Л.ШАПОШНИКОВА 10 страница

В Бигнапалли живет 150 семей. Деревенские жилища — живое свидетельство благосостояния их хозяев. На окраине деревни стоят слепленные из глины хижины. В них нет окон, свет проникает через отверстие в потолке и низкий вход. В таких хижинах всего одна комната. Здесь спят, едят, готовят. Для спанья служат жесткие циновки. На циновках сложены грубые одеяла. В них кутаются холодными зимними ночами. Освещаются хижины керосиновыми лампами, и, поэтому в домах стоит легкий запах гари. Очаг тут же в хижине. Трубы нет, дым медленно уходит через дверь и отверстие в потолке.

Владельцы этих хижин — безземельные сельскохозяйственные рабочие. Они составляют четверть населения деревни. Некоторые, чтобы прокормить свою семью, арендуют землю у помещика и кулаков. Арендованные участки невелики, всего один-полтора акра. Для сухой и истощенной земли Телинганы это очень мало. Арендная плата высокая — 33% урожая. Конечно, приходится идти батрачить на чужих полях. Поденная работа — основное занятие безземельных. Но и она приносит очень немного: одну-полторы рупии в день. Однако часто нет и такого заработка. Чтобы как-нибудь продержаться, остается одно — идти к ростовщику. В деревне ростовщики занимают целую улицу. Она чище и шире других. У ростовщиков каменные добротные дома и прочные заборы. Для такой деревни, как Бигнапалли, их слишком много — тридцать человек. Но ростовщики не жалуются. Клиентов у них достаточно. Правда, в деревне есть кооперативный банк. Но он еще беден и не в состоянии обеспечить крестьян всем необходимым. Поэтому треть жителей деревни в долгах у ростовщиков. Они ссужают крестьян деньгами и зерном. Чаще зерном. За зерно ростовщику положено 50 процентов. Ростовщики скупают урожай у большинства крестьян. Деревенский рынок полностью находится в их руках. Они же являются владельцами и всех деревенских лавчонок. Подавляющая масса крестьян владеет участками земли в 5-10 акров. Четыре семьи имеют 100 акров. У помещика, господина Редди, — 500 акров.

В деревне есть и свои ремесленники. Большинство из них — безземельные. В Бигнапалли работает около тридцати ткачей и несколько горшечников. В глубине деревни находится колония ткачей. В их домах на самом видном месте стоит ткацкий станок. К нему относятся с большим уважением — это кормилец. Ткач трудится с раннего утра до позднего вечера. Часто ему помогают и члены семьи.

— Мы работаем очень много, — сказал мне ткач Нараян, — но больше рупии в день никак не получается. А что сделаешь на рупию, когда у тебя большая семья и ты еще должен ростовщику?

— А много вы должны?

— Так много, что я уже не распоряжаюсь своей продукцией. Все, что делаю, я должен отнести ростовщику. Он, конечно, платит мне, но его цена ниже рыночной. Я много на этом теряю.

По соседству с ткачами живут горшечники. Так же как и ткачи, они целый день гнут спину. Тут же, в единственной комнате дома, рядом с гончарным кругом, глиной и готовыми кувшинами и горшками, ютится многочисленная семья.

Большинство крестьян — неграмотные. Многие из них никогда не покидали своей деревни, и даже поселок Нагаркарнуль кажется им огромным.

— Откуда вы? — спросила меня пожилая крестьянка Лакшми.

— Из Москвы.

— Эта деревня далеко отсюда?

— Очень далеко. Тысячи миль. И Москва — не деревня, это большой город.

— Город? Я не знаю, что это такое. Наверно, как Нагаркарнуль?

— Нет, больше. Там могут поместиться тысячи нагаркарнулей.

Лакшми с недоверием посмотрела на меня:

— Разве могут быть такие деревни?

Я пыталась ей объяснить, но вскоре поняла, что это бесполезно. Лакшми слушала меня внимательно, с сомнением покачивала головой. Самый грамотный человек в деревне помещик Редди, он знает даже английский. Редди председатель деревенского панчаята. У него хищный, прицеливающийся взгляд и громкий властный голос. Редди — хозяин в деревне.

Я разговорилась с несколькими безземельными крестьянами.

— Что сделал для деревни ваш панчаят?

— Да ничего.

— И Редди ничего не делает?

— Конечно. Весь панчаят зависит от него, и они молчат.

— А разве нельзя это изменить?

— Очень трудно. У Редди большая власть. Не только члены панчаята от него зависят, но и многие в деревне. Вот я, например, арендую у него землю. Разве я могу пойти против него? Если это сделать, я останусь совсем без земли. Панчаят служит его интересам. Он помещик. А помещик не заботится о бедных.

Однако в последнее время в деревне кое-что изменилось к лучшему. В дистрикте была проведена аграрная реформа и частично ограничено помещичье землевладение. Пятая часть крестьян Бигнапалли смогла купить землю. Правда, это были зажиточные крестьяне. Безземельные земли так и не получили. Затем на одном из домов появилась надпись: «Контора блока общинного развития». В доме поселился правительственный чиновник. Он сказал крестьянам, что теперь их деревня входит в блок общинного развития. Это значит, что правительство штата, согласно пятилетнему плану, будет помогать крестьянам и предоставит в их распоряжение кое-какие ссуды. Новость была хорошей. Вначале не все поверили чиновнику. Потом выяснилось, что чиновник сказал правду. Все началось с того, что стали строить школу. Конечно, сами крестьяне не смогли бы этого сделать. Блок взял на себя три четверти расходов. И только одну четвертую выплатили сами жители.

— Пусть хоть дети наши будут грамотными, — говорили крестьяне. — Видно, и впрямь пришли новые времена.

Теперь в Бигнапалли две школы — начальная и средняя. В начальной школе занимается 80 детей. Обучение бесплатное. Учитель получает жалованье от правительства, 120 рупий ежемесячно. Школа занимает просторное помещение. Дети сидят прямо на полу. Учитель предложил мне посмотреть младший класс. Это были дети шести-семи лет. Завидев меня, они вдруг дружно заревели. Откровенно говоря, я растерялась от такого приема. Учитель рассмеялся и сказал им:

— Перестаньте плакать. Эта леди — не доктор. Уколов она вам делать не будет.

Однако горестный плач продолжался. Теперь растерялся учитель. В это время я заметила, как взлохмаченный мальчишка лет шести с выражением глубокого ужаса уставился на открытый объектив моего фотоаппарата. Я догадалась, в чем дело, и закрыла чехол. Дети сразу успокоились. Только изредка раздавались всхлипывания. Видно, дети всего мира одинаковы, в их возрасте я тоже панически боялась докторов и уколов.

Мы прошли во внутренний двор. Здесь у стены толпилось несколько десятков оборванных ребятишек разных возрастов. В руках у них были тетради и книги.

— Это дети безземельных, — сказал учитель. — Им приходится много работать, помогать своим родителям. На учебу времени у них не хватает. Я даю им задание, и они идут домой. Это, конечно, очень печально, но пока мы ничего не можем сделать.

Среднюю школу посещают 150 детей. Точно так же как и в начальной школе, труд учителя оплачивается правительством.

Правление блока общинного развития помогло создать в деревне производственный кооператив ремесленников-ткачей. Ткачи работают в общей мастерской и делают из овечьей шерсти грубые одеяла. Эти одеяла пользуются большим спросом среди окрестных крестьян. Одеяла продают крестьянам по пониженным ценам, на 18 процентов ниже рыночных. Разницу в цене выплачивает ткачам блок. Кооператив не прибегает к помощи ростовщиков-посредников.

С помощью блока общинного развития в деревне вырыли колодцы. Жители несли только половинные расходы. Крестьяне получили также деньги на проведение удобных дорог. Вслед за школой в деревне построили ветеринарный диспансер и заложили фундамент для склада семян и удобрений. Ими блок регулярно снабжает крестьян. Правда, не всегда в достаточном количестве, но и это уже облегчает положение. Через управление блока многие крестьяне смогли приобрести домашнюю птицу, заплатив за нее треть рыночной цены. В Бигнапалли создан центр по разведению скота, в основном овец. Блок предоставил для этого крестьянам льготную ссуду.

С тех пор как деревня включена в блок общинного развития, стало возможным и получение квалифицированных агрономических консультаций. И не только консультаций, но и тракторов. Плата за аренду тракторов еще высокая — 26 рупий за обработанный акр, но тракторы можно получить и в кредит.

Блок не забывает и о культурных нуждах крестьян. В этой деревне я встретила молодую девушку. Ее звали Мехрунисса.

— Я окончила университет в Хайдарабаде, — сказала она мне.

— А что же вы делаете здесь?

— Работаю среди женщин. Очень много работы, трудной и интересной. После университета я окончила специальные курсы. Вы знаете, у нас деревня очень отсталая. Здесь и невежество и бескультурье. Сейчас наша страна возрождается. Мы увидели новую жизнь. Индия — страна деревень. Обновление надо начинать отсюда.

— И много таких, как вы?

— Много. По всей стране работают курсы, которые готовят культурных работников для деревни. Туда идет в основном молодежь. Такие, как я. Конечно, это трудно, но необходимо. Иначе мы никогда не выберемся из невежества и нищеты.

В глазах Мехруниссы я не увидела ни сомнений, ни колебаний. Эта хрупкая черноглазая девушка с твердым взглядом знала, что нужно делать. Я смотрела на нее и вспоминала слова господина Камаля: «Мы, индийские интеллигенты, любим поговорить... » А Мехрунисса делала и не рассуждала об общемировых проблемах. Она принадлежала к новому типу индийской интеллигенции. Интеллигенции, воспитанной не колониальным режимом, а свободной Республикой, интеллигенции, которая предпочитает трудиться со всем народом на благо страны, а не заниматься пустой клубной болтовней.

Для Мехруниссы все началось так... Упряжка волов медленно тащила двухколесную повозку по размытой дождем дороге. Дождь шел вторую неделю, и над дорогой, повозкой и полями нависло низкое серое небо. В повозке, закутавшись в плащ, сидела девушка. Возница, пожилой крестьянин в красном тюрбане, изредка покрикивал на волов. Временами он принимался ворчать:

— И что людям надо в деревне в такую погоду. Сидели бы себе в городе. Там сухие дома и хорошие дороги.

Мехрунисса не отвечала. В Хайдарабаде, где-то за завесой непрерывного дождя, остался уютный родительский дом, университет, товарищи и хорошая работа, которую ей предложили. Что ожидает ее там, впереди, она не знала.

Дождь усиливался. И дождь, и грязная дорога, и ворчливый крестьянин, и неизвестность нагоняли безотчетную тоску. В Бигнапалли приехали поздним вечером. Деревню окружала непроглядная темень, и только кое-где тускло мигали огоньки керосиновых ламп. Мехрунисса слезла с повозки и по щиколотку утонула в жидкой грязи. В конце узкой улицы маячило несколько фигур под черными зонтиками. Девушка окликнула людей. Они остановились и с удивлением посмотрели на нее.

— Откуда такая?

— Я приехала в вашу деревню и буду у вас жить.

— Жить? Зачем?

Выражение подозрительности и недоверия появилось на лицах крестьян.

Да, начало было нелегким...

На следующий же день Мехрунисса пошла в деревенские хижины. Ее встречали по-разному. Одни — с удивлением, другие — с осторожной вежливостью. Но большинство — с явным недоверием. Девушка говорила женщинам: «Я приехала сюда, чтобы научить вас держать дома в чистоте, правильно ухаживать за детьми, научить вас грамоте и какому-нибудь ремеслу».

Жилища были грязные, женщины были неопрятны и не причесаны, дети болели и часто умирали. Мехрунисса говорила, а женщины отмалчивались. Только самая бойкая из них, зло сверкнув главами, крикнула: «Ишь какая советчица! Мы всю жизнь так жили — и ничего, доживали до старости. С каких это пор кто-то будет вмешиваться в наши домашние дела? ».

Многие двери в деревне оказались закрытыми перед Мехруниссой. Но и Мехрунисса была не из робкого десятка. Она продолжала настаивать и убеждать.

Однажды девушка зашла в хижину безземельного Нараяна. В углу на грязном полу сидела женщина. Она закрыла глаза и, раскачиваясь, горестно причитала. Перед женщиной на грязной циновке лежал мальчик лет четырех. По бледному лицу малыша Мехрунисса поняла, что что-то случилось. Она опустилась рядом.

— Что с ним, мать?

Женщина что-то пробормотала. Мехрунисса увидела, что ступня мальчика сильно распухла. Под сдвинувшейся грязной повязкой воспаленными краями краснела гноящаяся ранка. Жирные мухи сидели на ране. Женщина громко причитала:

― За что бог нас так покарал? Он у меня единственный сын, остальные девочки. Если с ним что-нибудь случится, кто будет кормить нас в старости?

Мехрунисса принесла чистый бинт и дезинфицирующую мазь. Она тщательно промыла рану и перевязала ее.

Через два дня, ранним утром к Мехруниссе прибежала жена Нараяна.

— Сестра, сестра, — громко позвала она, — моему мальчику лучше, опухоль спала. Я не знаю, как тебя отблагодарить.

Мехрунисса быстро собралась и пошла вместе с женщиной. Малыш уже не лежал, а, прихрамывая, прыгал по хижине. Тогда девушка объяснила, почему мальчик чуть не лишился ноги из-за маленькой ранки. Причиной всему — грязь. Жена Нараяна плакала и соглашалась с Мехруниссой. Вместе они прибрали хижину и вымыли малыша.

После этого случая многие стали приглашать девушку, спрашивали у нее совета и просили научить ухаживать за детьми. С тех пор работа пошла. Правда, есть еще упрямые женщины, которые не слушают Мехруниссу. Но женщины-активистки, помогающие девушке в ее трудной и благородной работе, стараются заставить их делать то же самое.

— Женщина должна быть грамотной, — сказала однажды Мехрунисса собравшимся крестьянкам. — Давайте создадим вечернюю школу, я вас буду обучать.

Некоторые робко возражали. Но женщина, которая в первый день крикнула Мехруниссе «ишь какая советчица», поднялась и сказала:

— Запиши меня, я буду ходить.

За ней потянулись и другие. Так в деревне заработала женская вечерняя школа. Сейчас в ней занимаются тридцать женщин. Через месяц Мехрунисса взяла сшитые ею самой вещи и показала их женщинам. Женщины качали головами и хвалили Мехруниссу.

— Вы ведь сами можете научиться так шить, — сказала девушка. — Кое-что можно будет и продавать. Все-таки помощь семье.

Женщины согласились. Но где взять: швейные машины? На помощь пришло управление блока общинного развития. Всем, кто хотел научиться шить, были бесплатно выданы швейные машины.

Много хорошего сделала Мехрунисса для женщин деревни. Она организовала и кружки самодеятельности среди школьниц. На их концертах крестьяне увидели много интересного и веселого. Впереди еще немало работы. Но самое трудное уже сделано. Завоевано доверие. Так, день за днем, в упорной борьбе новая жизнь захватывает деревню.

... Вечером в Нагаркарнуле местные школьники ставили пьесу. Среди зрителей я заметила немало жителей Бигнапалли. Небольшая школьная сцена освещалась керосиновыми лампами. Пьеса шла на телугу. Ее содержание было простым и в то же время примечательным.

В деревне представитель блока общинного развития и учитель решили создать школу. Очень долго они не могли убедить крестьян в том, что обучение для них необходимо. По ходу действия было несколько собраний, на которых чиновник блока и учитель произносили речи в защиту образования. Наконец крестьяне поняли, что школа деревне нужна. Тогда против строительства выступили ростовщик и богатый деревенский староста. Но крестьяне общими усилиями сломили их сопротивление и вышли победителями. Пьеса заканчивается веселым праздником в день открытия школы.

Зрители довольно живо реагировали на происходящее на сцене. Они шикали на ростовщика и старосту, одобрительно кричали, когда крестьяне согласились строить школьное здание. Идея пьесы безусловно нашла поддержку у зрителей. «Артисты» преувеличенно громко разговаривали, лампы чадили, шлем на чиновнике был надет задом наперед, что немало веселило зрителей, кое-кто забывал свою роль. Что и говорить, неполадок было много. Но разве в этом главное? Оно было в другом. В том, что в живой и наглядном форме до сознания крестьян доносились мысли о необходимости переделать деревенскую жизнь. И зрители не оставили эти мысли без ответа.

ПОЧАМПАЛЛИ ― РОДИНА БХУДАНА

В 1946 году в Телингане началось крупное крестьянское восстание. Доведенные до отчаяния притеснениями низама и помещиков, крестьяне поднялись на защиту своих прав. Лозунг «землю тем, кто ее обрабатывает» был подхвачен во всех уголках пылающей Телинганы. Восставшие нападали на помещиков и ростовщиков, жгли их дома и усадьбы. Кое-где помещичью землю поделили между крестьянами. Восстание продолжалось и после ввода индийской армии в княжество Хайдарабад. Революционный огонь Телинганы грозил распространиться на всю Южную Индию. Помещики забеспокоились. Они могли лишиться в любой момент своей собственности. Войска подавляли восстание, но справиться с ним было не так-то просто. И вот тогда апрельским днем 1951 года в деревушке Почампалли, расположенной в сердце Телинганы, появился сподвижник Ганди Ачария Виноба Бхаве. Бхаве уговаривал крестьян прекратить «насильственную» борьбу и довольствоваться тем, что они имеют. В ответ на уговоры раздавалось одно: «Дайте нам землю! » И Бхаве, как ему казалось, нашел выход из положения. Он обратился к помещикам: «Кто даст землю крестьянам? » Напуганные восстанием крупные землевладельцы решили: лучше отдать добровольно часть земли, чем лишиться всей. Господин Рамачандра Редди первый пожертвовал в пользу безземельных крестьян 100 акров. Имя Редди вошло в историю. Вслед за ним потянулись и другие помещики. Так возникло в Индии движение бхудан. Бху — это земля, дан — пожертвование.

В Телингане движение имело успех. Измотанные долгой и безнадежной борьбой, крестьяне надеялись при помощи бхудана, наконец, получить землю. Помещики же хотели отвести от себя карающую руку повстанцев. Этот успех дал основания Бхаве говорить о «бескровной аграрной революции» индийского образца. Вокруг Бхаве засиял ореол «второго Ганди». Правительство и Национальный конгресс объявили о поддержке бхудана. В стране стали создаваться комитеты по сбору земли.

В других же штатах Индии дело пошло гораздо хуже. Там было спокойно, и помещики не считали нужным облагодетельствовать безземельных. Помещики везде остаются самими собой, даже в Индии. Правда, кое-что удалось собрать.

Но большую часть полученной земли распределить между крестьянами не удалось. Земля была непригодной для обработки, а иногда и спорной. Несмотря на пропагандистскую шумиху, поднятую вокруг бхудана, это движение по существу оказалось ограниченным благотворительным мероприятием. Даже в штате Андхра Прадеш за восемь лет смогли собрать только 180 тысяч акров земли, и только 92 тысячи из них были распределены. А что значат эти 92 тысячи для миллионов безземельных крестьян? Капля в море.

Чем очевиднее становилась неспособность движения бхудан решить основной вопрос — наделения крестьян землей, тем интенсивнее работала на него пропагандистская машина. Появились многочисленные книги и публикации о бхудане. Центральные газеты уделяли ему целые полосы. Радио сообщало об очередных «походах» Бхаве. Но статьи и речи — это не земля. Земли по-прежнему не было. Зато появились естественные в таких условиях настроения разочарования и пессимизма среди деятелей этого движения.

Хайдарабадский комитет бхудана помещается в здании Национального конгресса. В комнате комитета над простым деревянным столом висит портрет Ганди. За низкой перегородкой, где принимают посетителей, вообще ничего нет. Только на полу несколько циновок, покрытых кусками домотканой материи. Мы беседуем, сидя на этих циновках. Молодой конгрессист говорит:

— Весь вопрос в том, что землю мы собираем, а вот распределять часто нечего.

— Почему же?

— Видите ли, помещики теперь с большой неохотой дают землю. Они уже забыли Телингану. Теперь там спокойно. Если они и дают что-нибудь, то эта земля мало пригодна для обработки.

— А крестьяне, у которых есть земля, тоже отдают ее в фонд бхудана?

— Конечно. С такими крестьянами дело иметь легче, чем с помещиками.

— Но ведь крестьянские участки, наверно, из-за этого очень дробятся?

— Это верно. Мы стараемся тех, кто получает землю из фонда бхудана, объединить в кооперативные хозяйства. Мы пытаемся не делить эту землю.

— Ну и что-нибудь получается?

— К сожалению, эффект очень небольшой. Безземельный получивший участок, не хочет отдавать его в кооператив.

— А много таких, кто получил землю из вашего фонда?

— Нет, очень мало. Считается, что 463 деревни в штате пожертвовали земли в фонд бхудана и сообща ее обрабатывают. Практически же это не так. Поезжайте, посмотрите сами, что это такое. Нам очень трудно. Откровенно говоря, я разочаровался в бхудане. Я ожидал от него большего.

— Чего именно?

— Бхаве сказал, что через бхудан мы сможем ликвидировать безземелье лет за пять.

— Когда он это сказал?

— В 1951 году. Сейчас, как вы видите, уже 1959 год, а положение не изменилось. Поговорите еще с Прабхакаром-джи. Он — один из старых участников движения.

Прабхакара я застаю за низким столиком в одной из комнат комитета. Небольшого роста, с впалой грудью и узкими плечами, он напоминает мальчика-подростка. Прабхакар одет «под Ганди». На нем только традиционное дхоти и простые сандалии. Он настроен более оптимистично, нежели его молодой коллега: описывает деревни бхудана и говорит, что это «великое начало» и продолжение «великого учения Ганди-джи о ненасилии».

— Прабхакар-джи, — говорю я, — мне бы хотелось посмотреть эти деревни.

Прабхакар на мгновение задумывается.

— Хорошо. Может быть, я тоже с вами поеду.

После этого разговора я жду поездки. Но она почему-то все время откладывается. То сам Прабхакар занят, то человек, который может его заменить, не приехал. Каждый раз я выслушиваю путаные и туманные объяснения. Поездка «срывается» во второй, третий и, наконец, в четвертый раз. Ясно, что мне не хотят показывать деревни бхудана. Огорчилась ли я? Конечно, нет. Я твердо знала, что дела с бхуданом обстоят далеко не так блестяще, как это описал Прабхакар-джи. Я перестала настаивать. Чтобы как-то смягчить этот завуалированный отказ, Прабхакар пообещал показать мне деревню Почампалли — родину бхудана. Правда, момент посещения был выбран не очень удачно. В апреле отмечалась восьмая годовщина зарождения бхудана, и в Почампалли должны были состояться торжества по этому поводу.

Деревня Почампалли находится в двадцати пяти милях от Хайдарабада, в дистрикте Налгонда. Здесь уже начинается горный район Гхат. Мы выехали апрельским утром.

Старый автомобиль вздрагивал и трясся на каждом повороте. Было жарко, очень жарко. Апрель — месяц жаркого сезона. Облупленный кузов машины быстро нагрелся, и, несмотря на открытые окна, дышать стало трудно. Крыша кузова, казалось, опустилась и давила нас своей раскаленной тяжестью. Распухшие руки шофера с трудом поворачивали баранку. Мои разговорчивые спутники — несколько конгрессистов — примолкли. Лица у всех осунулись и потемнели. Каждое слово давалось с трудом. Мне казалось, что мой язык распух и не может ворочаться. Стоявшее над нашими головами солнце немилосердно нагревало все, что попадалось на пути его лучей. Редкие пальмы совсем не давали тени. Дорога шла между гранитными нагромождениями. Над раскаленным гранитом дрожало душное марево. Ни ветерка, ни малейшего движения. Мир постепенно стал утрачивать свою реальность. Наконец машина свернула на проселочную дорогу.

— Почампалли, — сказал шофер.

В низине между горами замелькали дома. Деревенские улицы спускались к мелкому, но довольно обширному озеру. Поднимая клубы горячей пыли, мы выехали на деревенскую площадь. На площади и на углах узких улиц дежурили полицейские. Душный зной плыл над плоскими крышами домов, над головами толпящихся крестьян, над небольшой, наспех сооруженной сценой. Было пять часов вечера, но жара не спадала. Ждали гостей, и самого почетного из них — министра финансов Индии Морарджи Десаи. До начала торжества еще оставалось время, и я решила ознакомиться с деревней.

Деревня была довольно большая — 721 дом и около 3300 жителей. В течение нескольких лет Почампалли превратили в образцовую деревню бхудана. В пользу деревни была пожертвована тысяча акров земли, которую распределили между крестьянами. В результате среди жителей, занимавшихся сельскохозяйственным трудом, не осталось безземельных. В деревне 329 семей, владеющих собственными участками, 61 семья — арендаторы с правами защищенной аренды. Остальные, а их более двух тысяч человек, — ремесленники. Большинство их, 244 семьи, земли не имеют и получают доход от ремесла. Обрабатываемая земельная площадь составляет 6420 акров. Основные культуры, выращиваемые жителями Почампалли, — рис, джовар и баджра. На земле, полученной сельскохозяйственными рабочими и деревенскими дхоби, создано два кооперативных общества по совместной обработке. Почампалли входит в блок общинного развития. С помощью блока крестьяне оросили свои земли и вырыли колодцы. Правление блока снабжает их семенами и удобрениями. И если говорить откровенно, то именно блоку принадлежит большая заслуга в тех изменениях, которые произошли в последнее время в деревне. Именно правление блока практически содействовало развитию деревенской промышленности. Достижения в этом отношении большие.

В деревне существует несколько ремесленных центров. Самый большой из них — кооперативное общество ткачей, насчитывающее 305 членов. Центр производит знаменитые почампалльские сари. Часть продукции идет даже па экспорт. Здесь же работают и красильные мастерские. Ткачи имеют собственное отделение по продаже готовой продукции. Месячный доход кооперативного общества составляет 36 тысяч рупий. Располагая достаточными ресурсами, правление кооператива решило построить новые дома для своих членов. Так, на окраине деревни возник новый, хорошо распланированный поселок. Каменные добротные дома совсем непохожи на прежние глинобитные хижины ткачей. У входа в поселок на невысокой арке надпись: «Жилищная колония кооперативного общества ткачей». В поселке более ста домов. Некоторые из них еще не достроены.

В Почампалли есть и центр по производству кхади. Кхади — дешевая тонкая ткань. Этот центр ежемесячно приносит около 6 тысяч рупий дохода. Кроме этого, существуют пошивочный пункт, центр по производству пальмового сахара, центр по выделке циновок и т. д.

В день годовщины бхудана в деревне была организована выставка местных изделий. Здесь было особенно много тканей. Сари радовали глаз сочными красками. По соседству с тканями лежали цветные коврики, сделанные из пальмовых листьев, стояли затейливо плетенные корзины. На узких столах были разбросаны матово-коричневые головы пальмового сахара.

Лучше стали жить не только ремесленники, но и бывшие безземельные. Объединенное кооперативное общество сельскохозяйственных рабочих недавно получило ссуду в 10 тысяч рупий на постройку своей жилищной колонии. Мне показали место, где уже заложен фундамент первых домов.

В деревне теперь действует кредитное кооперативное общество. В его кассе — 5 тысяч рупий. Общество освобождает крестьян от традиционной ростовщической кабалы.

Недавно в Почампалли построили начальную школу. Но крестьяне уже поговаривают и о средней. В деревне учатся не только дети, но и взрослые. Пятьдесят крестьян занимаются в двух вечерних школах.

Почампалли — деревня образцово-показательная. Это, пожалуй, одно из немногих мест, где бхудан принес ожидаемые плоды. Эта деревня опровергает теорию об «общей нехватке» земли в Индии и о ее «перенаселенности». Крестьяне получили здесь землю. Значит, земля в стране есть.

В Почампалли создан деревенский паячаят. Во главе его стоит небезызвестный Рамачандра Редди — первый пожертвователь. В этот день Редди чувствовал себя героем. Высокий, сухощавый, с жестким взглядом, он много суетился и покрикивал на крестьян. Всем своим видом он, казалось, говорил: «Смотрите, вашим благополучием вы обязаны только мне. Да, только мне, и больше никому». Редди знают и почитают не только в штате, но и по всей Индии. 100 акров окупили себя с лихвой.

... А между тем все больше и больше автомобилей пылит по деревенским улицам. Гости прибывают. Из машин выходят конгрессовские руководители, министры штата, деятели комитета бхудан. Мелькают гандистские шапочки, домотканые рубашки и дхоти. Крестьяне, заполняющие площадь, держатся на почтительном расстоянии от гостей. Среди прибывших — корреспонденты газет «Индиан экспресс», «Бомбей кроникл», «Вишалаандхра». Операторы кинохроники настраивают камеры. «Гости» не обращают внимания на «хозяев». Они ждут Десаи. Но союзный министр запаздывает. На улице, ведущей на площадь, выстроились встречающие. Оркестр с шотландскими волынками, конгрессисты и члены правительства штата, Рамачандра Редди, полицейские офицеры. Крестьян сюда не пускают. Наконец появился черный лимузин с трехцветным флажком на радиаторе. Встречающие, толкая друг друга, бросились к машине, дико взвизгнули шотландские волынки, защелкали затворы фотоаппаратов, зажужжали кинокамеры. Министр прибыл. Толпа городских гостей облепила Десаи. Крестьяне шли сзади.

Министр и высокопоставленные гости прошли на сцену. Там уже расположился Редди со своим многочисленным семейством. Полиция усаживала крестьян при помощи длинных палок. Крестьяне метались, боясь попасть под удар, и многие из них не понимали, что происходит. Крестьяне были телугу, а люди на сцене говорили длинные речи на хинди. Переводчика не было. Толпа, сидящая на площади перед сценой, качалась и вздыхала. Смельчаков, порывавшихся уйти, успокаивали полицейские палки. Рядом со мной остановился старик. На его плечи было накинуто грубое одеяло.

— Отец, — спросила я его, — вы знаете урду?

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒