. Но потом заболел, и полк отправился дальше, оставив его умирать на руках «американских империалистических агрессоров».

Мне было интересно познакомиться с противником и узнать, что не все вьетконговцы и бойцы СВА зачуханы, больны и голодны. Ещё я понял, что во Вьетнаме в случае плена американцу нечего ждать пощады.

Командир батальона, подполковник Дон Голдстайн из Ричмонда, штат Вирджиния, имевший позывной «Тандерболл», с новенькой винтовкой М-17 в руках — аналогом М-16, но с укороченным стволом и металлическим прикладом — прилетел взглянуть на пленных.

Перед отъездом каждому вьетконговцу он сунул в зубы по визитной карточке…

С приветом от Сот Санга

Неутомимый батальон

ТАНДЕРБОЛЛА

ПОЛУЧИШЬ ПУЛЮ -

ОН ПОХОРОНИТ

2-й воздушно-десантный батальон 327-го пехотного полка

Достав фотоаппарат, я сделал несколько снимков с захваченных вьетнамцев. Сначала фото вьетконговца с визиткой во рту, потом другое с расстояния поближе, почти засунув объектив парню в горло, — только глаза и нос. Этого пленного я назвал «товарищ генерал Бронсон».

От безоружных пленных мы узнали, за что их наказывали начальники. Если рядом не было американцев, они, понимаешь, тренировались в стрельбе по птицам и бездарно тратили боеприпасы.

Взвился фиолетовый дым, отмечая место посадки для вертолёта. Азиаты переполошились.

— Это всего лишь «Хьюи», Чарли, — сказал я, — он вывезет вас из джунглей — насовсем.

Вертолёт привёз еду, боеприпасы, новую форму взамен изодранной и — самое главное — почту. Письма с посылками тут же расхватали. Многие посылки были повреждены, оттого что их бросали, швыряли и трясли в самолётах и вертолётах, а подчас и спали на них, как на матрасах.

Однако ж они всё-таки прибыли, и в них было всё, что способно хоть немного украсить лесную жизнь: сыр «Эдам», печенье «Ритц» и «Трискитс», банки с салями, икрой и оливками, джин «Бифитерс» и виски «Джонни Уокер», пакетики «Кул-Эйд», чтобы подсластить протухшую воду во флягах, и ещё много всякой всячины.

Сознавшись в принадлежности к Вьет Конгу, пленные повели нас к своим орудиям. Четыре были установлены вокруг деревни, остальные, с большим количеством боеприпасов и подъёмно-транспортным оборудованием, обнаружили в полутора километрах от неё.

В руки 2-ой роты также попало много риса и одежды: портупей, форменных брюк и рубах.

Я спросил Дэвидсона о дальнейшей судьбе пленных и смысле нашей задачи.

— Они рады, что попали в плен. Их война кончилась. Мы их накормили и оказали медпомощь. Сейчас они думают, что американцы хорошие ребята, — сказал он.

— Если ВК и СВА будут и дальше безнаказанно обдирать местных крестьян, то люди будут уверены, что ВК и СВА выигрывают войну, и будут их поддерживать. Но если их урожай будет защищён, они встанут на сторону защитников — на сторону американских сил.

— Эти партизаны — крестьяне, владевшие этим районом и помогавшие войскам СВА продуктами и крышей над головой. Но мы их эвакуируем. И теперь полки СВА не найдут здесь ничего.

Командир приказал меня сопровождать пленных назад в передовой лагерь в грузовом вертолёте с характерным прозвищем — «В Преисподнюю и обратно».

Пленные будут находиться в районе боевых действий до тех пор, пока их не удастся передать вьетнамским властям, которые, скорее всего, поместят их в полевой лагерь для интернированных лиц; там пленные смогут участвовать в программе «chieu-hoi», призванной реабилитировать перебежчиков.

Армия Южного Вьетнама разработала программу по превращению сдавшихся солдат противника в хороших вьетнамских солдат.

Однако у меня было мало веры в то, что пленные протянут хотя бы неделю. Выжав из пленных всю возможную разведывательную информацию самыми жестокими и садистскими методами восточной пыточной науки, АЮВ, как правило, в живых никого не оставляла.

Но помешать этому мы не могли. Это была их страна, их война, их армия, их правительство, их методы и их народ.

Как несправедлива и тосклива война.

Вертушка приземлилась, я вытолкал узкоплёночных вон и погнал к штабу батальона; отдыхавшие бойцы защёлкали «Кодаками», снимая «парад».

Там я остался на ночь и на следующий день собирался успеть на «Карибу», чтобы начать на перекладных обратный путь в Сайгон.

Ожидая на взлётной полосе рейс в Фан Ранг — базу ВВС на побережье — я познакомился с парнем, просидевшим полгода в лонг-биньской тюрьме.

На вопрос «за что? », он ответил: «Потому что один занудный офицер нашёл мою коллекцию азиатских глаз и зубов, вот и всё».

Он освежевал много партизан и солдат СВА, уничтоженных его взводом. Выдавливал глаза и складывал в больничные банки с водой, плоскогубцами выдирал золотые зубы и хранил в кожаном мешочке для последующей продажи. Он успел собрать три банки с глазами и 24 золотых зуба, когда его застукал командир взвода. Парень очень обижался на этот счёт. Срок, проведённый в кутузке Лонг Биня, не засчитали за время его службы во Вьетнаме. Этот срок оказался потерянным временем, и ему всё ещё предстояло трубить восемь месяцев.

— Грёбаное офицерьё! Почему вся радость от войны только им, — ворчал он.

Глава 23.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒