МРАЧНЫЙ ЖНЕЦ 4 страница

— Эй вы, впереди, давайте двигайтесь! Возница развернулся и громко заорал в сторону выстроившихся в длинную очередь повозок:

— А при чем тут я? Двигаюсь как могу. Это вы им скажите. Какие-то чокнутые волшебники разрыли здесь всю улицу!

Из ямы появилось заляпанное грязью лицо аркканцлера.

— Ради всего святого, декан, — взмолился он. — Я же просил тебя все урегулировать.

— Да, да, я как раз просил этого господина поехать другой дорогой, — прохрипел декан, чувствуя, что вот-вот задохнется.

Возница, сидевший на повозке с фруктами, развернул декана так, чтобы тот увидел забитые повозками улицы.

— Ты когда-нибудь пробовал сладить с полусотней повозок одновременно? — осведомился он. — Это не так просто. А в частности потому, что никто не может сдвинуться с места, поскольку вы, парни, что-то здесь творите, так что все повозки уперлись друг в друга и ни с места, я понятно объяснил? Декан попытался умиротворяюще кивнуть. Он и сам уже стал сомневаться в мудрости решения выкопать яму на пересечении улицы Мелких Богов и Брод-авеню — двух самых оживленных улиц Анк-Морпорка. Раньше это казалось очень умным ходом. Даже самый упорный умертвий не сможет выбраться из-под настолько оживленного уличного движения. Проблема состояла в том, что никто не подумал, к каким последствиям может привести яма, выкопанная на пересечении двух главных улиц, да еще в самый час пик.

— Так, так, что здесь такое?

Толпа любопытствующих мигом расступилась, пропуская коренастую фигуру сержанта Колона. Сержанта Колона не могла остановить ни одна толпа на свете, перед его внушительным животом почтительно расступалось все живое. Широкое красное лицо стражника довольно расплылось, когда он увидел зарывшихся по пояс в землю волшебников.

— И кто это у нас здесь окопался?! — воскликнул он. — Банда международных похитителей перекрестков?

Сержант Колон был вне себя от радости. Его долгосрочная стратегия борьбы с преступностью наконец-то начала приносить плоды!

Аркканцлер высыпал лопату анк-морпоркского суглинка прямо на сержантские сапоги.

— Не валяй дурака, — рявкнул он. — Это крайне важно.

— Конечно. Все так говорят. — После того как мыслительный процесс набрал скорость, сержанта Колона было уже не остановить. Он уверенно следовал согласно выбранному маршруту. — Могу поспорить, в таких диких странах, как Клатч, хорошие деньги дают за столь престижный перекресток, как этот. Клиентов, наверное, хоть отбавляй, а?

У Чудакулли от удивления отвисла челюсть.

— Ты что несешь, офицер? — раздраженно рявкнул он и указал на свою остроконечную шляпу. — Ты не слышал меня? Мы — волшебники. И это дело касается только волшебников. Так что будь любезен, займись лучше регулировкой движения…

— …На эти персики и глядеть-то нельзя, от одного взгляда мнутся… — произнес жалобный голос за спиной сержанта Колона.

— Мы уже полчаса торчим здесь из-за этих идиотов, — пожаловался погонщик скота, чьи бычки, заскучав, отправились погулять по соседним улицам. — Я хочу, чтобы их арестовали.

До сержанта вдруг дошло, что он по собственной глупости влез в самый центр очень крупной разборки. Толпа бушевала, да и волшебники были не в лучшем расположении духа. И сейчас внимание всех присутствующих сосредоточилось на сержанте Колоне.

— И что вы здесь делаете? — спросил он едва слышно.

— Хороним нашего коллегу, а ты что думал? — ответил Чудакулли.

Взгляд Колона скользнул на открытый гроб, стоявший у обочины. Ветром Сдумс помахал ему рукой.

— Но он… он ведь живой… — пробормотал сержант, наморщив лоб и пытаясь разобраться в ситуации.

— Внешность может быть обманчивой, — глубокомысленно заявил аркканцлер.

— Он только что помахал мне рукой, — в отчаянии попытался возразить сержант.

— Ну и что?

— Ну, это ненормально…

— Все в порядке, сержант, — вмешался в разговор Сдумс.

Сержант Колон приблизился к гробу.

— Это случаем не ты прыгал вчера в реку? — спросил он, едва шевеля губами.

— Да, и ты мне очень тогда пособил.

— А потом ты вроде как выбросился обратно, — вспомнил сержант.

— Боюсь, что так.

— Но ты ведь просидел под водой боги знают сколько времени.

— Понимаешь, было темно, и я не сразу нашел ступени.

Сержант Колон поразмыслил над ответом. Определенная логика в нем присутствовала.

— В таком случае, полагаю, ты действительно мертв. Только мертвый способен провести в Анке столько времени.

— Именно так, — согласился Сдумс.

— Только никак не возьму в толк, почему ты все еще машешь руками и разговариваешь…

Из ямы показалась голова главного философа.

— Понимаешь, сержант, — попытался объяснить он, — известны случаи, когда мертвые тела двигались и производили шум. Это все из-за непроизвольных сокращений мышц.

— Наш философ, несомненно, прав, — подтвердил Ветром Сдумс. — Я тоже где-то читал об этом.

— О. — Сержант Колон окинул взглядом толпу. — Ну ладно, — несколько неуверенно произнес он. — Тогда, полагаю… все в порядке.

— Вот и прекрасненько. Мы уже закончили, — кивнул аркканцлер, выбираясь из ямы. — На мой взгляд, достаточно глубоко. Ну что, Сдумс, пора собираться вниз.

— Я и в самом деле искренне тронут, — сказал Сдумс, устраиваясь в гробу.

Гроб, кстати, был весьма неплохой, из покойницкой на улице Вязов. Аркканцлер позволил мертвецу самому выбрать последнее пристанище.

Чудакулли взял в руку киянку. Сдумс снова сел.

— Я причинил вам столько беспокойств…

— Это верно, — согласился Чудакулли, оглянувшись на волшебников. — У кого кол?

Все посмотрели на казначея. Казначей выглядел совершенно несчастным. Он порылся в мешке.

— Честно говоря, ни одного нормального кола я не нашел, — признался он наконец.

Аркканцлер прикрыл глаза ладонью.

— Хорошо, — тихо произнес он. — Знаешь, почему-то я не удивлен. Совсем не удивлен. И что ты притащил взамен?

— Я взял у садовника полено… — негромко ответил казначей.

— Это все от нервов, — поспешил заметить декан.

— Полено… — повторил аркканцлер. Его самообладанием можно было гнуть подковы. — Хорошо.

Казначей протянул ему кривую колобаху.

— Все в порядке, — попытался упокоить всех Сдумс.

— Сильно сомневаюсь, что смогу вбить это… Разве что дам им тебе по голове…

— Мне все равно, уверяю тебя, — заверил его Сдумс.

— Правда?

— Все дело в принципе, — указал Сдумс. — Если ты дашь мне поленом по голове, а сам будешь думать, что вбил в мою грудь кол, этого, вероятно, будет достаточно.

— Ты очень порядочный мертвец, — с уважением промолвил Чудакулли. — Не всякий способен похвастаться такой силой духа.

— Тем более что дух давным-давно мертв, — высказался главный философ.

Чудакулли свирепо взглянул на него и театральным жестом легонько стукнул Сдумса поленом.

— Прими же этот кол!

— Благодарю, — сказал Сдумс.

— А теперь давайте закроем его крышкой и пойдем обедать, — предложил Чудакулли. — Не волнуйся, Сдумс. Это должно сработать. Сегодня — последний день твоей жизни после смерти.

Сдумс лежал в темноте и слушал, как по крышке стучит молоток. Потом послышался глухой удар, и в адрес декана, который толком гроб удержать не может, понеслись приглушенные проклятия. Стук комков земли по крышке гроба становился все более тихим и отдаленным.

Спустя некоторое время еще более отдаленный грохот колес возвестил о том, что торговая жизнь города восстановилась. Сдумс даже различал приглушенные голоса.

Он постучал в крышку гроба.

— Эй! — крикнул он. — А потише нельзя? Здесь люди умереть пытаются.

Голоса смолкли, раздались торопливые удаляющиеся шаги. Какое-то время Сдумс просто лежал. Неизвестно сколько, но долго. Потом Сдумс попытался остановить работу органов, но тут же ощутил некое неудобство. Умереть никак не получалось. Неужели это так трудно? Похоже, все остальные справляются без всякой практики.

А потом у него зачесалась нога. Сдумс попытался дотянуться до нее и почесать, но наткнулся пальцами на какой-то предмет неправильной формы. Это оказалась коробка спичек. Откуда в гробу спички? Быть может, кто-то решил, что ему захочется выкурить в тишине сигару, чтобы убить время?

С некоторым трудом ему удалось стащить один башмак и поднять его вверх, так чтобы можно было дотянуться рукой. Ага, а теперь чиркнем спичкой о подметку и…

Серный свет озарил его тесный, вытянутый мир. К крышке был прикреплен крошечный листок картона. Что-то написано…

Он прочитал его. Потом прочитал еще раз.

Спичка погасла.

Он зажег вторую, чтобы убедиться, что все прочитанное — это не обман зрения.

Даже на третий раз сообщение не стало выглядеть менее странным:

Ты мертв? Подавлен?

Хочешь начать все заново?

Тогда почему бы тебе не посетить

КЛУБ «НАЧНИ ЗАНОВО»!

Улица Вязов, 668, каждый четверг, 24. 00

ВАШЕ ТЕЛО, НАШЕ ДЕЛО!

Вторая спичка тоже погасла, вместе с ней испарился остававшийся кислород.

Сдумс остался лежать в темноте, размышляя над следующим шагом и постукивая пальцами по полену.

Интересно, чья это затея?

И внезапно окружающую темноту яркой вспышкой пронзила мысль: чужих проблем не бывает! Ведь когда ты решаешь, что весь мир отвернулся от тебя, именно тогда в полной мере проявляется его необычность. Сдумс из собственного опыта знал, что живые люди не замечают и половины того, что происходит вокруг, поскольку слишком заняты тем, чтобы быть живыми. А всю сцену видит только тот, кто смотрит со стороны.

Живые люди не видят ничего необычного и чудесного, поскольку их жизнь исполнена скучных, земных вещей. Но необычное — оно существует! Существуют самоотвинчивающиеся винты и записки, подброшенные в гроб.

Сдумс твердо решил разобраться в происходящем. А потом… потом если Смерть не придет к нему, он сам отправится к Смерти. В конце концов, есть же у него права. Да. Он возглавит величайшие за все времена поиски пропавшего человека.

Человека?

В темноте Сдумс усмехнулся.

Пропал — Смерть. Нашедшему… И так далее.

Сегодня — первый день его жизни после смерти.

И весь Анк-Морпорк лежит у его ног. Ну, метафорически. Дело за малым — выбраться наверх.

Он нащупал карточку, оторвал ее от крышки и зажал в зубах. Ветром Сдумс пошире расставил ноги, уперся в дальний конец гроба, завел руки за голову и надавил.

Сырой суглинок Анк-Морпорка немного подался. Сдумс сделал паузу, чтобы по привычке перевести дыхание, но понял, что в этом нет никакой необходимости. Он снова надавил. Дерево за головой хрустнуло.

Сдумс разорвал сосновую древесину, словно бумагу, и в руках у него остался кусок доски, который был бы совершенно бесполезен для обычного человека. Но не для зомби.

Перевернувшись на живот, разрывая землю импровизированной лопатой и отбрасывая ее назад, под ноги, Ветром Сдумс двигался к новой жизни после смерти.

Представьте себе равнину, периодически бугрящуюся невысокими холмами.

На октариновых лугах, что раскинулись под нависшими вершинами Овцепикских гор, стоит позднее лето, и преобладающие цвета — янтарный и золотистый. Солнце обжигает землю. Кузнечики трещат так, будто их поджаривают. Даже воздуху слишком жарко, чтобы двигаться. На памяти здешних обитателей это самое жаркое лето, которое когда-либо бывало, а память в здешних местах — долгая…

Представьте себе фигуру на лошади, уныло бредущей по пыльной дороге, что протянулась между полями пшеницы, обещающими дать небывало богатый урожай.

Представьте ограду из пропеченных солнцем мертвых досок. К ним прикреплена записка. Буквы на солнце выгорели, но надпись еще можно прочесть.

Представьте тень, упавшую на записку. Вы почти слышите, как фигура на лошади читает написанное там.

От дороги ответвляется тропинка, ведущая к небольшой группке обесцвеченных строений.

Представьте себе шаркающие шаги.

Представьте открытую дверь.

Представьте прохладную, темную комнату, вы видите ее через открытую дверь. Для жилья эта комната не предназначена. Обитающие здесь люди большую часть времени проводят на улице, просто иногда они вынуждены входить в дом, чтобы переждать темное время суток. В этой комнате хранят конские сбруи, здесь держат собак и вывешивают на просушку рабочую одежду. У дверей стоит пивная бочка. Пол вымощен каменными плитами, в потолочные балки ввинчены крюки для бекона. Стоит вычищенный скребком стол, за которым могут разместиться тридцать голодных мужчин.

Но мужчин нет. И собак нет. И пива нет. Бекона тоже нет.

За стуком в дверь последовала тишина, потом раздалось шлепанье тапочек по каменным плитам. Наконец на пороге показалась тощая старушка, чье лицо цветом и текстурой напоминало грецкий орех.

— Да? — спросила она.

— ЗДЕСЬ ГОВОРИТСЯ, ЧТО ВАМ НУЖЕН РАБОТНИК.

— Правда? Эта записка висит еще с прошлой зимы.

— В САМОМ ДЕЛЕ? ЗНАЧИТ, РАБОТНИК ВАМ НЕ НУЖЕН?

Морщинистое лицо смерило его оценивающим взглядом.

— Предупреждаю, больше шести пенсов в неделю я платить не могу, — сказало лицо.

Несколько мгновений высокая фигура, заслоняющая солнечный свет, обдумывала это предложение.

— СОГЛАСЕН, — наконец ответил незнакомец.

— Даже не знаю, и с чего бы тебе начать. Вот уж как три года нет у меня постоянного помощника. Так, нанимаю ленивых бездельников из деревни, когда нужда припрет…

— НЕУЖЕЛИ?

— Значит, ты согласен?

— У МЕНЯ ЕСТЬ ЛОШАДЬ.

Старушка выглянула из-за незнакомца. Во дворе стоял самый величественный конь, которого она когда-либо видела. Старушка прищурилась.

— Эта лошадь твоя? .

— ДА.

— И серебро на ее сбруе тоже?

— ДА.

— И ты согласен работать за шесть пенсов в неделю?

— ДА.

Старушка поджала губы. Она перевела взгляд с незнакомца на лошадь, потом — на обветшавшую ферму. И наконец приняла решение. Очевидно, посчитала, что тому, у кого лошадей и в помине нет, конокрада можно не бояться.

— Будешь спать в амбаре, понятно?

— СПАТЬ? ДА. КОНЕЧНО. ДА, МНЕ НУЖНО БУДЕТ СПАТЬ.

— В дом пустить не могу. Это будет выглядеть неприлично.

— УВЕРЯЮ, АМБАР МЕНЯ ВПОЛНЕ УСТРОИТ.

— Но есть можешь в доме.

— БЛАГОДАРЮ.

— Меня зовут госпожа Флитворт.

— ДА.

Старушка явно чего-то ждала.

— А у тебя есть имя? — подсказала она.

— РАЗУМЕЕТСЯ. У МЕНЯ ДОЛЖНО БЫТЬ ИМЯ.

Она снова выжидающе замолчала.

— Ну и? — наконец не выдержала старушка.

— ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?

— И как же тебя зовут?

Незнакомец некоторое время смотрел на нее, а потом судорожно заозирался.

— Ну же, — подтолкнула его госпожа Флитворт. — Людей без имени на работу лучше не брать. Правильно, господин… господин?..

Фигура посмотрела вверх.

— ГОСПОДИН НЕБО?

— Что же это за имя такое? Ни разу не слыхала, чтоб так кого звали.

— ТОГДА ГОСПОДИН… ДВЕР?

Старушка удовлетворенно кивнула:

— Вот это возможно. Пусть будет Двер. Когда-то я знавала одного парня, так его Дверником звали. Если есть Дверник, почему бы не быть Дверу? — Старушка улыбнулась. — Итак, господин Двер… Ну а имя у тебя какое? Только не говори, что его у тебя тоже нет. Ты можешь быть Биллом, Томом, Брюсом — все имена хороши.

— ДА.

— Что?

— ХОРОШИЕ ИМЕНА.

— Ну а твое какое?

— Э… ПЕРВОЕ.

— Так ты Билл?

— ДА?

Госпожа Флитворт закатила глаза:

— Ну хорошо, хорошо. Значит так, Билл Небо…

— ДВЕР.

— Да, прости. Итак, Билл Двер…

— ЗОВИТЕ МЕНЯ ПРОСТО БИЛЛ.

— А ты можешь звать меня госпожой Флитворт. Ты обедать будешь?

— ОБЕДАТЬ? А. ВЕЧЕРНИЙ ПРИЕМ ПИЩИ. ДА.

— Судя по твоему виду, ты до смерти проголодался. Ну, еще не совсем до смерти, но Он уже рядом.

Она прищурившись посмотрела на незнакомца. Происходило что-то странное. Весь облик этого Билла Двера был каким-то… незапоминающимся. Да и голос тоже. Вот он, Билл Двер, стоит перед ней, и вроде он что-то там говорил — но как звучал его голос? А ведь он точно говорил…

— В здешней округе много таких, кто старается не вспоминать то имя, что было дано ему при рождении, — пояснила старушка. — Но лично я всегда говорю так: не суй свой нос в чужую жизнь, и тебе легче жить будет. Надеюсь, от работы ты не отлыниваешь, господин Билл Двер? Нужно еще вывезти сено с верхних лугов, а потом, глядишь, урожай поспеет. Отдыхать будет некогда. С косой управляться умеешь?

Билл Двер серьезно задумался.

— ЧТО-ЧТО, ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ, — наконец промолвил он, — А ЭТО Я ТОЧНО УМЕЮ.

Себя-Режу-Без-Ножа Достабль тоже считал, что совать нос в чужую жизнь не стоит. Особенно он не любил, когда лишние вопросы задавали лично ему, особенно если эти вопросы содержали фразы типа: «А товар, который вы продаете, точно ваш? »

Впрочем, сейчас никто не кричал, что он, мол, торгует тем, что ему не принадлежит, и такая ситуация вполне его устраивала. В то утро он продал более тысячи маленьких шаров и даже был вынужден нанять тролля — для обработки товара, сыплющегося из неведомого источника в подвале.

Шарики людям нравились. Принцип действия игрушки был до смешного прост, им легко овладевал любой средний житель Анк-Морпорка. Несколько неудачных попыток не в счет. Когда шарик встряхивали, в наполняющей его жидкости поднималось облако снежинок, которые потом медленно оседали на крошечные макеты всевозможных достопримечательностей Анк-Морпорка. В некоторых шарах такой достопримечательностью являлся Университет, в других — Башня Искусства, Медный мост или дворец патриция. Мастерство исполнения было удивительным.

Но вскоре шарики закончились. «Какая досада», — подумал Достабль. Впрочем, жаловаться было не на что, поскольку с технической точки зрения шарики ему не принадлежали, а являлись его собственностью только морально. Конечно, жаловаться он мог, но только про себя, не имея в виду какого-то конкретного человека. А может, все к лучшему, если хорошенько поразмыслить… Складывай повыше, продавай подешевле — известный принцип. Сплавляй товар как можно быстрее, чтобы потом с видом оскорбленной невинности развести руками и спросить: «Кто? Я? »

Хотя шарики были красивыми. Даже странная корявая надпись их не особо портила. Буквы этой надписи выглядели так, словно их рисовал человек, который впервые в жизни увидел алфавит и попытался кое-что оттуда скопировать. На дне каждого шарика под замысловатым макетом покрытого снежинками здания было написано:

ПАДАРОК ИС АНК-МОРПОРКА

Аркканцлер Незримого Университета Наверн Чудакулли слыл заядлым приправщиком. [8] При каждом приеме пищи перед ним на стол ставили специальный судок. Данный прибор включал в себя: соль, три сорта перца, четыре сорта горчицы, четыре сорта уксуса, пятнадцать различных сортов чатни и его любимую приправу — соус Ухты-Ухты, представляющий собой смесь маринованных огурчиков, каперсов, горчицы, плодов манго, инжира, тертого койхрена, эссенции анчоусов, еловой смолы и, что особенно важно, серы и селитры для повышения крепости. Чудакулли унаследовал сей рецепт от своего дяди, который однажды вечером, обильно поужинав и запив все это пинтой соуса Ухты-Ухты, поел печенья из древесного угля, дабы немножко успокоить желудок, закурил трубку и — исчез при таинственных обстоятельствах. Правда, в начале следующего лета на крыше обнаружили его ботинки.

Сегодня на обед подавали холодную баранину, которая отлично шла под соус Ухты-Ухты (например, известно, что в день смерти старшего Чудакулли она прошла не менее трех миль).

Наверн повязал салфетку, потер ладони и потянулся к судку. Судок скользнул прочь. Аркканцлер попытался придвинуть его, но прибор отодвинулся еще дальше.

— Ладно, ребята, кончайте, — сказал он устало. — Вы же знаете правила, за столом никакого волшебства. Ну, кто здесь решил поиграть в придурков?

Другие старшие волшебники недоуменно уставились на Чудакулли.

— Я… я… я не думаю, что мы можем в них играть, — отозвался казначей, который в очередной раз опасно балансировал на самом краешке здравого рассудка. — По… по… по-моему, мы потеряли фишки…

Он огляделся по сторонам, глупо хихикнул и вернулся к своей баранине, которую до этого сосредоточенно пилил ложкой. В последнее время ножи от казначея предпочитали прятать.

Судок взмыл в воздух и принялся неторопливо вращаться. А потом взял и взорвался.

Залитые экзотическими соусами волшебники глупо таращились друг на друга.

— Это все соус виноват, точно вам говорю, — выдвинул предположение декан. — Мне еще вчера показалось, какой-то он подозрительный. Видать, дозрел.

Что-то упало ему на голову, потом плюхнулось в тарелку. Это был черный железный винт длиной в несколько дюймов.

Второй винт вызвал легкое сотрясение мозга у казначея.

Не успело пройти и пары секунд, как третий винт воткнулся в стол рядом с рукой аркканцлера.

Волшебники задрали головы.

По вечерам Главный зал освещался одной огромной люстрой, хотя это определение, часто вызывающее ассоциации с мерцающим хрусталем, вряд ли подходило к громоздкой, черной, залитой воском хреновине, зависшей над головами угрожающим превышением кредита в банке. Люстра была рассчитана на тысячу свечей и располагалась строго над столом старших волшебников.

Еще один винт со звоном упал на пол возле камина.

Аркканцлер откашлялся.

— Бежим? — предложил он.

Люстра рухнула. Куски стола и осколки посуды брызнули во все стороны. Опасные для жизни куски воска размером с человеческую голову со свистом вылетели в окна. Одна свечка, покинувшая люстру с аномально высокой скоростью, воткнулась в пол, уйдя в каменные плиты на несколько дюймов.

Аркканцлер выбрался из-под обломков кресла.

— Казначей! — завопил он. Из камина извлекли казначея.

— Слушаю, аркканцлер, — дрожащим голосом произнес тот.

— Что это значит?

Шляпа Чудакулли висела в воздухе.

Это была обычная остроконечная шляпа волшебника, правда приспособленная к стилю жизни аркканцлера. В ее мятые поля были воткнуты рыболовные блесны. За ленту был засунут миниатюрный арбалет — на тот случай, если аркканцлеру вдруг захочется пострелять во время пробежки. А еще Наверн Чудакулли опытным путем определил, что острый конец его шляпы по размерам своим точь-в-точь соответствует небольшой бутылочке Крайне Старого и Весьма Своеобразного Бренди Бентинка. Одним словом, аркканцлер был очень привязан к своей шляпе.

Зато она больше не была привязана к своему хозяину. Шляпа неторопливо летала по комнате и издавала тихое, но отчетливое бульканье. Аркканцлер вскочил на ноги.

— Вот сволочь! — завопил он. — Это пойло стоит девять долларов за бутылку!

Он подпрыгнул, пытаясь схватить шляпу, промахнулся, повторил попытку — и завис в воздухе в нескольких футах над полом.

Казначей неуверенно поднял дрожащую руку.

— Что-то тараканы совсем обнаглели, — сказал он.

— Или меня поставят на пол, — зловеще произнес Чудакулли, — или я очень, очень разозлюсь!

Он рухнул на каменные плиты как раз в тот момент, когда распахнулись огромные двери. В зал влетел один из университетских привратников. За привратником ввалился отряд дворцовой стражи патриция. Командир отряда смерил аркканцлера взглядом, который ясно показывал, что для него, человека военного, «гражданский» значит примерно то же, что и «насекомое определенного рода».

— Ты здесь главный? — спросил он. Аркканцлер привел в порядок мантию и попытался пригладить бороду:

— Да, я — аркканцлер этого Университета.

Командир с любопытством оглядел зал. В дальнем конце сбились в кучу студенты. Стены вплоть до самого потолка были заляпаны всевозможными яствами. Обломки мебели валялись вокруг упавшей люстры, словно деревья в эпицентре падения метеорита.

А потом он заговорил — с явным неудовольствием человека, который был вынужден прервать свое образование в возрасте девяти лет, но который слышал много интересных историй:

— Позволили себе немного пошалить? Побросаться хлебными корками, да?

— Могу я узнать причину этого вторжения? — холодно поинтересовался Чудакулли.

Командир стражи оперся на копье.

— Дело в том, — сказал он, — что патриций забаррикадировался в своей спальне. Принадлежащая ему мебель носится по всему принадлежащему патрицию дворцу, а повара наотрез отказываются заходить в кухню из-за абсолютно взбесившейся посуды.

Волшебники всячески старались не смотреть на наконечник копья, который потихоньку начал отвинчиваться от древка.

— Тем не менее, — продолжал командир, не замечая тихих металлических звуков, — патриций мужественно призвал меня через замочную скважину и сказал: «Дуглас, а почему бы тебе не сбегать в Университет и не попросить самого главного там зайти ко мне, если он, конечно, не занят? » Впрочем, я могу вернуться и доложить, что вы тут решили немного пошалить, а потому отвлечься не можете и…

Наконечник почти отвинтился.

— Эй, вы меня вообще слушаете? — с подозрением спросил командир.

— Гм-м, что? — Аркканцлер с трудом оторвал взгляд от вращающегося куска металла. — О, мой ДРУГ, уверяю тебя, никакого отношения к тому, что происходит, мы не…

— Аргх!

— Прошу прощения?

— Мне на ногу упал наконечник!

— Правда? — невинно переспросил Чудакулли.

— Слушайте, вы, фокусники придурошные, вы идете или нет? — завопил командир, прыгая на одной ноге. — Мой босс недоволен. Очень, очень недоволен.

Огромное бесформенное облако Жизни надвигалось на Плоский мир — так вода угрожающе накатывается на плотину с закрытыми шлюзами. После того как Смерть перестал забирать жизненную силу, ей было некуда больше податься. То тут, то там Жизнь проявлялась странными явлениями полтергейста, подобными вспышкам молнии перед страшной грозой.

Все существующее жаждет жизни. Жизненный цикл — это двигатель, который приводит в движение великие насосы эволюции. Все стремятся забраться на это дерево как можно выше, цепляются когтями, хватаются щупальцами, ползут от ветки до ветки, пока не достигнут самой макушки. Что, в принципе, не стоит таких усилий.

Все существующее жаждет жить. Даже то, что нельзя назвать живым, — оно тоже жаждет. Существа, которым присуще нечто вроде поджизни, метафорической жизни или полужизни. И сейчас внезапное потепление пробудило к жизни неестественные и экзотические цветы…

Маленькие шарики, которыми торговал Достабль, — все-таки в них что-то было. Возьмешь их, потрясешь и любуешься, как кружатся крошечные сверкающие снежинки. А потом ты приносишь их домой, кладешь на каминную полку…

И начисто забываешь о них.

Отношения между Университетом и патрицием — абсолютным правителем Анк-Морпорка и во многом великодушным диктатором — были сложными и таинственными.

Волшебники считали, что, будучи служителями высшей истины, они не должны подчиняться светским законам города. А патриций говорил, что так-то оно так, но они, черт побери, должны платить налоги, как и все прочие городские жители.

Тогда волшебники намекали, что как последователи света мудрости они совсем не обязаны хранить верность смертному человеку. А патриций заявлял, что это тоже правильно, но они обязаны платить городской налог двести долларов с головы в год, причем платить его ежеквартально.

В ответ волшебники указывали, что Университет стоит на волшебной земле и, соответственно, обложению налогами не подлежит, а кроме того, невозможно обложить налогами знания. Но патриций утверждал, что это очень даже возможно. И налог составляет двести долларов с головы. Ну а если проблема в голове, ее можно легко устранить простым усекновением.

Волшебники говорили, что во всем цивилизованном мире с волшебников не берут налогов. Патриций же уверял, что цивилизованность — это понятие относительное, и даже самого цивилизованного человека можно разозлить.

Волшебники напоминали, что они все-таки волшебники, а потому им положены льготы.

Патриций отвечал, что, если бы не эти самые льготы, он бы с ними не разговаривал. Просто потому, что они бы уже не могли говорить.

Волшебники вспоминали, что когда-то давным-давно, кажется в век Стрекозы, был такой правитель, который пытался диктовать Университету, как нужно себя вести. Патриций может прийти и посмотреть на него, если хочет. Патриций сказал, что так и поступит. Рано или поздно он заглянет полюбоваться на диковинку. Причем его солдатам тоже будет интересно посмотреть.

В конце концов стороны пришли к соглашению, что волшебники, конечно, не должны платить налоги, но будут тем не менее делать пожертвования в городскую казну в размере, скажем, двести долларов с головы — все на сугубо добровольной основе, без обид, ты — мне, я — тебе, деньги будут использованы исключительно в мирных и экологически приемлемых целях.

Это динамичное противостояние двух могущественных блоков делало Анк-Морпорк невероятно интересным, возбуждающим и чертовски опасным для жизни местом. [9]

Старшие волшебники нечасто бродили по так красочно расписанным в «Дабро пажаловаться в Анк-Морпоркъ» оживленным центральным улицам и уединенным переулкам города. Но даже волшебники поняли, что происходит нечто странное. Не то чтобы булыжники никогда не летали по воздуху — просто обычно их кто-то бросал. В нормальных условиях камни сами собой в воздух не взмывают.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒