«НОЧНОЕ БЕЗУМИЕ».

Наскоро перекусив, мы вернулись в лес, остановились в 30 метрах от обнаруженной базы и устроили засаду на тропе, которой пользовались бойцы 18-го батальона СВА, действовавшего, по сведениям, в этом районе. Косоглазые обычно уносили своих мёртвых, и Шелби был уверен, что вьетнамцы вернутся забрать трупы. Как кадровый офицер, он знал, что азиаты наверняка не оставят нас в покое всю ночь.

Взвод занял круговую оборону. Пулемёты расположили так, чтобы сектора обстрела прикрывали наиболее вероятные пути подхода противника. Установили мины «клеймор» и трассеры. По периметру натянули проволоку и повесили на неё банки из-под сухих пайков. В банки насыпали камешки, чтобы гремели, если кто-нибудь заденет проволоку.

Мина «клеймор» состоит из картечи, помещённой на заряд тринитротолуола, который соединяется проводом с электрическим взрывателем, называемым «трещоткой» и помещаемым внутри засадного периметра.

Она взрывается по команде и превращает в гамбургер оказавшихся поблизости солдат противника. Поверни «трещотку» и — «Чарли, прощай! », если, конечно, ночью азиат не подкрадётся незаметно и не развернёт «клеймор» в нашу сторону.

Ночью джунгли оживают, потому что темнота — их естественное состояние. Днём они наши, а ночью здесь хозяин Чарли. Поэтому когда садится солнце, из зоны боя ты уходишь в Зону Сумерек.

С наступлением темноты лес наполнился криками попугаев и воплями обезьян. Даже солнечным днём свет почти не проникает сквозь трехъярусную растительность и падает лучами — нечто подобное можно видеть на картинках в воскресной школе, на которых Иисус разговаривает с Богом. Повсюду кишели насекомые и кусались нещадно. Вдруг послышался душераздирающий крик птички «фак-ю», похожий на крик козодоя: «Фаааааак-ююююю, фааааак-ююююю! »

Когда почти совсем стемнело, звуки усилились. Заклубился туман. Половина взвода бодрствовала. Остальным предстояло отдыхать четыре часа, а потом сменить ребят.

Лейтенант Шелби отметил на карте место нашей дислокации и передал координаты артиллерийским расчётам, чтобы они смогли класть снаряды в пределах 100 метров от нашей позиции. Мы услышали, как над головой засвистели болванки: при взрыве они издавали звук «ВАМП-ЗИТ» и выкорчёвывали деревья и кусты.

Цель заградительно-беспокоящего огня — не давать блуждающим бандам СВА или Вьет Конга возможности подкрасться к нам, а также немедленно обеспечить нас артиллерийской поддержкой в случае нападения.

Обычное дело.

Такой огонь направлялся на соединения дорог, на высоты — туда, где враг мог оказаться вероятнее всего. Он должен был трепать врагу нервы, по ночам не давать ему расслабиться. Но этот непрерывный поток снарядного свиста и звуков «ВАМП-ЗИТ, ВАМП-ЗИТ» начал трепать нервы мне самому. В наших руках находилась такая огневая мощь, что я понял: ничего больше не случится. В таких условиях никто, даже азиаты, не мог двигаться по густым зарослям в темноте. Поэтому я свернулся калачиком под деревом в обнимку с винтовкой и закрыл глаза.

Звуки джунглей напомнили мне музыку к кинофильмам — музыкальное сопровождение к историям о белых охотниках в Бельгийском Конго или о сафари в Кении. Воздух оглашали крики обезьян и смех обитающих на Нагорье «говорящих» попугаев какаду — «кук-а-ха-ха-ха».

Всякая живность водилась в первобытной дикости джунглей: кобры и питоны, бамбуковые крайты и бенгальские тигры, слоны и скалистые обезьяны. Были здесь и озёра, кишащие крокодилами.

Мне доводилось слышать истории о нападении тигров на патрули. О том, как внезапно на головного дозорного прыгал тигр. Как бойцы расстреливали большую кошку, сдирали с неё шкуру и делали жилеты, которые носили вместе с головными повязками из парашютного шёлка.

Ходили ещё байки о лётчиках-новичках, которые при виде розовых слонов думали, что у них начинаются галлюцинации. Но это были не глюки. Подобно Ганнибалу СВА часто использовала слонов для доставки средств дорогами, идущими через Лаос и Камбоджу — «Тропой Хо Ши Мина». По пути слоны купались в заболоченных реках, а потом обсыпали себя красной пылью, от чего их толстая морщинистая кожа становилась розовой, словно мясо лосося.

Среди ночи Симс ткнул меня прикладом под рёбра.

— Сержант сказал, что мимо него проскочил косоглазый и сейчас внутри нашего периметра, — зашептал он.

— А… — промычал я спросонья.

— Чарли в нашем периметре.

— О, чёрт…

— Тсс. У тебя всё в порядке?

— Да, нормально, кажется…

Хотя мы образовали сплошную линию обороны, Шелби запретил разводить огонь, чтобы не обнаруживать нашу позицию. Что же тогда обнаружит нас, если косой уже здесь, подумал я. Вот и начинается паранойя. В стране врага нельзя спать спокойно.

Шелби провёл перекличку, чтобы удостовериться, что никому ещё не перерезали глотку.

Все были в порядке.

Мы не смогли обнаружить азиата. Что бы это ни было, оно выскочило назад из периметра. Точно приведение. Вдруг все звуки прекратились: разом замолчали птицы, обезьяны и насекомые.

Какая-то угроза чувствовалось в этой тишине. Я напряг слух, чтобы услышать хоть шорох, хоть обрывок чего-нибудь знакомого.

Мёртвая тишина.

Невозможность видеть в джунглях ночью порождает боязнь слепоты. Это одна из форм ночного безумия. Особенно люди с воображением подвержены таким страхам. Эти страхи подобны боязни узких улиц, подвалов и тёмных чердаков.

На войне воображение никому не нужно, особенно тёмной ночью в джунглях.

Что-то должно было случиться. Я чувствовал это. И желал, чтобы это случилось и сняло, наконец, невыносимое напряжение.

Однако, ничего…

Не думаю, что мне нравится это кино. Следишь за мной, Чарли? Нарваться хочешь? Или отсосать у меня? Или думаешь надрать нас, а? Вынюхивай где подальше, парень, не то скоро курнёшь говнеца. Вот моя «Зиппо», мудак. Затянись. Вдохни поглубже. Чуешь вкус?

Люк! Ты ещё там, Люк? Я отметелю тебя, Люк. Так, что тошно станет. Вырву нахрен твоё жёлтое сердце. И пулями напишу твоё имя на твоём же пузе…

Ну, давай, узкоглазый. Покажи ещё раз свою башку над моей задницей. Я знаю, что ты там. Ползи сюда, и я наверчу на штык твою жопу, повешу тебе на шею колокольчик и поведу тебя голого через Сайгон, погоняя твоё жалкое тельце дубинкой. Как это тебе понравится, сволочь? …

Никакого отдыха. У Бога на меня, наверное, стоит. Что я Ему сделал? Может, если прочесть 23-й псалом, лучше станет …

Господь — Пастырь мой; я ни в чём не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что я самый хитрый придурок в долине…

Вот блин, забыл. Не могу вспомнить. Я хочу лишь унести отсюда свою задницу — исчезнуть. Фу! Но я утомлён. Превратился в зомби от страха, который тебе и не снился. В этой шулерской игре мне может выпасть смерть, но я дорого продам свою жизнь. Сержант Дуган врубился бы, хе-хе…

Война уносит много хороших ребят. Война искренна. Мёртвые немы. Пули не лгут. Мины-ловушки говорят правду. Разве не прекрасен американский образ жизни в борьбе за свободу и всё такое?

Да, но мне бы лучше оказаться в Филадельфии. Мне бы лучше остаться в живых, чем бесплатно глазеть на узкоглазых. Я человек мира, а не поджигатель войны. Я ненавижу насилие.

Брекк, у тебя руки трясутся. Голова дёргается. Ты сам себя морочишь, как Кейт Хепберн.

Да, ты должен посмотреть на рубашку с изнанки.

Ты сходишь с ума.

Я не схожу с ума. Я уже сумасшедший. Чёрт, здоровая психика — дорогое удовольствие.

Я, наверное, сейчас пёрну. О Господи, громко-то как…

Хватит пускать ветры, твою мать! Вдруг чья-нибудь бабушка прячется в кустах. Пёрнешь — и сдохнешь. Ведь это всё-таки ночная засада. Или забыл?

Забыл.

Думай, сынок, соображай…

Я бы, кажется, на дерево залез. Люк никогда не будет искать меня там. Эй, Люк, глянь-ка: я прячусь на дереве. Ха-ха-ха, ты смог достать Сейлора, но тебе никогда не добраться до меня!

Надо уснуть, надоело мне всё это. Пусть азиаты думают, что я военный Иисус, Будда храбрости, слуга страха, всезнающий воин джунглей, с которым не стоит связываться. Всегда, блин, готов…

Дружище, да ты рехнулся!

Тсс, сам знаю…

Но что бы ни натворил, никому не рассказывай. Понимаешь, пришло время ночного приёма пищи. Мне надо напиться крови. Азиатской кровушки. У кого-нибудь есть азиатская кровь? А как насчёт съедобной манды? А, чёрт бы побрал эту блядскую войну…

Да пошёл он на хрен, этот Вьетнам. Узкоглазые не заслуживают свободы. Это их проблема, не моя, пусть сами воюют. А мне бы в Сайгон да к Доктору Поправляйся за скипидарной клизмой, чтоб очиститься от этой сраной войны. А потом чтоб ЮСАРВ отправило меня для дальнейшего прохождения службы в какой-нибудь госпиталь — ходить дозором в резиновой палате до самого дембеля.

Какая-то здесь сюрреальность. Не сравнить с наркотой. Ещё хлеще. Я сказал наркота? Вот бы ширнуться. С иглой всё становится проще, особенно ночные засады. С наркотой всё нипочём, даже пули, что дырявят твоё тело. Доктор, доктор, где ты, док? У тебя ведь есть обезболивающее…

Нет, вы только посмотрите: у меня уже глюки. Вот сижу я в прачечной, специально построенной для грешников-протестантов. Здесь даже есть маленькая библиотечка, и я сижу и листаю порножурналы, пока моя подружка-католичка оправдывает своё дерьмо на исповеди, чтоб только по воскресеньям иметь возможность испить крови и вкусить плоти.

Шарлотта, Шарлотта, что ты делаешь? Бля, да она превратилась в воскресную потаскушку и сейчас перепихивается с Духом Святым. Боже мой, посмотрите на эти крутые бёдра. Она действительно отдаёт себя! Со мной бы ей так трахаться.

Ну и чёрт с тобой, Шарлотта! И с твоими мечтами, и мыслями, и торчащими сосками. Думы о тебе возбуждают так же, как дрочь дохлого чёрного кошака дождливой ночью в джунглях.

Посмотрим, о ком я могу помечтать. Знавал я одну цыпочку в Аспене…

Нет, нет, нет, не то. Забыл, что ли? Погляди на неё внимательней. Была она как скелет. Как гордые питомцы Треблинки, этого прекрасного летнего лагеря нацистов на реке Буг в центральной Польше, куда на смерть отправляли евреев из варшавского гетто. Помнишь татуировку на её руке?

Лагерь работал как фабрика по производству жира. Во время войны его питомцы много постились. И если нацистам не нравилось, как соблюдалась программа похудания, они травили людей газами, жгли и сгребали бульдозерами в братские могилы. Немного там было радости. Мне никогда не нравились такие фабрики. Особенно те, которыми управляли немцы, — курорты, построенные в Аушвице, Дахау и Бухенвальде. Помнишь, когда ты снял с неё одежду и трахал, то слышал стук её костей?

Скверное это было дело.

Я представил, как сотни солдат СВА крадутся, словно индейцы, бесшумно подбираясь к нам всё ближе и ближе. Я ждал, что вот-вот раздастся звук трубы и заработают ракеты и автоматическое оружие.

На нас покатятся человеческие волны — косорылые, накачанные героином по макушку. Они там, в темноте, движутся и ждут нас.

Безмолвие обратило мозг мой против меня самого. Я заполнил пустоту всеми страхами, которые только появлялись у меня с момента прибытия сюда, — мыслями, которые, как я полагал, уже исчезли. Или утихли, по крайней мере. И я услышал вещи, которые слышать невозможно…

Дыхание деревьев.

Сердцебиение крохотной птахи.

Шуршание насекомых в 200 метрах от меня.

Слышал, как дёргается моя голова, как трепещет моё сердце, как пульсирует в жилах моя кровь. Меня трясло, и прошибал пот. Я терял сознание и снова приходил в себя. Мне хотелось взлететь над джунглями и уплыть на тучке из Вьетнама прямиком в Соединённые Штаты Америки.

Я всё к чему-то прислушивался. Услышать бы хоть к чему-нибудь. Сначала слушал ушами, а потом и потрохами. Я жаждал знакомых звуков, но не слышал и комариного писка — ничего.

Минуты слагались в часы. Страх был силён, как мощный наркотик. Мне уже виделось, как что-то выскакивало из леса. Уже двигались тени там, где их не было. Господи, я ненавижу эти грёбаные джунгли. Отчаянное, оглушительное безмолвие. Почему никто не отрыгивает, не кашляет, не хихикает, не сморкается?

Каждый мускул, каждая жилка моего существа, каждый нерв моего тела дрожал от перенапряжения.

И вот оно пришло…

Мощный гул из самого сердца земли. Он поднимается по ногам, по телу к голове, — и она вибрирует так, что пломбы едва не вылетают из зубов.

Раскаты грома. Где-то далеко-далеко.

Задайте жару, ребята!

Лесные нетопыри хлопают крыльями и отлетают в Преисподнюю.

Б-52 — удар с воздуха.

С высоты 18 тысяч футов самолёты сбрасывают свой взрывающийся груз. Самолёты похожи на огромных доисторических птиц, мечущих смертоносные яйца на азиатов — 2000-фунтовые чугунные бомбы, которые выгрызают в земле котлованы, из которых получаются пруды.

ВВС бомбят Вьетнам и превращают его в дымящуюся кучу говна, и делают меня несказанно счастливым. Они летят стройными рядами, словно чайки, которые, плотно закусив тухлой рыбой, бомбардируют Статую Свободы — величайшую даму света. Самолёты разворачиваются, пилоты пришпоривают своих коней на новый заход, а потом возвращаются на базу в Юдорн.

Это называется «дуговое освещение».

Несущие смерть бомбардировщики летят выше ватных облаков и купаются в лучах лунного света.

Прекрасно, ребята, просто чудесно! Надеюсь, вы от души всыпали парочке — нет, целой куче — всем этим маленьким ублюдкам!

Это жутко, это хуже, чем можно себе представить. В тысячу, в полторы тысячи раз страшнее наводнения, саранчи или тайфуна.

Может быть, со временем местные крестьяне простят нас за то, что мы сделали с их землёй. Но простит ли нас земля?

Военно-воздушные силы страшнее Бога. Когда Бог хочет надрать кому-нибудь задницу, он снимает со стены парочку молний и с громом и ливнем швыряет вниз, творя грозу и лесные пожары.

Но самолёты страшней. Гораздо страшней. Ибо когда падают бомбы, мёртвых вытряхивает из могил, и они глядят в небо в надежде рассмотреть то, что падает на них и тревожит мирный сон их. А воздух наполняется густым и липким смрадом гниющей плоти и разлагающихся костей.

Наступил Судный день, парни. Сейчас мы разгадаем тайну всего сущего. И узнаем правду о том, кто и куда будет отправлен. И вы, парни, полетите вниз и вниз — туда, где целую вечность будете купаться в Огненной реке. Веселитесь, суки!

Страшные звуки. Я представляю, как вопят узкоглазые, разлетаясь на мелкие кусочки, словно комки глины. Я делаю глубокий вдох. И ещё раз. И ещё. Я пытаюсь дышать через нос, чтобы успокоить сердцебиение. Не получается. Трудно поверить, что у кого-нибудь достанет мужества выдерживать такое, ночь за ночью.

У меня появляется даже какое-то уважение к солдатам Вьет Конга и СВА, которые месяцами без передышки и в страхе переносят всё это.

Это страшно. Ужасно.

А бомбы сыплются градом. «ВАМП, ВАМП, ВАМП…»

Джунгли дрожат, хотя удар наносится далеко отсюда.

Не знаю, сколько времени длился налёт. Казалось, прошли часы, хотя на самом деле лишь минуты. Наконец, бомбардировка прекратилась, и лес снова погрузился в тишину, как после Армагеддона, когда в далёком и чужом уголке света мёртвые размётаны по земле и ждут решения Господа.

До восхода ещё было далеко, а уснуть я не мог. И неудивительно, это вам не гостиница «Холидей Инн».

В три часа прямо передо мной загорелся трассёр и сдетонировала мина «клеймор». Весь взвод открыл огонь. По лесу полетели красные трассы, и воздух наполнился рёвом стремительно несущегося металла: два пулемёта били на полную катушку, так, что я уж было подумал, не расплавятся ли их стволы. Пошли в ход гранаты. Столько всего полетело в темноту, однако — не могу сказать, чтоб хоть что-нибудь прилетело в ответ. Вся разница в том, кто при этом получал по морде, что само по себе и не разница.

Огневая мощь взвода поразительна!

Я подумал, что тут и конец моему пути. Здесь всё и вся стремилось достать меня. Узкоглазые, земля, москиты, даже слоновая трава. Оправдывались мои самые мрачные опасения.

Для большей безопасности меня поместили в центр периметра. Но там я был полностью беспомощен. Не мог даже стрелять из винтовки, боясь попасть в своего. Но расположись я у границы периметра, я боялся расстрелять свой боекомплект ещё до утра и остаться без патронов до конца операции.

А это было бы последнее дело. Если беречь патроны, то…

Убьют меня. Пулей — в голову! Господи, нас бьют, едва я появился на позиции!

Пожалуйста, Боже, спаси меня, вытащи отсюда, и я больше никогда не буду проситься на передовую. Спаси меня, хотя бы в этот раз, пожалуйста-а-а-а! Ты ведь не хочешь прибрать меня, ведь нет же, нет. У меня здесь ещё столько дел, прежде чем я буду готов к этому! Мне не надо иного пути, я не хочу плыть с азиатами на автомобильной покрышке по Огненной реке.

Я плюхнулся в грязь. «Контакт»! Вот волшебное слово, с которым я живу с момента прибытия во Вьетнам. И с Дэнни всё было так же? Чёрт возьми! Они вокруг нас. Ещё один бой Кастера.

Блядь! Блядь! Блядь!

Я обнял землю, понюхал её, лизнул, поцеловал, съел и оттрахал её, распластался на ней ничком — не толще монетки, пытаясь прижаться к ней как можно крепче. Я чувствовал напор адреналина и нажимал на все кнопки своей паники.

О Господи, сейчас я получу, сейчас получу…

Ты лупишь меня, Чарли, так помоги же мне: мальчик миссис Брекк даст сдачи! Крепко, очень крепко…

Чего мне хочется — сгнить или сгореть? Что за глупый вопрос! Сейчас нет времени ни писать завещание, ни даже думать об этом.

Пожалуйста, Господи, не здесь, не так, не сейчас; я не могу ответить с достоинством этим козлам, я слишком молод, чтобы умирать, я вообще ещё не родился, я слишком стар для этого дерьма…

Впопыхах я выронил винтовку. И, растянувшись на земле, больно ударился мордой о её ствол. Вдобавок Симс врезал мне ботинком по голове.

О нет, в меня попали. Я чувствую кровь. Она тёплая. Чувствую, как она течёт по подбородку. Моё первое «Пурпурное Сердце». Я ранен, но куда? Куда, чёрт возьми?

Санитар!

Я потрогал голову. Ничего. Ощупал всё тело, но кровь текла только из носа и рта.

Через несколько минут стрельба прекратилась.

Я снова был на коне.

Ха-ха-ха! Вы, грёбаные придурки, не достали меня! Пусть ваши мамашки жрут обезьянье говно! Спёкся ваш Хо Ши Мин!

Мы прислушались. Ни звука. Джунгли зловеще молчали.

— Прощупывают, — прошептал взводный сержант. — Что бы это ни было, надеюсь, оно уже смоталось… но будьте начеку, они снова полезут.

Минут пятнадцать спустя что-то прыгнуло на лейтенанта Шелби, лежавшего в нескольких футах от меня, и пронеслось по периметру.

Симс сказал, что он что-то слышал, но не разобрал что. Это могло быть животное, разведка или подготовка к полномасштабной атаке.

Потом и я услышал. Звуки шуршащей в кустах ткани и скользящих по камням кедов. Бойцы СВА носили чёрные кеды с характерным рисунком из кружков на подошве.

— Вьетнамцы…опять прощупывают, приближаются…прямо передо мной, — шептал Симс.

Я передал его слова лейтенанту. Раздававшиеся шорохи означали какое-то нестройное движение вокруг нас. Мы проверили винтовки — полны ли магазины.

— Лейтенант, — зашептал Симс, — я снова их слышал. Проклятье, ужасно близко. Ненавижу эти тёмные ночи.

Шелби отдал приказ огня не открывать.

— Они хотят, чтобы мы занервничали и выдали наши позиции.

— Вот опять, лейтенант: одежда шуршит по кустам, — предупредил Симс.

— Приготовить оружие; не стрелять, пока я не начну, — распорядился Шелби.

Наши уши улавливали любую вибрацию в джунглях, заставляя наши тела вздрагивать от страха. Солдат на другом краю засады сказал, что слышал движение примерно в 50 метрах: шорох в лощине прямо перед ним, потом шаги и опять шорох.

Шелби решил попытать счастья и бросил гранату. Он дёрнул чеку, отсчитал три секунды и швырнул так, чтобы она взорвалась в воздухе.

«Четыре, пять, шесть». Но граната ударилась о ветку. Упала на землю и взорвалась. «КЕР-ВАМП! »

— Чёрт, надо было брать выше…

Загорелся ещё один трассёр, грянула ещё одна мина, и весь взвод снова открыл огонь. Меня захлестнула паника и изнеможение. Грохот стрельбы слышался словно бы издалека…

Нам никто не отвечал. Это пугало. Лес снова замолчал. Пошёл дождь. Я лежал всё там же, перепуганный, замёрзший и мокрый.

Потом мы начали различать какие-то звуки, но не могли определить, принадлежат ли они азиатам. Шум падающей с деревьев воды заглушил все шорохи. Теперь узкоглазые могли ударить в лоб, и мы бы их не услышали. Они тоже не видели в темноте, но в этих условиях имели гораздо больше опыта и использовали ночь как своё преимущество.

Днём джунгли были наши. Мы двигались, искали, атаковали и пополняли свои запасы. Но по ночам мы забивались в оборонительные периметры и ждали до зари.

Днём противник прятался от наших патрулей, зачищающих лес, и от самолётов-разведчиков, прочёсывающих горные долины. Но по ночам мы не ходили в дозор и наши самолёты не летали. И тогда СВА и Вьет Конг начинали шевелить свои пути снабжения. Их солдаты, подгоняемые национальным духом, харизмой Хо Ши Мина и железной марксистской дисциплиной, выходили из укрытий и бесшумно продвигались по древним тропам, сгибаясь под тяжестью снаряжения. Они ненавидели нас и имели полное на то право, потому что мы жгли их дома, бомбили их хозяйства, убивали их жён и нередко насиловали их дочерей. Поэтому их армии наносили удары ночью, когда мы были наиболее беззащитны, когда у нас не было поддержки с воздуха, способной сбросить бомбы и напалм на их позиции.

Мы жались друг к другу и ждали, готовясь к худшему…

Однако ничего не случилось, и джунгли медленно вернулись в своё обычное состояние. Завели свои песни обезьяны и попугаи. В зарослях зазвенели чёрные москитные тучи.

Начинало светать, но мы увидели лишь дождь и туман. Враг испарился. Мы проверили периметр.

Ничего.

Провода на двух минах были перерезаны. Или перегрызены. Трудно сказать.

Кто это был — обезьяны? Чарли? Ночные духи?

Мы не знали…

Глава 20.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒