Берг Dок Николай: другие произведения. 26 страница

- Знаете, Дмитрий Николаевич, я сейчас даже как-то и сожалею, что у нас нет пары пушек. Право, было бы спокойнее работать, а то стоишь, оперируешь, а тут въезжает в операционную танк. И все. " Воленс-неволенс, а я вас уволенс! " как говаривал наш главврач. Очень досадно, знаете ли. Немцы ведь ломятся, как осатанелые, не считают потерь. И напротив нас... - тут хирург замялся.

- Эфэфофсы - понятливо кивнул капитан. Он отлично знал с кем, возможно, придется встретиться здесь. После того, как сходили за снайпером, написал капитан по возвращении переводчику-разведчику короткую записку, где отметил довольно грубые ошибки в сказанном тогда в лесу. Говорить-то с такой дикцией было бесполезно, потому письменно указал, что глагол переводчик перепутал, отчего смысл его приказа исказился, немудрено, что немец не понял сразу, что от него хотят. После этого к начальнику штаба эта лихая разведчицкая братия прониклась почтением, как к человеку опытному и ученому. И теперь, после той вылазки за снайпером, разыгрывавшем из себя Соловья - разбойника на дереве, немецким языком приходило заниматься сначала трое разведчиков, а теперь аж шестеро, когда начальство позволяло, благо в это дело включилась и белобрысая врачиха из госпитального взвода. С произношением пока коряво получалось, потому как сам преподаватель был косноязычен, а у разведчиков акценты были суровые и всяк на свой лад, но по грамматике и правильности построения фраз и подбора слов капитан безусловно много давал. Во всяком случае ученики говорили, что немцы понимают, что им говорят. Но Берестов сильно подозревал, что еще и амуры в медсанбате крутятся, завели ребята романы с медсестричками. Естественно, что от своих учеников начштаба знал, что ломится как раз эсэсовский танковый корпус из трех известных дивизий. В том числе известных и своей лютостью и бесчеловечностью.

- " Лейбштандарт Адольф Гитлер", " Рейх", " Мертвая голова" - задумчиво и грустно сказал хирург.

Берестов кивнул. Он слышал уже эти названия.

- Впрочем, рассчитано психологически верно, страху на нас хотят нагнать - тут Быстров усмехнулся и спросил не без ехидцы:

- И кого они думают напугать? Мы и сами с усами, кого угодно напугать можем. Вы ведь практически командовали полком " Мертвые головы"? Почти пять тысяч немецких мертвых голов - вполне себе полк, а?

Начштаба усмехнулся, такая мысль ему в голову не приходила, а ведь и впрямь - прав начмедсанбата. Кивнул с важностью, напустив на себя напышенный вид, подыграл.

А Рыбоглаз как всегда спросил вдруг поперек темы и не о том:

- Вы прекратили очень мощно пользоваться одеколоном. Кончились запасы?

Начштаба отрицательно помотал головой. Одеколон у него еще был. Но почему-то в воздухе перестало пахнуть мертвечиной. Другие запахи пришли, приятные, их перебивать не хотелось. И пояснять это тоже не было охоты. Впрочем, похоже лекарь и сам все отлично понимал, потому как улыбнулся и кивнул. И опять спросил сразу о другом:

- Там немецкого летчика привезли пленного, вроде раненого в живот. Вы в курсе?

Естетсвенно капитан был в курсе, сам же распорядился чтобы к немцу приставили караул из двух сообразительных ребят, хотя прибыл фриц под конвоем - опекало его два бойца самой азиатской внешности. Но все же решил капитан перестраховаться, тем более, что на взгляд Берестова выглядел немец совсем не так, как выглядели обычно осунувшиеся раненые с дырой в животе, больно румяный был. Оказался прав. Летчик этот пленный просто обосрался. Не ранен. Вообще. Однако награды имел, потому остался на подозрении и стеречь засранца Берестов велел в оба глаза. Что и доложил начальству.

Тот кивнул. Размялся немного и заметил:

- Вот и отлично. Я уже думал намываться. А спасать эту сволочь очень не хотелось. Тогда отправьте его ко всем чертям, как раз старшина поедет на склады в Прохоровку за перевязочным материалом, пусть захватит и засранца с конвоем. Нечего им тут отираться, может что полезное сможет рассказать!

Берестов кивнул, тут же послал Волкова все обустроить. Услышал, как горластый старшина окликнул конвойного:

- Эй, кардаш! Махмед Махматый! Ну да, ты, елдаш, что головой вертишь, давайте с гансом к машине! Да постелите ему что, чтоб он кузов не запачкал!

- Вы своего старшину приструните. Не дело, что он так говорит. Знаете, неприятности могут быть, оскорбление нацменов и нарушение интернационализма. Что скажете о том, что там творится? - кивнул начмедсанбата в сторону грохочущего горизонта, где громадной линзой лежала шапка дыма.

Берестов хмуро кивнул. Старшина Волков всегда выкапывал всякие словечки, которые очень быстро входили в лексикон - тогда - взвода, теперь - вот и медсанбата. И у начштаба было странное подозрение - что сначала Волков стал называть финнов лахтарями, а немцев - Гансами, а уж потом так стали писать корреспонденты газет. С другой стороны, начальник ни слова не сказал о том, что порядок теперь в МСБ образцовый и того же фрица-летчика сразу осмотрели на сортировке и начальство тут же предупредили, что прибыл такой субьект и диагноз правильный установили. Наладилась работа! Не зря старались и корячились! А вопрос о перспективах... Тут капитан ненадолго задумался и постарался как можно внятнее сообщить, что многого он, естественно не знает, но судя по всему немцы уже выдыхаются. Вперед к Прохоровке вылезли хамы из " Лейбштандарта", а их соседи справа и слева отстали, потому, по грохоту судя - сегодня и " Райх" и " Мертвая голова" пытаются наверстать упущенное и лезут по флангам к Прохоровке. Но резервов наших тут понагнали столько, что вряд ли что у СС выйдет. И по шуму - вроде бы наши наступление сами начали.

- Хотите сказать, что немцы сейчас пытаются проломить лбом стену, за которой их ждут с топором? - спросил Быстров, вспомнив услышанное несколько дней назад от одного из знакомых офицеров.

- Вдоде тохо - согласился начштаба. Он теперь старался наладить связь со всеми соседями и быть в курсе событий. Тот, зеленый старлей, попавший не на свою по знаниям и опыту должность, не озаботился налаживанием локтевой связи, отчасти и потому погибли медсанбаты, что понятия никто не имел, что делается вокруг. Сейчас Берестов сделал выводы. То, что у гитлеровцев уже ничерта не выйдет, он был уверен. Точно так же прекрасно понимал, что прорваться в ходе такого громадного сражения к МСБ может что угодно, а прикрыть задницу нечем. Даже сраный броневик может устроить тут такой чардаш с приплясом, что подумать страшно. И желание иметь пушку становилось все ощутимее.

Раненых пока поступало мало, только случайные жертвы двух аварий на дорогах да залетевших сгоряча мессеров - механизированное гвардейское соединение стояло в ближнем тылу, в резерве. Потом сообщили, что танковый полк бросили на ликвидацию вклинения, ведет бой, пошли потери. Это означало, что надо немедленно проложить маршрут до полкового медпункта, который развернут на новом месте. Послали туда санлетучку с опытным водителем. Тревожно стало - значит, пробили фрицы оборону. Правда был этот танковый полк несуразным - всего четыре роты, меньше 40 танков, треть - легкие черепашки Т-70. Там сам полк едва больше батальона. Значит, не все так страшно. Оставалось надеяться на лучшее. В палатке не сиделось. Вышел проверить - все ли в порядке. Незнакомый звук услышал издалека, удивился, увидев запыленную железную коробочку бронеавтомобиля БА-20. Многие считали эту технику настоящим грозным броневиком, а на деле это был все же автомобиль с весьма легкой обшивкой, которая даже пулю не держала. Из тесной жаркой духоты щеголевато выскочил подтянутый младший лейтенант, спросил что-то у бдительного санитара, дежурившего на въезде. Тот, не чинясь, показал рукой на Берестова. Прибывший быстро поспешил к Берестову, козырнул с шиком.

- Определенно, штабник - сразу определил капитан опытным глазом. С виду прибывший был совершенно цел. Разве что на лбу под роскошным смоляным кучерявым чубом здоровенная шишка, уже наливающаяся синевой, но с этим вряд ли хирурги нужны, что-то другое привело. Так и оказалось - офицер связи из бригады. Представился, внятно сообщил - проезжал мимо полевого стана, там военфельдшер Кострикова просит о помощи - много раненых, тяжелые, больше двадцати только сам видел. При нем грузили санлетучку, но нужна помощь.

Кострикову начштаба отлично знал. Невысокая, подвижная, худенькая, сероглазая, очень толковая. Раз просит помочь - значит тяжело там, зря такие, как она, не беспокоят.

Берестов прикинул расстояния - получилось, что от места боя и полевого стана до медсанбата ближе, чем думал - причуды извивов линии фронта. Страшно зачесалось съездить туда самому, хотя это впрямую не входило в обязанности. Ну, вот прямо невтерпеж. Получил добро от удивленного начальства и дернул на санитарной машине, помечая маршрут уже нормальными фанерными табличками - указателями. Следом катили по раздолбанной, изрытой воронками от бомбежек, дороге еще два медсанбатовских грузовика и тот самый БА-20. Несколько километров всего было ехать, проскочили мигом, хотя водителю пришлось вовсю вертеть баранкой, объезжая дыры в дороге, да еще он тихонько чертыхался, поглядывая на валявшиеся по обочинам раздолбанные остовы грузовиков и обломки телег, рядом с которыми пухло пучились лошадиные вздутые трупы. Пыль висела кисеей.

Приехали точнехонько, после приключений в окружениях у Берестова словно инстинкт какой-то древний проснулся, ориентировался он на местности словно следопыт какой-то. Действительно раздолбано все в хлам, ни одного целого здания. Броневичок бодро протарахтел за угол полуосыпавшегося остова здания, тормознул. Покатили за ним - сразу и раненых нашли. Санитары, не мешкая, пошли грузить бледных, осунувшихся бойцов. Судя по повязкам - действительно большая часть тяжелые. Но странно почти все пехотинцы, танкистов мало.

Берестов немного удивился только тому, что водитель броневика куда-то бодро похрял и обратно вернулся с пустой канистрой.

- Военфельдшер воды попросила, мы ей свою канистру и отдали. А сейчас она уже ей не нужна - пояснил, не моргнув глязом, красавчик-связник. Ну как же! Понятное дело, не зря такой характерный брюнет! Вот не будь у Берестова прострелен язык, он бы обязательно что-нибудь ехидное сказал, типа бородатого анекдота:

- Вы нашего Додика из полыньи спасли?

- Мы!

- А кепочка его, извините, где?

Но капитан стеснялся разговаривать на отвлеченные темы с посторонними. Поэтому сказал другое, а именно то, что военфельдшер Кострикова - дочка того самого Кирова. Которому памятники стоят. И который крейсер. Да, родная. К удивлению начштаба, штабной офицер отлично его понял и преисполнился, даже с сомнением на канистру поглядел, посерьезнел.

Наступила неловкая пауза. Выручил грохот танкового двигателя. Оба переглянулись, но рев дизеля и лязгающий бряк необрезиненных колес явно говорил, что это наша машина, Т-34. Хотя от приятелей разведчиков Берестов отлично знал, что у эсэсманов есть трофейные наши танки и они их отлично умеют пользовать. Видимо и штабник такое слыхал, судя по тому, что тоже встревожился. Выглянули из - за угла разваленного домика. Перевели с облегчением дух. Наши. Танковый тягач, сделанный из тридцатьчетверки, с которой сняли башню. На броне - несколько человек сидит кучкой, белеют повязками.

И среди танкистов - белые волосы над окровавленными бинтами. Младший лейтенант жалостливо охнул. Отвоевалась бравый военфельдшер. И Берестов непроизвольно охнул. В лицо прилетело Костриковой, сидела как старорежимные женщины Востока - только глаза видно из-под бинтов, словно в чадре белой. Но характер никуда не делся, с танка она сама слезла, а потом стала падать, успели подхватить. Уж кто-кто, а капитан знал, что такое ранение в лицо. А уж молодой женщине-то...

- Два десятка ребят наших с поля боя вытащила - хмуро проинформировал санитар в совершенно белой пилотке и такой же выцветшей гимнастерке.

С эвакуацией тянуть не стали, громыхало и ревело слишком внушительно и совсем рядом. Бронеавтомобиль укатил туда, где в воздух взметывались столбы дыма. Штабник на прощание пообещал, что фрицев не пустят, хотя те прут, как очумелые и лезут во все щели, щелочки и дырочки.

Берестов уступил место в кабине военфельшеру и когда она попыталась мычать, возражая, прикрикнул строго. Поглядел как можно более грозно. Села, слава богу, беда с этими женщинами, привычно уже вздохнул начштаба, забираясь в кузов. Обратный путь показался куда короче. Пока начштаба связывался с штабом танкового полка, чтобы выделили замену Костриковой, пока - то се - грузовики уже увезли беднягу военфельдшера и тех ее подопечных, которые были уже готовы ехать. Только раненых - в госпиталь, а неугомонная военфельдшер после хирургической обработки обратно на свой пункт вернулась, откуда силы взялись, кровищи-то много потеряла. Берестов и порадовался и огорчился - с одной стороны хорошо, что ранение легкое, с другой стороны молодой женщине лицо распороло - радости в этом совсем нету. И согласился с начальством своим - это на войне ранение легким считается, а так по-человечески посмотреть - совсем оно не легкое, особенно если в мирное бы время случилось.

С остальными ранеными возились до вечера, благо добавлялись новые. Но в этот раз потери были невелики, все же второй эшелон, как ни верти, а первая линия обороны в этот день устояла. Ни " Рейху", ни " Мертвой голове" не удалось ничерта из задуманного, не продвинулись ни на шаг, наоборот, в некоторых местах, наоборот, эсэсовцев посунули. Правда, не намного, да и Лейбштандарт устоял, хотя по нему, как говорили и врезали со всей пролетарской ненавистью.

А потом в палатку зашел старшина Волков с загадочным видом, словно старорежимный Дед Мороз, притащивший подарок. Только Снегурочки не хватало и бороды из ваты. Помня сказанное начальством, капитан строго посоветовал воздержаться от оскорблений народов СССР. Дед Мороз Волков выпучил глаза и на минуту растерялся.

- Когда я их оскорблял, товарищ капитан? - обиженно вопросил он.

А когда Берестов напомнил, удивился еще больше.

- Так это не оскорбления никак. По-ихнему " кардаш" - это родственник, братец. А " елдаш" - сверстник, приятель. Что в этом обидного?

- А финны?

- Товарищ капитан! Финны - враги были. И они действительно лахтари. Сколько раз они доказывали, что - мясники. Вы ж сами читали! Во всех газетах было.

Начштаба покряхтел, понимая, что попал пальцем в небо, что для начальника всегда неприятно. Спросил - довезли ли немца летчика, докуда надо?

Тут уже закряхтел неловко сам Волков. И взглядом по полу завозил:

- Удрал немец. Сиганул через борт, а эти два елдаша растерялись от такой прыти, спохватились поздно, он уже в лес убежал, там и бежать-то было всего - ничего - по краю ехали. И вместо того, чтобы по кабине постучать, они молчком сидели, пока не приехали. Ну да это их проблемы. Жаль, конечно, что не ранен был. В жопу раненый джигит - далеко не убежит - хохотнул Волков и тут же посерьезнел.

Берестов пожал плечами. Собственно, с медсанбата спроса никакого быть не должно, конвойные сами кругом виноваты, в конце концов - спохватись они сразу - вполне могли бы и задержать летчика, Волков - ушлый лесовик, по запаху бы засранца нашел. Ну а так... Ищи его теперь, этого асса. Досадно, конечно, но можно надеяться, что черта лысого он к своим переберется. Хотя, тут такое творится, что всякое может выйти. Ладно, черт с ним, с немцем. Вопросительно поглядел на старшину.

Тот опять приосанился, глянул орлом и негромко заговорил:

- Тут такое дело, товарищ капитан. Вы ведь говорили, что нам бы неплохо пушку притрофеить для большего спокойствия медсанбата?

- Ты фуфку прифес?! - удивился искренне начштаба. Зная Волкова, он нимало бы не удивился такому раскладу. Старшина на секунду задумался, потом с огорчением, что не оправдал надежды начальства, покаялся:

- Нет, пушку я не нашел. Пока. Вот двинемся вперед - раздобудем. Пока - другое. К пушке расчет нужен. Я своего земляка встретил по дороге. Грузовик от пехоты. У них ось полетела, а он артиллерист. Их так раскатали, что ихний медсанбат черт знает где, если цел, вообще конечно. Наводчик толковый, говорит в последнем бою семь танков подбил. А врать он негораздый, я по довоенному времени знаю - воодушевленно сказал старшина.

Капитан кивнул, глянул выжидательно. Волков победоносно усмехнулся и мигом притащил за собой изволоханного в земле, трясущегося человека в рваном обмундировании, чем-то напоминавшего забитую бродячую собаку. То, что у человека забинтованы голова и руки, только усиливало это странное впечатление.

- Вот, товарищ капитан, сержант Кутин, наводчик!

Берестов поморщился. Намекающе глянул на старшину. Тот спохватился, что больно уж вид у его земляка затрапезный - не доглядел, что надо было бы хотя б землю с одежды стряхнуть. Черт, торопился очень, а товар надо лицом представлять! Да еще и трясется земеля мелкой дрожью и говорит с трудом - то ли контузия, то ли с переляку.

- Виноват, товарищ капитан, в надлежащий вид приведем живо - браво исправился старшина, как бы показывая всем своим естеством, что вот сейчас немедленно вскочит и помчится с земляком к уставным красотам.

Начштаба еще раз поморщился и махнул коротко рукой, пресекая этот прекрасный порыв. В отличие от тыловых деятелей, капитан знал на своем опыте, что такое танк и потому бравые рулады тыловых журналистов, живописующих различные подвиги вызывали у него сильное раздражение, не сказать - злобу - к этим певунам. То, что эта человеческая руина перед ним подбила семь бронированных машин ясно говорило о том, что нужен парень тут. Очень изменился с Финской войны капитан и хотя, по старой памяти, его уставное понятие красоты и великолепия возмущалось, но практика сокрушила эстетику. Ему - и его медсанбату - была нужна пушка. Теперь он это - знал. Когда прикатил бронеавтомобиль сегодня - екнуло сердце, на секунду - одну, но показавшуюся длинной и потому очень страшной, померещилось, что это - немецкий бронетранспортер прет в облаке пыли. И заломило зубы от представления - что натворит стальной гроб своими пулеметами. Морок тут же исчез, а холод на сердце остался. Нужна пушка. Именно на такую легкую железяку, которую не пронять винтовкой и пулеметом. Но к пушке нужен толковый расчет, иначе грозное орудие останется куском железа. Пушка требует не абы какого ухода. Плюс нужно хорошо учить артиллеристов.

То есть очень много мороки. Пострелял (а стрелять придется, без тренировок - никуда) несколько человек два или три раза прочистят длинный ствол, потом смажут смазкой. Дальше нужно ухаживать за оптикой и, возможно, нужны несколько видов смазки - для канала ствола, поворотного механизма и затвора. Красить ее опять же надо. При этом она бросается в глаза, в отличие от нештатного пулемета, который почистили и засунули в ящик. Пока был Берестов пехотным командиром - он не очень себе представлял, что такое - пушка, знания - и уважение - пришло, когда его до войны учили на полигоне уму-разуму.

Пригляделся к артиллеристу, поежился, как от озноба, и к испугу Волкова, поморщился еще раз. Старшина разволновался, что капитан не верит в героические деяния земляка, ну, не выглядят так бравые сокрушители немецких танков, судя по кино и плакатам. Черт, не догадался хотя бы пыль и землю выбить из гимнастерки наводчика, торопился, как на свадьбу, дурень! Естественно, невдомек Волкову было, что морщится его начальство по другой причине, не знал о способности капитана видеть по лицу собеседника, что тому жить осталось недолго. И на осунувшейся физиономии этого наводчика Кутина как раз все признаки были как на ладони. Это всегда капитана нервировало, шло вразрез с положенным материалистическим мировоззрением, не укладывалось в положенные рамки. И особенно бесила стопроцентная точность этого проклятого чутья.

Спросил у Волкова - какие ранения? Тот бодро ответил, что легкие - оторвало два пальца и, как принято говорить, " поцарапало" в нескольких местах. Уточнил у прибылого, подбил ли он семь танков. Оказалось, что Кутин оглох и понимает сказанное Берестовым очень плохо, то есть - никак. То ли просто не слышит, то ли еще и не понимает впридачу.

Опять старшина перевел, затравленный человек только кивнул в ответ. Волков повторил вопрос, очень уж ему хотелось земляку помочь, и сильно заикаясь, Кутин скупо подтвердил - да, подбил семь танков.

Не было смысла спрашивать дальше. Видно было, что большего не добьешься сейчас. Наводчик находится сейчас в таком состоянии, что может только сдохнуть, выдохся человек, выложился до донышка. Видел пару раз за свою жизнь капитан позиции противотанковых пушек после боя с танками, разметанные взрывами изорваные трупы, перемешанные с землей и кусками стали ошметья мяса и внутренностей, полузасыпанные окопчики с торчащими из земли, смятой под гусеницами крутившихся по брустверам танков, руками и ногами, сплющенные орудия, искореженные, изуродованные, россыпи давленых и прострелянных гильз. А этому артиллеристу повезло - успел продырявить стальных чудищ до того, как они доползли до него. Значит, в деле он не такая мокрая курица, как здесь, а боец!

Решено. Берем.

По палатке хлестанул дождь. Не раз капитан слыхал, что всегда большие сражения заканчивались дождями, словно небо плакало по убитым. Но это тоже было с точки зрения материализма неправильно и потому Берестов шуганул непрошенную мысль. А ливень хлынул как из ведра.

Командир медсанбата майор медслужбы Быстров.

Зло брякнул трубкой полевого телефона. Посопел носом, словно продолжая мысленно крайне неприятный разговор с высоким начальством. Выговор был грубым, незаслуженным и потому вдвойне обидным. Да будь тут хоть московский госпиталь - ничего было сделать невозможно. Комбриг был уже мертв на момент прибытия в расположение и все было напрасно, хотя и сделано " леге артис". Даже прямой массаж сердца делали, попутно при вскрытии грудной клетки обнаружив еще два безусловно смертельных ранения. Все было зря. Но для руководства корпуса это не было оправданием, тем более, что черт знает - как доложил там наверху ситуацию адьютант покойного. Тяжело ранен комбриг, доставлен в МСБ, а медики все провалили, хотя и ковырялись больше часа. Никудышные медики, сволочи пахорукие. Все ждут, что врачи совершат чудо, а чудо случается не всегда. Ну, вот почему он у вас не воскрес? И что тут скажешь в ответ? И толку нет на опыт гражданина Христа ссылаться, что он был все же божьим сыном, а тут в медсанбате все врачи самого простецкого происхождения. Уши горели от стыда и злости. Устало добрел до своей палатки, сел на табуретку, чувствуя себя премерзейше.

Еще когда чертом влетел прямо к операционной палатке запыленный грузовик, когда засуетились люди, выпрыгивающие из кузова, неожиданно - все офицеры, когда потащили обвисшее тело прямо на стол к ведущему хирургу - стало понятно, что раненый - высокого чина человек. И тут же - практически сразу - стало ясно, что уже не раненый, уже мертвый. Называется - ну, сделайте же что-нибудь! А уже зря спешили. И все остальное было зря. Но поди это разъясни тем, кто его привез. Теперь совсем иначе выглядела известная еще со студенческой скамьи трагикомическая сценка, когда к великому Пирогову притащили трое солдат безголовое тело своего друга. А на резонный вопрос измотанного хирурга:

- Где голова? И зачем вы мне мертвеца притащили?

Солдаты бодро и радостно ответили, что голову сейчас Степка принесет, а доктору останется ее только пришить - и солдатик конечно же оживет, потому как про лекаря Пирогова все знают. И всем доподлинно известно, что он все может!

А вот и не все!

Паршиво на душе, кошки скребут. Промотал перед собой как кинопленку - все ли как должно было сделано. Вроде - все. Теперь отписываться надо, никуда не денешься. Санитарка заглянула, новый раненый на столе, готов к операции. Встал, как дряхлый старик, отвесил себе мысленного пинка для бодрости и пошел работать дальше. Раненых не интересует что за душевные терзания, метания и переживания у врача происходят, для них он сейчас не человек обычный со всеми человеческими бедами и заботами, а единственное возможное спасение.

Саднило на сердце от такого количества раненых и покалеченных людей. Как офицер ( к этому названию, введенному совсем недавно, привыкали с трудом, как и к погонам, отчего часть особо упрямоой публики и сейчас еще ходила без погон на гимнастерке, с чем приходилось бороться), так вот - как офицер - Быстров прекрасно понимал, что такое война и для чего она ведется, а как врач - никак не мог привыкнуть к тому, что люди старательно и успешно калечат друг друга сотнями тысяч.

Даже называют себя " человек разумный", а ведут себя куда глупее павианов, которые хоть и злющие дикие обезъяны, но таких массовых боен не устраивают. Какой уж тут разум, когда несколько лет уже все уходит только на войну, с такими-то потерями и такими усилиями рай на земле можно было бы устроить, ан нет - простреленные, обожженые, контуженные сотнями каждый день. Какие после этого из них работники? Такой человеческий материал гробится впустую! А сколько после каждого развертывания и приема потока раненых остается в могилах? Не всех удается спасти, как ни старайся. Самых здоровых, молодых, крепких и толковых война выбивает! Многие даже жениться не успели, не то, что детей поднять. Да и тем, у кого дети - тоже не сахар, отцы тут дерутся, защищая свои семьи от новодельных рабовладельцев, что решили почему-то, что они имеют право решать, кто заслужил рабскую жизнь в виде награды, а кого надо ликвидировать поголовно с лихостью того коменданта общежития, где жил во время учебы сам Быстров. Залихватские объявления о " диклопации тараканов такого-то числа" вызвали у лекаря грустную ухмылку, пока руки привычно работали. Да, отцы тут - а семьи там. Растет безотцовщина, что тоже беда.

Звякнул в почкообразную посудинку очередной кусок зазубренной острой стали, пальцы привычно действовали дальше, уже автоматически, типовая работа, отточенная многократным повтором. Своих двое в тылу осталось. И старший сын, надежда и гордость - уже калека в свои 18 лет. Хоть и очкарик, а пролез в добровольческий истребительный батальон таких же балбесов. Тер холодной водой переносицу, чтобы следы от дужки очков военком не увидел - иначе бы выпер без пощады. Обманул военкома, молодец, вот не порол сына в детстве, а зря! Поморщился, сестра не тот зажим тянет, буркнул негодующе - исправилась.

Полезли бравые щенки с канадскими старыми винтовками Росса и полусотней патронов на каждого воевать с гитлеровскими захватчиками. По неурядице первого года угодили к немцам в тыл, по глупому везению дурацкому попали на тыловиков, судя по письму, разгромили какой-то обоз, трофеев набрали, возгордились, ринулись побеждать вермахт полностью и нарвались уже на серьезную пехотную роту, которая устроила молокососам полный разгром. Оставалось порадоваться, что друзья у сына оказались такими молодчинами - не бросили и даже сумели выволочь к своим, уйдя от погони. И коллегам поклон - вылечили, хотя что такое, когда прострелено легкое, Быстров сам знал отлично. Теперь у парня инвалидность и черт знает как он дальше жить сможет. И так-то не богатырь был, чего уж там.

Майор встряхнулся. Разрюмился, как старая баба. Не дело. Брань на вороту не виснет, черт с ним, с выговором. Не самое страшное. Распрямился, пока раненого снимали со стола. Дал отдохнуть спине, размял шею, повертев головой. Нового несут пока, можно в себя придти.

Немцы еще, сволочи. Мало того, что сволочи, войну начавшие и поступавшие в той войне словно нелюдь совершенная, так еще взяли привычку бросать своих тяжелораненых, которые валились теперь дополнительной нагрузкой на голову советских медиков и - как бы ни противно возиться с этими сверхчеловеками, а приходилось, тратя и силы и ресурсы. Пока работал за операционным столом - так не думал, но закончив работу поневоле сопоставлял - как с нашими обращаются по ту сторону фронта и не получается ли опять глупость - как поймут этот гуманизм рассчетливые европейцы, ведь будут считать за слюнтяйство и слабость, никак иначе. Нельзя добром платить за зло, за зло надо платить тройным злом, чтоб даже мысли потом не возникало гадить снова! Чтоб боялись! Чтоб навсегда боялись! А то получится новая страшная война опять через 20 лет! Отдернулся полог, тащат нового пациента. Этот не мальчишка, как предыдущий, зрелый кряжистый мужик, а взгляд такой же, испуганный, с надеждой. Паршивая рана, даже на первый взгляд, придется повозиться.

Глянул на ассистента, на медсестру. Начали!

От пациента припахивает соляркой. Явно танкист. Здесь, под Харьковом танков в корпусе осталось совсем смешное количество. При наступлении повыбивали, пока немцы возвращали нашим той же монетой плату. Тогда, под Прохоровкой, после лютого дня чудовищных по накалу боев, выдохлись эсэсовцы, сдулись. Вялые их попытки наступать и совершались какими-то унылыми силами и натиск был убогий, словно сломалось что в немцах. А потом они покатились назад, пытаясь удерживать рубежи, но сбивали их, не давая зацепиться. Серьезная полоса их обороны была у Белгорода. Проломили. Теперь у Харькова гитлеровцы повторили сделанное нашими на Курской дуге: создали целостную систему инженерных сооружений с противотанковыми рвами, прикрыли минными полями, проволочными заграждениями в шесть колов, организовали опорные пункты с мощной противотанковой обороной. Нагородили завалы и засеки, поставили фугасы. И сил на оборону хватало.

Прогрызать это было непросто, тем более, что хоть и насмотрелись медики по дороге на колоссальное количество брошенной немцами техники, но тут видно подбросили резервов. И опять эсэсовцы танковые. Правда не из тех дивизий, что под Прохоровкой были выпотрошены. Дивизия " Великая Германия", вроде, как разнюхал старательный начштаба. Берестов старался все знать, что творится вокруг, постоянно налаживал связь с соседями, считая, что именно из-за его оплошности погибли медсанбаты тогда, но эту точку зрения майор Быстров не разделял, считая. что такие мысли у его подчиненного - неправильные. Тогда, в начале войны просто даже при желании такого не получилось бы. Крайне редкое было построение войск, с дырками как меж дивизиями, так и внутри них. Хоть и медик, а знал командир медсанбата, что одна дивизия вообще прикрывала почти 100 километров по Пруту. А 30 - 40 километров по фронту на дивизию - это была практически норма. При таком построении и отсутствии средств связи - это решето без дна. Так что тогда, в 1941 году наладить связь с соседями было недостижимо, но при этом майор понимал, что Берестов не думать об этом не мог. Впрочем, сейчас связь с соседями уже была и поддерживать ее было полезно и нужно. Потому относился к стараниям подчиненного одобрительно и поощрительно. Все годится, когда на пользу дела.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒