Берг Dок Николай: другие произведения. 22 страница

Берестов радовался - но в меру. Он отлично знал, что немцы не боятся в отличие от наших окружения - и дыру к ним в котел пробьют и по воздуху снабдят. Демянск, Холм и многое другое тому было в подтверждение.

Неисправные пулеметы с грузовика, сильно беспокоили его. Сам-то грузовик уже починили и он бодро возил положенный ему медицинский груз, благо места вокруг тумбы хватало, а пулеметы все еще были нерабочие.

Поездки с шоферами дали немало - стрелкового оружия теперь хватало, нищие румыны нацыганили себе в армию всякого разного со всей Европы, потому если за ручные чешские пулеметы пришлось постучать челом, то винтовки манлихера танкисты отдавали без капли сомнения, посмеиваясь от души над жадным начштаба, а вскоре и чешских маузеров уже было некуда девать. Вот от чего капитан отбрыкался - так это от предложенных ему с усмешкой румынских Шоша. Щедрые гусеничники предложили аж полста штук. Те три французские машинки, которые он от нищеты выпросил при формировании, уже достаточно себя показали с худшей стороны. Патроны к ним уже кончились, капитан, убедившись в никчемности этого оружия, безо всяких яких извел их при стрелковой подготовке личного состава. Теперь дурацкие железяки только мешали. Сдать их обратно на склады корпуса было невозможно, естественно, что раз выклянчил - то и пользуй, если так все будут брать - сдавать, то порядка не будет никакого, мало ли у кого какие хотелки.

Кладовщик прямо посоветовал потерять нелепое и бесполезное железо при первом же авианалете врага. Вроде как пошутил, но глаза были серьезными. Совет Берестов запомнил, ему самому мертвые графы в ведомостях даром были не нужны, тем более, что бестолковые Шоша гордо величались 'ручными пулеметами' которые по штату вообще медсанбату не положены. И уж если получать втык от какой-нибудь высокой комиссии - так хоть за дело.

Еще не получилось ему раздобыть пушку, хотя очень хотел. Намертво в памяти остались два жестяных танка, нагло и безнаказанно расстреливающие мечущихся медиков и раненых, и нечем было панцеры остановить, хоть зубами кусай. Что-что, а отлично понятна простая вещь - к медсанбату прорвутся, скорее всего, не самые бронированные, но зато самые шустрые жестянки.

Как пехотный командир, Берестов отлично знал весь невеликий противотанковый арсенал, который имелся у пехоты РККА и, честно признаться - не радовали его ни гранаты Сердюка, которые вполне могли бахнуть сразу же при выстреле из приспособленной для этого винтовки, ни, по зрелом размышлении - ампулометы, был теперь сам рад, что не разрешил их брать военврач, ни противотанковые гранаты и бутылки с КС, которые годны для броска из окопа полного профиля, но в условиях развернутого медсанбата - самоубийство групповое. Раньше надо убить танк, чем он в расположение въедет. Вроде это могут противотанковые ружья, но они по счету идут - и только в боевые части, дефицит. У немцев они тоже есть - попадались Солотурны, когда был командиром похкоманды, но тут у румын такого нет.

А пушки были пока слишком ценным трофеем, и раздавать их направо - налево не могли захватившие их танкисты. Довелось видеть вблизи, эти противотанковые пушечки, так и стояли, выстрела не сделав, в своих заснеженных орудийных ровиках - танкисты зашли по степи сзади, и артиллеристы мигом задрали лапы в гору. Шли теперь в длиннющих колоннах пленных где-то в тылу, отличаясь от немцев дурацкими высокими бараньими шапками.

Пооблизывался Берестов, но - увы. Пока медсанбат был без пушки.

Совершенно неожиданно его почин приобрел верного союзника, хотя и немного иначе рассчитывающего усилить боеспособность медсанбата. Сменился комиссар. Предыдущий, внезапно заболевший язвой желудка, убыл на лечение в тыл, причем Берестова поразило, что у этого невзрачного субъекта оказалось багажа - четыре немалых чемодана, да два вещмешка. Простились с этим комиссаром медики, плохо скрывая радость, потому что был этот тип нудным, косноязычным и удивительное имел умение бесить своими выступлениями, ухитряясь даже вроде бы интересную информацию изложить так, что невыносимо хотелось спать, но при том еще долго в ушах словно бы зудело, такой особенностью обладал тонкий и неприятный голос лектора - комиссара, скрипучий и монотонный.

- Дипломатическая болезнь - не очень осторожно обмолвился в разговоре со своим начштаба военврач второго ранга. Тут же спохватился, но начштаба только головой кивнул. Ему тоже показалось, что комиссар люто боится фронта и когда убедился, что медсанбат хоть и тыловое учреждение, но уж больно к передовой близкое, так сразу и расхворался.

Вместо него прибыл на замену старый большевик с такими усищами, которые впору было назвать " Мечта Буденного". Берестов сначала определил его, как известный ему уже типаж комиссара - барабана, шумного, безапелляционного, вечно сующего свой нос в чужие дела. Но этот был тих, сумрачен и свои прямые обязанности хоть и выполнял в полном объеме, но словно бы спустя рукава, совсем без огонька, что несколько не вязалось с это такой бравой типической внешностью. Потухший какой-то был дед.

И совершенно неожиданно оживился, когда увидел установку с пулеметами. Словно свет включили. Огорченно осмотрел пулеметы, убедился, что пулеметы не рабочие и досадливо морщась посетовал Берестову, что хорошая вещь, а вот - не пашет. И совершенно неожиданно для капитана признался, что был под бомбежкой в Сталинграде. Той бомбежкой, что снесла город, еще до подхода вермахта. Начштаба ничего об этом не слыхал, а комиссара словно прорвало и он рассказал, потоком, неостановимо - и на этот раз живо и образно, как люфтваффе выжгло город, как 23 августа сотни самолетов раз за разом, непрерывно сменяясь в небесном механическом конвейере, сыпали поочередно фугаски и зажигалки, зажигалки и фугаски, и опять зажигалки, горевшие адским, невиданным ранее сине - белым, слепящим огнем, как пылал весь город, дома, нефтехранилища, больницы, школы, детсады, спичками пылали телеграфные столбы, как люди толпами, в дымящейся от жара одежде, бежали к Волге, но и там не было спасения, потому что горящий бензин и мазут из взорванных хранилищ превратил реку в огненный поток, текла не вода, а жидкое пламя, яростный огонь, днем от дыма стало темно, как ночь упала, как он со своим отрядом пытался спасти кого мог, но куда там! Вот что попы про ад говорили - точно все и было на земле. И люди горели, как живые бегущие факелы... И летчики видели, кто там на берегу толпами. И бомбами в толпу...

- Маленькие трупики, косточки, они в асфальт вплавились, от жара улицы размякли и люди как мухи там в патоке, дети, женщины. Впаялись, представляешь, капитан? Бойцов там не было, бабы и дети, гражданские. И даже собрать и похоронить их нам не дали - еще несколько дней бомбили, с остервенением, с какой-то механической садистичностью. Смрад горелого мяса... Несколько дней отбоя воздушной тревоги не было. Сыпали и сыпали. Никакого военного смысла в этом не было, только зверство. И теперь даже не узнаешь, сколько они людей убили, но то что десятки тысяч - это точно. И я им этого не прощу, пока жив. Не люди они, палачи гитлеровские. Капитан, почему у тебя пулеметы неисправны? - вдруг внезапно обратился комиссар, уставясь в лицо Берестову мокрыми глазами.

- Возвдатные пдужины сняты и зенитного пдицева нет - хмуро ответил начштаба. В душе саднило после этого рассказа - искреннего и явно правдивого. Так бы политинформации проводить, а не пономарить как дьячок над покойной старушенцией.

- Так давайте этот вопрос решать! То, что ты ПВО затеял для медсанбата - это толково, поддерживаю всеми фибрами души. Но так оно действовать должно! А у нас - не действует! Непорядок!

Берестов удивился и чуточку обрадовался. Постарался объяснить, что уже добыл чешские ручники, так что не все так плохо, а эти тоже починит, просто пока не успел.

- Так торопись. Эти румыны скоро кончатся и за нас примутся всерьез. И я не хочу, чтоб наш медсанбат был кушаньем на тарелочке для этой винторылой сволочи! Понимаешь? Досыта я на их пир нагляделся. Хватит! Пора их обраткой кормить, чтоб лопнули, твари!

С таким союзником жить стало определенно легче.

А вскоре и случай подвернулся. Капитан как раз закончил своею ежедневную рутинную писанину, потянулся, хрустнув суставами, улыбаясь пению медсестрички за палаткой, потер замерзшие пальцы.

- Если б жизнь твою коровью искалечили любовью! - удаляясь, звенел девчачий голосок, а в палатку влетел незнакомый командир со свежезабинтованной головой. только один глаз торчал, да щель рта. Заговорил горячо, словно невзначай показывая пару орденов на груди, для чего и реглан кожаный расстегнул. Жарко ему, горячему, несмотря на мороз. Тут в этих чертовых степях холодрыга из-за ветра казалась совсем лютой.

Из бурного потока взволнованной речи Берестов вычленил привычно главное.

Неподалеку от медсанбата попала в аварию щегольская легковушка с красавцем летчиком, которому сильно порезало лицо стеклом битым. Шофера при ударе выкинуло из машины и он сломал руку. А надо ехать срочно в Зверево, на аэродром, кровь из носу - сегодня должен быть красавец - летчик на аэродроме, вопрос жизни и смерти буквально, потому обещает золотые горы. На предложение Берестова поговорить с начальством человек с забинтованным лицом только рукой безнадежно махнул. Был уже покоритель небес у начальника медсанбата, но тот не фронтовик, смотрит стеклянными глазами - и хоть пополам перед ним порвись! И как бы случайно опять орденками блеснул.

Начштаба сдержался, виду не подал, даже глазами не сверкнул. Выдержал паузу, помариновал просителя полминутки. Потом встал, предложил тому предъявить документы, проверил - вроде все нормально, в звании - ровня, тоже капитан.

- Что вдач вам сказав? - спросил, возвращая удостоверение.

- Да ерунду всякую. Что я должен остаться для наблюдения, что, дескать, у меня сотрясение мозга возможно, хотя нечему там трястись, чего уж - самокритично заметил летчик. Очень было похоже на то, что и впрямь надо ему со всей силы в родную часть. Самоволка - не самоволка, а что-то несуразное вышло. Не поспеет к утру - будет ему секир башка. Пора вить из него веревки. Вполне он созрел и годен на веревки.

- Вы ш понимаете, что доставвять вас в часть - не наше дево - начал было Берестов, но летчик решительно отмахнулся ладонью:

- Да не мальчик я, а вы не таксо. Но ты сказку про муравьишку читал? Вот мне тоже надо в свой муравейник! Вам ведь что-то нужно, а?

Начштаба подумал было, что очень бы медсанбату пригодилась постоянно дежурящая в небе пара истребителей в виде вечной охраны, но хоть мысль была занимательной, однако явно не жизнеспособной. Да и чин у гостя маловат. Потому сказал, что есть у него три неисправных пулемета ПВ, они вроде у летчиков на вооружении есть. Потому как - могут пулеметы Владимирова починить?

- ПВ - пулемет воздушный, не конструкции Владимирова. И с вооружения в авиации снят уже. А так это чистый максим, только без кожуха для жидкости, так что лучше с ПВ - к своим оружейникам, в пехоте максимы есть и запчасти к ним - немного успокоившись, ответил летчик. Потом подумал и спросил:

- Слушай, а немецкие пулеметы тебе подойдут? Вот это точно могу обеспечить. И с боезапасом. А от себя - ракетницу отдам с запасом ракет немецких. В случае чего запузыришь в воздух, собьешь фрицев с толку. Они так обозначают, что свои, чтоб не бомбили, сам не раз видал. Разумеется, бензина помогу раздобыть. Выручи по-товарищески! Ехать - то недалеко! А там свои медики у нас, подумаешь - морду порезал, велико дело! Не тягомоть, капитан, не останетесь вы в накладе. Честно - выручи, не пожалеешь!

Вышли из палатки вместе, шел Берестов не торопясь, солидно. Ну, нельзя было при госте бегом рвануть, а хотелось. К начальнику медсанбата зашел один, оставив гостя подождать в палатке для врачей.

Быстров оторвался от своих дел, глянул понимающе водянистыми глазами.

- Созрел плод, можно трясти?

Берестов кивнул, поневоле усмехнувшись.

- Тогда трясите. Путевой лист только оформите. А то разлетелся он, вострокрылый сокол. До завтра обернетесь?

- Поставаюсь - серьезно ответил Берестов.

- Ну, тогда добрый путь - сказал военврач.

Как человек основательный, начштаба быстро оформил необходимые документы, чтоб не цеплялась комендантская служба, обеспечивавшая порядок на дорогах, взял с собой трех водителей и убыл в Зверево, буксируя следом за грузовичком " Ситроен" легковушку с такими же знаками на радиаторе, ездил пострадавший летчик на трофейной француженке. Хорошенькая была машинка, ладная, только сейчас заляпана кровью, без ветрового стекла и с помятым капотом - воткнулись на скользкой дороге в кузов стоявшего грузовика, хорошо, на малой скорости, а то и без голов могли бы остаться.

Водителя, что рулил теперь легковушкой, приходилось то и дело заменять - обморозить лицо, несмотря на все меры предосторожности, было - раз плюнуть. Так и прикатили уже к вечеру на аэродром. И показался этот аэродром громадным полем с множеством самолетов на нем. Охранялось все добротно, документы проверили трижды, пока добрались до щитовых сборных домиков, где жил летный состав.

Счастливый летчик моментально испарился и разозлившийся Берестов остался как рак на мели. Оставалось только не подать виду перед водителями, что обманули. Стоять на морозе было слишком прохладно и потому, на скору руку перекурив, повел капитан своих людей искать своего пациента. Но не успел - его остановил вопросом подошедший неторопливо сухощавый невысокий техник с коричневой от летнего загара и зимнего ветра морщинистой физиономией. Козырнул небрежно, словно комара отогнал, да еще и пятерней с растопыренными пальцами, отчего строевая душа начштаба поморщилась.

- Здражла! Это вы медики?

Берестов решил, что если формально они и не медики, то уж во всяком случае, не для этого технаря, от которого даже на ветру пахло машинным маслом и бензином.

- Мы.

- Комэск сказал, чтобы я вам обеспечил что нужно, из ненужного. Сказано - пулеметы для вас снять с мессершмитта. Ужинали?

- Нет.

- Тогда сначала - ужинать - мудро решил морщинистый, и пошел впереди вразвалочку, показывая дорогу. Столовая поразила капитана - он так давно уже не ел и вкуснющую еду приносила девушка, словно в ресторане каком, с передничком, даже заколка в волосах, собранных в мудреную модную прическу. Поели с аппетитом, хоть и в медсанбате кормили вкусно, но тут класс был выше. Смущали только стенки столовой, разрисованные всякими фривольными картинками, отчего капитану вспомнились наставления немецкие с голыми девками - тут стиль был похож. Водилы переглядывались, пихали друг друга локтями, когда считали, что капитан не видит.

Сам поводырь тоже степенно поужинал, сидя рядом, видно было, что хоть время и неурочное - но он тут свой человек, уважаемый.

- От немсев стововая доставась? - спросил его Берестов.

- Угу! - продолжая хлебать компот, невозмутимо ответил техник. То ли сам по чину был командиром, с этими чертовыми комбинезонами сразу и не поймешь, кто перед тобой, то ли тут как положено было " где начинается авиация - заканчивается порядок", но чинопочитания технарь явно не выказывал. Спокойно держался, с достоинством. После ужина так же размеренно поехали куда-то на край поля. Начштаба все прикидывал - что за пулеметы будут с этого самого мессера. Видел он сбитые немецкие истребители, что-то из них пулеметы не торчали, вроде ж они в крыльях спрятаны и через винт стреляют, как слышал. Значит, из крыльев вынимать как-то? А потом что с ними делать? Проволокой-то их не прикрутишь! Для себя решил, что если будет добро неприменимым - он с забинтованного стрясет все, что можно, не убоясь скандала. Темнело быстро и потому немецкие битые и поврежденные самолеты, сгрудившиеся на краю поля, казались черными и зловещими чудищами. Один из самолетов просто поражал воображение размерами - как трехэтажный дом. К нему и подъехали. Фары мазнули по гигантской словно китовьей туше, машинально пересчитал моторы над головой - шесть штук! На здоровенном немецком бомбере в болоте - было всего два, а тут втрое больше и сам самолет невиданный по размерам! Нос громадины был распахнут, словно створки ворот, только как если бы ворота были в виде полушария.

- Дохлятины не боитесь? - немного свысока спросил технарь, разминая ноги на хрустевшем под валенками снегу.

Водители переглянулись, а капитан коротко отрицательно мотнул головой.

- Тогда пошли - брякнул сумкой с инструментами морщинистый и распорядился, чтобы машину медики поставили напротив распахнутого носа, светя фарами во чрево дохлой махины.

- Это что? - не удержался один водитель.

- Это мессершмитт - лапидарно поведал провожатый. В трюм самолетины вошли легко - по стальной аппарели, заваленной припорошенными снегом тряпками и бумажками. Желтые и красные листки были знакомы капитану - так помечались назначенные на эвакуацию раненые у немцев, видал не раз, пока похоронниками командовал.

- Точно? - не отступился водитель и шарахнулся, увидев, что из кучи мерзлого тряпья у аппарели торчат босые синие ноги.

- Точно. Мессершмитт 323, транспортник. Взяли планер и присобачили к нему моторы, теперь может 10 тонн возить, роту солдатов зараз или еще что. Отлетался, желтоглазый. Пошли, поможете.

В брюхе этого гиганта было просторно, как в амбаре. Фары помогали мало, пришлось подсвечивать фонариками, тем более, идти было непросто - мертвецов внутри оказалось хоть и не рота, но пол трупы завалили изрядно, приходилось смотреть, куда ногу ставить, а то особо шустрый водила навернулся, когда китель на мерзлом немце порвался под ногой бойца и, поскользнувшись на каменно-твердой голой спине водитель шмякнулся между телами, матерясь фонтаном. В круг фонарика попадали то застывшие скрюченные руки, то открытые рты, странно смотревшиеся из-за пушистого снега на зубах и языках, белые, как вареные яйца, глаза. Так вроде - тряпье и тряпье бесформенное - и вдруг из него торчит сжатая в кулак кисть руки или восковое ухо. И понятно становится, что за тряпье. Судя по окровавленным бурым бинтам - везли из котла раненых. Ну и привезли.

Не мудрено, что у капитана проснулась память похоронной команды.

Пулеметы оказались вполне прилично выглядевшие, с дырчатым кожухом на стволе, вожделенными зенитными прицелами, удобные, с пистолетной рукояткой и специальным штырем для установки на турель. Снимались они легко, или просто технарь был человеком умелым. И убедился капитан, полазив из любопытства по самолету, что предполагалось пулеметов куда больше, мало не втрое, просто остальные турели были почему-то пустыми.

- Итого шесть МГ-15, к каждому запасной ствол, троммельмагазин, шомпол, ключи, надульники, пыльник, гильзосборник, тиски, струбцина, прицельные приспособления, сумка с инструментом и ЗИПом, масленка... - деловито бубнил техник, передавая в руки водителей перечисленное. Бойцы бегом таскали в кузов.

Капитан озаботился тем, чтобы пулеметы укладывали аккуратно - и как специально кто-то нарочно положил неподалеку кипы немецких газет, вот с помощью аккуратно подложенных и распотрошенных стопок бумаги вороненые тела пулеметов уложили так, чтоб не побились в дороге хрупкие прицелы. Механически глянул на заголовок газеты - еще от 1940 года! Листанул другие - да, старые газеты - и прошлогодние и даже более давние. Что за склад макулатуры?

- Зашем фдицам эти гасеты? - не удержавшись, спросил техника. Тот сердито глянул, видимо сейчас, когда шел счет патронов, нелепый вопрос его сбил с толку. Мотнул недовольно головой, потом все же ответил, ехидно осклабясь:

- А это фрицы заместо теплой одежды в котел возили. Тулупов нет, так на, зольдат, пук газет, утепляйся!

- Да врешь! - не поверил один из шоферов, самый молодой и конопатый.

- Салага! Сходи к " Штуке", чего рот разинул - вон одномоторный " лаптежник" стоит, там как раз инструкции по газетному утеплению пачками валяются. Давай, давай, еще мне дела нет тебя, балбеса, надувать! - презрительно выдохнул с клубами пара техник.

Шофер вопросительно глянул на капитана и тот кивнул. Сбегал боец быстро, притащил в рукавице аккуратную пачку бумаг. Вот тут уже все удивились и начштаба - особенно. Действительно на типографски отпечатанных картинках наглядно и без всякого стеснения показывалось на примере бодрых и счастливых зольдат, как утеплять газетами тело, голову и ноги немцев. И даже для инструкции по наматыванию портянок место нашлось.

- Портянки неправильно наматывают, недоумки - заметил один из водителей. Технарь хмыкнул, глядя на их удивление:

- То, что они газетами одеваются, тебя не удивляет? Зимой, на тридцатиградусном морозе в степи с ветерком, а?

- Ну, европейцы же, не привычно им... - достаточно беспомощно ответил конопатый водитель.

- Ага. Со времен Наполеона географию так и не выучили. Все, хорош болтать, а то я так до утра патроны не пересчитаю!

Получилось патронов почти 8 тысяч, половина к радости Берестова - трассеры. Напоследок еще техник ловко и с некоторым шиком продемонстрировал, как с пулеметом обращаться, заряжать и разряжать. Начштаба предпочел бы к этому еще и наставление, но никаких бумаг в гиганте не нашлось, кроме тех, что были вывернуты из карманов дохлых фрицев. Не ожидал такого, отдали ему эти пулеметы без всяких актов, авиация, одно слово. Зачем было так тщательно патроны пересчитывать - так и осталось тайной. Чуть было уже не уехал, ан оказалось, что забинтованный свои обещания помнит и симпатичная девчушка - оружейница притащила здоровенный, толстоствольный, старинного вида пистолетище, оказавшийся ракетницей и большущую брезентовую торбу, в которой тремя ящичками были упакованы патроны сигнальных ракет разного цвета. Еще получил пропуск на выезд и пару немецких канистр с бензином, заодно узнав, что девчушку зовут Таня, и она не прочь переписываться с ним. Канистрам порадовался, а от переписки уклонился. Приехал в часть довольный, золотых гор не нашлось и бочки румынского бензина не получил, зато несколько пулеметов с гиганта, непривычные авиационные патроны с зеленым пояском на пуле и впечатление от аэродрома с брошенными самолетами - великанами. Ну и всякие пустяки. В кузове, кроме канистр, нашелся неожиданно здоровенный двухведерный самовар. Когда Берестов спросил - откуда такое сокровище, водитель, тонко улыбнувшись, ответил, что когда еще ехали к мессершмиту, так в фарах что-то золотом блеснуло. Ну и не поленился, боец, сходил - нашел вот его, самовар этот, гордо стоявший в снегу.

- Видно летуны побрезгали - там тоже фрицы валялись, а для нас брезгливость неуместна, потому как мы - медицинский персонал и море нам по колено. А агрегат кипятильный хорош, вон какой - геройский с медалями - гордо сказал водила, любуясь своей находкой. На груди самовара и впрямь было отчеканено с десяток медалей за победы в разных, давно прошедших, выставках.

Командирский самовар, стоявший посреди летного поля, сверкая начищенными боками, занял почетное место в палатке приема раненых и кипяток в нем никогда не кончался.

Совершенно неожиданно капитан получил нахлобучку с той стороны, откуда не ждал. Комиссар, прискакавший, несмотря на ночное время полюбоваться пулеметами, неожиданно вставил Берестову пистон, весьма неприятным голосом спросив, почему это адьютант старший так легкомысленно относится к вражеским пропагандистским материалам? Одно дело - балбесы водители, утащившие уже часть вражьих газет на, хотелось бы надеяться, только курительно - сортирные нужды, но начальник штаба должен же думать! Мало ли что там понаписано, а мы тут не проявили бдительности!

Второго фитиля опростоволосившийся капитан получил тут же сразу, как только попытался смягчить ситуацию и показал инструкцию с газетами, тут уж комиссар просто рассвирипел.

- И почему ты об этом только сейчас заговорил? Ты мне должен был сразу же сказать о таком деле - это ж в политотдел корпуса немедля послать надо! Такой материал! Газета вместо шубы - и сами же в этом признаются, сволочи! Нет в тебе капитан, чутья! О чем газеты? - подпрыгнул и разволновался комиссар.

Берестов пожал плечами. Взял из рук комиссара помятый листок, глянул. Не поверил своим глазам, хоть он старательно учил вражеский языки и вполне уже читал написанное странным их шрифтом, но тут запнулся. Перечитал еще раз.

" 'Рейх интересуют лишь поставки полезного продукта с данной территории. Выживаемость аборигенов для этого необходимым условием не является".

По-возможности внятно постарался пересказать комиссару. Тот побагровел.

- Капитан, ты сам понимаешь, что это за текст?

Берестов посопел носом.

- Значит так. Немедленно все газеты изымаем. В присутствии начальника медсанбата и нашего особиста пишем акт. Ты сейчас переводишь, что успеешь - и все это прямо с утра - в политотдел. Ясно?

Ночь Берестову пришлось не спать, письменно переводя самое ошеломляющее из подвернувшейся статьи.

" Меня спрашивают, когда же Рейх получит от захваченных русских территорий хоть какую-то хозяйственную пользу? Отвечаю: никогда, пока там живут русские! Все дело в том, что славяне являются диким народом. Я говорю сейчас не об их неразвитости, разгильдяйстве, лени. А о том, что говорят о животных " дикое", или " домашнее". Если последнее может быть приведено к подчинению кнутом - то дикий от природы зверь не станет смирным, когда его побьют. Так же с народами, причем вне зависимости от культуры - африканский негр, или цивилизованный француз, подчинившись силе, будет встраивать себя в новый порядок, смирившись со своей более низкой ступенью. Славяне же не способны оценить даже ту должную заботу о них, какую хороший хозяин оказывает рабочей скотине - стоит вам отвернуться, и вам воткнут нож в спину, просто за то, что вы их господин! "

И самому не верилось, что современные люди мало того, что такое сказали. так еще и напечатали в газете и читали потом. Выполняя на деле сказанное.

" Колонизировать, эксплуатировать русских? Это утопия! Нерентабельно - вы просто разоритесь на необходимости содержать охрану. Следовательно, Рейх ни в коей мере не заинтересован в сохранении этого бесполезного народа. Фюрер прав - пусть они вымрут, как туземцы Мадагаскара, или же сохранятся в малом количестве в удаленных лесах, как объект для изучения антропологов".

Комиссар с начальником давно ушли спать. А вот особист по настоянию комиссара остался, сидел, шуршал газетами, разглядывая картинки и фотографии. Немецким языком он не владел.

" Я говорю о русских - поскольку западный подвид славян, поляки или украинцы, уже значительно облагорожен близостью европейской цивилизации. Так, среди поляков весьма распространено добровольное признание иерархии, в которой они сами себя ставят ниже нас, немцев - но много выше русских и украинцев. То же можно сказать про галичан, бывших в прежние времена под властью не России, а Австро-Венгерской империи. А желто-синее знамя " истинных украинцев", это был в свое время флаг вспомогательных частей войска Карла Шведского, служивших ему верой и правдой, против русского царя".

Все-таки правильно чувствовал Берестов, считая, что массовое уничтожение наших военнопленных и гражданских оккупантами было спланировано заранее. Лишний раз убедился, записав переведенное:

" Право жить нашими рабами тоже надо заслужить - лояльностью, честностью, прилежанием'.

Утром начальство первым делом перечитало акт, поставило свои подписи и в запечатанном мешке газеты и инструкции убыли в политотдел. Благодарности за это Берестов не получил, но потом сообразил, что для него лично все могло кончиться куда хуже, вспомнил про доносы за чтение инструкций и наставлений. Но с неделю на него укоризненно посматривал не только комиссар, но и начальник медсанбата. Один представитель особотдела никак не выразил своих чувств, помаргивал равнодушно глазенками.

То, что ситуация меняется и действительно румыны кончились, понял не только адьютант старший, начальник всех бумаг. Дни, когда привозили по 15 - 20 раненых в сутки прошли.

Теперь двести, триста, пятьсот с лишним простреленных, контуженных, посеченных осколками, обмороженных бойцов и командиров в день наглядно показывали, что каток наступления затормаживается, враг опомнился, подтянул резервы, и теперь каждый километр дается немалой кровью. Там, за спиной корпуса провалилась попытка пробить к окруженным немцам коридор, чему Берестов сильно удивился, особенно когда узнал, что бронированный кулак вермахта сначала застрял в кавалеристах, вставших насмерть и подаривших срочно прибывшей гвардейской армии время развернуться и зарыться в мерзлую землю. Удар был чудовищно тяжел, немцы бросили в бой все, что могли, поговаривали, что среди беленых стальных громад попадались и песчано-желтые, явно переброшенные из Африки. И все равно - не пробились, только всю собранную технику потеряли.

Теперь в Сталинграде добивали окруженную шестую армию, с которой попали в мешки рядом и итальянская и румынская армии. Ситуация у них была совершенно безнадежной. Такого еще в войну не было, чтобы несколько армий врага вот так погибали в выгоревшем дотла городе и промороженных лютым холодом степях без шанса спастись. Сообщения о невероятных трофеях, сотнях уничтоженной и захваченной техники, тысячах убитых и плененных врагов просто поражали воображение.

Берестову даже стало стыдно за то, что всякий раз, когда слышал очередную сводку, первой мыслью было всякий раз - вот где коллекцию собирать надо было! Но это было необоримой привычкой. Впрочем, он с ней и не особо и боролся, да и окружающие уже привыкли к тому, что капитан мимо полезного трофея не пройдет. Когда в немецком чудовищном Мессершмите запнулся за торчащую из тряпок ручку носилок, то сразу же у него как щелкнуло - и все найденные восемь носилок из самолета и десяток одеял меховых он прибрал тут же. Попутно, когда выдергивали носилки из под мерзляков, заметил то, что пропустили обшарившие самолет раньше - под офицером, голом по пояс и замотанном густо и неряшливо, явно наспех и не очень умело, бинтами, оказался ремень с маленькой кобурой, а в кобуре - никелированный блестящий, словно игрушка, 'Вальтер'.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒