Уинстон Грум 11 страница

– Эй, ты – как тебя там – ты что, отлил?!

Я так смутился, что не знал, что и сказать. Потом, не выпуская ее из рук, говорю:

– Не‑ а!

В первый раз в жизни я солгал.

– Ну, кто‑ то наверняка отлил, – говорит она, – потому что уж запах мочи я как‑ нибудь отличу. И это не я! Значит, это все‑ таки ТЫ! Как ты посмел меня описать, козел вонючий! – И тут она принялась молотить меня кулаками и орать: «Отпусти меня! » и так далее, а я решил, что действие продолжается, и потащил ее в джунгли.

Мистер Фельдер крикнул: «Мотор! » и камеры поехали за нами, а Рэйчел Уэльч начала отбиваться и царапаться так, как никогда еще не царапалась. Мистер Фельдер из‑ за камер довольно кричит:

– Молодец, детка! Это просто потрясающе! Продолжай в том же духе! – И еще мне было видно, как сидящий в кресле мистер Триббл покачал головой и отвернулся.

Ну, затащил я ее немного в джунгли, остановился и повернулся, ожидая, что мистер Фельдер крикнет: «стоп», как и раньше, только он прыгает за камерами, как обезьяна, и машет рукой:

– Отлично, детка! Вот это мне и нужно! Тащи ее дальше в джунгли!

А Рэйчел Уэльч по‑ прежнему царапает и молотит меня и кричит:

– Отпусти меня, вонючее животное! – и все такое прочее, но я продолжаю делать то, что мне велено мистером Фельдером.

И вдруг она кричит:

– Ой! Мое платье!

Я на это внимания не обратил, но потом гляжу на нее – а платье‑ то зацепилось за какой‑ то сучок и разорвалось пополам. И теперь у меня на руках лежит совершенно голая Рэйчел Уэльч!

Я остановился, и говорю:

– Ой‑ ой‑ ей! – и хочу уже нести ее обратно, но тут она начинает кричать:

– Нет, нет! Идиот! Не могу же я показаться в таком виде!

Тогда я спрашиваю, чего же она хочет от меня? Она говорит, что нам нужно найти какое‑ то местечко и подумать, что делать дальше. Тогда я тащу ее дальше в джунгли, и тут из чащи на нас вылетает какой‑ то предмет. Оно пролетело мимо нас, держась за лиану, и я решил, что это, наверно, обезьяна, только очень большая. А потом этот предмет пролетел назад, и спрыгнул к нашим ногам. И тут я снова чуть в обморок не свалился – это оказался Сью, собственной персоной!

Рэйчел Уэльч снова начала что‑ то вопить, а Сью прыгнул на меня и обнял руками и ногами. Я даже не понял, как это он мог узнать меня в этом костюме, наверно, по запаху? Но вот Рэйчел Уэльч говорит:

– Откуда ты знаешь этого чертова бабуина?

– Он не бабуин, – говорю я. – Он орангутанг, и зовут его Сью.

Она как‑ то странно смотрит на меня и говорит:

– Как это ЕГО зовут Сью?

– Это длинная история, – отвечаю я.

Рэйчел Уэльч безуспешно пыталась прикрыться руками, но старина Сью знал, что делать – сорвав с бананового дерева пару листов, он передал их ей, так что она смогла отчасти прикрыться ими.

Как выяснилось позже, мы попали в другую часть площадки, где снимали очередной фильм о Тарзане, а Сью был дублером. Вскоре после того, как нас спасли от пигмеев, белые охотники поймали Сью и отправили его в Лос‑ Анжелес, где его использовали для съемок фильмов.

Ладно, только у нас не было времени для разговоров, потому что Рэйчел Уэльч все время стонала и хныкала, чтобы ее отвели куда‑ нибудь, где она могла бы достать какую‑ нибудь одежду. Насколько я понимаю, в джунглях – даже если это киношные джунгли – одежда не водится, поэтому мы двинулись дальше, рассчитывая, что нам рано или поздно повезет.

Так и случилось. Мы вышли к большому забору и я решил, что на той стороне мы сможем найти одежду. Сью обнаружил болтающуюся доску в заборе, и мы вылезли наружу. Но только мы вылезли, как почва ушла из‑ под наших ног – никакой почвы там не оказалось, и мы с Рэйчел Уэльч покатились по склону холма, а когда кончили катиться и огляделись – оказалось, что мы лежим на краю шоссе.

– О Боже! – простонала Рэйчел Уэльч. – Мы же на магистрали Санта‑ Моника!

Смотрю я, а к нам подваливает по склону Сью. Мы снова оказались втроем. А Рэйчел Уэльч все время манипулирует листьями вверх‑ вниз, пытаясь прикрыться получше.

– Ну и что теперь делать? – говорю я. Мимо проносятся машины, но, хотя вид у нас должен быть довольно странный, никто не обращает ни малейшего внимания.

– Нужно добраться докуда‑ нибудь! – пищит Рэйчел Уэльч. – Мне нужно одеться!

– А докуда? – говорю я.

– Докуда угодно! – вопит она, и мы двинулись по магистрали.

Через какое‑ то время на холме возникает большая табличка: «ГОЛЛИВУД», и Рэйчел Уэльч говорит:

– Нам нужно свернуть на Родео‑ драйв, там я смогу что‑ то купить. – Она по‑ прежнему пытается прикрыться – когда машина подъезжает к нам, то прикрывается спереди, а когда проезжает за нас – сзади. На шоссе с двусторонним движением зрелище, наверно, забавное – похоже на балет.

Ладно, сворачиваем мы с магистрали и пересекаем большое поле.

– Зачем эта обезьяна нас преследует? – говорит Рэйчел Уэльч. – У нас и так вид достаточно странный!

Я ничего ей не отвечаю, оглядываюсь на Сью, и вижу, как он огорчился после этих слов. Просто раньше он не был знаком с Рэйчел Уэльч, и наверняка обиделся.

Ладно, идем мы дальше и никто на нас не обращает никакого внимания. Наконец, подходим к большой оживленной улице, и Рэйчел Уэльч говорит:

– Да это же бульвар Сансет! Как же я смогу объяснить, почему я оказалась на Сансет, днем, совершенно голая! – Тут я ее понимаю. Я даже обрадовался немного, что на мне этот костюм чудовища – по крайней мере, меня‑ то никто не узнает, даже если со мной рядом Рэйчел Уэльч!

Подходим мы к перекрестку, и как только загорается зеленый, переходим улицу. Рэйчел Уэльч по‑ прежнему пританцовывает, судорожно прикрываясь то сзади, то спереди, и улыбается водителям, и вообще делает вид, что ничего не случилось, будто она на сцене.

– Я погибла! – шепчет она мне. – Я уничтожена, унижена! Ну подожди, идиот, дай мне только выбраться отсюда, и я тебе покажу!

Кое‑ кто из водителей, ждущих зеленый сигнал, начинает сигналить и махать руками, потому что они, наверно, узнали Рэйчел Уэльч, и когда мы перешли улицу, кое‑ какие машины повернули и поехали за нами вдоль тротуара. Так что когда мы дошли до бульвара Уилшир, за нами уже следовала приличная толпа – и Рэйчел Уэльч покраснела, как рак.

– Тебе в этом городе уже не работать! – говорит она мне, стиснув зубы и натужно улыбаясь толпе.

Прошли мы еще немного, и она говорит:

– Ага! Родео‑ драйв!

Я смотрю на угол – и верно, магазин женской одежды. Я похлопал Рэйчел Уэльч по плечу и показал на этот магазин. Она только скорчилась:

– Бррр! Это же Попагалло! Какой дурак станет одеваться в платье от Попагалло?!

Тогда мы прошли еще немного, и она говорит:

– Ага! «Джиани»! У них бывает кое‑ что интересное! – и мы заходим внутрь.

В дверях нас встречает продавец, такой парень с маленькими усиками в белом костюме, и даже с платком в кармашке пиджака, и так пристально на нас смотрит.

– Чем могу помочь, мадам? – говорит он.

– Мне нужно платье, – отвечает Рэйчел Уэльч.

– Какое именно, мадам? – спрашивает он.

– Любое, идиот – не видишь, что творится?

Ладно, парень идет к вешалкам и говорит, что может быть, найдется что‑ нибудь ее размера. Рэйчел Уэльч тоже подходит и начинает рассматривать платья.

– А вы, господа, не хотите ли тоже на что‑ нибудь взглянуть? – обращается он к нам со Сью.

– Мы просто ее сопровождаем, – говорю я. Оглянулся, а весь народ, что за нами шел, так и впился носами в стекло витрины.

Рэйчел Уэльч отобрала штук восемь платьев и скрылась в примерочной. Потом выходит и говорит:

– Что вы думаете об этом? – На ней оказалось коричневое платье со множеством поясков и ленточек, и очень низким вырезом.

– Не думаю, дорогая, – говорит продавец, – это НЕ ВАШЕ. – Тогда она уходит и возвращается в другом, и он говорит:

– Вот это замечательно! Вы выглядите необычайно привлекательно!

– Я беру это, – говорит Рэйчел Уэльч, а продавец спрашивает:

– Отлично – как вы собираетесь платить?

– То есть? – спрашивает она.

– Ну, наличными, чеками, кредитной картой? – говорит он.

– Слушай, чувак, ты что, не видишь, что у меня ничего такого нет? Как ты думаешь, если бы у меня что‑ то такое было, КУДА бы я это спрятала?

– Пожалуйста, мадам, нельзя ли обойтись без вульгарности? – отвечает продавец.

– Я – Рэйчел Уэльч! – говорит она ему. – Я пришлю человека, чтобы за меня заплатили.

– Мне очень жаль, мадам, – отвечает он, – но так мы не торгуем.

– Но я в самом деле РЭЙЧЕЛ УЭЛЬЧ! – кричит она. – Вы что, меня не узнаете!?

– Послушайте, мадам, – говорит этот парень, – да половина народа, что ко мне заходят, говорят, что они либо Рэйчел Уэльч, либо Фарра Фосетт, или Софи Лорен и так далее. А удостоверение личности у вас есть при себе?

– Удостоверение личности! – вопит она. – Ты думаешь, куда бы я его засунула?!

– У вас нет удостоверения личности, нет кредитной карты, нет наличных – следовательно, я не могу продать вам платье, – говорит продавец.

– Ну, так я докажу тебе, кто я есть! – говорит Рэйчел Уэльч, и внезапно расстегивает молнию на блузке. – У кого еще в этом задрипанном городишке есть такие сиськи?

Толпа снаружи начинает восторженно вопить, но тут продавец наживает какую‑ то маленькую кнопочку, и появляется какой‑ то здоровенный парень, оказавшийся секьюрити, и говорит:

– Вот что, вы все арестованы. Пошли со мной, и без глупостей!

Вот так я снова оказался в тюрьме.

После того, как секьюрити блокировал нас в «Джиани», с воем понаехало полицейских машин, и один полисмен спрашивает продавца:

– Ну, что случилось?

– Вот эта женщина утверждает, что она – Рэйчел Уэльч, – говорит продавец. – Явилась в магазин, прикрываясь банановыми листьями и не желала платить за платье. А эти два мне неизвестны – но очень подозрительные типы.

– Я И ЕСТЬ Рэйчел Уэльч! – кричит Рэйчел Уэльч.

– Разумеется, леди, – говорит полисмен. – А меня зовут Клинт Иствуд. Почему бы вам не проследовать с этими парнями? – и он подозвал еще пару полисменов.

– Ладно, – говорит главный полисмен, и смотрит на меня с Сью, – а вы что скажете?

– Мы снимались, – говорю я.

– Поэтому на вас этот костюм? – спрашивает он.

– Ага, – говорю я.

– Ну, а этот? – он указывает на Сью. – Должен заметить, чертовски реалистично сделано!

– Это не костюм, – говорю я. – Он – чистокровный орангутанг.

– Вот как? – говорит полисмен. – Ну, тогда я вот что вам скажу. В участке у нас тоже есть парень, очень любит снимать. Так вот он сделает с вас, шутов, пару снимков. Так что пошли – и не дергаться!

В общем, вскоре появился мистер Триббл и снова меня освободил. Потом появился мистер Фельдер в сопровождении целого взвода адвокатов, и освободил Рэйчел Уэльч, которая к этому времени была уже совершенно невменяема.

– Ну подожди! – прошипела она мне, когда ее освободили. – Когда я с этим покончу, то ты не сможешь устроиться даже копьеносцем в фильме ужасов!

Вот тут она была права. Похоже, моя кинематографическая карьера завершилась.

– Так бывает, детка, ничего, я тебе позвоню как‑ нибудь, пообедаем, – говорит мне мистер Фельдер и они отбывают. – За костюмом мы кого‑ нибудь после пришлем.

– Ладно, Форрест, – говорит мистер Триббл, – пошли, у нас тоже есть кое‑ какие дела.

В отеле мы устроили небольшое совещание.

– Появление Сью создает некоторые проблемы, – говорит мистер Триббл. – Ты видишь, как нелегко было провести его сюда. Нужно прямо сказать, путешествовать с орангутангом не так‑ то просто.

Я ему рассказал, насколько мне дорог Сью, и что он много раз спасал мне жизнь в джунглях.

– Да, я понимаю твои чувства, – говорит он, – ну что же, мы попробуем. Только ему нужно вести себя прилично, иначе мы наверняка создадим себе кучу неприятностей.

– Он будет вести себя хорошо, – говорю я, а Сью кивает и гримасничает, как обезьяна.

Ладно, на следующий день начинался финал – я должен был играть с международным гроссмейстером Иваном Петрокивичем, известным под кличкой «Честный Иван». По этому случаю должен было собраться много всякого народу, и мистер Триббл взял напрокат фрак для меня. К тому же, победитель получал приз в десять тысяч долларов, и половины этого мне вполне должно было хватить для начала креветочного бизнеса, так что мне нужно было держать ухо востро – ошибаться нельзя!

Ну, приходим мы в зал, где должны играть, а там собралось чуть ли не тысяча человек. Честный Иван уже сидит за доской и злобно так на меня смотрит, словно он Мухаммед Али.

Честный Иван оказался здоровенным русским парнем, с огромным лбом, похожий на Франкенштейна, но с длинными курчавыми черными волосами, словно у скрипача. Когда я сел за столик, он что‑ то пробурчал, а другой парень говорит: «Матч начался! »

Честный Иван играл белыми, и поэтому первый ход был его. Он начал разыгрывать «начало Понциани».

Тогда я ответил «защитой Рети», и все пошло отлично. Мы сделали еще по паре ходов, и тут Честный Иван принялся разыгрывать гамбит Фолкбира, двинув своего коня, и метя в мою ладью.

Но я это предвидел, и начал строит «ловушку Ноего ковчега», и наоборот, съел его коня. Честный Иван явно огорчился, но тут же начал угрожать моему слону при помощи «нападения Тарраша».

Но я применил «королевскую индийскую защиту», и ему пришлось прибегнуть к шевингенскому гамбиту, а я ответил «защитой Бенони».

Честный Иван явно смутился, он начал кусать нижнюю губу и ломать пальцы. Потом он предпринял отчаянный ход – «нападение жареной печенки», а я ответил «защитой Алехина», и это его парализовало.

Какое‑ то время казалось, что ситуация патовая, но тут Честный Иван применяет прием Хоффмана, и вырывается! Я взглянул на мистера Триббла, а он мне улыбнулся, и одними губами шепчет: «Давай! » Я‑ то понял, что он имеет в виду.

Понимаете, в джунглях Большой Сэм научил меня паре приемов, которых нет в книжках, и настало время их применить. А именно, разновидность «кокосового гамбита» под названием «котел», при котором я использую свою королеву как приманку и пытаюсь поймать его коня на крючок.

Но увы! это не сработало! Честный Иван понял, что происходит, и остановил мою королеву. Теперь уже мне стало жарко! Тогда я попробовал прием «Хижина», попытался обмануть его моей последней ладьей, но его не проведешь – он съел мою последнюю ладью и второго слона, и уже готов был поставить мне шах Петрова, как я собрал все свои силы и сумел соорудить «пигмейскую угрозу».

«Пигмейская угроза» была любимым приемом Большого Сэма, и я изучил ее в совершенстве. Тут все дело в том, чтобы правильно использовать в качестве приманки несколько фигур и потом неожиданно уничтожить противника. Если парень попадается на эту приманку – все, он может складывать манатки и сваливать. А мне оставалось только молиться, чтобы эта ловушка сработала, потому что больше светлых идей у меня не осталось, и со мной было бы кончено.

Ладно, Честный Иван похрюкал, и двигает своего коня на восьмой квадрат – а это значит, что мне удалось его обдурить, и тогда через пару ходов я поставлю ему шах и мат!

Но только он, видимо, что‑ то почуял, потому что передвинул коня с пятого квадрата на восьмой, а потом обратно, не отрывая руки, так что ход был не окончательный.

Народ так притих, что если бы иголка упала, то и то было бы слышно. Я же занервничал, и взмолился, чтобы Честный Иван клюнул. Мистер Триббл поднял глаза к небу, словно молился, а парень, что пришел с Честным Иваном, нахмурился. Честный Иван два или три раза провел конем туда‑ сюда, не отпуская руки, и вид у него был такой, словно он собирался сделать что‑ то еще. Он поднял фигуру, и я затаил дыхание, а в зале стало тихо, как в могиле. Он так и не отпускал фигуру, а у меня бешено колотилось сердце, и тут он вдруг на меня посмотрел – и уже не знаю, как это получилось, наверно, я слишком разволновался, только я так смачно пернул, что можно было подумать, будто кто‑ то разорвал напополам простыню!

Честный Иван так удивился, что выронил фигуру, и принялся махать руками, как вентилятором, кашлять и повторять: «Фу! ». Те ребята, что стояли вокруг, попятились, что‑ то забормотали и вынули платки, а я покраснел, как рак.

Когда же все успокоилось, я посмотрел на доску – ба! а Честный Иван все‑ таки поставил фигуру на восьмой квадрат. Тут я беру ее своим конем, а потом беру две его пешки, и наконец, ставлю ему мат! Я победил, и десять тысяч долларов – мои! «Пигмейская угроза» снова сработала!

А тем временем Честный Иван начинает протестовать и вместе со своим парнем пишет на нас жалобу.

Парень, который управлял турниром, справился в своей книге и зачитал оттуда такой кусок: «Игрок не имеет права сознательно производить действия, отвлекающие внимание партнера в ходе игры».

Но тут выходит мистер Триббл и говорит:

– Мне кажется, никому не удастся доказать, что мой подопечный совершил это действие СОЗНАТЕЛЬНО. Это действие непроизвольное.

Тогда этот парень снова листает свою книгу и зачитывает другое место: «Игрок не имеет права вести себя оскорбительным образом или грубо по отношению к партнеру».

– Послушайте, – говорит мистер Триббл, – вам что, не приходилось пускать газы? Форрест не собирался никого оскорблять. Просто он долго сидел неподвижно на одном месте.

– Не уверен, – говорит этот начальник, – только я думаю, мне придется его дисквалифицировать.

– Как, неужели вы не оставите ему ни единого шанса? – спрашивает мистер Триббл.

Начальник поскреб подбородок и говорит:

– Ладно, так и быть, только ему придется сдерживаться, потому что мы больше не потерпим такого поведения, ясно?

Так что дело начинало клониться в мою сторону, но тут на другом конце зала началась какая‑ то суета, женщины начали кричать, и вдруг, вижу, на люстре ко мне летит старина Сью!

Как только люстра долетела до конца траектории, Сью спрыгнул и угодил прямо на шахматную доску, а фигуры так и брызнули в разные стороны! Честный Иван опрокинул стул и за ним какую‑ то толстую даму, увешанную драгоценностями, как рождественская елка. Та начала вопить и визжать, и как даст по носу начальнику турнира! Сью прыгает себе вверх‑ вниз, вокруг же началась паника, все бегают, падают друг на друга, и зовут полицию.

Мистер Триббл берет меня за руку и говорит?

– Форрест, пора отсюда сматываться – ты уже сегодня навидался полиции.

И это было в самую точку.

В общем, вернулись мы в отель, и мистер Триббл собрал новое совещание.

– Форрест, – говорит он, – мне кажется, у нас ничего не получится. Ты фантастический игрок, но у тебя есть и не самые удобные черты характера. То, что произошло сегодня – это просто кошмар, если выразиться помягче.

Я кивнул, а Сью скорчил печальную рожу.

– Итак, вот что я собираюсь сделать. Ты хороший парень, Форрест, и мне не хотелось бы бросать тебя в Калифорнии, так что я организую ваш вместе со Сью отъезд в Алабаму, или куда захотите. Я знаю, что тебе нужно немного наличных, чтобы начать свой бизнес, и я подсчитал, что за вычетом расходов, твоя доля выигрыша составляет примерно пять тысяч долларов.

Мистер Триббл вручил мне конверт, а в нем лежала целая пачка стодолларовых бумажек.

– Я желаю тебе успеха в твоих начинаниях, – говорит он.

Он вызвал такси, и нас отвезли на вокзал. Там он распорядился, чтобы Сью соорудили коробку в багажном отделении, и договорился, чтобы мне разрешили навещать его и носить ему еду и воду. Носильщики погрузили Сью в ящик и унесли.

– Ну что же, Форрест, счастливо, – говорит мистер Триббл и пожимает мне руку. – Вот моя визитная карточка – если что, звони мне, держи меня в курсе своих дел, хорошо?

Я взял карточку, пожал ему руку, и расстался с ним – мне было очень жаль, что я подвел этого замечательного человека. Я сел на свое место, выглянул в окно, и увидел на перроне мистера Триббла. Когда поезд тронулся, он помахал мне рукой на прощание.

Вот так я уехал из Лос‑ Анжелеса. Всю ночь мне снились сны – как я приеду домой, и о маме, и о старине Баббе, и о креветках, и само собой, о Дженни Керран. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы я не был так одинок.

В общем, вернулся я домой.

Поезд прибыл на вокзал Мобайла в три утра, выгрузили ящик со Сью, и мы остались вдвоем на перроне. Кругом никого, кроме парня, подметавшего перрон и другого парня, дремлющего в кассе. Мы пошли в центр и наконец, нашли себе местечко переночевать в заброшенном доме.

Утром я раздобыл на пристани бананов для Сью, а себе купил в какой‑ то забегаловке большущий завтрак с яйцами, ветчиной, блинами и прочим. Потом я решил, что пора нам как‑ то определяться, и пошел к сестринской богадельне. По дороге мы прошли мимо места, где когда‑ то стоял мой дом – теперь там все поросло травой, и валялись горелые балки. Это зрелище вызвало у меня какое‑ то странное чувство – только надо было двигаться.

Дошли мы до богадельни, и я говорю Сью, чтобы он посидел во дворе и не пугал сестер, а я пойду спрошу, где мне найти маму.

Старшая сестра, приятная такая дамочка, ничего мне не могла сказать, кроме того, что мама сбежала с протестантом, и добавила, что я могу сходить в парк и поговорить с другими женщинами, потому что мама любила там сидеть и болтать. Я взял Сью и мы пошли в парк.

Там действительно сидели несколько женщин, я подошел к одной и представился. Она посмотрела на меня, потом на Сью, и сказала:

– Я и сама могла бы сообразить.

Потом она сказала, что слышала, что мама работает в гладильне при химчистке на другом конце города, и мы с Сью отправились туда – и точно, нашли там маму, как раз гладившую пару брюк!

Как только она меня увидела, тут же бросилась в мои объятия – она плакала, заламывала руки и стенала, именно так, как это было в прошлом. Добрая старая мамочка!

– Ох, Форрест, – сказала она, – наконец‑ то ты приехал! Не проходило и дня, когда бы я не думала о тебе, и каждую ночь я засыпала в слезах, потому что тебя не было со мной! – И это тоже было мне знакомо, так что я спросил ее о протестанте.

– А, этот паршивый козел! – говорит мама. – И надо было мне сбегать с протестантом! Не прошло и месяца, как он сбежал от меня с шестнадцатилетней девчонкой – а ведь ему было почти шестьдесят! Должна тебе заметить, Форрест, у этих протестантов довольно слабая мораль.

И тут из глубины химчистки послышался голос:

– Глэдис, почему вы оставили утюг на брюках?!

– Боже! – воскликнула мама и побежала назад. Вдруг из окна химчистки повалил густой черный дым, а люди внутри закричали и начали ругаться. И тут какой‑ то здоровенный лысый парень выволакивает изнутри мою маму и орет на нее, и хлещет по щекам.

– Убирайся! Убирайся! – орет он. – Это была последняя капля! Это были последние брюки, которые ты сожгла!

Мама зарыдала, а я подошел к ним и сказал этому парню:

– Мне кажется, тебе лучше отпустить мою мамочку!

– А это кто еще, черт побери?! – спрашивает он.

– Я – Форрест Гамп, – говорю я, а он говорит:

– Так проваливай отсюда, и забирай с собой свою мамочку, она уволена!

– Лучше бы тебе не говорить в таком тоне о моей мамочке, – говорю я.

– Что?! – говорит он. – А то что ты мне сделаешь?

И я ему показал, что я сделаю.

Прежде всего, я его поднял в воздух, а потом отнес его в чистку, где стояла огромная стиральная машина для ковров, открыл крышку и засунул его туда. Потом закрыл крышку, и нажал кнопку «пуск». Оглянувшись, я увидел, что эта гнида уже подошла к стадии полоскания.

Мама всхлипывала и промокала глаза платочком:

– Форрест, теперь я потеряла последнюю работу!

– Не волнуйся, мама, – сказал я ей, – все будет в порядке, потому что у меня есть план.

– Откуда у тебя может быть план? – говорит она. – Ты же идиот! Откуда у идиота может быть план?

– Подожди, и увидишь, – отвечаю я. В общем, я был рад, что дома у меня с первой попытки все прошло удачно.

От химчистки мы направились прямо в общежитие, где жила мама. Я познакомил ее со Сью, и она сказала, что рада, что у меня наконец‑ то завелись хоть какие‑ то друзья – пусть даже обезьяна.

Ладно, пообедали мы у мамы в комнате, а Сью она принесла апельсинов. Потом мы с ним пошли на автовокзал и сели на автобус к Заливу Ле Батр, где жили родственники Баббы. Ну и само собой, мама вышла провожать нас на крыльцо общежития, всхлипывая и утирая глаза рукой. Зато я оставил ей половину из пяти тысяч долларов, чтобы она смогла немного продержаться, пока я обоснуюсь на месте, так что я не слишком волновался.

Ладно, доезжаем мы до Залива Ле Батр и я легко разыскал дом, где жил Бабба. Когда я постучал в дверь, было уже восемь вечера. Какой‑ то старик открывает дверь и спрашивает, что мне нужно? Я сказал ему, кто я, и что мы с Баббой играли вместе в футбол и потом вместе воевали. Тут он как‑ то занервничал, но пригласил нас войти. Сью я сказал остаться снаружи и не показываться на глаза, потому что народ тут явно не видел ничего подобного.

В общем, оказалось, что это папа Баббы, он угостил меня стаканом чая и начал расспрашивать. Его интересовало все о Баббе, как его убило и так далее, и я ему рассказал, насколько умел.

Наконец, он говорит:

– Вот о чем я думал все эти годы, Форрест – отчего умер Бабба?

– Ну, его застрелили, – говорю я.

– Нет, я не это имею в виду, – говорит он, – я что хочу понять? Почему мы там оказались?

Я подумал немного, а потом говорю:

– Мне кажется, мы воевали за правое дело. Мы исполняли приказ.

– Ладно, – говорит он, – но как ты думаешь, стоило нам туда лезть? Зачем? Почему погибло столько парней?

– Знаете, я – простой идиот, – говорю я. – Но если хотите знать, то мне кажется, что это все полное дерьмо!

Баббин папа закивал головой:

– Вот и я так думаю.

Ладно, объяснил я ему, зачем приехал. Рассказал, как мы с Баббой хотели начать ловить креветок, а потом, когда я лежал в госпитале, я познакомился с этим косоглазым и он научил меня выращивать креветок. Он заинтересовался и задал мне кучу вопросов. И тут со двора послышался пронзительный вопль.

– Кто‑ то хочет украсть моих кур! – закричал Баббин папа, хватает со стены ружье и бросается на двор.

– Мне нужно вам кое‑ что сказать, – говорю я, и объясняю ему насчет Сью, только того нигде не видно.

Баббин папа возвращается в дом, приносит фонарик, и начинает всюду светить. Под большим деревом в центре двора оказался большой черный козел, он фыркал и рыл землю копытцами. А на одной из веток сидел перепуганный до смерти Сью.

– Этот козел всегда так, – говорит Баббин папа. – А ну, проваливай! – кричит он козлу, и бросает в него палку. Козел ушел, и тогда Сью спустился с дерева, и мы впустили его в дом.

– Это что за зверь? – спрашивает Баббин папа.

– Это орангутанг, – говорю я.

– А ведь похож на гориллу?

– Немного, – говорю я, – только он не горилла.

Ладно, Баббин папа разрешил нам выспаться в доме, а утром мы пойдем присмотрим местечко для выращивания креветок. Ночью с залива дул теплый ветер, принося кваканье лягушек и стрекотание сверчков, а временами плеск рыбы. В общем, это было такое чудесное место, что я решил, что здесь‑ то мне будет хорошо.

Утром Баббин папа соорудил завтрак из домашней колбасы и свежих яиц, а потом мы сели в маленькую лодку и поплыли по заливу. Вода была гладкая, над ней клубился туман, и только однажды откуда‑ то из болота вылетела большая птица.

– Ну вот, – говорит Баббин папа, – вот туда заходит морская вода во время прилива, – и показывает на рукав, уходящий в болота. – Там много больших прудов, и если бы я решил заняться тем, чем ты хочешь, лучшего места не найти.

Мы поплыли по рукаву.

– Смотри, – показывает он, – вот холмик, а на нем – видишь? – крыша виднеется. Там стоит хижина. Раньше в ней жил старый Том Лафарж, да он уже лет пять как помер. Хижина теперь ничья. Немного отремонтируй ее, и можешь жить. Мне кажется, в последний раз там на берегу было две старых лодки – они ничего не стоят, но если немного починить, еще поплавают.

Мы проплыли еще немного.

– У старого Тома были тропинки через болото к прудам. Если их немного поправить, то можно их использовать.

В общем, скажу я вам, просто идеальное место. Баббин папа сказал, что в рукавах и заливе полно мальков креветок, так что можно прямо сейчас отловить целую стаю и начать выращивать. И еще он сказал, что по его мнению, креветкам особенно по вкусу хлопчатник, а он очень дешев.

Так что главное дело было – перегородить пруды сетью и устроить себе жилище, запастись провизией. После этого можно выращивать креветок.

В тот же день мы приступили к делу. Баббин папа отвез меня в город, и мы накупили там всего, что можно. Он разрешил нам пользоваться его лодкой, пока мы не починим свою, и ночью мы со Сью впервые переночевали в рыбацкой хижине. Прошел дождь, и с крыши текло, но я не расстраивался, а утром встал и починил ее.

В общем, подготовка заняла почти месяц – пришлось отремонтировать хижину, лодки, укрепить тропинки через болото, и окружить пруды сетками. Наконец, настал день, когда можно было запускать в пруды мальков. Я купил мелкую сеть, и мы со Сью выехали в залив. К вечеру мы наловили примерно двадцать кило креветок, и выпустили их в пруд. Они принялись носиться и прыгать на поверхности воды. Да, хорошее получилось местечко!

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒