Уинстон Грум 12 страница

Две недели мы занимались только тем, что свозили наш урожай на фабрику. В итоге, мы получили 9700 долларов и 26 центов. Это была победа!

Да, должен вам сказать, был повод отметить. Мы набрали полную корзину креветок и отвезли их Баббиному папе. Он очень за нас порадовался, и сказал, что он хотел бы, чтобы Бабба тоже это увидел. Потом мы с Сью сели на автобус и поехали в Мобайл праздновать победу. Первым делом я заехал к маме в общежитие и рассказал ей, сколько мы заработали денег, и она, само собой, снова заплакала.

- Ах, Форрест, - сказала она, - я так тобой горжусь - хотя ты и неполноценный, но так преуспеваешь!

Ладно, рассказал я маме о своем плане, а он заключался в том, что в следующем году мы собираемся втрое увеличить количество прудов, и нам нужен человек, который бы занимался деньгами и расходами, и я спросил, не займется ли этим она?

- То есть, ты хочешь, чтобы я переехала в Залив? - говорит мама. - Но там же нечего делать. Чем я буду заниматься?

- Считать деньги, - говорю я.

А потом мы отправились с Сью в центр и устроили себе праздничный ужин. Я пошел в доки и купил Сью целую сетку бананов, а себе заказал самый большой стейк, какой только удалось найти. С картошкой и зеленым горошком. Потом я решил, что неплохо было бы выпить пива, и вот проходя мимо какого-то грязного салуна у пристани, услышал, как кто-то так громко и смачно ругается, что даже через столько лет я не мог не узнать этот голос. Я просунул голову в дверь и точно! Это был старина Кертис из университетской команды!

Кертис был рад мне, он назвал меня жопой, дерьмом, козлом и так далее, что ему обычно приходило в голову. Оказалось, что после университета он играл в профессиональной команде, " Вашингтонских краснокожих", но после того, как на какой-то вечеринке он укусил за задницу жену главного тренера, его выгнали. Потом он еще несколько лет играл в разных командах, но в конце концов нашел себе работу в доках, как раз соответствующую тем знаниям, которые он вынес из университета.

Ладно, Кертис угостил меня пивом, и мы стали вспоминать прежние времена. Он сказал, что Снейк играл за " Грин Бэй Пакерз", пока не вылакал в перерыве между периодами в матче с " Миннесотскими викингами" литр польской водки. Потом он играл за " НьюЙорк Джайантс", пока не применил прием " Статуя Свободы" в третьем периоде игры с " Рэмз". Тренер сказал ему, что этот прием в профессиональном футболе не применялся с 1931 года, и что Снейку нечего было высовываться с ним. Но в действительности, сказал Кертис, это вовсе не был не прием " Статуя Свободы", а просто Снейк так обкурился, что когда отошел назад для паса, забыл, что нужно бросить мяч, и левый крайний отнял у него мяч, когда увидел, что происходит. В общем, теперь Снейк работает помощником тренера малышовой команды где-то в Джорджии.

Когда мы пропустили по паре пива, у меня появилась идея, и я сказал Кертису:

- Хочешь работать у меня?

Он опять начал ругаться и кричать, и только через пару минут я понял, что он интересуется, что нужно делать. Я рассказал ему о своем креветочном бизнесе, и что мы собираемся расширяться. Он стал ругаться еще громче, но теперь я уловил, что смысл его выражений заключается в слове " да".

Так мы проработали все лето, осень, зиму и весну - я, Сью, мама и Кертис, и даже Баббиному папе работа нашлась. В тот год мы сделали тридцать тысяч долларов, и дело продолжало расти. Вообще все стало устраиваться мама уже столько не плакала, а однажды я даже увидел, как улыбается Кертис. Только он, как заметил, что мы смотрим, тут же прекратил улыбаться и снова начал ругаться. Хотя я сам был не настолько счастлив, потому что все время думал о Дженни, и что там с ней стряслось.

И вот я решил наконец это выяснить. В одно воскресенье, я оделся получше и отправился к Дженни домой, в Мобайл. Ее мама оказалась дома, когда я пришел, она смотрела телевизор.

Я назвался, и она воскликнула:

- Форрест Гамп! Просто не верится! Заходи же скорей!

Ну, мы посидели и поговорили, и она расспрашивала меня о маме, и чем я занимаюсь и все такое прочее, и наконец, я спросил ее о Дженни.

- Ну, я довольно редко получаю от нее весточки, - говорит миссис Керран, - мне кажется, что она живет где-то в Северной Каролине.

- С бойфрендом или одна? - спрашиваю я.

- Ох, Форрест, разве ты не знаешь? - говорит она. - Ведь Дженни вышла замуж!

- Замуж? - говорю я.

- Пару лет назад. Она тогда жила в Индиане. Потом она поехала в Вашингтон, и прислала мне открытку, что вышла замуж, и переезжает в Северную Каролину. Если хочешь, я передам ей чтонибудь, если она будет мне звонить?

- Да нет, - говорю я, - не надо. Просто скажите ей, что я желаю ей счастья.

- Обязательно передам, - говорит миссис Керран. - Я рада, что ты зашел.

Мне казалось, что я смогу спокойно принять эту новость, но оказалось, что нет.

Сердце у меня заколотилось, и руки вспотели. Почему-то захотелось забиться куда-нибудь и свернуться клубком, как в тот раз, когда убили Баббу. И так я и сделал. Добрел до ближайших кустов и там залег. Мне кажется, что я даже начал сосать палец, что я не делал очень давно, потому что мама всегда говорила, что так поступают только младенцы и идиоты. В общем, не знаю, сколько я там пролежал. Наверно, почти весь день.

Дженни я не винил - она поступила так, как давно следовало. В конце концов, я ведь всего лишь идиот, и хотя многие женщины говорят, что замужем за идиотами, они и представить себе не могут, что было бы, если бы их мужья были НАСТОЯЩИМИ идиотами. Главное, мне было жаль себя самого, потому что я почему-то вправду верил, что когданибудь мы с Дженни поженимся. А когда я узнал, что она уже вышла замуж, у меня было такое чувство, словно что-то во мне умерло, и никогда не оживет, потому что выйти замуж - это ведь не просто удрать. Замуж - дело серьезное. Я проплакал всю ночь, но это не помогло.

Потом я выбрался из кустов и поехал в Залив. Я никому не сказал, что случилось, потому что решил, что лучше не станет. У меня было много работы - пруды, починка сетей - и я принялся за нее. Когда я кончил, снова было темно, и я решил - с этого момента я буду думать только о своих креветках. Больше мне ничего не оставалось.

И так я и сделал.

В тот второй год мы сделали семьдесят пять тысяч долларов, и дело все расширялось, так что пришлось нанять еще людей. В том числе Снейка, защитника из университетской команды. Ему осточертела работа в малышовой команде, и я поставил его с Кертисом на расчистку каналов. Потом я узнал, что тренер Феллерс из моей школы вышел на пенсию, и я и ему нашел работу в доках, и его двум амбалам, которые тоже вышли на пенсию.

Скоро о расцвете нашего бизнеса пронюхали газеты и прислали репортера, чтобы он взял у меня интервью для колонки " Местный парень преуспел". Оно вышло в воскресном номере, с фото, на котором были я, мама и Сью. Заголовок был такой: " Клинический идиот добился успеха в морском эксперименте".

Потом мама сказала мне, что ей нужна помощь в бухгалтерии, так как мы зарабатываем слишком много денег, и нужен советник по финансовым вопросам. Я подумал немного, а потом позвонил мистеру Трибблу, потому что он перед уходом на пенсию сколотил приличный капитал в бизнесе. Он был рад, что я позвонил, и сказал, что прилетит ближайшим рейсом.

И вот через неделю он прибыл, и сказал, что нам нужно посовещаться.

- Форрест. - сказал он, - то, что ты сделал - это просто потрясающе, но тебе пора серьезно подумать о финансовом планировании.

Я спросил его, что это такое, а он отвечает.

- Инвестиции! Диверсификация! Насколько я могу судить, в будущем году ты сделаешь около 190 тысяч долларов. Еще через год - почти четверть миллиона. Такую прибыль ты просто обязан реинвестировать, иначе налоговая инспекция пустит тебя по миру. Реинвестирование - вот суть американского бизнеса!

И так мы и поступили.

Мистер Триббл лично взялся аз дело, и скоро мы сформировали несколько дочерних корпораций. Первой была " Компания " Раки Гампа" ", вторая - " Концерн " Фаршированные крабы Сью" ", третья - " АО " Мамины рачки" ".

В общем, четверть миллиона долларов через год превратились в полмиллиона, потом в миллион, и в итоге через четыре года наш бизнес давал пять миллионов долларов в год. На нас работало около трехсот человек, в том числе закончившие с реслингом Какашка и Растение, они занимались погрузкой на складе. Я попытался найти Дэна, но не получилось - он бесследно пропал. Зато я нашел старину Майка, и он возглавил паблик рилейшенз и рекламу, и даже, по совету мистера Триббла, нанял для телешоу Рэйчел Уэльч - она танцевала в костюме краба и припевала:

Если крабов ешь не Сью,

Твои денежки тютю!

В общем, дело стало приобретать солидный масштаб. У нас появилась рыбацкая флотилия и парк рефрижераторов, мы завели свою консервную фабрику, и офисное здание, начали инвестировать в жилищное строительство, магазины, и торговлю нефтью и газом. Мы наняли старину профессора Квакенбуша, того самого преподавателя английского, его к тому времени выгнали из университета за совращение студентки, и он стал поваром на фабрике у мамы. Еще мы наняли полковника Гуча, которого после нашего рекламного тура выперли в отставку, и мистер Триббл поручил ему " секретные операции".

Мама построила нам большой дом, потому что, сказала она, не пристало такому руководителю, как я, жить в какой-то хижине. Сью же она оставила в хижине, чтобы он контролировал процесс. Теперь мне каждый день приходилось ходить в костюме и с портфелем, словно адвокату какомунибудь. Все время приходилось сидеть на какихто совещаниях и выслушивать массу чуши, похожей на лопотание пигмеев, а меня все называли " мистер Гамп" и все такое. Мне вручили почетный ключ от Мобайла, и пригласили меня в совет попечителей госпиталя и симфонического оркестра.

И вот как-то приходят ко мне в офис какие-то люди и говорят, что хотят выдвинуть меня в Сенат США.

- Вы просто созданы для Сената, - говорит один парень - в костюме с бабочкой и сигарой во рту. - Футбольный кумир " Медведей Брайанта", герой войны, знаменитый космонавт и доверенное лицо президентов - чего еще можно требовать от кандидата? - Звали его мистер Клакстон.

- Послушайте, - говорю я ему. - Да ведь я - идиот. Я не разбираюсь в политике!

- Вот это и хорошо! - говорит мистер Клакстон. - Такие люди нам и нужны! Вы - соль земли, скажу я вам. Соль земли!

Эта идея мне не понравилась, как и вообще всякие идеи относительно меня, потому что именно из-за них я и попадал во всякие переделки. Но когда я рассказал об этом маме, у нее в глазах, само собой, появились слезы и она сказала, что гордится мной, и что ее заветная мечта - чтобы ее сын восседал в Сенате США.

Ладно, подошел день для объявления в выдвижении в кандидаты. Мистер Клакстон и его команда сняла зал в Мобайле, и вытащила меня на сцену перед аудиторией, заплатившей по полдоллара, чтобы послушать, какую чушь я буду толкать. Сначала было несколько длинных речей, а потом настала моя очередь.

- Дорогие сограждане, - начал я. Мистер Клакстон заранее дал мне речь, которую я должен был произнести, и кроме того, его люди должны были задавать мне вопросы из зала. Тут же засветились огоньки телекамер, а репортеры заскрипели перьями. Я прочел всю речь, не очень длинную и бессмысленную - впрочем, как я могу об этом судить? Я ведь всего лишь идиот.

А когда я кончил, встает одна дамочка из газеты и заглядывает в свой блокнот:

- Мы стоим на грани ядерной катастрофы, - говорит она, - экономика в кризисе, нас ненавидят во всем мире, в наших городах царит насилие, каждый день люди умирают от голода, повсюду царит неверие и жажда наживы, иностранцы наводнили нашу страну и отбирают работу у наших граждан, профсоюзы прогнили, черные дети умирают в гетто, налоги чрезмерны, в школах царит хаос и страх, голод, отчаяние и призрак гражданской войны нависли над страной. Что же по вашему, является наиболее насущной потребностью момента, что бы вы хотели сделать в первую очередь? - Зал затих, так что было услышать, как летит муха.

- Я хочу писать, - говорю я.

И тут публика взорвалась! Люди вопили и размахивали руками, а кто-то в задних рядах начал скандировать мои слова, пока весь зал не подхватил их:

- МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! - орали они.

Мама сидела позади меня в президиуме, она подскочила и оттащила меня от микрофона.

- Как тебе не стыдно, - прошипела она, - так себя вести на людях!

- Ничего, ничего, - говорит ей мистер Клакстон. - Отлично! Им это нравится! Мы сделаем их этого лозунг нашей избирательной компании!

- Что это?! - поразилась мама. Глаза у нее превратились в щелки.

- МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ! - отвечает мистер Клакстон. - Вы только вслушайтесь! Ни у кого еще не было такого прочного контакта с аудиторией!

Но маму на это не купишь.

- Где это вы слышали, чтобы такие слова становились лозунгом избирательной компании?! - спрашивает она. - Это просто отвратительно, непристойно - и кроме того, какой в этом смысл?

- Это просто символ, - отвечает мистер Клакстон. - Понимаете, мы наделаем массу всяких плакатов, значков, наклеек. Привлечем радио и телевидение. Да это просто гениальное выражение! МЫ ХОТИМ ПИСАТЬ - это символ неподчинения гнету государства - символ удаления всего нечистого, что накопилось в нашей стране... Этот образ сочетает в себе фрустрацию и одновременно воплощение желания!

- Да вы что! - воскликнула мама. - Вы что, спятили?

- Форрест, - сказал мистер Клакстон, - вы уже на пути в Вашингтон!

По крайней мере, так казалось поначалу. Кампания под лозунгом " Мы хотим писать" пошла очень хорошо, эта фраза стала поговоркой. Люди выкраивали его на улицах и из машин, телекомментаторы и журналисты не жалели сил, разъясняя народу, что это значит. Проповедники оглашали ее с амвонов, а школьники скандировали на уроках. Похоже, я становился неоспоримым лидером в предвыборной гонке, потому что мой конкурент не нашел ничего лучшего, как подхватить мой лозунг в виде " Я тоже хочу писать! " и расклеил его по всему штату.

А потом, как я и опасался, все рухнуло.

Когда лозунг " Я хочу писать" распространился по всей стране, " Вашингтон пост" и " Нью-Йорк Таймс" прислали своих журналистов на разведку. Они очень мило поговорили со мной. а когда вернулись домой, то начали копаться в моем прошлом. И вот на первой странице газет замелькали заголовки типа: " Темные пятна в прошлом кандидата в сенаторы".

Прежде всего, они написали, что меня вышибли из университета в первый же год. Потом они раскопали эту историю обо мне и Дженни в кино, когда меня отвезли в участок. Потом они нашли фотографию, на которой я демонстрирую свою задницу президенту Джонсону. Они навели справки о моей жизни в Бостоне и " Треснувших яйцах", и масса народа рассказала, что я курил травку, и как-то замешан в " деле о возможном поджоге" в Гарвардском университете.

Но самое худшее, что они нашли судебное дело о том, как я швырялся медалями на Капитолии, и что судья упек меня в психушку. Кроме того, они раскопали мои подвиги в реслинге, и то, что у меня была кличка " Дурачок". Они даже нашли фото, где я лежу, связанный Профессором. Наконец, они сообщали, что некоторые " неназванные источники" утверждают, что я замешан в одном " скандальном альковном инциденте со знаменитой кинозвездой".

И это был конец. Мистер Клакстон ворвался в штабквартиру кампании с криком: " Все кончено! Нам нанесли удар в спину! " Но выбора не было - мне пришлось снять кандидатуру. На следующий день я, мама и мистер Триббл собрались, чтобы обсудить это дело.

- Форрест, - сказал мистер Триббл, - мне кажется, что тебе лучше залечь на дно на какоето время.

Он был прав. И кроме того, меня давно мучила одна мысль, о которой я никому не говорил.

В самом начале нашего дела мне нравилась работа, ранние подъемы, ловля креветок и все такое прочее, и как мы с Сью сидели вечерами на крылечке рыбацкой хижины, и я играл на гармонике, и как мы напивались по субботам шестью банками пива.

Теперь ничего подобного. Чем мне приходится заниматься? Постоянно посещать какие-то приемы, на которых подают невесть что, а дамочки фигуряют в какихто немыслимых украшениях. Весь день, не переставая, звонит телефон и какие-то люди задают мне вопросы обо всем на свете. А ведь в Сенате пришлось бы еще туже! У меня просто не оставалось времени для самого себя, и все протекало как-то мимо меня.

К тому, когда я смотрелся в зеркало, я замечал, что на лице появились морщины, и волосы тронуты сединой. У меня уже не было столько энергии, как раньше. Я знал, что мой бизнес развивается, только вот я как-то кручусь на одном месте. Зачем это мне, зачем я всем этим занимаюсь? Когдато, очень давно, мы с Баббой разработали план, и это дело превзошло наши самые смелые мечты. Но разве я получаю от этого столько радости, как тогда, когда играл против этих небраскинских кукурузников в финале Оранжевой лиги, или когда играл на гармонике в Бостоне с " Треснувшими яйцами", или когда смотрел вместе с президентом Джонсоном " Беверли Хиллз"?

Мне думалось, что Дженни тоже имеет к этому какое-то отношение, но так как с этим ничего сделать было нельзя, то я запретил себе думать о ней.

В общем, я понял, что пора уходить. Мама начала хныкать и тереть глаза платочком, как я и думал, зато мистер Триббл отлично меня понял:

- Почему бы нам не объявить, что ты уехал в долгосрочный отпуск? Разумеется, твое место будет зарезервировано за тобой на все это время.

Так я и поступил. Через пару дней утром, я взял немного денег, уложил вещи в рюкзак, и отправился на фабрику. Там я попрощался с мамой и мистером Трибблом, пожал руки всем остальным - Майку, Профессору Квакенбушу, Какашке и Растению, Снейку и тренеру Феллерсу, его амбалам, Баббиному папе и всем, всем, всем.

А потом я пошел к хижине и нашел там старину Сью.

- Что ты собираешься делать? - спросил я его.

Сью сжал мою руку, потом взял мой рюкзак и вынес его на улицу. Мы сели в лодку и доплыли до берега Залива, а там сели на автобус до Мобайла. Там дамочка в кассе спросила нас:

- Куда вы хотите взять билет?

Я пожал плечами, а она говорит:

- Почему бы вам тогда не съездить в Саванну? Я там была один раз, неплохой такой городишко.

И так мы и сделали.

~ 26 ~

Когда мы сошли с автобусе в Саванне, полил такой дождь, что стало темно. Мы зашли в вокзал, я купил себе чашку кофе, встал под карнизом, и стал размышлять, что делать дальше.

Собственно, никакого плана у меня не было, так что, допив кофе, я достал гармонику и принялся играть, а стаканчик поставил рядом. Прошло минут пятнадцать, проходит мимо какой-то парень, и бросает мне в стаканчик четвертак, сыграл я еще пару песен, глядь, а стаканчик до краев полон мелочи.

Дождь кончился, и мы с Сью дошли до парка в центре города. Сел я на скамейку, заиграл, и тут же народ стал сыпать четвертаки и гривенники в стаканчик. Потом Сью сообразил, в чем дело, и подходил к проходящим мимо и протягивал им стаканчик. К концу дня, я заработал примерно пять долларов.

На ночь мы устроились в парке. Ночь была ясная, звездная, а утром, как только появился народ, я снова принялся играть. В тот день мы сделали восемь баксов, на третий - девять, а к концу недели наши финансовые дела обстояли вполне благополучно. На следующей неделе я зашел в музыкальный магазинчик, посмотреть, нет ли у них гармоники в тональности ля, так как ми уже начала надоедать. В углу я заметил подержаные клавиши, вроде тех, на которых меня учил играть старина Джордж в " Треснувших яйцах".

Я спросил, сколько они стоят, а парень говорит - двести долларов. Но для меня он сделает скидку. Так что я купил клавиши, и к тому же парень прикрепил к ним подставку, так что я мог играть одновременно на гармонике. После этого моя популярность в народе сильно возросла. К концу второй недели мы делали примерно десять баксов в день, и я сходил в магазин и купил подержанную ударную установку. Попрактиковавшись пару дней, я добавил их к остальным инструментам. Выбросил старый пластиковый стаканчик и купил для Сью новую оловянную миску, чтобы он обходил слушателей. Играл я все, начиная с " Ночи, когда они утопили добрый старый Диксиленд" и до " Двигай, моя телега! " Скоро я смог снять себе комнату, где мог оставлять старину Сью, и там подавали завтраки и ужины.

Как-то утром мы с Сью вышли в парк, и снова полил дождь. Такой уж это город, Саванна - тут льет почти ежедневно. Или мне так казалось. Идем мы по центральной улице, и вдруг я замечаю знакомую картину.

Перед какимто заведением на тротуаре стоит парень в деловом костюме и держит над головой зонтик. А рядом лежит мешок изпод мусора, и под ним явно кто-то есть, кто-то прячется от дождя, и только руки высунуты, и чистят ботинки этому парню в деловом костюме.

Перешел я улицу, пригляделся - ба! а изпод мешка видны колесики инвалидной тележки. Я прямо был вне себя от радости. Подхожу, и уверенно поднимаю мешок - и точно, там Дэн, собственной персоной, зарабатывает на жизнь чисткой ботинок!

- Положи мешок на место, козел. - говорит Дэн. - Я промокну! - Тут он заметил Сью. - Так ты наконец женился?

- Это ОН, - говорю я ему. - Ты же помнишь - когда я летал в космос.

- Ты будешь чистить мне ботинки, или нет? - говорит тот парень в костюме.

- Отвали, - говорит ему Дэн. - Пока я не откусил тебе пятки. - И парень отвалил.

- Что ты тут делаешь, Дэн? - спрашиваю я.

- Как ты думаешь, что я делаю? - говорит он. - Я стал коммунистом.

- То есть таким же, с какими мы воевали в джунглях? - говорю я.

- Нет, - отвечает он. - То были косоглазые коммунисты. А я настоящий - Маркс, Ленин, Троцкий - и все такое прочее.

- Тогда зачем ты чистишь обувь? - говорю я.

- Для посрамления прислужников империализма, - говорит он. - Так как все те, у кого начищены ботинки, полное дерьмо, то вот я и увеличиваю количество этого дерьма.

- Вроде так, - говорю я, а Дэн отъезжает под навес, чтобы не мокнуть под дождем.

- Ладно, Форрест, вовсе я не коммунист, - говорит он. - Нужен я им, в моем-то положении.

- Разумеется, нужен, - говорю я. - Ты же сам говорил мне, что я могу стать тем, кем захочу, и делать то, что захочу - так же и ты можешь.

- Ты еще веришь в эту чушь? - спрашивает он.

- Например, я вот видел совершенно голую Рэйчел Уэльч, - говорю я.

- Правда? - спрашивает он. - Ну и как она?

***

После этого мы стали выступать командой. Только Дэн не захотел спать в гостинице, и ночевал на улице, под своим мешком. Он говорил, что это " помогает воспитывать силу воли". Он рассказал мне, чем занимался после того, как мы уехали из Индианаполиса. Прежде всего, он проиграл на бегах почти все деньги, что остались от гонорара за последнюю драку, а остальное пропил. Потом он нашел работу в ремонтной мастерской, потому что ему было легче подъезжать на своей тележке под машины. Только ему скоро надоело, что на него постоянно капает мазут и машинное масло.

- Может быть, я безногий, дрянной алкаш, - сказал он, - только все же я не куча дерьма.

Потом он вернулся в Вашингтон, а там как раз открывали монумент в нашу честь, тех, кто был на войне, и когда они его увидели, и узнали, кто он такой, они попросили его сказать речь. Но на приеме он перепил, и забыл слова. Тогда он взял Библию, лежавшую на столике в гостинице, где его поселили, и зачитал им целую главу " Творение", и даже частично " Числа", но тут они отключили его микрофон и выкатили его прочь. Потом он пробовал побираться, но скоро бросил, потому, что это " недостойно человека".

Я рассказал ему, как играл в шахматы с мистером Трибблом, и как начал выращивать креветок, и как преуспел, и как пытался стать сенатором, но его больше всего взволновала история с Рэйчел Уэльч.

- Как ты думаешь, у нее сиськи настоящие? - спросил он.

В Саванне мы неплохо провели время. Я играл на своем оркестре, Сью собирал деньги, а Дэн чистил народу обувь. И вот как-то появился парень из газеты, и нашу фотографию напечатали на первой странице.

Заголовок гласил: " Отверженные бродяги в Городском парке".

А потом как-то днем, сижу я играю, и думаю о том, а не переехать ли нам в Чарльстон, как замечаю, что перед барабанами стоит мальчуган и пристально на меня смотрит.

Я как раз играл " Проезжая по Новому Орлеану", а этот парень смотрит на меня и даже не улыбается, только в глазах его какие-то странные огоньки, и что-то они мне напоминают. Поднимаю я глаза, а впереди слушателей стоит дама - и как я ее увидел, так чуть в обморок не упал.

Потому что это была Дженни Керран.

Прическа у нее была кудряшками, и она как-то постарела и выглядела уставшей, но это была настоящая Дженни! Я так удивился, что сфальшивил на гармонике, а как только песня кончилась, Дженни подходит и берет мальчугана за руку.

Глаза у нее просияли, и она говорит:

- Ах, Форрест, я сразу поняла, что это ты, как только услышала гармонику! Никто не играет на гармонике лучше тебя.

- Что ты тут делаешь? - говорю я.

- Мы тут живем, - говорит она. - Дональд - помощник коммерческого директора в фирме, продающей черепицу. Мы тут уже почти три года живем.

Так как играть я перестал, то толпа рассеялась, и Дженни села на скамью рядом со мной. Мальчик принялся дразнить Сью, а Сью, он стал его смешить, ходя колесом.

- Почему ты тут играешь? - говорит Дженни. - Мама написала мне, что ты основал крупный бизнес в Заливе Ла Батр, и стал миллионером.

- Это длинная история, - говорю я.

- Но у тебя все в порядке, Форрест, тебе не нужна помощь? - спрашивает она.

- Нет, пока нет, - говорю я. - Ну, а как ты? У тебя все в порядке?

- Ну, как посмотреть, - говорит она. - Мне кажется, я получила все, чего хотела.

- Это твой сын? - спрашиваю я.

- Ага, - отвечает она. - Правда, милый?

- Да. А как ты его назвала?

- Форрест.

- Форрест? - удивился я. - Ты назвала его в мою честь?

- Ну а что мне оставалось, - как-то тихо отвечает она. - В конце концов, ведь он наполовину твой.

- Наполовину что?!

- Это твой сын, Форрест.

- Мой что?

- Твой сын, маленький Форрест. - Я оглянулся на него - Сью делал стойку на руках, а он хихикал и хлопал в ладоши.

- Наверно, я должна была сказать тебе раньше, - говорит Дженни, - но видишь ли, когда я уехала из Индианаполиса, я была беременна. Почему-то мне не хотелось тебе тогда говорить это. Ну, как-то я себя чувствовала не в своей тарелке из-за того, что ты выступал как " Дурачок", а у меня тут от тебя ребенок. В общем, я волновалась, каким-то он станет.

- То есть, не родится ли он идиотом?

- Ну в общем да, - говорит она. - Но Форрест, посмотри сам - он же не идиот! Он такой умный! В этом году идет во второй класс, а в прошлом году учился на одни пятерки. Правда, здорово?

- Ты уверена, что он мой сын? - спрашиваю я.

- Никаких сомнений, - говорит она. - Он говорит, когда вырасту, стану футболистом или космонавтом.

Я посмотрел на мальчишку - какой замечательный парень! Какие у него светлые глаза! Они со Сью играли в крестики-нолики в пыли.

- Ну, - говорю я, - а что же твой, эээ...

- Дональд? Он о тебе ничего не знает. Я познакомилась с ним сразу после того, как уехала из Индианаполиса. Я просто не знала тогда, что делать. Он очень хороший человек, он заботится о нас с маленьким Форрестом. Благодаря ему у нас есть дом, и две машины, и каждую субботу он нас вывозит на пляж или за город, а по воскресеньям мы ходим в церковь, и Дональд копит деньги на колледж для Форреста.

- А могу я посмотреть на него - ну, хоть на пару минут? - спрашиваю я.

- Конечно, - говорит Дженни и подзывает мальчика.

- Форрест, - говорит она, - познакомься с еще одним Форрестом. Это мой старый друг - именно в его честь я назвала и тебя.

Мальчик подходит, садится рядом и говорит:

- Какая у тебя смешная обезьяна!

- Это орангутанг, - говорю я, - его зовут Сью.

- Почему же его зовут Сью, если это ОН?

И тут я точно понял, что мой сын - не идиот.

- Мама говорит, что ты, когда вырастешь, станешь футболистом, или космонавтом, - говорю я.

- Само собой, - говорит он. - А ты знаешь что-нибудь про футбол, или про космос?

- Ну, - говорю я, - немного. Но лучше тебе спросить об этом папу. Наверняка он знает побольше моего.

И тут он меня обнимает - не крепко, но обнимает.

- Я хочу еще поиграть с Сью, - говорит он, и спрыгивает со скамейки. А Сью придумал игру - маленький Форрест кидает монетку в чашку, а Сью должен поймать ее на лету.

Тогда Дженни садится рядом со мной, вздыхает, и хлопает меня по колену.

- Мне просто не верится - говорит она, - ведь мы знаем друг друга почти тридцать лет - с первого класса.

Солнце светит сквозь листву, падает на лицо Дженни, и кажется, что в ее глазах стоят слезы, но нет, они так и не появились, хотя они где-то рядом, может быть, в стуке сердца? Не знаю, что это было, но только точно было.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 111213 Следующая ⇒