Annotation 17 страница

Я наблюдаю за тем, как они отрицают это, и внутренне усмехаюсь. Они лгут мне, так же как лгут самим себе, но я-то вижу неуверенность в их глазах. Мне нравится подталкивать их к краю пропасти, заставлять заглядывать в мрачный мир их фантазий.

Единственная разница между мной и ими в том, что я никогда не стыжусь и не боюсь своих фантазий.

Но меня классифицируют как душевнобольного. Меня подвергают унизительному психоанализу. Вот почему я рассказываю вещи, которые им втайне хочется слышать, и я знаю, что мои рассказы их завораживают. В течение часа, что длится наше общение, я удовлетворяю их любопытство. Собственно, за этим они и приходят ко мне. Никто, кроме меня, не сможет подбросить дров в топку их фантазий. Никто другой не составит им компанию в прогулке по этой запретной территории. Пока они рисуют мой психологический портрет, я делаю то же самое с ними, мысленно измеряя их кровожадность. Во время наших бесед я неотрывно наблюдаю за их лицами, улавливая малейшие признаки возбуждения. Расширенные зрачки. Изгиб шеи. Румянец на щеках, сбивчивое дыхание.

Я рассказываю им про свою поездку в Сан-Джиминьяно, городок, затерявшийся среди холмов Тосканы. Бродя по его улочкам, мимо сувенирных лавок и кафешек, я наткнулся на музей пыток. Если вы там были, то должны знать. Внутри царит полумрак, и это точно передает атмосферу средневековой тюрьмы. Темнота скрывает лица туристов, и им не приходится стыдиться того, что они с таким восторгом пялятся на экспонаты.

Один из экспонатов привлекает наибольшее внимание: венецианское устройство, датированное 1600 годом, предназначенное для наказания женщин, согрешивших с сатаной. Сделанное из железа, в форме груши, оно вставляется в вагину несчастной. С каждым поворотом рукоятки груша проникает все глубже, пока не разрывает шейку матки, приводя к фатальному исходу. Вагинальная груша — лишь один из многих древних инструментов, среди которых были и те, что предназначались для раздирания грудей и гениталий во имя праведной церкви, не способной примириться с сексуальной властью женщин. Я, как бы между прочим, описываю эти устройства моим докторам, большинство из которых не бывали в этом музее и стыдливо умалчивают о своем желании там побывать. Но, рассказывая им про зубчатые приспособления для раздирания грудей и калечащие пояса верности, я смотрю им в глаза. Чтобы видеть не только отвращение и ужас, но и скрытое возбуждение, экстаз.

О, да, им интересны подробности.

* * *

Как только самолет коснулся земли, Риццоли закрыла папку с подшитыми в ней письмами Уоррена Хойта и выглянула в иллюминатор. Она увидела низкое серое небо, угрожавшее разлиться дождем, мокрые от пота лица рабочих, столпившихся на термакадаме. Похоже, на выходе из самолета ее ожидала парилка, но она не возражала против жары, поскольку откровения Хойта обожгли ее ледяным холодом.

В лимузине, который вез ее в отель, она смотрела в тонированные стекла окон, разглядывая город, в котором бывала всего дважды, и в последний раз — на межведомственной конференции в штаб-квартире ФБР. Тогда она прилетела ночью, и ей представилась возможность полюбоваться многими памятниками и сооружениями в свете иллюминации. Она помнила ту жесткую неделю, когда каждый день устраивались вечеринки, и ей приходилось на равных с мужчинами пить пиво и травить анекдоты. Помнила, как алкоголь, гормоны и чужой город вылились в ночь безудержного секса с коллегой по конференции, полицейским из Провиденса, разумеется, женатым. Таким Вашингтон и остался в ее памяти: городом раскаяния и испачканных простыней. Городом, который лишний раз доказал, что у нее нет иммунитета к соблазнам порока. И можно было сколько угодно твердить, что она не уступит мужчинам, но утром после бессонной ночи любви именно она чувствовала себя слабой и незащищенной.

В очереди у стойки администратора в отеле «Уотергейт» она обратила внимание на стильную блондинку, которая стояла впереди. Безупречная прическа, красные туфли на высоченных шпильках. Женщина, внешность которой вполне соответствовала достойному интерьеру отеля. Риццоли вдруг стало стыдно за свои голубые лодочки со сбитыми каблуками. Настоящие туфли полицейского, предназначенные для ходьбы и работы. Впрочем, не стоит обращать внимания на такие мелочи. Это я, и я такая, какая есть. Девчонка из полиции, которая зарабатывает на жизнь, охотясь за преступниками. А высокие каблуки — помеха для охотников.

— Чем могу вам помочь, мэм? — обратился к ней клерк.

Риццоли подкатила чемодан к стойке.

— Должен быть заказан номер на мое имя. Риццоли.

— Да, есть такое имя. И вам сообщение от мистера Дина. Ваше совещание назначено на три-тридцать.

— Совещание?

Клерк оторвал взгляд от экрана компьютера.

— Вы о нем не знали?

— Теперь знаю. А адрес указан?

— Нет, мэм. Но в три за вами заедет машина. — Он вручил ей ключ от номера и улыбнулся. — Похоже, для вас все предусмотрено.

* * *

Небо почернело, и все явственнее ощущалось приближение грозы. Она стояла у входа в отель, ожидая лимузина. Но подъехал темно-синий «Вольво».

Она нагнулась к окошку и увидела, что за рулем сидит Габриэль Дин.

Щелкнул центральный замок, и она проскользнула на пассажирское сиденье. Она не ожидала, что увидит его так скоро, и была совершенно не готова к этой встрече. Тем более что он выглядел таким спокойным и уверенным в себе, в то время как она пребывала в некоторой прострации после утреннего перелета.

— Добро пожаловать в Вашингтон, Джейн, — сказал он. — Как добрались?

— Хорошо. Мне начинают нравиться лимузины.

— А номер в гостинице?

— Лучше, чем те, к которым я привыкла.

Тень улыбки тронула его губы, и он перевел взгляд на дорогу.

— Выходит, все это не слишком мучительно для вас.

— А я разве жаловалась?

— Судя по вашему виду, вы не особенно счастливы от того, что оказались здесь.

— Я была бы вполне счастлива, если бы знала причину, почему я здесь.

— Все станет ясно, когда мы доберемся до места.

Она посмотрела на названия улиц и догадалась, что они едут на северо-запад, в направлении, прямо противоположном штаб-квартире ФБР.

— Разве нам не в гуверовское здание?

— Нет. В Джорджтаун. Он хочет встретиться с вами у себя дома.

— Кто он?

— Сенатор Конвей. — Дин взглянул на нее. — Вы, надеюсь, без оружия?

— Мой пистолет до сих пор в чемодане.

— Хорошо. Сенатор Конвей не приветствует вооруженных гостей.

— Беспокоится за свою безопасность?

— Нет, скорее, за душевный покой. Он служил во Вьетнаме. Больше не хочет видеть оружие.

Первые капли дождя упали на ветровое стекло.

Она вздохнула.

— В этом я с ним солидарна.

* * *

Кабинет сенатора Конвея был обставлен мебелью из темного дерева и кожи. Типично мужской кабинет, с типично мужской коллекцией культовых предметов, отметила Риццоли, глядя на развешанные по стенам мечи самураев. Седовласый владелец коллекции приветствовал ее теплым рукопожатием и тихим голосом, но его угольно-черные глаза прожигали насквозь, и она почти физически ощущала, что сенатор оценивает ее. Она выдержала его взгляд, понимая, что разговор не состоится, если сенатор не будет удовлетворен тем, что увидит. А видел он перед собой женщину, которая прямо смотрела ему в глаза. Женщину, которую мало волновали политические интриги, зато очень волновала правда.

— Прошу вас, присаживайтесь, детектив, — сказал он. — Я знаю, вы только что прилетели из Бостона. Вероятно, вам нужна небольшая передышка.

Секретарь внесла поднос с кофе и печеньем. Риццоли едва сдерживала нетерпение, дожидаясь, пока на столе расставят чашки с кофе, сливки, сахар. Наконец секретарь вышла, закрыв за собой дверь.

Конвей отставил свою чашку, так и не притронувшись к кофе. Теперь, когда с церемониями было покончено, он сосредоточил все свое внимание на гостье.

— Я рад, что вы согласились приехать.

— Боюсь, у меня не было выбора.

Ее прямолинейность вызвала у него улыбку. Хотя Конвей соблюдал все правила хорошего тона в виде рукопожатий и обмена любезностями, она предполагала, что он, как большинство уроженцев Новой Англии, предпочитает прямой разговор — собственно, как и она.

— Тогда перейдем сразу к делу?

Риццоли тоже отставила свою чашку.

— С удовольствием.

Дин встал и подошел к письменному столу. Он взял пухлую кожаную папку, вернулся с ней к кофейному столику и, достав фотографию, положил перед ней.

— Двадцать пятое июня девяносто девятого года, — произнес он.

Она уставилась на бородатого мужчину, который сидел, привалившись к забрызганной кровью стене. Он был босой, в темных брюках и рваной белой рубашке. На колене примостились фарфоровая чашка и соусник.

Она почувствовала, как начинает кружиться голова, когда Дин выложил вторую фотографию.

— Пятнадцатое июля девяносто девятого года.

И опять жертвой был мужчина, на этот раз чисто выбритый. Но он тоже умер возле стены, залитой кровью.

Между тем Дин положил третий снимок, тоже мужчины. Труп был уже распухший, со вздутым животом и следами разложения.

— Двенадцатое сентября, — сказал он. — Того же года.

Она изумленно смотрела на эту галерею трупов, вот так запросто выложенную на столике вишневого дерева. Документальные кадры зверств на фоне изысканного кофейного сервиза. Дин и Конвей молча наблюдали за ней, пока она брала по очереди снимки и вглядывалась в них, пытаясь рассмотреть детали, уникальные для каждого преступления. Но все фотографии были вариациями на одну тему, которую она уже видела разыгранной в домах Йигеров и Гентов. Покорный зритель. Побежденный, униженный, вынужденный молча наблюдать за происходящим.

— А что с женщинами? — спросила Риццоли. — Должны ведь быть женщины.

Дин кивнул.

— Только одну удалось опознать. Жену убитого номер три. Ее труп обнаружили частично зарытым в лесу через неделю после того, как был сделан этот снимок.

— Причина смерти?

— Удушение.

— Посмертное изнасилование?

— Из останков была извлечена свежая сперма.

Риццоли глубоко вздохнула и тихо спросила:

— А две другие женщины?

— В связи с сильным разложением точно идентифицировать трупы не удалось.

— Но останки у вас были?

— Да.

— Почему же вы не могли их идентифицировать?

— Потому что мы имели дело не с двумя трупами. Их было гораздо больше. Очень много.

Она подняла глаза и поймала на себе пристальный взгляд Дина. Наблюдал ли он за ней все это время, следил ли за ее реакцией? Словно отвечая на ее немой вопрос, он протянул ей три папки.

Она раскрыла первую и наткнулась на отчет о результатах вскрытия мужских трупов. Машинально перелистала страницы и остановилась на последней, с заключениями:

Причина смерти: обширная кровопотеря в результате резаной раны с полным иссечением левой сонной артерии и левой яремной вены.

Властелин, подумала она. Это его почерк.

Уже закрывая папку, она пробежала глазами первую страницу и отыскала деталь, которую пропустила, торопясь прочитать заключение.

Это было во втором параграфе:

вскрытие произведено 16 июля 1999 года, в 22: 15, в передвижном госпитале в городе Гьякова, Косово.

Она потянулась к двум другим папкам с отчетами, выискивая названия мест проведения вскрытий.

Печ, Косово.

Джяковица, Косово.

— Вскрытия проводились в полевых условиях, — сказал Дин. — Иногда в самых примитивных. В палатках и при свете фонаря. Без водопровода. И столько трупов, что мы не успевали их обрабатывать.

— Это было расследование военных преступлений? — спросила она.

Он кивнул.

— Я был в первой команде ФБР, оказавшейся на месте в июне девяносто девятого года. Мы прибыли по просьбе Международного военного трибунала по бывшей Югославии. В той первой миссии нас было шестьдесят пять человек. Нашей задачей было найти и представить доказательства с мест самых масштабных в истории преступлений. В районах массовых погромов мы собрали баллистические улики, эксгумировали и провели вскрытие сотен албанских жертв, а еще несколько сотен трупов просто не смогли обнаружить. И все то время, что мы там находились, убийства продолжались.

— Кровная месть, — сказал Конвей. — Что вполне предсказуемо, учитывая специфику этой войны. Да, в принципе, любой войны. Мы оба, — и я, и агент Дин — бывшие морские пехотинцы. Я служил во Вьетнаме, агент Дин участвовал в операции «Буря в пустыне». Мы видели такое, о чем говорить язык не поворачивается, что всякий раз заставляет задаваться вопросом, чем же мы, люди, отличаемся от животных. Во время войны сербы убивали албанцев, а после войны бойцы албанской народной армии стали убивать мирных сербов. И у тех, и у других руки по локоть в крови.

— Мы поначалу так и думали, что убийства совершены на этнической почве, — пояснил Дин, указывая на снимки. — Возмездие после войны. Но в нашу миссию не входило разбираться с послевоенным беззаконием. Мы находились там исключительно по просьбе трибунала, чтобы заниматься сбором доказательств военных преступлений. А не этих.

— И все же вы занялись этими убийствами, — заметила Риццоли, глядя на фирменный бланк ФБР, на котором были отпечатаны протоколы вскрытий. — Почему?

— Потому что я распознал их характер, — ответил Дин. — Это не были убийства на этнической почве. Двое мужчин были албанцами, один — серб. Но у всех было одно общее: они были женаты на молодых женщинах. Красивых женщинах, которые потом оказались похищенными, К тому моменту, когда было совершено третье преступление, я уже знал почерк убийцы и понимал, с кем мы имеем дело. Но эти преступления подпадали под юрисдикцию местных правоохранительных органов, а не трибунала, который пригласил нас туда.

— Ну и что было сделано? — спросила она.

— Одним словом? Ничего. Никаких арестов, потому что не было ни одного подозреваемого.

— Разумеется, какое-то следствие было, — сказал Конвей. — Но вы сами подумайте, детектив, какова была ситуация. Тысячи погибших в результате военных действий, захороненных в более чем ста пятидесяти братских могилах. Иностранные миротворческие войска пытаются навести порядок в стране. Вооруженные бандиты, которые рыщут по разрушенным деревням, просто чтобы убивать. И сами гражданские, вынашивающие планы кровной мести. Там был просто Дикий Запад, где с оружием в руках выясняли отношения, будь то семейные ссоры, наркотики или вендетта. И любое преступление автоматически квалифицировали как этнический конфликт. Да и как можно было отличить одно убийство от другого? Их было так много.

— Для серийного убийцы это был просто рай на земле, — подвел итог Дин.

Она смотрела на Дина. Ее не удивило его военное прошлое, которое угадывалось и в его выправке, и в командном голосе. Он знал военную тактику, был знаком с поведением воинов-победителей, знал, как унизить врага, как завладеть трофеем.

— Стало быть, наш убийца был в Косове, — сказала Риццоли.

— Там для него было раздолье, — сказал Конвей. — Смерть была там привычным делом. Убийца мог спокойно ходить по домам, совершать свои зверства и уходить, никем не замеченный. Кто знает, сколько подобных преступлений списано на военные действия.

— Возможно, мы имеем дело с недавним иммигрантом, — предположила Риццоли. — С беженцем из Косова.

— Это одна версия, — сказал Дин.

— Версия, которую, как я понимаю, вы уже отработали.

— Да, — не колеблясь, ответил он.

— Вы скрывали важнейшую информацию. Вы просто сидели и наблюдали, как тупые копы бегают по замкнутому кругу.

— Я дал вам возможность прийти к собственным выводам.

— Да, но мы не видели полной картины. — Она ткнула пальцем в фотографии. — Это же во многом меняет дело.

Дин и Конвей посмотрели друг на друга. Потом Конвей произнес:

— Боюсь, мы еще не все вам рассказали.

— Не все?

Дин полез в пухлую папку и достал еще один снимок с места происшествия. Хотя Риццоли думала, что готова ко всему, четвертая фотография потрясла ее. На снимке — молодой светловолосый мужчина с тонкими усиками. Он был скорее жилистым, нежели мускулистым, грудная клетка походила на костлявую решетку, а худые плечи выпирали вперед. Она отчетливо видела выражение его лица в момент смерти — лицевые мышцы застыли в гримасе дикого ужаса.

— Эта жертва была обнаружена двадцать девятого октября прошлого года, — сказал Дин. — Тело жены так и не было найдено.

Она с трудом сглотнула слюну и отвернулась от снимка.

— Опять Косово?

— Нет. Файетвилл, Северная Каролина.

Риццоли в изумлении уставилась на него. И не отпускала его взгляд, чувствуя, как от злости пылает лицо.

— И сколько же еще вы утаили? Сколько таких эпизодов было, черт возьми?

— Это все, что нам известно.

— Вы хотите сказать, что могли быть и другие?

— Возможно. Но у нас нет доступа к этой информации.

В ее взгляде отразилось недоумение.

— У ФБР нет доступа?

— Агент Дин имеет в виду, — вмешался Конвей, — что, возможно, были эпизоды вне сферы нашей юрисдикции. Скажем, в странах, где у нас нет доступа к криминологической базе данных. Помните, мы говорили о зонах боевых действий, о регионах с нестабильной политической обстановкой. Именно такие места привлекают нашего убийцу. Он чувствует себя там как рыба в воде.

Убийца, который свободно передвигается по странам и континентам. Ареал его охоты не имеет национальных границ. Она стала вспоминать все, что ей было известно о Властелине. Скорость, с которой он парализовал свои жертвы. Страстное желание контакта с мертвой плотью. Нож Рембо как орудие убийства. И волокна парашютной ткани тускло-зеленого цвета. Риццоли чувствовала, что они оба наблюдают за ней, пока она переваривает информацию Конвея. Они словно испытывали ее, прикидывали, оправдает ли она их ожидания.

Она посмотрела на последнюю фотографию из тех, что лежали на столике.

— Вы сказали, что это нападение было в Файетвилле.

— Да, — подтвердил Дин.

— В этом районе есть военная база. Так ведь?

— Форт-Брэгг. Это примерно в десяти милях к северо-западу от Файетвилла.

— Какова численность контингента?

— Примерно сорок одна тысяча военнослужащих. Там базируется восемнадцатый авиационный корпус восемьдесят второй военно-воздушной дивизии и командование армейскими спецоперациями. — Судя по тому, что Дин без заминки ответил на ее вопрос, он считал эту информацию важной для расследования и заранее ее подготовил.

— Поэтому вы держали меня в неведении, заставляя блуждать в потемках? Мы имеем дело с человеком, обладающим военными навыками. С профессиональным убийцей.

— Мы так же, как и вы, блуждали в потемках. — Дин подался вперед, и его лицо оказалось так близко, что она уже не видела ничего, кроме него. — Прочитав отчет, присланный полицией Файетвилла, я подумал, что опять начинается Косово. Убийца мог даже оставить свой автограф, настолько все было одинаково в картине преступления. Расположение мужского тела. Тип лезвия, которым был нанесен смертельный удар. Фарфоровая или стеклянная посуда на коленях жертвы. Похищение жены… Я тут же вылетел в Файетвилл и провел там две недели, помогая местной полиции в расследовании. Но ни одного подозреваемого так и не выявили.

— Почему вы не могли сразу рассказать мне об этом? — спросила она.

— По причине военной принадлежности нашего убийцы.

— Да будь он хоть четырежды генерал, я имела право знать про дело в Файетвилле.

— Если бы эта информация была критической для идентификации бостонского подозреваемого, я бы обязательно вам сказал.

— Вы говорили, воинский контингент Форт-Брэгга сорок одна тысяча солдат.

— Да.

— И сколько из них служили в Косове? Думаю, вы выясняли этот вопрос.

Дин кивнул.

— Я запросил в Пентагоне список всех солдат, которые бывали в местах совершенных убийств в интересующие нас даты. Властелина среди них нет. Только несколько человек в настоящее время проживают в Новой Англии, и ни один из них нам не подходит.

— Полагаю, этому можно верить?

— Да.

Она рассмеялась:

— Это предполагает высокую степень доверия.

— Мы оба в равном положении, Джейн. Я не сомневаюсь в том, что вам можно доверять.

— Доверять в чем? До сих пор вы не сообщили мне ничего секретного.

В воцарившейся тишине Дин бросил взгляд на Конвея, и тот еле заметно кивнул. Этот молчаливый обмен мнениями означал, что они согласны посвятить ее в ключевой аспект головоломки.

Конвей спросил:

— Вы когда-нибудь слышали о «купании овец», детектив?

— Я так понимаю, этот термин не имеет никакого отношения к настоящим овцам.

Он улыбнулся.

— Конечно. Это военный сленг. Речь идет о практикуемом ЦРУ привлечении военного спецконтингента для выполнения особых задач. Так было в Никарагуа и Афганистане, когда спецназу ЦРУ требовался дополнительный человеческий ресурс. В Никарагуа морские пехотинцы привлекались в качестве этих самых овец для минирования гаваней. В Афганистане «зеленые береты» обучали моджахедов. В процессе работы на ЦРУ эти солдаты соответственно становились штатными офицерами ЦРУ. Поэтому их имена и не фигурируют в списках Пентагона. Военные не суют нос в дела ЦРУ.

Она перевела взгляд на Дина.

— Тогда тот список, который вам предоставил Пентагон… С именами солдат из Файетвилла, которые служили в Косове…

— Список был неполным, — ответил он.

— Насколько неполным? Сколько имен осталось за кадром?

— Этого я не знаю.

— А вы не запрашивали ЦРУ?

— Вот именно там я и наткнулся на глухую стену молчания.

— Они не называют имен?

— Они и не обязаны, — сказал Конвей. — Если ваш убийца был вовлечен в спецоперации за границей, этого никто никогда не подтвердит.

— Даже если этот человек продолжает убивать на родной земле?

— Тем более, если на родной земле, — ответил Дин. — Это же грандиозный публичный скандал. Что, если он захочет дать свидетельские показания? Какая информация просочится в прессу? Думаете, ЦРУ очень хочет, чтобы мы узнали, что их человек врывается в чужие дома и режет глотки законопослушным гражданам? Надругается над женскими трупами? Еще не хватало, чтобы это вышло на первые полосы.

— Так что сказали вам в ЦРУ?

— Что у них нет никакой информации, имеющей отношение к убийству в Файетвилле.

— Типичная отговорка.

— Куда как хуже, — сказал Конвей. — На следующий день после того, как агент Дин сделал запрос в ЦРУ, его отстранили от расследования в Файетвилле и приказали вернуться в Вашингтон. Приказ пришел из офиса заместителя директора ФБР.

Она уставилась на него, потрясенная тем, насколько засекреченной оказалась личность Властелина.

— Вот тогда агент Дин и обратился ко мне, — добавил Конвей.

— Потому что вы член сенатского комитета по обороне?

— Потому что мы давно знакомы. Морские пехотинцы связаны особыми узами. Мы доверяем друг другу. Он попросил меня сделать запрос. Но боюсь, и моего авторитета недостаточно.

— Что, даже сенатор бессилен?

Конвей иронично улыбнулся.

— Сенатор-демократ от либерального штата, следует добавить. Я служил своей стране, был ее солдатом. Но тем не менее некоторые чины в оборонных структурах никогда не примут меня. Я вызываю у них аллергию.

Ее взгляд опять переместился на фотографии. На галерею убитых мужчин, которые были выбраны на роль жертв не из соображений политики, национальности или убеждений, но только потому, что у них были красивые жены.

— Вы могли бы рассказать мне все это несколько недель назад, — упрекнула она.

— В полицейских расследованиях всегда много утечки, — возразил Дин.

— Только не в моих.

— В любых. Если бы я поделился этой информацией с вашей командой, что-то непременно просочилось бы в прессу. И ваша работа тут же оказалась бы в зоне внимания не тех, кого нужно. Людей, которые помешали бы вам произвести арест.

— Вы действительно считаете, что они оберегают его? После всего, что он натворил?

— Нет, я думаю, они так же, как и мы, стремятся изолировать его. Но хотят сделать это тихо, не привлекая внимания общественности. Совершенно очевидно, что они потеряли его след. Он вышел из-под их контроля, стал убивать мирных граждан. Он превратился в ходячую бомбу, и они не могут себе позволить закрыть на это глаза.

— А если они поймают его раньше, чем это сделаем мы?

— Мы об этом никогда не узнаем. Убийства прекратятся, вот и все. А мы останемся в неведении.

— Я не люблю закрывать дела таким способом, — сказала Риццоли.

— Конечно, вы хотите справедливости. Ареста, суда, приговора. Все, как положено по закону.

— Вы так говорите, будто я прошу достать луну с неба.

— В данном случае так оно и есть.

— Так вы для этого привезли меня сюда? Сказать, что я никогда его не поймаю?

Он наклонился и пристально посмотрел ей в глаза.

— Мы хотим того же, чего хотите и вы, Джейн. Свершения правосудия. Я преследую этого человека с Косова. Думаете, меня устроит какой-то иной вариант, кроме справедливого?

Конвей тихо сказал:

— Теперь вы понимаете, детектив, почему мы пригласили вас сюда? Понимаете всю важность соблюдения секретности?

— Мне кажется, ее чересчур много в этом деле.

— Но только так мы можем довести расследование до конца. Думаю, мы все этого хотим.

Какое-то мгновение она смотрела в глаза сенатору.

— Мою поездку оплатили лично вы, не так ли? Авиабилеты, лимузины, роскошный отель. Надеюсь, это не ФБР потратилось?

Конвей кивнул. И устало усмехнулся:

— Расходы на стоящее дело лучше не отражать в балансе.

Небеса все-таки разверзлись, и капли дождя тысячей молоточков застучали по крыше автомобиля Дина. Щетки на ветровом стекле еле справлялись с потоком воды, позволяя разглядеть безнадежно застрявший в пробке транспорт и залитые улицы.

— Хорошо, что вы не улетаете сегодня вечером, — сказал он. — В аэропорту, наверное, сейчас полная неразбериха.

— В такую погоду лучше находиться на земле, вы правы.

Он метнул в ее сторону насмешливый взгляд.

— А я думал, вы бесстрашная.

— С чего вы взяли?

— Да глядя на вас. Вы так старательно работаете над этим имиджем. Всегда начеку.

— Вы опять пытаетесь влезть ко мне в душу. Это ваше любимое занятие?

— Просто привычка. Я занимался этим в Заливе. Психологическая обработка противника.

— Но я ведь не враг, кажется?

— Я никогда не считал вас врагом, Джейн.

Она посмотрела на него и в очередной раз залюбовалась идеальными линиями его профиля.

— Но вы мне не доверяли.

— Я вас плохо знал.

— Выходит, вы изменили свое мнение?

— А почему, как вы думаете, я пригласил вас в Вашингтон?

— О, я не знаю, — усмехнулась Риццоли. — Может, соскучились по мне и захотели увидеть?

Его молчание повергло ее в смятение. Она пришла в ужас от своей тупости и наивности — качеств, которые она презирала в других женщинах. Она уставилась в окно, словно стараясь укрыться от его взгляда, его голоса, собственных глупых слов, до сих пор звучавших в ушах.

Впереди наконец наметилось подобие движения, и автомобили зашуршали по лужам.

— Если честно, — произнес Дин, — мне действительно хотелось вас увидеть.

— Неужели? — небрежно бросила она. Уже однажды выставив себя на посмешище, она не собиралась повторять ошибку.

— Я хотел принести свои извинения. За то, что сказал Маркетту о вашем служебном несоответствии. Я был неправ.

— И когда же вы это поняли?

— Не могу сказать, что это случилось в какой-то определенный момент. Я просто… наблюдал за вашей работой день за днем. Видел, как вы сконцентрированы. Как нацелены на результат. — Он добавил, уже тихо: — А потом я понял, что вам приходилось преодолевать с прошлого лета. Раньше я даже не догадывался.

— И наверняка подумали: «Тем не менее ей удается справляться с работой».

— Вам кажется, что я вас жалею, — сказал он.

— Знаете, не очень-то приятно слышать о себе: «Посмотрите, как многого ей удалось добиться, учитывая ее состояние». Что ж, тогда вручите мне олимпийскую медаль. Как самому психологически устойчивому копу.

Дин тяжело вздохнул.

— Вы что, всегда ищете подтекст в каждом комплименте, в каждой похвале? Джейн, иногда люди говорят то, что думают.

— Уж вы-то можете понять, почему я скептически отношусь к вашим словам.

— Вы до сих пор считаете, что я что-то недоговариваю?

— Честно говоря, не знаю, что и думать.

— Конечно, ведь вы ни в коем случае не заслуживаете искреннего комплимента от меня.

— Я понимаю, о чем вы.

— Может, и понимаете. Но все равно не верите. — Он затормозил на красный сигнал светофора и посмотрел на нее. — Откуда этот скепсис? Неужели так тяжело быть просто Джейн Риццоли?

Она устало усмехнулась.

— Давайте не будем углубляться в эту тему, Дин.

— Это что, проблема женщины-полицейского?

— Вот видите, сами все знаете.

— Но ваши коллеги, кажется, уважают вас.

— Есть весьма заметные исключения.

— Ну, это как всегда.

Светофор зажегся зеленым, и он опять сосредоточился на дороге.

— Работа полицейского, — начала она, — все-таки требует большого количества тестостерона.

— Тогда почему вы выбрали ее?

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 161718 19 Следующая ⇒