Уинстон Грум 5 страница

Подполковник Гуч просто места себе не находил, никак не мог успокоиться. Он возился со мной до полуночи, пытаясь заставить меня произнести эту речь, но потом поднял руки вверх и сказал:

- Все, я понял, ничего из этого не выйдет.

И тут ему пришла в голову новая идея.

- Гамп, - сказал он, - вот что мы сделаем: я эту речь обрежу, так что тебе придется сказать всего пару слов. Давай попробуем! - Ну и он начал ее сокращать и сокращать, пока не остался доволен тем, что я могу произнести ее и не выглядеть полным идиотом. В конце ее были такие слова: " Иди в армию и сражайся за свою свободу! "

Первым делом мы приехали в один маленький колледж. Там уже ждали репортеры и фотографы. Нас привели в большую аудиторию и поставили на сцене. Сначала подполковник Гуч произнес ту речь, которую я должен был произнести, а потом он сказал:

- А теперь, рядовой Форрест Гамп, последний кавалер Почетной медали Конгресса, скажет нам несколько слов. - Он сделал мне знак выйти вперед, и кто-то в зале захлопал. Когда они кончили хлопать, я наклонился и сказал:

- Идите в армию и сражайтесь за вашу свободу!

Мне показалось, что они ожидали чего-то большего, поэтому я остался стоять на месте и смотрел на них, а они смотрели на меня. Потом вдруг кто-то в первом ряду крикнул:

- А что ты думаешь о войне?

И я ответил ему то, что сразу пришло мне в голову:

- Это полное дерьмо!

Тут подскочил подполковник Гуч и выхватил у меня микрофон, а меня оттолкнул назад. Но репортеры уже что-то строчили в блокнотах, фотографы снимали, а народ в зале просто сходил с ума, они прыгали, свистели и вопили. Подполковник Гуч быстренько вывел меня оттуда, и вскоре мы ехали прочь от города. Подполковник ничего мне не говорил, и только иногда как-то странно противно хихикал.

Следующим утром, только мы собирались выйти из отеля и устроить второе собрание, как зазвонил телефона. Спросили подполковника Гуча. Не знаю, кто был на том конце линии, только подполковник ничего не говорил, кроме " Так точно, сэр! ", изредка бросая на меня злобные взгляды. Повесив трубку, он сказал, глядя кудато вниз, на носки своих ботинок:

- Ну, Гамп, на этот раз ты своего добился. Наш тур прекращается. Меня переводят на метеостанцию в Исландию, а что будет с тобой, скотина, меня даже не интересует.

Я же в ответ спросил подполковника, не пойти ли нам выпить " Кока-колы", но он ничего не сказал, просто что-то бормотал себе под нос и изредка противно хихикал.

В итоге меня послали в Форт Дикс, и назначили в кочегарку. Круглые сутки и большую часть ночи я занимался тем, что подбрасывал уголь в топки котлов, обогревавших казармы. Командовал нами какой-то парень, которому на все было наплевать, а мне он сказал, что мне придется прослужить в армии еще два года, прежде, чем меня отпустят домой, но чтобы я не скисал и тогда все будет в порядке. Именно так я и поступил. Я много размышлял о маме, Баббе, о креветках и Дженни Керран, живущей где-то в Гарварде, и немного играл в городе в пинг-понг.

Весной у нас появилось объявление, что состоится турнир по пинг-понгу, и победитель поедет на всеармейские соревнования в Вашингтон. Я записался, и легко выиграл турнир, потому что мой единственный противник то и дело ронял ракету, потому что ему оторвало пальцы на войне.

На следующей неделе меня отправили в Вашингтон. Турнир проходил в госпитале Уолтера Рида, и все раненые могли следить за соревнованиями. Первый тур я выиграл легко, и второй тоже, а в третьем мне попался маленький хитрющий парнишка, он так закручивал мячи, что мне пришлось нелегко. Он начинал выигрывать у меня, и когда счет стал 4: 2 в его пользу, я решил, что проиграю, но тут внезапно посмотрел на зрителей и кого я увидел! В кресле-каталке сидел лейтенант Дэн из госпиталя в Дананге!

Когда объявили перерыв между играми, я подошел к Дэну поближе, пригляделся, и увидел, что у него теперь совсем нет ног.

- Им пришлось отрезать их, Форрест, - сказал он, - но в остальном у меня все в порядке.

С лица у него сняли повязки, и стало видно, как сильно он обожжен и изранен, после того, как его танк сгорел. И, кроме того, от него по-прежнему отходила одна трубка, другим концом уходящая в бутылку, прицепленную к его креслу.

- Они сказал, что это пока останется, - сказал Дэн, - они думают, что мне это не повредит.

Потом он наклонился ко мне и глядя мне прямо в глаза сказал:

- Форрест, я верю, что ты способен добиться всего, чего желаешь. Я следил за твоей игрой и считаю, что ты можешь выиграть у этого парня, потому что ты чертовски хорошо играешь. Тебе суждено быть победителем!

Я кивнул, и вернулся к столу, так как прозвенел гонг. После этого я не потерял ни одного очка, и выиграл финал турнира.

В Вашингтоне я пробыл три дня, и мы много разговаривали с Дэном. Я катал его на коляске в сад, где было много солнца, а вечером играл для него на гармонике, как для Баббы. Он много говорил, о разных вещах, вроде истории и философии, а как-то стал рассказывать о теории относительности Эйнштейна и что она значит для Вселенной. Ну, я взял листок бумаги и написал ему все, что я об этом знаю, все формулы, потому что мы проходили их на Промежуточном свете в университете. Он посмотрел на листок и сказал:

- Форрест, ты по-прежнему не перестаешь меня удивлять!

***

Как-то раз, когда я как обычно швырял уголь в топку, в котельной появился какой-то парень и Пентагона, вся грудь которого была увешана медалями, и сказал мне, улыбаясь:

- Рядовой Гамп, рад сообщить вам, что вы стали участником команды по пинг-понгу США, которая поедет в Пекин соревноваться с китайскими коммунистами. Это большая честь, так как впервые за двадцать пять лет наша страна вступила хоть в какие-то отношения с китайцами, и дело не просто в каком-то там пинг-понге, это важный дипломатический маневр, и ставкой является будущее всего человечества. Вы хорошо понимаете, что именно я имею в виду?

Я только пожал плечами и кивнул, но почему-то слегка струхнул. Ведь я всего лишь бедный несчастный идиот, как же мне теперь решать судьбы всего человечества?!

~ 9 ~

И вот я снова обогнул полмира, чтобы на этот раз оказаться в Пекине.

В нашей команде по пинг-понгу собрались самые разные парни, и ко мне они относились очень хорошо. Китайцы тоже оказались неплохими ребятами, совсем не похожими на тех косоглазых, что были во Вьетнаме. Вопервых они были очень чистые, и к тому же вежливые. Во-вторых, они не стремились меня пристрелить.

Кроме того, Госдепартамент послал вместе с нами парня, который должен был учить нас тому, как вести себя с китайцами, и вот он-то был самым неприятным из всех. Прямо скажу, это был порядочный кусок дерьма. Звали его мистер Уилкинз, он всегда носил с собой дипломат, и его волновало только то, начищены ли его туфли и выглажены ли брюки. Не сомневаюсь, что просыпаясь по утрам, он первым делом протирал свою задницу.

Этот Уилкинз вечно ко мне придирался.

- Гамп, - говорил он, - если китаец тебе кланяется, ты должен кланяться в ответ. Гамп, нужно держать себя прилично на публике. Гамп, почему у тебя на брюках пятна? Фи, Гамп, ты ведешь себя за столом, как свинья!

Вот в этом он, наверно, был прав. Эти китаезы едят двумя такими маленькими палочками, просто невозможно с их помощью засунуть в рот хоть сколько-нибудь еды, так что большая ее часть оказывалась на моих брюках. Неудивительно, что я не видел ни одного толстого китайца. Мне кажется, им следовало бы все-таки научиться есть вилками и ложками.

Ладно, мы сыграли в этими китаезами кучу партий в пинг-понг. У них было несколько неплохих игроков, но мы держались. Вечерами они обязательно находили нам какое-нибудь дело - то банкет, то концерт. Однажды мы должны были ехать в какой-то ресторан под названием " Пекинская утка", и когда я спустился в вестибюль отеля, Уилкинз мне говорит:

- Гамп, отправляйся в номер и надень другую рубашку. Эта выглядит так, словно ты кидался тортами.

Потом отвел меня к портье, говорившему по-английски, и сказал ему написать для меня записку по-китайски, что мне нужно ехать в ресторан " Пекинская утка". Эту записку я должен был отдать шоферу такси.

- Мы поедем вперед, - сказал Уилкинз, - а ты дашь эту записку шоферу, и он тебя отвезет, куда нужно. - Так что я спокойно вернулся в номер и надел новую рубашку, как и говорил Уилкинз.

Ладно, перед отелем я нашел такси, и шофер меня повез. Я начал было искать записку для него, и тут понял, что наверно забыл ее в старой рубашке, только к этому времени мы были уже далеко от отеля. Шофер все время поворачивался ко мне и что-то спрашивал, наверно, куда мне ехать, а я отвечал ему - " пекинская утка, пекинская утка", а он только пожимал плечами и возил меня по городу.

Так шло примерно с час, и должен сказать вам, что Пекин я таки повидал. Наконец, я постучал по его плечу и когда он повернулся, начал махать руками, как крыльями, говоря: " пекинская утка! ". Тут он широко улыбнулся, закивал головой и мы рванули. И с тех пор, как только он ко мне поворачивался, я начинал махать руками. Примерно через час мы остановились, и когда я выглянул в окно, то оказалось, что мы приехали к аэропорту!

Ну, было уже поздно, а я ничего не ел, и довольно-таки проголодался. Так что, как только мы проехали мимо какого-то ресторана, я сказал ему остановиться и выпустить меня. Я ему дал пачку этих странных китаезных денег, которые нам всем выдали, он что-то взял, а остальные отдал мне.

Я вошел в ресторан и почувствовал себя так, словно я на Марсе. Ко мне подошла девушка и как-то странно посмотрела на меня, и дала меню. Меню было на китайском языке, но подумав, я ткнул пальцем последовательно в пять-шесть блюд, рассчитывая, что уж одно из них наверняка окажется съедобным. На самом деле, они все оказались вполне съедобными. Я поел, заплатил и вышел на улицу, чтобы найти свой отель. Однако проходив по улице несколько часов, я так ничего и не нашел, и тут меня поймали.

Оказался я в тюрьме. Потом появился большой китаеза, говоривший по-английски, и он стал задавать мне разные вопросы и угощал сигаретами, точь-в-точь как в кино, а на следующий день меня наконец выпустили. Мистер Уилкинз пришел в тюрьму и примерно час проговорил с китаезами, и они меня отпустили.

Мистер Уилкинз был вне себя.

- Гамп, ты понимаешь, что они приняли тебя за шпиона!? - сказал он. - Ты понимаешь, что мог свести на нет все наши усилия?! Ты что, сошел с ума?

Хотел я ему ответить, что я самый обычный идиот, да не стал. В общем, мистер Уилкинз купил у уличного торговца большой воздушный шарик и привязал его пуговице на моей рубашке, чтобы найти меня " в любой момент". И еще он приколол мне на грудь табличку, где было написано, кто я и где живу. Я чувствовал себя круглым дураком.

Однажды нас всех погрузили в большой автобус и повезли к большой реке, на берегу которой стояло множество китаез в форме, так что мы поняли, что тут находится самый главный китаеза, Председатель Мао.

Председатель Мао оказался толстым старым китайцем, похожим на Будду. Он снял свою пижаму и оказался в плавках. Нам сказали, что несмотря на свои восемьдесят лет, он собирается переплыть эту реку.

Ну, вошел он в реку и поплыл, и все были в полном восторге. Примерно посередине реки он поднял руку и помахал нам. Все стали махать руками ему в ответ.

Примерно через минуту, он снова помахал рукой, и снова все помахали ему в ответ.

Наконец, он помахал в третий раз, и тут-то все сообразили, что он не просто машет рукой, а тонет!

Ну, тут такое началось! Наконец-то я понял, что такое " китайское столпотворение"! Множество народу бросилось в воду, с той стороны к председателю устремились лодки, а те, что остались стоять на берегу, начали хлопать себя по голове ладошами. Когда я увидел, как старик исчез под водой, я сказал себе - к черту! Скинул туфли и прыгнул в воду. Тех китаез, что плыли к месту, где исчез председатель, я обогнал очень быстро, и скоро оказался там, где кружили лодки, а люди на них всматривались в воду, словно пытались что-то там увидеть. Это было глупо с их стороны, потому что вода была такого же цвета, как в канализации.

Ладно, нырнул я раза три-четыре и точно - этот старикан оказался прямо подо мной! Я вытянул его на поверхность, а китаезы подхватили его и увезли на лодке. Меня они оставили как есть, так что пришлось возвращаться в берегу вплавь.

Когда я вылез на берег, люди стали прыгать еще сильнее и хлопать меня по спине, а потом подняли на руки и понесли к автобусу. Но когда автобус тронулся, мистер Уилкинз подошел ко мне и покачал головой:

- Ты просто осел, - сказал он, - неужели не ясно, что для Соединенных Штатов лучше всего было бы, если бы этот сукин сын утонул! Да, Гамп, ты упустил случай, который представляется человеку только раз в жизни.

Так что я решил, что снова я что-то испортил. Но ведь я только хотел сделать, как лучше!

Мы непрерывно играли в теннис, и дело близилось к концу, но я уже потерял представление о том, кто выигрывает, кто проигрывает. А тем временем, из-за того, что я вытащил этого старикана, Председателя Мао, из реки, я стал для китаез чем-то вроде национального героя.

- Гамп, - сказал мне как-то мистер Уилкинз, - как ни странно, ваша глупость обернулась для нас удачей. Я только что получил известие, что китайский посол согласился начать переговоры с Госдепартаментом об улучшении межгосударственных отношений. И еще - китайцы хотят устроить в твою честь парад, и я надеюсь, что ты будешь вести себя прилично.

Через два дня состоялся этот парад, и это было зрелище что надо! Вдоль улицы выстроились примерно миллион китайцев, и когда я шел мимо них, они кланялись и махали мне руками. Улица вела к Тянь Ань Мынь, где было нечто вроде китайского Белого дома, где меня должен был торжественно принять сам Председатель Мао.

Когда мы дотуда добрались, китаезы прямо сума посходили от счастья, что видят меня. Они накрыли длиннющий стол и я сидел рядом с самим Председателем. Посреди банкета он наклонился ко мне и сказал:

- Я слышал, что вы воевали во Вьетнаме. Скажите мне, если вам нетрудно, что вы думаете об этой войне? - переводчик перевел мне его слова, и я подумал - черт побери, если он спрашивает, то наверно, в самом деле хочет знать. И я ответил:

- Я думаю, что это полное дерьмо.

Переводчик перевел ему это, а он вдруг как-то странно изменился в лице, пристально посмотрел на меня, и вдруг губы у него дрогнули, и он широко улыбнулся, а потом начал жать мне руки, и кивать головой, как какой-нибудь китайский болванчик. Фотографы тут же начали это снимать, и потом этот снимок появился в американских газетах. Но до этого дня я никогда никому не рассказывал, что я тогда такого сказал, что он так заулыбался.

Когда мы уезжали, около отеля собралась большая толпа. Я огляделся, и увидел среди китаез женщину в мальчиком на плечах, и вот он-то был настоящим монгольским идиотом - язык наружу, глаза перекошены, и он все время что-то лопотал, как это всегда делают идиоты. Я просто не мог удержаться, и хотя мистер Уилкинз запретил нам подходить к китаезам без его разрешения, я все-таки подошел к ней, вытащил из кармана пару пинг-понговых шариков, которые всегда носил в кармане, поставил на них свой крестик и отдал малышу.

Первым делом он засунул шарики в рот, а потом схватил меня за руку. Потом он вдруг широко улыбнулся, а на глазах его матери почему-то появились слезы, она начала что-то верещать, и переводчик сказал мне, что этот мальчик улыбнулся впервые в жизни. Да, я мог бы ей кое-что порассказать, только у нас не было на это времени.

Ладно, но когда я пошел назад, этот мальчишка зашвырнул в меня шариками и попал прямо в голову. И надо же было так случиться, что как раз в этот момент один фотограф меня заснял и потом это фото появилась в газетах под заголовком: " Юный китаец проявляет свою ненависть к американским империалистам".

Ладно, мистер Уилкинз утащил меня в автобус и не успел я оглянуться, как мы уже летели назад в Вашингтон. Перед самым приземлением он сказал мне:

- Ну, Гамп, мне кажется, ты знаешь об этом китайском обычае - если ты спас китайцу жизнь, то с тех пор ты за него отвечаешь. - Тут он как-то ехидно улыбнулся, и тут как раз сказали, чтобы мы не расстегивали ремни. А мы сидели рядом. И в этот момент я пукнул так громко, как никогда в жизни. Это был похоже на разрыв гранаты. У мистера Уилкинза просто глаза вылезли из орбит и он сказал что-то вроде:

- Аааакхкх! - и начал глотать воздух ртом и пытаться расстегнуть ремень.

Тут же прибежала хорошенькая стюардесса, посмотреть, отчего такой шум. А мистер Уилкинз все еще задыхался и кашлял, и тут я тоже зажал нос и указывая на мистера Уилкинза, заявил:

- Нужно открыть окно! - или что-то в этом роде. Мистер Уилкинз весь покраснел и начал показывать на меня, но стюардесса только мило улыбнулась и вернулась на свое место.

Мистер Уилкинз, когда перестал дергаться и поправил галстук, сказал мне еле слышно:

- Гамп, с твоей стороны это была очень неумная шутка!

Но я только ухмыльнулся и смотрел прямо перед собой.

После этого они снова послали меня в форт Дикс, но больше не посылали к котельную, а сказали, что отпустят меня из армии пораньше. Так что не прошло и суток, как мне разрешили уехать. Они дали мне немного денег на билет, и у меня самого было немного долларов, так что оставалось только решить, куда ехать.

Я понимал, что нужно было бы съездить к маме, потому что она была в доме для бедных. Еще я подумал, не пора ли мне начать заниматься креветками - нужно же мне чем-то заняться в этой жизни. Но на самом деле, я не переставал все это время думать о Дженни Керран в Гарварде. Я уже сел в автобус, и все не мог сообразить, что же сделать лучше всего. Но когда нужно было давать деньги в окошко, я попросил билет до Бостона - не может же человек все время вести себя только правильно!

~ 10 ~

У меня не было адреса Дженни, только почтовый индекс и письмо с названием того местечка, где она играла в своем ансамбле, " Треснувшие яйца". Местечко называлось " Привет, папаша! " Я решил добраться туда со станции пешком, но заблудился, все равно пришлось брать такси. Днем в баре никого не было, кроме двух пьянчужек и толстого слоя пива на полу, примерно в три сантиметра, оставшегося со вчерашнего вечера. Парень за стойкой бара сказал мне, что Дженни и ее группа будут здесь в девять вечера. Я спросил, не могу ли я подождать их?

- Само собой, - ответил парень. Так что я уселся за столик и просидел там примерно пять-шесть часов. Зато ноги отдохнули.

Постепенно местечко начало заполняться народом. В основном это были ребята, по виду студенты, только одетые как клоуны - какие-то голубые драные джинсы, футболки, парни все бородатые и в темных очках, а девицы с такими прическами, словно у них на голове птицы гнезда вили. Потом на сцене появились ребята из ансамбля и начали устанавливать аппаратуру. Их было всего трое или четверо, зато железяк, которые они подключали в розетки, не счесть. Прямо скажем, никакого сравнения с тем, что было в Студенческом союзе в университете. Вот только Дженни Керран нигде не было видно.

Подсоединив все свои штуковины, они начали играть, и играли они, скажу я вам, по-настоящему громко! Здорово напоминало рев взлетающего самолета, и к тому же замигали разноцветные лампочки. Но публике это понравилось, и когда ребята закончили, те начали радостно вопить. Потом в угол сцены упал луч прожектора - и там оказалась Дженни собственной персоной!

Она здорово переменилась с тех пор, как мы последний раз виделись. Во-первых, отрастила волосы до задницы, а во-вторых, на ней были солнцезащитные очки - и это ВЕЧЕРОМ! На ней были голубые джинсы и блузка с таким количеством заклепок, что она походила на пульт телефонного коммутатора. Группа снова заиграла, а Дженни запела. Она схватила микрофон, выдернула его из гнезда и принялась носиться с ним по сцене, прыгая, приседая, размахивая руками и волосами. Я пытался понять, о чем она поет, но музыка играла слишком громко. Странно, что еще крыша не обвалилась. Что бы это все могло значить? - подумал я.

Наконец, наступил перерыв, и я начал протискиваться к входу на сцену. Но там стоял какой-то парень, он сказал, что туда нельзя. Я вернулся назад, на свое место, и тут заметил, что народ как-то странно глазеет на мою военную форму.

- Ну и костюмчик ты себе оторвал! Класс! - сказал кто-то, а другой парень добавил:

- Это настоящая?

Я снова почувствовал себя как идиот, и решил выйти прогуляться и хорошенько все это обдумать, и гулял так примерно с час. Когда я вернулся, то у входа стояла длинная очередь. Я пошел вперед и попытался объяснить парню у входа, что внутри остались мои вещи, только он все равно сказал мне встать в хвост. Я так и сделал, и простоял там примерно с час, слушая музыку, доносившуюся из бара. Должен заметить, что когда слушаешь ее с расстояния, она воспринимается как-то лучше.

Ладно, через какое-то время мне это надоело, и я обошел бар и устроился сзади на каких-то ступеньках. Сижу и смотрю, как крысы гоняются друг за другом среди мусорных куч. Потом вынул из кармана гармонику и заиграл, просто чтобы убить время. Из клуба доносились звуки музыки " Треснувших яиц", и через некоторое время я приспособился к их ритму и стал играть в унисон. Правда, пришлось использовать только половину отверстий, иначе не получалось. Через какое-то время я понял, что и сам могу импровизировать в этом духе в си-мажоре, и когда играешь эту музыку, а не слушаешь ее, она кажется вовсе не такой уж противной.

И вдруг дверь позади меня распахнулась, и на пороге оказалась Дженни! Наверно, у них снова наступил перерыв, только я не обратил внимания и по-прежнему играл на гармошке.

- Кто здесь? - спросила она.

- Это я, - ответил я, но Дженни, наверно не услышала, потому что высунула голову из двери и снова спросила:

- Кто это тут играет на гармонике?

Я поднялся, немного смущаясь своей формы, но все-таки ответил?

- Это я, Форрест Гамп.

- Кто-кто? - переспросила она.

- Форрест.

- Форрест?! ФОРРЕСТ ГАМП! - и тут она выбежала из двери и бросилась в мои объятия.

Мы вернулись на сцену как раз к концу перерыва, когда ей нужно было петь. Оказалось, Дженни не просто прекратила учиться, ее вышибли из колледжа, когда обнаружили в комнате одного парня. В те времена за это исключали из университета. А банджоист предпочел удрать в Канаду, чтобы не идти в армию, и группа распалась. Дженни пришлось немного пожить в Калифорнии, и она бродила там с цветами в волосах, но потом ей не понравилось, что эти ребята вечно под кайфом, и потом она встретила парня, который забрал ее в Бостон, и они участвовали в разных маршах мира, а потом оказалось, что этот парень - гомик, так что она с ним рассталась, и сошлась с одним крутым писником, который делал бомбы и все такое прочее, чтобы подрывать здания.

Это, впрочем, тоже не помогло, так что она стала встречаться с одним парнем, который преподавал в Гарварде, только он оказался женатым. Потом она познакомилась еще с одним парнем, и он был получше, только скоро их обоих арестовали за кражу из магазина и она решила, что пора браться за ум.

Она снова встретилась с " Треснувшими яйцами", и они заиграли новую музыку, так что прославились в Бостоне и даже собираются поехать в Нью-Йорк на следующей неделе, записывать пластинку. Еще она сказала, что встречается с одним студентом из Гарварда, он изучает философию, но все равно, после представления я могу пойти к ней и переночевать. Мне не очень понравилось, что у нее есть бойфренд, но ночевать мне было негде, так что я согласился.

Парня звали Рудольфом. Это был маленький такой парнишка, весом килограмм пятьдесят, зато весь заросший волосами, и с какими-то бусами на шее. Когда мы пришли, он сидел на полу в их квартире и медитировал, словно какой-нибудь гуру.

- Рудольф, - сказала Дженни, - познакомься с Форрестом, этой мой друг детства, он поживет с нами немного.

Рудольф ничего не сказал, и только помахал рукой в воздухе, словно Папа, дающий благословение.

У них была только одна кровать, но Дженни сделала для меня маленький коврик на полу, и там я и спал. В общем, не самое плохое место для ночевки, по сравнению с некоторыми местами, где мне приходилось спать в армии, и вид открывался гораздо более приятный.

Когда утром я проснулся, Рудольф так и сидел в центре комнаты и медитировал, а Дженни покормила меня завтраком, и мы отправились осматривать Кембридж, оставив Рудольфа сидеть на полу. Прежде всего, сказала она, мне нужно подобрать новую одежду, потому что здешние люди не поймут меня и будут считать, что я специально их напрягаю. Мы пошли в какую-то дешевую лавчонку, и там подобрали мне куртку и комбинезон, а старую одежду сложили в бумажный пакет и унесли с собой.

Потом мы обошли Гарвард и кого мы встретили! Того самого женатого профессора, с которым Дженни когда-то встречалась. Она и сейчас относилась к нему хорошо, хотя про себя называла его иногда " дерьмовым дегенератом". Звали его доктор Квакенбуш.

Ладно, этот доктор был просто вне себя от восторга, что с нового семестра он начинает читать новый курс, который сам придумал. Он назывался " Роль идиота в истории мировой литературы".

Я даже сказал, что мне кажется, название очень интересное, а он отвечает:

- Слушай, Форрест, почему бы тебе не посидеть у нас на занятиях? Может быть, тебе это понравится.

Дженни как-то странно посмотрела на нас обоих, но ничего не сказала. Мы вернулись к ней домой, а Рудольф по-прежнему сидел на полу, скрестив ноги. Мы пошли на кухню и там я ее очень тихо спросил - а что, этот Рудольф умеет говорить? Она ответила, что рано или поздно мы это узнаем.

Вечером Дженни познакомила меня с ребятами из группы и сказала, что играю на гармонике, как бог. Почему бы мне не играть с ними в клубе? Один парень спросил, что мне нравится больше всего играть, и я ответил - джаз, а он сказал, что просто не верит собственным ушам. Тут Дженни прямо подскочила и сказала:

- Это неважно, он справится, потому что сможет подстроиться под нас.

Так что этим же вечером я выступил вместе с ними и все решили, что от меня есть прок и я играю вполне нормально, а мне было хорошо стоять здесь и наблюдать, как Дженни поет и скачет по сцене.

В понедельник я решил посетить семинар доктора Квакенбуша, " Роль идиота в мировой литературе". Благодаря такому названию, я почувствовал себя важной птицей.

- Сегодня, - сказал доктор Квакенбуш студентам, - к нам пришел гость, который время от времени будет посещать наш семинар. Познакомьтесь с мистером Форрестом Гампом! Все повернулись ко мне, и я помахал им рукой, а потом начались занятия.

- Идиот, - говорил доктор Квакенбуш, - играет важную роль в истории мировой литературы. Полагаю, все вы слышали о таком персонаже, как " деревенский дурачок", это обычно некий умственно отсталый человек, проживающий в сельской местности. Часто он становится предметом насмешек и преследования со стороны окружающих. Однако в средние века среди аристократии распространился обычай держать при дворе шутов, то есть таких людей, которые смешили королевским персон. Часто такие люди вовсе не были настоящими идиотами или умственно отсталыми, иногда это были обычные клоуны или юмористы...

И так он разглагольствовал, а я все яснее понимал, что идиоты - вовсе не такой же никчемный народ, что их существование оправдано какой-то целью, прямо как говорил когда-то Дэн, и их цель - заставить людей смеяться. Да, это было неплохо.

- Основная цель введения такого персонажа для большинства авторов, - продолжал доктор Квакенбуш. - это реализация приема " двойной фиксации", то есть одновременно раскрытия как глупости шута, так и раскрытия высшего смысла глупости как таковой. Иногда, великий писатели, такие, например, как Шекспир, использую такой персонаж для осмеяния главного героя произведения, тем самым способствуя скорейшему прозрению читателя.

Тут я несколько запутался. Впрочем, естественно. В общем, потом доктор Квакенбуш сказал, что для того, чтобы продемонстрировать на практике то, о чем он говорил, мы разыграем пьесу Шекспира " Король Лир", где одновременно присутствуют и шут, и скрытый безумец, и даже сам король чокнутый. Он сказал, что парень по имени Элмер Харрингтон Третий будет играть роль сумасшедшего Бедного Тома, а девица по имени Люсиль будет играть Шута. Еще один парень, по имени Хорэс, будет играть старого чокнутого короля Лира, а мне он сказал:

- Ну, а ты, Форрест, почему бы тебе не сыграть роль герцога Глочестера?

Мистер Квакенбуш сказал, что добудет кое-какие вещи на театральном факультете, но костюмы мы должны сделать сами, и чтобы все это было " реалистическим". Ума не приложу, зачем я тогда ввязался во всю эту историю?

Тем временем в нашей группе, " Треснувших яйцах", наметился прогресс. Прилетел парень из Нью-Йорка, и сказал, что хочет записать нас на пленку в студии. Все ребята были просто в восторге, в том числе Дженни и я. Этого парня из Нью-Йорка звали мистер Фиблштейн. Он сказал, что если все пойдет хорошо, наша группа будет самой модной штукой со времени изобретения телевизора. Все, что от нас требуется, сказал мистер Фиблштейн, это подписать одну бумажку, а потом бы будет деньги грести лопатой.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒