МРАЧНЫЙ ЖНЕЦ 7 страница

— А перед этим я умер, — несколько замявшись, вымолвил он.

— И тебе до смерти надоело, что тебя этим постоянно шпыняют, — сказала фигура с зеленовато-серой кожей.

Сдумс очень осторожно пожал его руку.

— Ну, не совсем до смерти…

— Меня зовут Башмак. Редж Башмак.

— Сдумс. Ветром Сдумс, — представился Сдумс. — Э-э…

— Да, всегда одно и то же, — с горечью в голосе заметил Редж Башмак. — Стоит только умереть, всем на тебя наплевать, верно? Как будто ты подцепил страшную болезнь. Но ведь все мы умираем.

— Раньше я тоже так считал, — ответил Сдумс. — Э-э, я…

— Да, да, знаю, как это бывает. Стоит сказать, что ты мертвый, и все начинают вести себя так, словно увидели призрак.

Сдумс понял, что разговаривать с господином Башмаком так же бессмысленно, как и с аркканцлером. Что бы ты ни говорил, тебя все равно не слушали. Правда, Наверну Чудакулли было просто наплевать, тогда как Редж Башмак восполнял твои реплики где-то внутри своей головы.

— Точно, — сдался Сдумс.

— Честно говоря, мы уже заканчивали, — сообщил господин Башмак. — Я сейчас представлю тебя присутствующим. Слушайте все, это, э-э…

— Сдумс. Ветром Сдумс, — подсказал Сдумс.

— Брат Сдумс, — кивнул господин Башмак. — Давайте же поприветствуем его!

— Привет! — нестройно прокричали все.

Внимание Сдумса привлек крупный и достаточно волосатый молодой человек, который сочувственно закатил свои желтые глаза.

— Это брат Артур Подмигинс…

— Граф Упырито, — поправил резкий женский голос.

— И сестра Дорин, ну, то есть графиня Упырито, конечно…

— Очаровательно, это есть очаровательно, — ответил женский голос, и невысокая пухлая женщина, сидящая рядом с невысоким пухлым графом, протянула Сдумсу унизанную кольцами руку.

Сам граф несколько встревожено улыбнулся Сдумсу. Плащ был явно велик ему на несколько размеров.

— Это брат Шлеппель…

Следующий стул никто не занимал, но откуда-то из-под него, из темноты, донеслось:

— Добрый вечер.

— Брат Волкофф.

Мускулистый волосатый молодой человек с длинными клыками и остроконечными ушами: крепко пожал Сдумсу руку.

— Сестра Друлль, брат Жадюк и брат Банши.

Сдумс пожал совершенно разные по виду руки. Брат Банши протянул ему клочок желтоватой бумаги. На нем было написано одно-единственное слово: «оооИиииОоооИиииОоооИИИии».

— Прошу извинить, но сегодня больше никого нет, — сказал господин Башмак. — Я делаю все, что могу, но, боюсь, некоторые люди еще просто не готовы…

— Э-э… Имеются в виду мертвые? — уточнил Сдумс, глядя на записку.

— Я бы назвал это апатией, — горько произнес господин Башмак. — Как движение может набрать силу, если человек предпочитает лежать и ничего не делать?

Волкофф, стоящий за спиной Башмака, принялся подавать Сдумсу отчаянные знаки, говорящие, что «нет, нет, только не трогайте эту тему». Но Сдумс все же не удержался.

— Какое-такое движение? — спросил он.

— За права мертвых, конечно, — сразу ответил господин Башмак. — Я дам тебе листовку.

— Но ведь у мертвых нет никаких прав… — недоуменно произнес Сдумс.

Волкофф страдальчески прикрыл глаза рукой.

— Даешь равные права всем мертвым Плоского мира, — сказал он с абсолютно ничего не выражающим лицом, за что был удостоен свирепого взгляда со стороны господина Башмака.

— Апатия, — повторил господин Башмак. — Всегда одно и то же. Стараешься для людей, стараешься, а они тебя игнорируют. Когда ты мертв, каждый может сказать о тебе все, что угодно. Более того, тебя лишают всей твоей собственности, А еще…

— Но я думал, что все люди, когда умирают, ну… они просто умирают, — пожал плечами Сдумс.

— Во всем виновата лень. Обычная лень, — твердо заявил господин Башмак. — Просто никто не хочет приложить хоть чуточку усилий.

Сдумсу еще не приходилось видеть настолько подавленного человека. Редж Башмак как будто даже ростом меньше стал, согнувшись под грузом проблем всех мертвецов Плоского мира.

— И давно вы есть среди нас, господин Сдумс? — быстренько встряла Дорин, воспользовавшись паузой.

— Совсем недавно, — тут же ответил Сдумс, обрадованный переменой темы. — Должен сказать, что представлял себе все это несколько иначе.

— Ничего, привыкнешь, — мрачно заметил Артур Подмигинс, он же граф Упырито. — Все привыкают. Это так же просто, как свалиться с отвесной скалы. Мы все здесь мертвые.

Волкофф закашлялся.

— За исключением Волкоффа, — добавил Артур.

— Я, так сказать, почетный член этого общества, — сказал Волкофф.

— Он — вервольф, — объяснил Артур.

Сдумс кивнул:

— Я догадался. Почему-то мне сразу показалось, что он похож на вервольфа.

— Превращаюсь каждое полнолуние, — усмехнулся Волкофф. — Как по часам.

— Начинаешь выть, обрастать волосами и все такое прочее? — поинтересовался Сдумс.

Все дружно покачали головами.

— Не совсем, — ответил Волкофф. — Скорее, прекращаю выть и начинаю облезать. Так противно…

— Но я думал, что вервольф — это тот, кто…

— Проблема Волкоффа есть в том, — вмешалась в разговор Дорин, — что он есть принадлежать другая половина, это понятно?

— С технической точки зрения я — волк, — пояснил Волкофф. — Забавная ситуация, верно? Каждое полнолуние я превращаюсь в человека. А все остальное время я самый обычный волк.

— О боги… — покачал головой Сдумс. — Крайне сложная ситуация.

— Самое сложное — это штаны, — сказал Волкофф.

— Э… почему?

— Понимаешь ли, у людей-вервольфов здесь нет никаких проблем. Они просто не снимают одежду. Конечно, она иногда рвется, зато всегда под рукой. Тогда как у меня могут возникнуть большие неприятности в связи с недостатком одежды, ведь, взглянув на полную луну, я буквально через минуту превращаюсь в человека. Поэтому мне всегда приходится держать где-нибудь неподалеку пару штанов. Господин Башмак…

— Редж, просто Редж…

— …Любезно разрешил мне хранить кое-какую одежду у себя на работе.

— Я работаю в морге на улице Вязов, — встрял господин Башмак. — И не стыжусь сознаваться в этом. Я сознательно иду на такие жертвы, ведь таким образом могу спасти кого-нибудь из наших.

— Спасти? — удивился Сдумс.

— Это я прикрепляю карточки к крышкам гробов, — пояснил господин Башмак. — Так, на всякий случай. Вдруг сработает.

— И часто срабатывало? — спросил Сдумс и оглядел комнату.

Его вопрос намекал на то, что комната была достаточно большой, а в ней находились всего восемь человек, вернее девять, если учитывать голос из-под стула, предположительно тоже принадлежавший человеку.

Дорин и Артур переглянулись.

— С Артуром есть сработать, — пожала плечами Дорин.

— Прошу прощения, — сказал Сдумс, — но я не могу не поинтересоваться… вы случаем не вампиры?

— Именно так, — кивнул Артур. — К сожалению.

— Ха! Ты не сметь так говорить, — надменно произнесла Дорин. — Ты должен возгордиться своим знатным происхождением.

— Гордиться? — переспросил Артур.

— Вас летучая мышь укусила или кто другой? — поспешил сменить тему Сдумс, которому совсем не хотелось становиться причиной семейной ссоры.

— Нет. Адвокат, — ответил Артур. — Я получил письмо. С восковой печатью и прочей ерундой, все как положено. «Ля-ля-ля… четвероюродный дядя… ля-ля-ля… единственный оставшийся в живых родственник… ля-ля-ля… позвольте нам первыми выразить сердечные… ля-ля-ля». Минуту назад я был Артуром Подмигинсом, многообещающим оптовым торговцем фруктами и овощами, и вдруг стал Артуром, графом Упырито, владельцем пятидесяти акров отвесных скал, с которых даже козлы падают, замка, который покинули даже тараканы, и сердечного приглашения бургомистра, который просил заглянуть как-нибудь, чтобы обсудить трехсотлетнюю задолженность по налогам.

— Ненавижу адвокатов, — произнес голос из-под стула, прозвучавший как-то глухо и печально.

Сдумс постарался держать ноги поближе к собственному стулу.

— Это быть очень хороший замок, — грустно промолвила Дорин.

— Груда покрытых плесенью камней, — возразил Артур.

— Такой чудесный вид…

— Ага, сквозь все без исключения стены, — отрезал Артур. — Я должен был сразу догадаться о подвохе, вообще не стоило туда ехать. В общем, я поспешил убраться оттуда как можно быстрее. Ладно, четыре дня в самый разгар сезона было потеряно, но что об этом горевать? В общем, я решил забыть обо всем случившемся… А потом вдруг проснулся в темноте, в каком-то ящике. Нащупал спички, зажег и увидел перед носом записку со словами…

— «Вставай Живыми Заклейменный», — перебил его господин Башмак. — То был один из моих первых вариантов.

— Я не есть виновата в том, что ты сыграть в гроб, — холодно произнесла Дорин. — Один, два, три дня проходить, а ты все не шевелиться и не шевелиться…

— Жрецы, мягко говоря, были в шоке… — сказал Артур.

— Ха! Жрецы! — воскликнул господин Башмак. — Всегда одно и то же. Постоянно твердят о жизни после смерти, а попробуй воскресни — радости на их лицах ты не увидишь!

— Жрецов я тоже не люблю, — сказал голос из-под стула.

Сдумс задумался, слышит ли этот голос еще кто-нибудь, кроме него.

— Никогда не забуду выражение рожи его преподобия Благолепса, — мрачно произнес Артур. — Тридцать лет ходил в тот храм, пользовался уважением в обществе. А сейчас при одной только мысли о том, чтобы войти в это религиозное учреждение, у меня болит нога.

— Все есть правильно. Вряд ли стоит говорить то, что ты тогда сказать, когда откинуть крышку гроба, — строго указала Дорин. — Он есть священнослужитель. Они не должны знать такие дурные слова.

— А мне тот храм нравился, — с тоской произнес Артур. — Было чем заняться по средам.

— А вы вампиресса, госпожа Под… прошу прощения… графиня Упырито? — вежливо спросил Сдумс.

Графиня улыбнулась:

— Представляйте себе, да.

— По мужу, — хмуро пояснил Артур.

— А это возможно? — поинтересовался Сдумс. — Я всегда думал, что надо укусить.

Из-под стула раздалось гнусное хихиканье.

— Честно говоря, не понимаю, почему я должен вдруг кусать ту, рядом с которой провел тридцать лет супружеской жизни, — сказал граф.

— Каждая женщина есть всегда делить с мужем его увлечения, — важно ответила Дорин. — Это то, что делать брак интересным.

— Кому нужен интересный брак? Лично я никогда не говорил, что мне нужен интересный брак. В этом беда всех современных людей. Они считают, что супружеская жизнь может быть интересной. К тому же увлечения здесь ни при чем, — простонал Артур. — Вампирство не такое уж веселое занятие, вопреки распространенному мнению. На улицу днем не выйдешь, чеснок есть нельзя, а бриться теперь — сущая каторга…

— Почему? Ведь, по-моему… — начал было Сдумс.

— Здесь все дело в зеркалах. Я в них не отражаюсь, — перебил его Артур. — Думал, хоть превращение в летучую мышь будет интересным, но местные совы — такие сволочи. Ну а что касается… ну, ты понимаешь… кровь там и так далее… — Артур внезапно замолчал.

— Артур всегда трудно ладить с людьми, — пояснила Дорин.

— Но самое плохое — постоянно приходится носить фрак, — продолжил Артур, искоса взглянув на Дорин. — Хотя я считаю, что особой необходимости в нем нет.

— То есть поддержание традиций, — твердо заявила Дорин, которая, очевидно, решила дополнить фрак Артура нарядом, который она посчитала уместным для вампирессы, а именно: черное облегающее платье, длинные черные волосы, зачесанные назад, и мертвенно-бледный грим на лице.

Правда, от природы графиня была маленькой, пухлой, с курчавыми волосами и здоровым цветом лица. И природа брала свое.

— Лежал бы себе в гробу и лежал… — с тоской пробормотал Артур.

— О нет! — вмешался в разговор господин Башмак. — Это слишком простой выход. Движению нужны такие люди, как вы, Артур. Мы должны подать людям пример. Помните наш девиз?

— Который из них, Редж? — устало произнес Волкофф. — У нас их так много.

— «Мы мертвы, но дух наш живет! » — напомнил Редж.

— Понимаешь, на самом деле намерения у него самые добрые, — пояснил Волкофф, когда встреча закончилась.

Он и Сдумс шли сквозь серый свет рассвета. Чета Упырито ушла раньше, чтобы успеть домой до восхода солнца, а господин Башмак сказал, что ему еще нужно произнести речь на митинге, и срочно отбыл в неизвестном направлении.

— Он постоянно ходит на кладбище за Храмом Мелких Богов и начинает там орать, — объяснял Волкофф. — Называет это подъемом самосознания, но, как мне кажется, сам в этом сомневается.

— А кто был под стулом? — спросил Сдумс.

— Шлеппель, — ответил Волкофф. — Нам кажется, он относится к страшилам.

— А страшилы тоже умертвия?

— Он не говорит.

— И вы никогда его не видели? Я всегда считал, что страшилы прячутся под чем-нибудь или за чем-нибудь, чтобы потом выпрыгнуть оттуда на ничего не подозревающего человека.

— Прятаться он умеет. Но вот с выпрыгиванием у него не очень. Нам он не показывался.

Сдумс обдумал услышанное. Страшила, страдающий боязнью открытых пространств… М-да, полный набор.

— Странно все это, — рассеяно заметил он.

— Мы ходим в клуб только для того, чтобы доставить Реджу удовольствие, — пояснил Волкофф. — Дорин говорит, что, если мы перестанем там появляться, у него не выдержит сердце. Но знаешь, что самое плохое?

— Ну?

— Иногда он приносит гитару и заставляет нас петь песни типа «Улицы Анк-Морпорка» и «Мы все преодолеем». [12] Это просто ужасно.

— Что, петь не умеет? — спросил Сдумс.

— Петь? Пение здесь ни при чем. Ты когда-нибудь видел зомби, пытающегося играть на гитаре? Особенно стыдно помогать ему искать отвалившиеся пальцы. — Волкофф вздохнул. — Кстати, сестра Друлль — кладбищенская воровка. Если будет предлагать пирожки с мясом, лучше откажись.

Сдумс с трудом вспомнил стеснительную старушку в бесформенном сером платье.

— О боги, неужели ты хочешь сказать, что она делает их из человеческого мяса?

— Что? Нет. Она просто очень плохо готовит.

— О.

— А брат Банши, возможно, является единственным в мире привидением-плакальщиком с дефектом речи, поэтому, вместо того чтобы сидеть на крышах и кричать о том, когда люди должны умереть, он пишет им записки и подсовывает под двери…

Сдумс вспомнил вытянутое печальное лицо:

— Он и мне дал одну записку.

— Мы стараемся его приободрить. Он очень застенчивый.

Внезапно Волкофф схватил Сдумса и прижал его к стене:

— Тихо!

— Что?

Уши Волкоффа задергались, ноздри раздулись. Дав Сдумсу знак оставаться на месте, вервольф бесшумно скользнул по переулку до его пересечения с другим, еще более узким и грязным. Здесь он на мгновение остановился, потом протянул волосатую лапу за угол.

Раздался визг. В лапе Волкоффа извивался человек. Заросшие волосами мышцы под разодранной рубашкой Волкоффа напряглись, и он поднял человека на уровень клыков.

— Ты там притаился, чтобы напасть на нас? — осведомился Волкофф.

— Кто? Я?

— Я тебя унюхал, — спокойно сказал Волкофф.

— Да я никогда…

Волкофф вздохнул:

— Вот волки такими подлостями никогда не занимаются.

Человек дернулся, попробовав освободиться. Бесполезно.

— Да что ты говоришь?

— Мы сражаемся мордой к морде, клык к клыку, коготь к когтю, — продолжал Волкофф. — Волки не прячутся за камнями, чтобы схватить за горло зазевавшегося барсука. Это не в их привычках.

— Может, отпустишь меня?

— А может, я вырву тебе глотку?

Человек посмотрел прямо в желтые глаза и прикинул свои шансы победить семифутового верзилу с такими зубищами…

— У меня есть какой-нибудь выбор?

— Мой друг, — Волкофф указал на Сдумса, — зомби.

— Честно говоря, о зомби я мало что знаю. Слышал только, что нужно сожрать какую-то там рыбу и корешок…

— …Но ведь тебе известно, что зомби делают с людьми?

Человек попытался кивнуть, несмотря на то что лапа Волкоффа крепко сжимала его горло.

— Да-гх-х-х… — удалось выдавить ему.

— Сейчас мой друг внимательно на тебя посмотрит, и если еще хоть раз он тебя увидит…

— То понятия не будет иметь, что ему делать, — едва слышно произнес Сдумс.

— …Тебе крышка. Верно, Сдумс?

— А? О да, конечно. Как прыгну, — мрачно ответствовал Сдумс. — А теперь беги и веди себя хорошо. Договорились?

— Да-гх-х-х, — прохрипел потенциальный грабитель, а сам подумал: «О боги, его глаза! Как буравчики! »

Волкофф отпустил человечка. Тот упал на булыжники, бросил на Сдумса последний испуганный взгляд и кинулся наутек.

— Кстати, — сказал Сдумс, — а что именно зомби делают с людьми? Думаю, на всякий случай мне лучше это знать.

— Разрывают их на куски, точно бумагу, — объяснил Волкофф.

— О? Правда?

Некоторое время они шли в тишине. «Почему я? — думал Сдумс. — В этом городе каждый день умирают сотни людей. Однако у них никаких проблем не возникает. Они просто закрывают глаза и просыпаются кем-то еще или где-нибудь там на небесах. Ну, или в какой-нибудь преисподней. Или пируют с богами, что не так уж заманчиво. Боги по-своему неплохие ребята, но приличному человеку с этой шайкой лучше не связываться. Дзен-буддисты, к примеру, полагают, что после смерти ты становишься хозяином всех сокровищ мира. Некоторые клатчские религии утверждают, что, умерев, ты попадаешь в чудесный сад, полный юных девушек, — и такое обещает религия!.. »

«Интересно, — невольно подумал Сдумс, — может ли мертвец подать заявление о перемене гражданства? »

И как раз в этот момент его лицо встретилось с булыжниками мостовой.

Обычно это выражение служит поэтическим описанием того, как человек взял и приложился мордой о мостовую. Но в данном случае булыжники сами встретились с лицом Сдумса, потому что они взмывали вверх, бесшумно описывали дугу над переулком и камнем падали вниз.

Сдумс и Волкофф растерянно уставились на взбесившуюся улицу.

— Нечасто такое увидишь, — сказал наконец вервольф. — Что-что, а летающих камней мне видеть не приходилось.

— Ага. Взлетают в воздух, как птицы, и камнем падают вниз, — добавил Сдумс и осторожно потрогал один булыжник носком башмака.

Камень сделал вид, что он и сила тяжести — лучшие друзья и ничего необычного не случалось.

— Ты ведь волшебник…

— Был волшебником, — поправил его Сдумс.

— Был волшебником. Что такое здесь творится?

— По всем признакам, это самое настоящее необъяснимое явление, — авторитетно заявил Сдумс. — И это не единственный случай. А причины? Понятия не имею.

Он еще раз пнул булыжник. Камень сохранял невозмутимый вид.

— Ну, мне пора, — сказал Волкофф.

— Кстати, каково быть вервольфом?

Волкофф пожал плечами:

— Одиноко.

— Гм?

— Никак не подстроиться. Когда я — волк, то все время вспоминаю, как хорошо быть человеком, и наоборот. Иногда, становясь волком, я убегаю в горы… когда месяц висит на небе, когда образовался наст на снегу, когда горы кажутся тебе бесконечными… Другие волки, ну, они, конечно, тоже чувствуют это, но я в отличие от них еще и понимаю. Чувствовать и понимать одновременно… Никто, кроме меня, не знает, что это такое. На всем белом свете никто даже понятия не имеет. И это так мучительно — осознавать, что ты один…

Сдумс почувствовал, что балансирует на краю ямы, полной сожаления. Он никогда не знал, что следует говорить в такие минуты.

Волкофф вдруг повеселел:

— Кстати… а каково быть зомби?

— Нормально. Не так уж плохо. Волкофф кивнул.

— Еще увидимся, — сказал он и зашагал прочь.

Улицы начинали заполняться людьми по мере того как происходила неофициальная передача города ночным населением Анк-Морпорка дневному. Сдумса старались обходить стороной. Никому не хотелось столкнуться лицом к лицу с зомби.

Он добрел до ворот Университета, которые уже были открыты, и проковылял в свою спальню. Кстати, потребуются деньги. На переезд и всякое такое. Но за долгие годы жизни Сдумс скопил приличное состояние. Но вот оставил ли он завещание? Последние лет десять или около того он был несколько не в себе. Какое-то завещание наверняка есть. Но достаточно ли он выжил из ума, чтобы завещать все свое состояние самому себе? Оставалось надеяться, что так оно и было. Оспорить завещание крайне трудно, и об успешных исходах таких дел он ни разу не слышал…

Сдумс поднял половицу у изножья кровати и достал мешок с монетами. Вроде бы он откладывал их на старость… Здесь же хранился его дневник. Этот дневник был рассчитан на пять лет, но многие годы Сдумс не делал ничего, что стоило бы запечатлеть на бумаге, — или к вечеру он уже не помнил, что именно делал днем. Поэтому записи в дневнике были крайне нерегулярными и в основном касались фаз луны и всевозможных праздников. К некоторым страницам прилипли старые леденцы.

Но кроме дневника и денег под половицей было еще что-то. Он пошарил в пыльной нише и нащупал пару гладких шаров. Достал — и озадаченно уставился на свою находку. Встряхнул шары, породив миниатюрные снежные бури. Изучил надпись и сделал вывод, что это, скорее всего, не буквы, а рисунок букв, причем довольно приблизительный. Сдумс еще пошарил в нише и выудил оттуда третий предмет — чуть погнутое металлическое колесико. Одно маленькое металлическое колесико. Рядом с которым лежал еще один шар, только расколотый.

Сдумс в недоумении рассматривал свои находки. Конечно, последние тридцать лет о здравом уме и твердой памяти даже речи быть не могло, иногда он надевал исподнее поверх одежды и пускал слюни… но чтобы коллекционировать сувениры? И маленькие колесики?

За спиной кто-то тактично кашлянул.

Сдумс смел загадочные предметы обратно в тайник и обернулся. Комната была пуста, но за открытой дверью кто-то явно прятался.

— Да? — окликнул он.

— Господин Сдумс, это всего лишь я… — ответил громкий, низкий и вместе с тем крайне застенчивый голос.

Сдумс наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где же он слышал это голос.

— Шлеппель? — неуверенно предположил он.

— Точно.

— Страшила?

— Точно.

— За моей дверью?

— Точно.

— Но почему?

— Это хорошая дверь, очень надежная. Сдумс подошел и осторожно закрыл дверь. За ней не оказалось ничего, кроме старой штукатурки. Правда, ему померещилось, что он почувствовал легкое движение воздуха.

— Я уже под кроватью, господин Сдумс, — раздался из-под кровати голос Шлеппеля. — Вы не против?

— Да нет, что ты… Но, по-моему, вы, страшилы, обычно прячетесь во всяких шкафах. Во всяком случае, так обстояли дела, когда я был еще маленьким.

— Если б вы знали, господин Сдумс, как трудно найти хороший, надежный шкаф.

Сдумс вздохнул:

— Ну ладно. Можешь сидеть под кроватью. Нижняя ее часть — в твоем полном распоряжении. Чувствуй себя как дома и так далее.

— Если вы не возражаете, господин Сдумс, я бы предпочел прятаться за дверью.

— Как тебе угодно.

— Не могли бы вы закрыть глаза? Сдумс послушно закрыл глаза.

И снова почувствовал движение воздуха.

— Можете смотреть, господин Сдумс. Сдумс открыл глаза.

— Вот это да, — раздался голос Шлеппеля. — У вас тут даже крюк для пальто есть.

Бронзовые набалдашники на спинках кровати вдруг начали откручиваться. По полу пробежала дрожь.

— Шлеппель, ты случаем не знаешь, что происходит?

— Это все от жизненных сил, господин Сдумс.

— Значит, тебе кое-что известно?

— О, да. Ух-ты, здесь есть замок, дверная ручка и бронзовая накладка, здорово как…

— Каких-таких жизненных сил? — перебил его Сдумс.

— …И петли, такие хорошие, с подъемом, у меня еще никогда не было двери с…

— Шлеппель!

— Ну, жизненные силы, господин Сдумс, понимаете?.. Это такие силы, которые есть во всех живых существах. Я думал, волшебникам известно об этом.

Ветром Сдумс открыл было рот, чтобы изречь что-то вроде: «Ну разумеется, нам об этом известно», а потом попытаться хитростью выведать, что имел в виду страшила. Но вдруг вспомнил, что теперь уже можно не притворяться. Конечно, будь он живым… но когда ты мертв, особо не поважничаешь. В гробу ты выглядишь очень важно, но это все трупное окоченение.

— Никогда не слышал ни о чем подобном, — признался он. — И при чем здесь жизненные силы?

— Вот этого я не знаю. Вообще-то, сейчас не сезон. Понятия не имею, откуда они взялись.

Пол снова задрожал. Половицы, которые прикрывали скромные сбережения Сдумса, заскрипели и дали ростки.

— Что значит «не сезон»? — спросил Сдумс.

— Обычно жизненные силы проявляются весной, — ответил голос из-за двери. — Они-то и выталкивают из земли нарциссы и все такое прочее.

— Ничего себе… — зачарованно произнес Сдумс.

— А я думал, что волшебники знают все и обо всем.

Сдумс посмотрел на свою шляпу. Похороны и рытье туннелей не прошли для нее даром — впрочем, после почти ста лет беспрерывной носки ее вряд ли можно было принять за эталон шляпы от кутюр.

— Учиться никогда не поздно, — наконец сказал он.

Наступил очередной рассвет. Петушок Сирил заерзал на насесте. В полумраке светились написанные мелом слова. Петушок сосредоточился. Сделал глубокий вдох.

— Ху-ка-ле-ху!

Теперь, когда проблема памяти благополучно разрешилась, оставалось только разобраться с дислексией.

Высоко в горах дул сильный ветер, нестерпимо палило низко висящее солнце. Билл Двер шагал взад-вперед вдоль рядов сраженной травы, словно челнок по зеленой ткани.

Он не помнил, чувствовал ли когда-нибудь ветер и солнечное тепло. Наверняка он их чувствовал. Чувствовал, но не переживал. В грудь тебе бьет ветер, сверху жарит солнце… Так переживается ход Времени. Время подхватывает и уносит тебя вслед за собой.

В дверь амбара робко постучали.

— ДА?

— Эй, Билл Двер, спустись-ка сюда.

В темноте он нащупал ступеньки, осторожно спустился и открыл дверь.

Госпожа Флитворт загораживала ладонью огонек свечи.

— Гм, — выразилась она.

— ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?

— Если хочешь, можешь зайти в дом. На вечерок. На ночь, конечно, тебе придется вернуться в амбар. Просто… У меня там в камине горит огонь, так все уютно, а ты здесь мерзнешь в одиночестве…

Билл Двер никогда не отличался способностью читать по лицам. Раньше ему это было не нужно. Поэтому сейчас он таращился на робкую, встревоженно-умоляющую улыбку госпожи Флитворт, как павиан пялится на Розеттский камень, пытаясь разобрать смысл написанного там.

— БЛАГОДАРЮ, — наконец изрек он. Госпожа Флитворт зашаркала прочь.

Когда Билл вошел в дом, на кухне ее не было, и он двинулся по узкому коридору, ориентируясь на шорохи и скрипы. Госпожа Флитворт стояла на карачках и судорожно пыталась развести в камине огонь. Билл тихонько постучал по открытой двери, и она смущенно подняла глаза.

— Не хотела тратить спичку для себя одной, — неуверенно пояснила она. — Присаживайся. Я заварю чай.

Сложившись пополам, Билл втиснулся в одно из узких кресел рядом с камином и оглядел комнату.

Комната была не совсем обычной. Каковы бы ни были ее функции, проживание в их число явно не входило. Центром всей активности на ферме являлась пристроенная к дому кухня, тогда как эта комната больше всего напоминала мавзолей.

Вопреки общепринятому мнению, Билл Двер не был знаком с похоронным убранством помещений. Смерть обычно не наступает во всяких там гробницах — за исключением редких несчастных случаев. На свежем воздухе, на дне реки, наполовину в пасти акулы, в огромном количестве спален — сколько угодно, а в гробницах — нет.

Он занимался отделением зерен души от плевел бренного тела. И этот процесс завершался задолго до каких-либо обрядов, представляющих собой, если смотреть в суть, почтительную форму удаления ненужных отходов.

Но эта комната выглядела точно гробница царей. Царей, которые попытались забрать с собой абсолютно все.

Билл Двер сидел, положив ладони на колени, и внимательно осматривал комнату.

Во-первых, всякие безделушки. Совершенно немыслимое количество заварочных чайников. Фарфоровые собачки с выпученными глазами. Подставки для тортов странного вида. Разнообразные статуи и цветастые тарелки с надписями типа «Падарок из Щеботана, Долгой Жызни и Счастья». Все плоские поверхности были чем-то заняты, причем в расположении тарелочек и фигурок соблюдались принципы полной демократии. Так, весьма ценный старинный серебряный подсвечник соседствовал с расписной фарфоровой собакой с костью в пасти и выражением абсолютного идиотизма на морде.

Стены были завешаны картинами. Преобладающим цветом был грязный, и почти на всех полотнах изображался унылый скот, стоящий на затянутом туманом болоте.

Все эти украшения буквально погребли под собой мебель — что, впрочем, не было такой уж большой потерей. За исключением двух стульев, стонавших под бременем огромных кип разнообразных салфеточек, меблировку комнаты вряд ли можно было использовать в каких-либо практических целях. Повсюду призрачно маячили хлипкие столики. Пол устилали лоскутные половики. Кому-то явно нравилось делать лоскутные половики. И запах… Он довлел, безраздельно властвовал, царственно витал…

То был запах долгих, унылых дней.

На буфете, сплошь закутанном в кружевные салфеточки, стояли три сундука: в центре — большой, по сторонам его — сундучки поменьше. «Вероятно, те самые пресловутые сокровища», — подумал Билл.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒