Сергей Александрович Абрамов 4 страница

Ладно, придётся стиснуть зубы и потерпеть – до той поры, пока признают. Станет знаменитым – начнёт тренироваться «по индивидуальному плану». И пусть тогда попробуют вмешаться в этот «план», пусть сунутся…

– Закончили перерыв. Подготовить сектор для прыжков. – Бим засёк время и ждал, пока вытащат маты, поставят стойки. – Быстрее надо работать, копаетесь, как жуки… Вот что, ребяточки, в воскресенье – районные соревнования по лёгкой атлетике. Сейчас попрыгаем, посмотрим, кто из вас будет защищать честь школы. Контрольный норматив – метр шестьдесят. Идею уяснили?

Попрыгать – это дело душевное, можно и себя показать и к другим присмотреться. Прыгнул – передохнул, посидел…

А у Бима – иное мнение.

– Для разминочки установим высоту метр сорок и – пошли цепочкой через неё. Темп, темп, ребяточки…

Опять – двадцать пять! Бегом – к планке, перелететь через неё (высота – детская! ), прокатиться по матам, бегом обратно, снова – к планке, снова – взлёт, падение (больно падать: маты – не вата…), снова бегом…

– Резвее, резвее, Радуга, ты же – самородок, не отставай, в породе затеряешься…

Запомнил Бим, змей горыныч, не простил вопроса. Всё‑ таки не любит он Алика, старается уколоть. Ничего, Алик ему покажет, что такое «модуляционное биопсиполе в четвёртом измерении», дайте только срок, будет вам и белка, будет и свисток.

– Стоп! Закончили… Подготовиться к прыжкам.

А как готовиться? Как Фокин: приседая, с вытянутыми руками. Сил нет. Лучше посидеть, расслабиться… Ох, до чего же приятно…

Бим пошёл к планке, проверил рейкой высоту.

– Итак, метр шестьдесят. Начали!

Кто прыгнет? Фокин. Соловьёв из девятого «б». Двое парней – тоже из девятого. Алик был не знаком с ними, видел на переменках, но даже не здоровался. Двое – из седьмого, «олимпийские надежды».

Высоту все взяли с первой попытки, семиклашки тоже. Поставили метр шестьдесят пять. Все взяли, семиклашки завалились. Один, что подлиннее, со второй попытки перемахнул. Другой не сумел. Пошёл на третью попытку – опять сбил планку.

– Отдохни, Верхов, – сказал ему Бим.

Фамилия – Верхов, а верхов взять не может. Сменить ему за это фамилию на Низов.

Метр семьдесят. Фокин – с первой попытки. Радуга, Соловьёв – тоже. Двое девятиклассников прыгали трижды, один – взял, другой – отпал. Семиклашка тоже сдался. Гроссмейстерская высота!

Метр семьдесят пять. Фокин – вторая попытка. Соловьёв – третья. Радуга – из тактических соображений – вторая. Безымянный девятиклассник – побоку.

– Прекратим на этом, – сказал Бим.

– Борис Иваныч, давайте ещё… – взмолился Фокин.

– Успеешь, Фокин, напрыгаться. Объявляю результаты. От нашей школы в команду прыгунов включаю Радугу, Соловьёва и Фокина. Думаю, что на соревнованиях наши шансы будут неплохими. Метр восемьдесят – метр восемьдесят пять: надо рассчитывать на такую высоту, Фокин и Соловьёв вполне её могут осилить. Ну, а тебе, Радуга, задача: для первого раза попасть в командный зачёт.

«Невысоко ж ты меня ценишь», – подумал Алик и спросил не без ехидства:

– А если я в личном выиграю, что тогда?

– Честь тебе и слава.

– Думаете, не сумею?

– Не думаю, Радуга. Всё от тебя зависит. Пока нет у тебя соревновательного опыта – ну, да это дело наживное. Не гони картину, Радуга, твои рекорды – впереди.

Спасибо, утешил. Алик и без него знал всё о своих рекордах. Можно, конечно, выждать, не рыпаться сразу, уступить первенство на этих соревнованиях кому‑ нибудь – тому же Фокину, лучшему другу. Но снисходительная фраза Бима подстегнула Алика. Сам бы он сказал так: появилась хорошая спортивная злость. Какая она ни хорошая, а злость компромиссов не признаёт. Нет соревновательного опыта? Он и не нужен. Будут вам рекорды, Борис Иваныч Мухин, будут значительно раньше, чем вы ждёте, если ждёте их вообще от нескладного и нахального (по вашему мнению) парня, которого вы вчера ещё и за человека‑ то не держали.

Шли с Фокиным домой, купили мороженое за семь копеек в картонном стаканчике – фруктовое, лучшее в мире. Фокин сказал невнятно, не выпуская изо рта деревянной лопатки‑ ложки:

– Ты на Бима не обижайся.

Получилось: кы на кина не окикася. Алику не впервой, понял.

– За что? – он сыграл недоумение, хотя прекрасно знал, что имел в виду Сашка Фокин.

Фокин доскреб палочкой остатки розовой жижицы, проглотил, причмокнул, с сожалением выбросил стаканчик в урну.

– Ну, Бим сказал: командный зачёт. Это он в порядке воспитания, ты ж понимаешь.

Алик пожал плечами, помолчал малость, но не стерпел всё‑ таки:

– А воспитывать меня поздновато. Да ещё таким макаром. Человек, брат Фокин, любит, чтобы его хвалили. У него от этого появляется стимул ещё лучше работать, учиться или там прыгать‑ бегать.

– Не у всякого появляется. Кое‑ кто нос задерёт.

– Но не я, брат Фокин, не я, не так ли?

– Чёрт тебя разберёт, Алька, – в сердцах сказал Фокин. – Мы с тобой два года дружим, как ты в нашу школу поступил. И до сих пор я тебя до конца не раскусил.

Алику польстила откровенность друга. Выходило, что он, Алик Радуга, личность загадочная, неясная, местами демоническая. Но для приличия решил отмести сомнения.

– Не такой уж я сложный. Парень как парень. И оттого, что прыгаю чуть лучше других, нос задирать не буду. Не в том счастье, Сашка… Вот ты спортом всерьёз занимаешься. А зачем?

– Как зачем? – не понял Фокин.

– Очень просто. Хочешь стать чемпионом? В тренеры готовишься? В институт физкультуры двинешь?

– Ты же знаешь, что нет.

– Верно, ты на физтех пойдёшь, у тебя физика – наиглавнейшая наука. Тогда зачем ты нервы в спортзале тратишь?

Фокин усмехнулся. Сейчас он чувствовал себя намного мудрее друга, который – хоть и считает себя гигантом мысли – вопросы задаёт наивные и нелепые.

– Если бы я нервы тратил, бросил бы спорт. Я, Алька, ради удовольствия над планкой сигаю, о чемпионстве не думаю. Да и возможности свои знаю: не чемпионские они.

– С чего ты так решил?

– Посуди сам. Знаменитый Джон Томас в шестнадцать лет прыгал на два метра и два сантиметра. Какую высоту он брал в пятнадцать – не знаю, не нашёл данных, но, думаю, не меньше ста девяноста пяти. Мне пятнадцать. Мой потолок сегодня – сто восемьдесят. Ну, одолею я через пару лет двухметровый рубеж – что с того? А ведь Томас давно прыгал, сейчас планка заметно поднялась…

Алику захотелось утешить друга.

– Неужели среди чемпионов не было таких, которые «распрыгались» не сразу, не с пелёнок?

– Были. Брумель, например. В наши пятнадцать он брал только сто семьдесят пять, и всерьёз в него мало кто верил.

– Вот видишь. А ты, дурочка, боялась.

– Так то Брумель, Алька…

– А чем хуже Фокин?

Он только рассмеялся, но без обиды – весело, легко, спросил неожиданно:

– В кино смотаемся? В «Повторном» «Трёх мушкетёров» крутят.

– Идёт, – сказал Алик.

И они пошли на «Трёх мушкетёров», где обаятельный д'Артаньян показывал чудеса современного пятиборья: фехтовал, стрелял, скакал на лихом коне, бегал кроссовые маршруты. Только не плавал. И чемпионские лавры его тоже не прельщали, он искал первенства на дворцовом паркете и мостовых Парижа.

Алик смотрел фильм в третий раз (если не в пятый), но мысли его были далеко от блистательных похождений бравого шевалье. Алик считал, прикидывал, сравнивал.

Джон Томас – сто девяносто пять. Вероятно, нынешние чемпионы в свои пятнадцать лет прыгали метра на два – не меньше. Что ж, чтобы не шокировать почтеннейшую публику, установим себе временный предел: два метра пять сантиметров. С таким показателем ни один тренер мимо не пройдёт. Другой вопрос: сумеет ли Алик преодолеть двухметровую высоту? Он надеялся, что сумеет, верил в надёжность вещих снов. Пока они его не подводили. Да и он не подвёл своих «дароносцев»: никого не обманул «ни намеренно, ни нечаянно, ни по злобе, ни по глупости». И условие это сейчас казалось Радуге нехитрым и лёгким: зря он его опасался.

До стадиона Алик добрался на троллейбусе, закинул за плечи отцовскую «командировочную» сумку, поспешил к воротам, над которыми был вывешен красный полотняный транспарант: «Привет участникам школьной олимпиады! »

«Стало быть, я – олимпиец, – весело подумал Алик. – Это вдохновляет. Вперёд и выше».

Взволнованный Бим пасся у входа в раздевалку под трибунами, мерил шагами бетонный створ ворот, поглядывал на часы.

– Явился, – сказал он, увидев Алика.

– Не буду отрицать очевидное, – подтвердил Алик, спустил на землю сумку.

Бим тяжело вздохнул, посмотрел на Алика, как на безнадёжно больного: диагноз непреложен, спасения нет.

– Язва ты, Радуга. Жить тебе будет трудно… – Счёл на этом воспитательный процесс законченным, спросил деловито: – Ты в шиповках когда‑ нибудь прыгал?

– Борис Иваныч, я не знаю, с чем это едят.

– Плохо. – Бим задумался. – Ладно, прыгай в обычных тапочках. Результат будет похуже, да только неизвестно: сумеешь ли ты с первого раза шиповки обуздать? Не стоит и рисковать…

– А что, в шиповках выше прыгается? – заинтересовался Алик.

– Повыше. Ничего, потом освоишь спортивную обувку. Иди переодевайся и – на парад.

Форма школы: белые майки, синие трусы с белыми лампасами. Алик вообще‑ то предпочитал красный цвет: с детства за «Спартак» болел. Но ничего не поделаешь: Бим в своё время стрелял по «бегущему кабану» за команду «Динамо», отсюда – пристрастие к бело‑ синему…

Прошли неровным строем вдоль полупустых трибун, где пёстрыми островками группировались болельщики – папы, мамы, бабушки, школьные приятели и скромные «дамы сердца», приглашённые разделить триумф или позор начинающих рыцарей «королевы спорта». Родители Алика тоже рвались на стадион, но сын был твёрд. «Через мой труп», – сказал он. «Почему ты не хочешь, чтобы мы насладились грядущей победой? – спросил отец. – Боишься, что мы ослепнем в лучах твоей славы? » – «А вдруг поражение? – подыграл ему Алик. – Я не хочу стать причиной ваших инфарктов».

Короче, не пустил родителей «поболеть».

– И правильно сделал, – поддержал его Фокин. – Я своим тоже воли не даю. Начнутся ахи, охи – спасу нет…

Постояли перед центральной трибуной, выслушали речь какого‑ то толстячка в белой кепке, который говорил о «сильных духом и телом» и о том, что на «спортивную смену смотрит весь район». Под невидимыми взглядами «всего района» было зябко. Набежали мелкие облака, скрыли солнце. Время от времени оно выглядывало, посматривало на затянувшуюся церемонию. Наконец избранные отличник и отличница подняли на шесте флаг соревнований, и он забился на ветру, захлопал.

– Трудно прыгать будет, – сказал Фокин.

– Почему? – не понял Алик.

– Ветер.

– Слабый до умеренного?

– Порывистый до сильного.

– Одолеем, – не усомнился Алик.

– Твоими бы устами… – протянул осторожный Фокин.

Он надел тренировочные брюки и куртку, медленно‑ медленно побежал по зелёной травке футбольного поля вдоль края. Алик тоже «утеплился» – слыхал, что нельзя выстуживать мышцы. С трудом преодолевая чёткое желание посидеть где‑ нибудь в «теплышке», последовал за Фокиным: если уж держать марку, так до конца. Посмеивался: Бим сейчас зрит эту картину и радуется – был у него лодырь Радуга, стал Радуга‑ труженик, отрада сердцу тренера.

Впрочем, долго «отрадой» побыть не удалось. Фокин досеменил до сектора для прыжков, притормозил у длинного ряда алюминиевых раскладных стульев, именуемых в просторечии «дачной мебелью».

– Садись, Радуга.

– А разминка? – спросил удивлённый Алик.

– Береги силы.

– Ну уж дудки, – возмутился Алик. Как так: он с Фокина берёт положительный пример, тянется за лидером, а лидер – в кусты?

Отошёл Алик в сторонку, начал приседать. Потом к наклонам перешёл. Видит: кое‑ кто из прыгунов тоже разминается. Кое‑ кто, как Фокин, силы бережёт. Нет в товарищах согласия. Поодаль за алюминиевым столом судейская коллегия расположилась. Две женщины и Бим. Ещё два парня, по виду – десятиклассники, у стоек колдуют, начальную высоту устанавливают. Положили планку, на картонном табло цифры умостили: один метр шестьдесят сантиметров. Сакраментальная высота!..

На старте бега судья из пистолета выстрелил – понеслись шестеро, отмахали сто метров. Предварительные забеги. В секторе для метания ядра о землю бухают.

– Начали и мы, – сказал Бим.

На груди у Алика пришит номер – седьмой. У Фокина – шестой. У Соловьёва, соответственно, – пятый. Всего участников – Алик посчитал – двадцать три.

Фокин и Соловьёв – в шиповках, Алик – в полукедах. Посмотрел по сторонам: ага, не один он такой сиротка, есть и ещё «полукедники». Все они, ясное дело, считаются резервом главных сил – набраны для полного комплекта. «А вот мы покажем им полный комплект», – злорадно решил Алик, не зная, впрочем, кому это «им» собирается показывать.

Прыгнули. Мама родная, сразу девять человек отсеялось, метр шестьдесят одолеть не смогли. И даже один в шиповках все три попытки смазал, наобнимался с планкой. А трое «полукедников», напротив, остались, включая Алика. Алик невольно начал болеть за свой «антишиповочный клан». Кто в нём? Один – рыжий, длинный, рукасто‑ ногастый, на чём только майка держится. Дал ему Алик – про себя, разумеется, – прозвище «Вешалка». Второй – тоже не лилипут, но поменьше Вешалки, крепыш в красной майке – «Спартаковец».

Десятиклассники повозились у стоек, приладили картонки: метр шестьдесят пять. Ещё трое «сошли с круга». Вешалка и Спартаковец продолжают соревнования, хорошо. Правда, Спартаковец три попытки использовал, чтобы планку укротить.

– Кто такие? – спросил про них Алик у Фокина.

– Первый раз вижу, – презрительно ответил Фокин, опытный волк районных соревнований, знающий в лицо всех основных конкурентов.

Значит – не конкуренты. Но, тем не менее, прыгают. Вешалка метр семьдесят с первой попытки взял. А Спартаковец не сумел, завалил планку. Будь здоров, Спартаковец, не поминай лихом…

Метр семьдесят пять – уже серьёзный рубеж. Прыгают восемь человек. Бим за столом, вероятно, рад до ужаса: вся его команда уцелела, не споткнулась ни об одну высоту. А кстати: имеет ли Бим право судить соревнования, если в них участвуют его питомцы?

Алик спросил об этом у многоопытного Фокина.

– Не имеет, но пусть тебя это не волнует, – объяснил многоопытный Фокин. – Да здесь все такие: преподаватели физкультуры из разных школ. Кто бег судит, кто метания. А ученики соревнуются.

– Семейственность развели, – проворчал Алик.

– Попадёшь на городские соревнования, такого не увидишь. Там – уровень!

Алик кивнул согласно, будто проблемы попасть на городские соревнования для него не существовало. И вправду не существовало…

Вероятно, там и стадион будет получше, и обстановка поторжественней. И попадут туда только самые сильные, самые талантливые – элита! И среди них – Александр Радуга, надежда отечественного спорта…

Размечтался и – свалил планку. Прав Бим, нельзя отвлекаться от дела. Спокойнее, Алик, сосредоточься… Вон она, милая, застыла в синем небе, чуть‑ чуть облако дальним концом не прокалывает. Высота!.. Пошёл на неё, толкнулся левой, перенёс послушное тело – сделано!

– Ну, ты меня испугал, старичок, – сказал Фокин.

– Бывает.

– Чтоб не было больше.

– Есть, генерал!

Больше не будет. Надо поставить за правило: любую высоту – с первой попытки. Не думать ни о чём постороннем, не отвлекаться. Есть цель – звенящая планка над головой. Есть и другая цель – подальше, побольше… Не будем о ней.

Бим за судейским столом даже не смотрел в сторону своих учеников, что‑ то чертил на листе бумаги. Характер показывал. Холодность и беспристрастность. Валька Соловьёв развалился на стуле, вытянул ноги, закрыл глаза, руки на груди скрестил, и будто бы ничего его не касается – ни накал борьбы, ни страсти на трибунах. Завидная выдержка. Алик подумал, что такой стиль поведения можно и перенять без стеснения: и сам отдыхаешь, «выключаешься», и на соперников твоё спокойствие влияет не лучшим образом.

Метр восемьдесят. Шестеро в секторе. Соловьёв, Фокин, Радуга. Ещё двое и… Вешалка. Вот вам и резерв главных сил. Молодец, «полукедник»!

Первый – Соловьёв. Пошёл на планку, сначала – шагом, потом всё быстрее, толчок… Лежал, смотрел вверх. Планка, задетая ногой, дрожала на кронштейнах, позванивала – удержится ли? Нет, свалилась – то ли ветерок подул, то ли добил‑ таки её Соловьёв. Он встал, невозмутимо подошёл к стулу, натянул штаны, куртку, сел, закрыл глаза – ждал второй попытки.

Очередь Фокина. Разбежался… Есть высота? Подлая планка опять дрожит… Устоит? Устояла!

– «Облизал» планочку, – сказал кто‑ то позади Алика. Он обернулся: Вешалка.

– Что значит «облизал»?

– На одной технике прыгнул. Больше не возьмёт.

– Сначала сам прыгни, потом каркай.

– Я‑ то прыгну. Сейчас твоя очередь.

Обозлившийся за друга Алик время не тянул, не ломал комедии. Быстренько преодолел высоту, даже, кажется, с запасом. Проходя мимо судейского столика, наклонился к Биму:

– Борис Иваныч, кто этот парень? Рыжий, длинный, под пятнадцатым номером…

Бим ответил шёпотом: неудобно судье с участником на посторонние темы разговаривать.

– Пащенко. Сильный спортсмен. Чемпион Краснопресненского района.

– Чего же он в нашем районе делает?

– Переехал с родителями. Теперь у Киевского вокзала живёт.

Алик вернулся на место, сказал Фокину:

– Плохо конкурентов знаешь. Этот рыжий – чемпион.

– Фамилия? – Фокин был лаконичен. Видно, расстроил его последний прыжок.

– Пащенко. Слыхал?

– Приходилось. Он же из другого района?

– Переехал.

– Понятно. Ты не отвлекайся и меня не отвлекай, – сел, уставился на сектор. А там как раз Пащенко готовился.

Не хочет Фокин разговаривать – не надо. Обиделся Алик. Как и Валька Соловьёв, натянул тренировочный костюм, уселся, закрыв глаза: чёрт с ним, с Пащенко, пусть прыгает. Однако не утерпел, приоткрыл один глаз – щёлочкой. Вешалка зачастил в своих полукедах‑ скороходах, каждый шаг – километр, прыгнул – планка не шелохнулась. И верно – ас. Ишь вышагивает, оглобля рыжая…

– А почему он не в шиповках? – забыв об обиде, спросил Алик.

– Значит, так ему удобнее.

«Может, и мне так удобнее? – подумал Алик. – В шиповках я, чего доброго, и прыгать‑ то разучусь…»

Соловьёв так и не взял метр восемьдесят – ни со второй, ни с третьей попытки. Невозмутимо оделся, сунул туфли в спортивную сумку с белой надписью «Адидас» – чемпион! – ушёл, не попрощавшись.

– Не заладилось у него сегодня, – сказал Фокин, будто извиняясь за невежливость коллеги. – Случается такое, имей в виду.

«Ну уж фигушки, – решил Алик, – если я ещё от нервов зависеть буду, от погоды или от настроения родителей, то к чему вся эта волынка с даром? Прыгать так прыгать, а переживать другим придётся…»

Установили метр восемьдесят пять. В секторе – уже четверо. Фокин побежал – сбил. Бим Алику машет: твоя, мол, очередь.

И тут Алик принял неожиданное – даже для себя – решение. А может, повлияло на него поведение заносчивого Пащенко, проучить чемпиона вздумал.

Встал, крикнул судьям:

– Пропускаю высоту!

И, ликуя, поймал изумлённый взгляд Вешалки.

Бим вылез из‑ за стола, направился к Алику.

– Подумал, что делаешь? – даже голос от негодования дрожит.

– Подумал, Борис Иваныч. – Алик – сама смиренность. – Я и так уже в зачёт попал. Возьму я или нет эту высоту – бабушка надвое сказала. А рыжий пусть поволнуется.

Бим усмехнулся:

– Твоё дело.

– Конечно, моё, Борис Иваныч. – Это чтобы последнее слово за ним было, не любил Алик в «промолчавших» оставаться.

Так и есть, верная политика: сбил Вешалка планку. Побежал по футбольному полю – разминается, готовит себя ко второй попытке. А Алик ноги вытянул, руки скрестил, глаза зажмурил. Как раз солнышко выглянуло – тепло, хорошо. Прыгайте, граждане, себе на здоровье, тренерам на радость.

Решил проверить волю: пока все не отпрыгают на этой высоте, глаз не открывать. Мучился, но терпел.

– Опять пропустишь?

Открыл глаза: Вешалка рядом стоит, посмеивается. А в секторе следующую высоту устанавливают: метр девяносто.

– Кто остался?

– Ты да я, да мы с тобой.

– Годится.

– Ну, держись.

– И ты не упади. – Опять последнее слово за Аликом.

Взглянул на Бима. Тот выглядел явно расстроенным, хотя судье и не пристало показывать эмоции. Рано рыдаете, Борис Иваныч, ещё не вечер. Фокин молчит, амуницию свою собирает. Тоже считает, что Радуга подвёл команду. Если бы взял предыдущую высоту – поделил бы первенство с Пащенко. А так – Пащенко на коне, а Радуга, выходит, сбоку бежит, за стремя держится. Да только не знает милый Фокин, лучший друг, что у Алика есть некий волшебный дар, а у Вешалки его и в помине нет.

– Ты на всякий случай имей в виду, что Пащенко – кандидат в юношескую сборную страны, – сказал Фокин, не поднимая головы от сумки, сосредоточенно роясь в ней.

– Ну и что?

– Ну и ничего.

То‑ то и оно, что ничего. Был Пащенко кандидат, станет Радуга кандидатом. А пугать товарища накануне ответственного прыжка негоже. У товарища тоже нервы есть.

С первой попытки высоту брать или чуток поиграть с Вешалкой? Решил: с первой. Не стоит мучить Бима и Фокина. Разбежался, сильно оттолкнулся и – словно что‑ то приподняло Алика в воздух, перенесло над планкой: в самом деле волшебная сила! Упал на маты, поглядел вверх: не шелохнётся лёгкая трубка, лежит, как приклеенная.

Аплодисменты на трибунах. Интересно, кому? Вскочил, понёсся, высоко подняв руки, как настоящий чемпион, – видел такое в кинохронике, по телику. А стадион аплодирует, орёт. Фокин сбоку вынырнул – куда обида делась? – обнял, зажал лапищами.

– Сломаешь, медведь… Погоди, ещё рыжий не прыгал.

Рыжий потоптался на старте, пошёл на планку… Нет, звенит она, катится по земле.

– Сломался соперник, – заявил Фокин.

– У него ещё две попытки.

– Поверь моему опыту, вижу.

И Бим улыбается во весь рот, опять забыв о своей должности. Не рано ли?

Нет, не рано. И во второй раз планка летит на маты. Рыжий подошёл к судьям, что‑ то сказал. Бим встал, объявил:

– Пащенко, пятнадцатый номер, от третьей попытки отказывается. Соревнования закончены.

– Подождите. – Алик сорвался с места. – Я ещё хочу.

– Может, хватит? – с сомнением спросил Бим.

– Почему хватит? – В разговор вступил какой‑ то мужчина в тренировочном костюме, куртка расстёгнута, под ней – красная водолазка, а сверху секундомер болтается. Алик до сих пор его не замечал, видно, недавно подошёл. – Участник имеет право заказать следующую высоту.

– Факт, имею, – подтвердил Алик.

– А возьмёшь? – улыбнулся мужчина.

– Постараюсь, – вежливо ответил Алик.

Стадион замер. Даже метатели к сектору для прыжков подтянулись, стояли, держа в могучих пятернях литые ядра. Судьи с других видов тоже здесь собрались: соревнования подошли к концу, один Алик остался. Скажешь отцу – не поверит, опять придётся к свидетельству Фокина взывать.

Давай, Алик. Сосредоточься, построй в воображении крутую траекторию, нарисуй в воздухе гипотетическую кривую – уравнение прыжка. Икс равен ста девяноста пяти сантиметрам…

Пошёл, как выстрелили… Рраз и – на матах! Ах ты, чёрт, задел планку второпях… Ну, подержись, подержись, родная… Стадион молчит, замер – тоже ждёт… Лежит, лежит голубушка… Наша взяла!

Что тут началось! Фокин с матов встать не дал, прыгнул сверху, навалился, норовит поцеловать, псих ненормальный. Еле выбрался Алик, соскочил на землю, а тут Бим навстречу:

– Поздравляю, Радуга.

– Не ожидали, Борис Иваныч?

– Честно – не ожидал.

– А я знал: точно буду первым. Всегда первым буду!

– Не торопись, Радуга.

– Наоборот, Борис Иваныч, поспешать надо.

– Парень верно говорит: поспешать надо…

А это кто такой в разговор встрял? Тот же мужик в красной водолазке. Ему‑ то что за дело?

– Давай познакомимся. Тебя Александром зовут? Значит, тёзки. Я – Александр Ильич. Тренер юношеской сборной по лёгкой атлетике. Давно прыжками занимаешься?

Держитесь, Александр Ильич, не падайте…

– Уже неделю.

И глазом не повёл. Решил, что шутит Алик – пусть глупо, но что не простишь новому чемпиону района?

– Солидный срок. На каникулы куда собираешься?

– На дачу, наверно.

– А может, к нам, на сборы?

– Не знаю…

– Подумай. Я ещё о себе напомню.

И ушёл, помахивая секундомером на длинной цепочке. Пообещал конфетку и скрылся. Интересно, не забудет?

– Ну, Радуга, считай, повезло тебе, – сказал Бим.

– А ему?

– Не знаю, – засмеялся Бим. Он уже перестал обращать внимание на мальчишескую задиристость Алика. – Ему, надеюсь, тоже… Давай, давай, пьедестал почёта ждёт чемпиона, на самом верху стоять будешь.

И началось награждение победителей.

Когда награждали, вручали хрустящую грамоту со множеством витиеватых подписей, а также звонкий будильник, красивый будильник в полированном деревянном футляре, когда по‑ взрослому жали руку и поздравляли с победой, не до того было.

А потом вспомнил.

Бим подошёл, по плечу похлопал, сказал:

– Так держать, Радуга.

А Сашку Фокина, занявшего третье место, обнял за плечи, увёл в сторону, и они долго сидели прямо на траве, на футбольном поле, о чём‑ то говорили. Бим блокнот вытащил, рисовал в нём какие‑ то штуки. Так долго сидели, что Алик не стал дожидаться Фокина, переоделся, влез в троллейбус и прибыл домой – с победой.

Всё было, как положено: ахи, охи, кило сомнений и тонна восторгов, обед в столовой, а не в кухне, сервиз парадный, «гостевой», скатерть крахмальная, отец по случаю победы от сухого вина не отказался, и Алику домашней наливочки из летних запасов предложили, но он‑ то – спортсмен, чемпион, «режимник», сила воли плюс характер – отверг с негодованием нескромное предложение.

Как сказал поэт: «Радость прёт, не для вас уделить ли нам? Жизнь прекрасна и удивительна…»

Всё так, но точил червячок, портил праздничное настроение: чем он, Алик Радуга, Биму не угодил? Выиграл первенство – слава Б. И. Мухину, воспитавшему чемпиона. Но Б. И. Мухин – человек честный, не нужна ему чужая слава, не воспитывал он феноменального Радугу. Но тогда можно просто порадоваться за ученика, который ещё вчера был бездарь бездарем, но переломил себя, не прошёл ему даром горький урок, преподанный Б. И. Мухиным, талантливым педагогом – куда там Макаренко… Ах, не урок это был, не ставил Б. И. Мухин никаких далеко идущих целей, выгоняя Радугу из зала и обещая ему твёрдую «четвёрку» за год: переполнилась чаша терпения Б. И. Мухина, и сорвал он злость на нерадивом ученике. И не надо вешать на него тяжкие лавры великого педагога, оставьте Б. И. Мухина таким, какой он есть: бывший спортсмен, волею судьбы пришедший в школьный спортзал, любящий тех, кто любит спорт, и не любящий тех, кто, соответственно, спорт не любит.

Пусть так. Но ведь человек же он – этот загадочный Б. И. Мухин, есть у него сердце, душа! Должен же он понять, что пареньку, впервые вкусившему сладость победы, впервые узнавшему, что спорт может быть не в тягость, а в радость, этому до чёртиков счастливому пареньку очень нужна похвала того, кто всегда ругал его, смеялся над ним.

А вдруг Бим просто не верит в победу Алика?

Как так не верит? Вот же она, победа, ясная для всех, убедительная, осязаемая, можно потрогать, понюхать, в руках подержать – весомая! Но не похож ли Бим на тех скептиков, что некогда смотрели в телескоп Галилея, вежливо поддакивали старику и уходили, убеждённые в реальном существовании слонов, китов и черепахи, на коих покоится их мир? Их, а не Галилея.

Сравнение натянуто? Смещены масштабы? Ничего, в несоответствии масштабов – наглядность сравнения. Ведь воскликнул же кто‑ то из древних: «Умом приемлю, а сердце протестует! » Воскликнул так и был по‑ своему прав. По‑ своему…

И Бим по‑ своему прав, если влезть в его шкуру. Что такое – преподаватель физкультуры? Одна из самых неблагодарных профессий. Очень многие всерьёз считают – даже учителя! – что физкультурнику и делать‑ то в школе нечего. Подумаешь, занятие: помахал руками, попрыгал, побегал.

Но ведь «помахать, побегать, попрыгать» – для этого педагогом быть не надо. Такого учителя и не запомнить. А Фокин Бима явно запомнит, хотя и не станет спортсменом. Запомнит как педагога, а не «учительскую единицу», потому что сумел Бим что‑ то расшевелить в Фокине, стать ему близким человеком, с которым можно и горем поделиться, и радостью. Как они на поле устроились – голубки!

И Вальке Соловьёву Бим на всю жизнь запомнится, и Гулевых, и Торчинскому. Смешно сказать, но и для Алика Бим – не просто «один из преподавательской массы». В конце концов, хотел того Бим или нет, а вещие сны пришли к Алику как раз после того – наипечальнейшего! – урока. А вот Алик для Бима по‑ прежнему – «один из…». И все его спортивные доблести – мимо, мимо, Фокинское третье место Биму дороже.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒