Annotation 10 страница

Запад впервые обратил внимание на «Талибан» в 1994 году. За два года это движение полностью покорило Афганистан и захватило власть. В ноябре 1996 года «Талибан» провозгласил собственный закон, основанный на законе шариата, только в гораздо более жесткой интерпретации по сравнению с другими исламскими странами. В то время папа навещал нас в Джедде и, прочитав законы в газете, решительно заявил, что талибанская трактовка ни в малейшей степени не согласуется с мнением признанных исламских ученых. Основная суть заключалась в следующем: никто в Афганистане не будет наслаждаться свободой и испытывать радость. Большая часть законов касалась прежних свобод женщин. Теперь они не имели права в одиночку выходить за пределы своих домов. Лицам женского пола запрещалось посещать школы и работать, если только они не были заняты в сфере здравоохранения. Кроме того, появляясь за пределами дома, женщины должны были быть облачены в плотную паранджу, так чтобы не было видно даже их глаз, а если из-под нее выглядывала ножка, то женщину могли на месте подвергнуть бичеванию, за чем следила полиция нравов. Женщинам запретили стирать одежду на берегах рек — то, чем они занимались с незапамятных времен. А поскольку многие дома не имели стиральных машин, перед ними вставала проблема поддержания чистоты. Им возбранялось танцевать даже на свадьбах. Музыку тоже нельзя было слушать. При обнаружении кассет с записью музыки владельца арестовывали и бросали в тюрьму. Женщины-врачи не могли лечить мужчин. А женщины могли обращаться за медицинской помощью только к женщинам, что приводило к чудовищным трагедиям, когда больные женщины не могли получить медицинскую помощь. (А позднее женщины-врачи и вовсе были уволены. ) Таксистам запретили перевозить женщин, если их лица не прикрыты паранджой. Если женщину заставали на улице в одиночестве, ее мужа избивали или подвергали тюремному заключению. После опубликования следующего закона у афганских мужчин оставалось всего полтора месяца на то, чтобы отрастить бороду. Если афганец позволял себе побриться, он рисковал оказаться за решеткой. Любимое развлечение — конструирование и запуск воздушных змеев — запретили. Все магазины, торгующие воздушными змеями, были закрыты, а тех, кого заставали за их изготовлением, отправляли в тюрьму. Фотография была приравнена к идолопоклонству. Телетрансляции были запрещены. Все камеры, фотографии, фильмы и портреты должны были быть уничтожены. Даже громкий смех в общественном месте мог привести к тюремному заключению. И почти тут же мы увидели новости из Афганистана: на экране представители «Талибана» избивали женщин, покрытых паранджой. За что — так и осталось не ясным. Похоже, «Талибан» ненавидел женщин за сам факт их существования. Но если в сельской местности женщины всегда носили паранджу, то в городах они уже давно привыкли к западному платью. Мало кто надевал традиционную паранджу, состоящую из десятка ярдов плиссированной ткани, в которой прорезалось лишь маленькое отверстие для глаз. В соответствии с законом даже под паранджой женщина должна была носить скромное одеяние, хотя вряд ли кто-нибудь из представителей «Талибана» стал бы заглядывать женщине под подол, чтобы удостовериться в этом. Я радовалась, что мама не дожила до этого времени. Несомненно, она стала бы первой афганкой, которую подвергли бы порке за цоканье высоких каблучков по мостовым Кабула. До нас доходили известия от наших друзей и родственников, остававшихся в стране. Многие уже успели подвергнуться унижениям, а некоторые и вовсе рисковали своей жизнью. Одна из моих кузин сообщила о том, что запреты были введены без предварительного предупреждения. И многих афганцев избивали и арестовывали за действия, которые они даже не воспринимали как противозаконные. Женщины довольно быстро облачились в паранджи, однако не все догадывались о том, что цвет туфель тоже может привлечь внимание полиции нравов. Однажды кузина отправилась со своим мужем на базар. На ней были белые туфли, которые прежде не вызывали нареканий. А тут без всяких предупреждений на них накинулся красномордый представитель «Талибана». Они окаменели от ужаса, даже не догадываясь, что сделали не так. Но вскоре их обидчик объяснил им, что возбудился при виде носка белой туфельки, выглядывавшей из-под голубой паранджи. Кузина не сомневалась, что он убьет и ее, и мужа прямо на месте. Она начала молиться Аллаху, прося его вернуть ее к маленьким детям, которые оказались бы на улице, если бы лишились родителей. Но, слава Аллаху, они остались живы, хотя представитель «Талибана» и избил ее мужа, а потом попытался оттоптать ей пальцы ног. К счастью, моя кузина оказалась достаточно проворной и вовремя отскочила. Все это означало, что больше она не сможет выходить из дома, так как эти белые туфли были ее единственной обувью. Один мой приятель осмелился надеть джинсы, которые «Талибан» считал греховным изделием Запада, и стал жертвой нападения целой группы представителей «Талибана». Но поскольку он счел, что его собираются ограбить и лишить последних денег, на которые он собирался купить хлеб, он дал отпор нападающим. Однако его повалили на тротуар и сорвали с него джинсы. И тут он по-настоящему испугался, так как решил, что его собираются изнасиловать. Тем не менее нападавшие оставили его в разорванном нижнем белье и задом наперед водрузили на спину какого-то осла. После чего принялись возить по городу в качестве образчика, подвергшегося тлетворному влиянию Запада. Мир явно сходил с ума. Но были и еще более страшные истории, повергавшие меня в ужас. Одну мою одноклассницу «Талибан» обвинил в том, что она содержит частную школу на дому, поскольку девочкам было запрещено ходить в школу. Она учила лишь свою дочь, племянниц и двух соседских девочек, но «Талибану» и этого было довольно — четыре шедшие вместе девочки вызвали его подозрения. Представители «Талибана» последовали за девочками и удостоверились в том, что в дом вошло еще несколько девочек, одна из которых прижимала к груди книгу. Затем члены «Талибана» ворвались в дом, уничтожили карандаши и учебники и арестовали всех, включая детей. Женская тюрьма была страшным местом, где даже зимой не было отопления. Кормили там лишь черствым хлебом и жидким супом. Мою бедную подругу каждую неделю били кнутом и продержали за решеткой два года, не позволяя в течение всего этого времени видеться с детьми, которых освободили через несколько недель. Здоровье ее было подорвано, и через год она скончалась от рака. Судьба двух ее дочерей осталась покрытой мраком, поскольку ее муж был убит «Талибаном» за какой-то проступок. Другая моя любимая подруга Нури, трудившаяся из последних сил, чтобы выбраться из нищеты, также была уничтожена «Талибаном». Отец ее умер еще до войны с русскими, и мать была вынуждена пойти в прислуги, стирать белье и убирать дома, чтобы заработать на образование дочери. Нури лучше всех успевала в своем классе, и наконец ее мечта обеспечивать семью стала реальностью, когда она получила диплом об окончании школы и место учительницы. В первый же день, выйдя на службу, она сказала матери, что той больше никогда не придется стирать чужое грязное белье и заниматься уборкой в чужом доме. Нури аккуратно вносила арендную плату и никогда не забывала купить все необходимое. Она очень гордилась тем, что может обеспечивать свою мать. Нури решила не выходить замуж, опасаясь того, что муж может запретить ей помогать матери. Зато замуж вышла сестра Нури, у которой было уже пятеро детей, и Нури души в них не чаяла. К несчастью, во время войны с русскими дом сестры подвергся бомбежке. Сестра Нури, ее муж и двое их детей погибли. Нури забрала трех оставшихся к себе. Она относилась к ним как к своим собственным и любила их безмерно. После ухода русских страну захлестнула гражданская война. Но Нури удалось сохранить свою семью. А потом к власти пришел «Талибан». И в первую очередь он закрыл женские школы, а затем запретил женщинам работать. За военные годы было убито столько мужчин, что семья Нури была одной из многих, где деньги зарабатывали женщины. В отсутствие кормильца маленькая семья Нури внезапно оказалась на пороге голода. Хотя «Талибан» и запрещал женщинам занимать достойные должности, он сквозь пальцы смотрел на проституцию. И Нури сделала немыслимое для уважаемой афганки — она начала торговать своим телом. В первый раз она получила очень большие деньги, поскольку была девственницей. Но вскоре расценки снизились, и она была вынуждена принимать по нескольку клиентов за ночь. Поскольку «Талибан» запрещал женщине появляться на улице без сопровождающего ее мужчины, ей приходилось брать с собой двенадцатилетнего сына своей сестры, когда она отправлялась на поиски клиентов. Бедный ребенок стоял на холоде, прислушиваясь к звукам сексуальных утех своей любимой тети. Вот что принес «Талибан» Афганистану. И хотя с детства я уже успела познакомиться со множеством женских трагедий, я никогда не предполагала, что афганки подвергнутся еще большему унижению. Я впадала в полное отчаяние, когда думала о своем бедном сыне, который по-прежнему оставался заложником у своего отца и жил в безумном мире «Талибана». Как я хотела вызволить его оттуда! И все же, несмотря на весь этот мрак, пребывая вдали от родины, я обрела радость в жизни. ГЛАВА 23

31 марта 1996 года в 19. 40 я снова стала матерью. Я произвела на свет прекрасного мальчика и тут же назвала его Дюраном. Все мои родственники и родственники Халида возражали, утверждая, что нельзя называть второго ребенка тем же именем, что и первого, утраченного. И лишь Халид поддержал меня: — Мариам имеет право назвать этого ребенка так, как ей хочется. Дюран был идеальным ребенком, чего нельзя было сказать обо мне как о матери, ибо стоило ему заплакать или чихнуть, как я тут же бросалась с ним к врачу. После того как я трижды за день заставила водителя превышать скорость, врач усадил меня в своем кабинете и строго сказал: — Мариам, дети должны плакать. С Дюраном все в порядке. Вы меня беспокоите гораздо больше. — Простите, доктор, но моего первого сына похитили, когда он был совсем маленьким, — призналась я. — И с тех пор я его не видела. Поэтому так волнуюсь за этого ребенка. Я не допущу, чтобы с ним произошло что-нибудь плохое. Еще одну потерю я не перенесу. Несмотря на то что мои близкие были страшно рады рождению Дюрана, папа с каждым днем чувствовал себя все хуже. Он начал пользоваться кислородной маской, а прогноз врачей составлял не более двух лет жизни. Халид согласился с тем, что я должна уделять ему как можно больше времени, и мы договорились, что я на полгода уеду к нему в Виргинию, а затем вернусь с ним в Джедду. И я счастлива, что сделала это, поскольку пробыла с ним все время до самого его ухода. Мы уже жили в Джедде, когда папе стало совсем плохо. Я уже лежала в постели, когда в дверь постучала горничная и сообщила, что мой отец с трудом дышит, вспотел и глаза у него закатились. Я поспешно оделась и позвала водителя и садовника, которые перенесли папу в машину. Мы помчались в больницу. — Мне так хочется спать, дочка, — пробормотал папа, едва мы добрались до места. Я обняла его, но он уже испустил дух. Я выскочила из машины и начала метаться по стоянке: — На помощь! На помощь! — кричала я. Но никто уже не мог его реанимировать. Папа почил с миром, а я продолжала жить в окружавшем меня безумии. В Саудовской Аравии все сопряжено с трудностями, даже смерть. Как и все мусульмане, папа мечтал о том, чтобы его похоронили в святом для мусульман городе Мекке. Но правительство Саудовской Аравии отказало нам в этом. Я позвонила в американское консульство, и консул пообещал мне получить необходимое разрешение, но на это могло уйти три дня. Это было невозможно, так как, согласно нашей религии, усопшие должны быть похоронены в течение суток после смерти. Поэтому Халид договорился похоронить папу в Джедде. Похоронами, как и многим другим в Саудовской Аравии, могли заниматься только мужчины. Арабы считают, что женщины могут утратить самообладание во время похорон, рвать на себе волосы и раздирать одежду, поэтому их оставляют горевать дома за закрытыми дверьми. Мне запретили присутствовать на похоронах собственного отца. И впервые за все это время я была вынуждена признать, что отец был прав: в Саудовской Аравии не было места женщине. Папина смерть ударила по мне сильнее, чем мамина, возможно, потому, что теперь я окончательно осиротела. Убитые горем находят облегчение, посещая могилы. И по прошествии недели я решила, что смогу проскользнуть на могилу отца, хотя женщинам было запрещено посещать общественные кладбища. Я заставила нашего водителя отвезти меня к кладбищу, а потом дала взятку кладбищенскому служителю, чтобы он пропустил меня внутрь. Оказавшись за воротами, я позвонила Халиду: — Халид, где расположена могила моего отца? — А почему ты спрашиваешь? — Потому что я на кладбище и хочу посетить его могилу. — Ты где?! — закричал Халид. — Я собираюсь посетить могилу своего отца. Либо ты объяснишь мне, где она находится, либо я буду бродить по кладбищу и спрашивать об этом у всех встречных. Халид застонал. Он сразу понял, насколько решительно я настроена, и, опасаясь моего ареста, тут же объяснил мне, где находится могила, но приказал сразу после посещения ее вернуться домой, удостоверившись, что меня никто при этом не видел. На кладбищах Саудовской Аравии нет надгробий, там места захоронений обозначаются лишь на земле. И Халид объяснил мне, куда идти. Я положила цветы на папину могилу, помолилась, поговорила с ним, и мне стало легче. Я так скучала по нему, что стала посещать могилу каждую неделю, не посвящая в это Халида. Вскоре мой водитель привык к этому, а смотритель кладбища радовался нежданному доходу. Для меня это стало настоящим утешением. И мне было наплевать на то, что я нарушаю глупый закон Саудовской Аравии, запрещающий женщинам посещать кладбища. Подобные бессмысленные законы и создаются лишь для того, чтобы их нарушали. Время, проведенное в Афганистане, а затем в Саудовской Аравии, научило меня тому, что жизнь женщины всегда подвергается опасности, если она не берет все в свои руки. И это доказала история, происшедшая с моей подругой из Ирана Сорайей. Я познакомилась с ней в Египте еще до переезда в Саудовскую Аравию. И с тех пор мы с ней очень сблизились. Однажды Сорайя позвонила мне и сообщила, что находится в больнице. Она просила меня приехать как можно быстрее. Я тут же бросилась в больницу и убедилась в том, что она действительно серьезно больна — каждый выдох вырывался из ее груди со свистом. Между вдохами Сорайя проклинала себя за то, что переехала в Саудовскую Аравию. — Сорайя! Экономь силы! Расскажи, что случилось. Сорайя, задыхаясь, поведала, что болезнь навалилась на нее ночью, когда у нее резко поднялась температура. Она позвонила в «неотложную помощь», прося забрать ее в больницу. — А где твой махрам? — поинтересовался оператор, имея в виду мужчину-опекуна. — Это мой брат, но его сейчас нет — он находится за пределами страны в деловой поездке. — Тогда тебе придется подождать его возвращения, — ответил оператор. — Он должен поставить свою подпись для того, чтобы тебя забрали в больницу. — Я умру к моменту его возвращения. Думаю, у меня воспаление легких, — сказала Сорайя. — Если не умрешь к этому времени, можешь снова нам позвонить, — будничным тоном ответил оператор. Бедная Сорайя, сочувственно кивая подруге, подумала я. Мне тоже не позволили расписаться за маленького Дюрана, когда ему надо было сделать обрезание. Я не смогла поехать с семьей Халида в Таиф, так как Халид в это время отсутствовал в городе и не мог расписаться за меня. Но Сорайя была изобретательной женщиной. Она медленно оделась, вышла на дорогу, поймала такси и каким-то образом уговорила таксиста отвезти ее в больницу. Оказавшись в больнице, она столкнулась с новыми препятствиями, так как ее отказывались принять из-за отсутствия опекуна. К счастью, в этот момент вмешался врач, приехавший с Запада, Сорайю положили в реанимацию и начали лечить. Но увы, время уже было упущено, и пневмония захватила весь организм Сорайи. Моя подруга скончалась через несколько часов после моего ухода. Так погибла еще одна прекрасная женщина из-за нелепых законов, направленных против женщин. И снова мне не позволили присутствовать на похоронах Сорайи. Однако Халид, чувствуя свою вину, в тот же день предложил отвезти меня на кладбище на могилу отца. Тогда-то я и сообщила ему, что регулярно ее посещаю. Бедный Халид хлопнул себя по лбу и все же повез меня на кладбище Ив. — Зачем мы сюда приехали? — удивленно спросила я. — Мне казалось, ты хочешь посетить могилу своего отца. — Он похоронен на другом кладбище, — огрызнулась я, чувствуя раздражение оттого, что мой муж не помнит, где похоронен его тесть. — Так ты собиралась на кладбище Квази? — с изумлением переспросил Халид. — Да, могила моего отца находится на кладбище Квази. — Мариам, твой отец похоронен не там. Он покоится здесь, на кладбище Ив. — Как это так? — заикаясь, спросила я. — Сталлех отвез меня именно туда. — Мариам, — рассмеялся Халид, — Сталлех не присутствовал на похоронах твоего отца. Я отправил его по делам в день похорон. Вероятно, он предположил, что твоего отца похоронили на кладбище Квази, но он ошибся. Я вспыхнула при мысли о том, сколько раз я подкупала кладбищенского служителя, сколько цветов принесла на неведомую могилу, сколько молитв произнесла и сколько часов провела, беседуя с незнакомцем! — Это все твоя идиотская страна! — закричала я. — Если бы жила в Америке, я бы знала, где похоронен мой отец, и могла бы свободно посещать его могилу. Даже в Афганистане мне бы позволили похоронить отца и посещать его могилу. Халид только рассмеялся, зато я кипела от негодования. Новое разочарование постигло меня, когда мы добрались до кладбища Ив и я поняла, что здешний смотритель неподкупен. Я была уязвлена до глубины души, когда Халида с Дюраном пропустили на кладбище, а меня, дочь усопшего, заставили ждать за воротами на палящем солнце. Мне так никогда и не удалось увидеть могилу отца, хотя я по иронии судьбы несколько месяцев ухаживала за могилой незнакомца.
Несмотря на то что была мусульманкой и выросла в мусульманской стране, я с большей радостью общалась с выходцами с Запада, нежели с арабами. В Саудовской Аравии существовало слишком много «пунктиков» по отношению к женщинам. Я вступила в Комитет американских женщин, который занимался благотворительностью. Маленькому Дюрану исполнилось уже четыре года, и он жил счастливым ребенком с добрым отцом и любящей матерью. Он рос умным ребенком и, что еще важнее, впечатлительным и заботливым. Однако любовь к Маленькому Дюрану не затмила моей любви к моему первому сыну, которого я теперь называла Большим Дюраном. Каждый день я думала о Большом Дюране, горюя, что пропустила его детские годы. Большой Дюран был старше Маленького на двенадцать лет, то есть теперь он уже достиг шестнадцатилетнего возраста, чего я никак не могла себе представить. Когда Маленький Дюран подрос, я сказала ему, что у него есть старший брат, с которым он когда-нибудь познакомится. Маленький Дюран страшно обрадовался и начал отбирать свои самые любимые игрушки. — Это я подарю своему брату, когда он к нам приедет, — заявил он. Мысль о том, что Большой Дюран стал мужчиной, даже не догадываясь о том, что у него есть мать, которая не переставала искать его все это время, заставила меня вновь попытаться проникнуть в Афганистан. Меня не останавливало даже то, что он по-прежнему находился под властью «Талибана». Однако Халид, знавший о том, что Каис грозился убить меня, если я переступлю границу страны, категорически воспрепятствовал этому. И все же я удвоила усилия по розыску своего сына, а новые технологии предоставили мне новые возможности. ГЛАВА 24

Когда в 2000 году мы с Халидом получили доступ к Интернету, я специально создала веб-страницу, посвященную Большому Дюрану. Там я разместила свою биографию и все, что мне было известно о сыне. Эта информация сопровождалась просьбой: «Я не видела своего сына четырнадцать лет. Он был похищен у меня, когда ему было всего два года. 27 января ему должно исполниться шестнадцать. В своих мечтах я никогда не расставалась со своим сыном. Пожалуйста, помогите мне найти его». Многие выражали мне сочувствие, но один респондент непрерывно дразнил меня, присылая послания следующего содержания: «А я знаю семью Дюрана». Я умоляла его, чтобы он предоставил мне хоть какие-нибудь сведения, но он лишь отвечал: «Если хочешь узнать о своем сыне, сначала тебе придется подружиться со мной». «Я согласна с тобой дружить, — написала я, — но в первую очередь я должна получить сообщение непосредственно от моего сына». Ответа не последовало, хотя я еще долго гадала, кто мог быть моим таинственным корреспондентом. Я отправила письма трем министрам правительства «Талибана». Поскольку предполагалось, что они являются глубоко религиозными людьми, я попыталась сыграть на их набожности: «В Коране есть упоминание о том, что ноги матерей попирают рай. И если вы настоящие мусульмане, вы поможете мне найти сына». Я не слишком надеялась на получение ответа, поэтому была крайне удивлена, когда один из министров позвонил мне. — Я состою в приятельских отношениях с отцом Дюрана Каисом, — вежливо, но твердо сообщил он. — Дюран — хороший мальчик и лояльно относится к своему отцу. У него все в порядке. Однако Дюран принадлежит своему отцу. И оставьте его в покое. У него есть семья, и эта семья находится в Афганистане. Я прокляла этого человека, понимая, что все мужчины всегда будут держаться вместе против женщин. Я стала собирать сведения у друзей, остававшихся на территории оккупированного «Талибаном» Афганистана, и ничуть не удивилась, когда узнала, что теперь Каис являлся приспешником нового правительства. Сейчас он осмеивал коммунистический режим, которому когда-то служил, и занимал высокое положение в правительстве «Талибана». Кроме того, мне сообщили, что после моих писем министрам «Талибана» Каиса предупредили и теперь моего сына охраняли от сношений с его матерью. Другие друзья передали мне информацию о том, что мой сын специализируется в компьютерной технике и «Талибан» широко использует его навыки в своих целях. Вероятно, мой сын находился в безопасности, но я не могла радоваться тому, что он близко общается с людьми, которых я считала преступниками. Судя по всему, Каис пользовался моим сыном как пешкой для повышения своего престижа среди глав «Талибана». И в тот момент, когда я сочла, что хуже уже некуда, ситуация еще больше усугубилась. 11 сентября 2001 года я находилась в Джедде, когда по телевидению стали транслировать страшные сцены из Америки. Я взвыла от ужаса при виде смертей и разрушений. Я любила Америку и американцев — страну и людей, приютивших меня, когда моя родина была в огне, и я не могла спокойно смотреть на столь масштабные страдания невинных. А когда мы узнали, что за этой атакой стоял Усама бен Ладен, которого в Афганистане поддерживал «Талибан», мы поняли, что дни его сочтены. Америка собиралась предпринять военные действия в ответ на теракт, осуществленный на ее территории. Когда Америка начала сбрасывать бомбы на мою родину, я оказалась на грани нервного срыва, так как знала, что они нацелены как раз туда, где находится мой сын. Аллах спас его во время войны с русскими и гражданской войны, но теперь Афганистан противостоял Америке, самому могущественному государству в мире! Наступит ли когда-нибудь мир на афганской земле? Я сидела перед Кораном и молилась: «О Аллах, спаси, пожалуйста, всех добрых людей в Афганистане. И прошу, спаси моего сына». На Афганистан сбрасывали столь разрушительные бомбы, что, по слухам, людей просто разрывало на мельчайшие частички. Неужели мне не суждено вновь увидеть своего сына?! Я отправилась в Мекку и стояла у дверей к Каабе, прося Аллаха, чтобы он отвел бомбы от моего сына. К декабрю американские войска продвинулись в глубь страны, вытесняя из нее «Талибан». Афганские друзья сообщали, что Каис по-прежнему поддерживает «Талибан» и держит Дюрана при себе. Больше всего я боялась, что американцы убьют моего сына, сочтя его за представителя «Талибана». Я непрерывно писала письма в американское посольство, рассказывая все, что мне было известно о Каисе и Дюране, и умоляя чиновников найти моего сына и вернуть его мне. Я почувствовала полную опустошенность, когда мне сообщили, что, поскольку Дюрану в январе исполнилось восемнадцать лет, он теперь считается взрослым и находится вне юрисдикции американских властей. С точки зрения американского закона теперь мой сын мог жить с кем угодно и мог вернуться ко мне лишь по собственной воле. Именно в это время я получила известия от своего двоюродного брата Фарида, который собирался вернуться в Афганистан и возродить наш семейный бизнес. Меня это очень встревожило. За пределами охраняемых американцами постов Афганистан по-прежнему оставался довольно опасным местом. — У тебя же хорошая работа в Париже. Не надо рисковать, Фарид! — убеждала его я. — Сейчас наступает особое время, Мариам. Наша страна нуждается в патриотах, — возражал он. — К тому же кто-то должен найти твоего сына. У меня сжалось сердце. Фарид всегда был моим защитником, даже теперь, когда я стала взрослой женщиной и была замужем. Он был настоящим волшебником. И может, ему удастся наконец привезти ко мне Дюрана. Но еще до того, как Фарид добрался до Кабула, мне позвонил наш родственник, сообщивший потрясающие новости: ему удалось встретиться с Дюраном! — Мариам, твой сын здоров и счастлив, — сообщил он мне. — Он свободно говорит на английском и фантастически владеет компьютером. Сейчас он учится на первом курсе в колледже. — Я еду в Кабул! — закричала я в трубку. — Нет, Мариам, он не хочет тебя видеть. Я рассказал ему о тебе. Теперь он знает, что у него есть мать, но ему здорово промыли мозги. Он считает, что ты продала его отцу за пять тысяч долларов. Я в отчаянии бросила трубку. И хотя мне было горько услышать, что мой сын не хотел иметь ничего общего со своей матерью, я была счастлива, поскольку он жив и теперь узнал о моем существовании. По крайней мере это было хоть что-то. В этот день ко мне вернулась надежда, и сердце мне подсказывало, что вскоре я воссоединюсь со своим сыном. Может, это произойдет не завтра и даже не через год, но рано или поздно я должна была увидеть своего похищенного сына. Однако, понимая, что его отец будет продолжать настраивать его против меня, я подумала, что, вероятно, эту встречу следует организовать на нейтральной территории. Может, его как-нибудь можно будет вывезти в Америку? Весной 2002 года в Кабул отправилась моя сестра Надия. Она пыталась разыскать там Дюрана, но выяснилось, что он уехал. Надия позвонила, чтобы сообщить мне новые сведения. — По крайней мере, Мариам, ты можешь больше не тревожиться о безопасности Дюрана. Каис в очередной раз переметнулся. Сначала он поддерживал коммунистов, потом «Талибан», а теперь он помогает американцам в их борьбе с «Талибаном». Все что касается Каиса, меня уже не могло удивить. Этот человек по своей сути никому не мог быть верен. Он менял политические пристрастия с такой же легкостью, с какой я переворачивалась в кровати. Я тут же поняла, что больше ждать нельзя. — Надия, я еду, — сказала я. — Я возвращаюсь домой за сыном. — Нет! — завизжала Надия. — Мариам, этого нельзя делать. Твое присутствие всех подвергнет опасности. — Почему? Надия передала трубку нашему кузену, и он объяснил: — Каис разработал изощренный план на тот случай, если ты попытаешься встретиться с сыном. Он распространяет лживую информацию и всех настраивает против тебя. Только появившись в Кабуле, он сообщил всем, что матерью Дюрана была американка, которая скончалась. Он никогда не признавался в том, что похитил Дюрана. Когда члены нашей семьи сообщили властям правду, они обратились к старейшинам племени Каиса, и те согласились допросить его. Они снова и снова задавали ему вопрос, почему он покинул Америку. И если бы им удалось уличить его во лжи, ему бы пришлось носить паранджу до конца своих дней. Обречь мужчину на ношение паранджи было страшным оскорблением. Однако порой, когда мужчина уличался во лжи или совершал какой-нибудь другой недостойный поступок, старейшины племени выносили подобное решение. Если бы к ношению паранджи приговорили Каиса, он, несомненно, стал бы всеобщим посмешищем. Более того, он был бы вынужден покинуть страну, чтобы скрыть свой позор. — Однако, Мариам, — продолжил кузен, — если старейшины решат, что не Каис, а ты повинна в разводе, тебя обрекут на смерть вне зависимости от того, являешься ты гражданкой Америки или нет. — Ах вот как? Значит, мужчину в качестве наказания можно просто унизить, а женщину за это же преступление необходимо убить?! — Кровь у меня вскипела. — Знаешь что? Я приеду в Афганистан и приведу своего бывшего мужа в суд. В присутствии американцев ситуация будет выглядеть несколько иначе. — Ты что, считаешь, что афганские племена живут по американским законам?! — повысил голос мой кузен. — Каис будет говорить и поступать так, как ему вздумается, и ему будут верить, потому что он мужчина. Ты же знаешь, что женщины не обладают никакой властью. Ты знаешь, что слово мужчины важнее слова женщины. Твоим словам никто не поверит, потому что ты — женщина. И твой приезд в Кабул, Мариам, станет началом войны между двумя племенами. И кто тогда будет растить наших детей? Я затряслась от ярости, когда мой кузен добавил: — Твой сын теперь знает о тебе. И если он захочет тебя увидеть, он с тобой свяжется. А если не захочет, значит, такова твоя судьба. А теперь, пожалуйста, оставь нас в покое. — Тебе все понятно? — беря трубку, осведомилась Надия. Я была раздавлена разочарованием и с нетерпением ждала, когда Большой Дюран свяжется со мной, представляя себе нашу первую встречу. Что я скажу своему сыну? И что он скажет мне? Казалось, все просто: я признаюсь ему, как люблю его и как по нему скучала. Однако я так и не получала сведений от Дюрана. Он продолжал хранить молчание. Было очевидно, что Каис настроил моего сына против меня. И с тяжелым сердцем я решила, что, возможно, никогда не увижу Большого Дюрана. Летом 2003 года я с маленьким Дюраном поехала навестить свою кузину Зиби в Дюссельдорф. Мы наслаждались завтраком, когда вдруг зазвонил телефон. Из ответа Зиби я поняла, что звонил Халид. — О боже, спасибо, — прошептала она в трубку и разрыдалась. Я бросилась к ней, видя, как она записывает на листке бумаги телефонный номер. Первыми цифрами были «93» — международный код Афганистана. Я потеряла самообладание и принялась метаться по комнате. — Это номер Дюрана! Он позвонил! Зиби попыталась успокоить меня. Но я выхватила у нее трубку: — Халид? Халид? Это он звонил? Это он? — Любимая, — ответил Халид своим мягким голосом. — Сделай глубокий вдох. Это хорошие новости. Твоя сестра снова в Кабуле. И она нашла твоего сына. Он звонил тебе! — Голос у Халида сорвался. — Он оставил свой номер телефона. Позвони ему. Я с тобой прощаюсь. Перезвони мне потом и расскажи, как ваши дела. Я обезумела от радости. Может, Надия наконец поняла, какую роль она сыграла в похищении моего сына. И если теперь ей удастся соединить нас, я прощу ей все. У меня никак не получалось правильно набрать номер Дюрана — руки дрожали, а слезы застилали глаза. Наконец муж Зиби забрал у меня телефон и сам набрал нужный номер. Сердце у меня колотилось с бешеной скоростью, и я тут же забыла все подготовленные слова. — Алло, — послышался в трубке мужской голос. Вряд ли он мог принадлежать моему маленькому Дюрану. — Алло? — чувствуя, как у меня перехватило дыхание, ответила я. — Алло? — повторил мужчина. — Дюран? — Да. — Это твоя мама, Дюран. Твоя Мано. — И я разразилась рыданиями. — Помнишь, когда ты был маленьким, ты называл меня Мано? — Пожалуйста, перестаньте плакать, — холодно ответили мне. Кто был этот человек? И где был мой сын? — Перестать плакать? Да как же я могу перестать плакать?! Я ждала этого мгновения семнадцать лет. — С языка у меня срывалось совсем не то, что я собиралась сказать. — Послушай, я сейчас же приеду к тебе. Первым же рейсом я прилечу в Кабул. — Я запрещаю тебе появляться в Кабуле! — закричал мой собеседник. — Ты запрещаешь мне? Но, Дюран… сын мой… любовь моя… я должна тебя увидеть. Этот холодный голос уже убивал меня, но теперь он стал еще жестче: — Послушай, сестренка, не надо сюда приезжать. Я повешусь, если увижу твое уродливое лицо. — Зачем? Зачем ты говоришь это? — всхлипнула я. — Я твоя мать. Я жила лишь ради того, чтобы встретиться с тобой. Я… — Послушай, сестренка, согласно законам Пактии развода не бывает. В голове у меня все помутилось. Почему мой сын называл меня сестренкой, да еще с такой ненавистью? Почему он был таким жестоким? — Как ты посмела развестись с моим отцом?! — закричал он, прежде чем я успела ответить. — Дюран, Дюран, сейчас не время обсуждать это. Но ты должен знать, что я развелась с твоим отцом, потому что он избивал меня. — Папа сказал, что ты отказалась от меня после развода и продала меня ему за пять тысяч долларов. Он сказал, что ты никогда меня не любила. Сердце у меня заныло, и я прижала руку к груди. — Дюран, послушай меня! — слова хлынули из меня потоком. — Это неправда! Я могу показать тебе документы, свидетельствующие о том, что твой отец похитил тебя. Дюран, твой дед и я делали все возможное, чтобы найти тебя. Ты должен мне верить. Ты даже не назовешь меня мури? — помолчав, добавила я. («Мури» по-пуштунски означает «мама». ) — Прежде чем я смогу назвать тебя матерью, тебе придется ответить на целый ряд вопросов, — холодно ответил он. — И тогда я решу, стоит ли мне с тобой встречаться. Зиби взяла параллельную трубку: — А теперь оба успокойтесь, — промолвила она. — Вы впервые беседуете за много лет. Понятно, что вы нервничаете. Дюран, не говоря больше ни слова, повесил трубку. Я была так потрясена, что не могла вымолвить ни слова. Я столько лет мечтала о том, что признаюсь сыну в своей любви и расскажу о том, как ни на мгновение не переставала его искать. И вот моя мечта обернулась кошмаром. Мое дитя, мой обожаемый Дюран, не испытывал любви к своей матери. Более того, всеми возможными способами он показал мне свою ненависть. Зиби безуспешно пыталась утешить меня: — Мариам, отец Дюрана промывал ему мозги на протяжении семнадцати лет. Мальчик в полной растерянности и не знает, что ему думать. Он еще объявится. Дай ему время. Заливаясь горькими слезами, я позвонила Халиду и сообщила о происшедшем. Но Халид, как всегда, остался непоколебимым. — Не волнуйся, милая. Мы перезвоним тебе, когда он будет готов. Это займет некоторое время. Я бродила, как дикое животное в клетке, обвиняя себя, что все сказала не так, как мечтала. Мне хотелось накричать на своего спокойного мужа. Время? Разве семнадцати лет, которые я провела в разлуке с сыном, было недостаточно? Дюран позвонил снова через два дня. И на этот раз мне удалось совладать со своими эмоциями, хотя это было непросто. Я надеялась, что он звонит, так как вспомнил что-то, но, увы, это было не так. Он по-прежнему думал лишь о своем отце. Дюран опасался, что я могу создать ему проблемы. — Твоя сестра все мне рассказала. Но я не стану с тобой разговаривать, если ты не простишь моего отца. Ты не должна обрекать его на судебное разбирательство. Ты не должна ввергать его в неприятности. Я готова была пообещать ему все что угодно, лишь бы мы оставались на связи. — Сын, обещаю тебе, что ничего не сделаю, что могло бы навредить твоему отцу. — Ты должна простить моего отца. Я выдержала длинную паузу, прежде чем произнести эти непростые слова, хотя и была готова на все ради воссоединения с сыном. — Хорошо, я прощаю твоего отца, Дюран. Его интонации тут же изменились, и в голосе звучали дружелюбные нотки — он даже неожиданно заявил, что собирается уехать из Афганистана. — Думаю, я поеду учиться в Индию. И я разрешу тебе посетить меня там. Но в Америку не поеду. Америка — это та страна, где ты развелась с моим отцом. Конечно же, я хотела встретиться со своим сыном в Америке или в Саудовской Аравии, но я заставила себя набраться терпения. — Дюран, я всего лишь хочу, чтобы ты был счастлив. И я поступлю так, как ты захочешь. Похоже, его обрадовало то, что я готова подчиняться его решениям. Через несколько недель после моего возвращения в Джедду Дюран позвонил мне снова. Три телефонных звонка меньше чем за месяц! Я была вне себя от радости. И во время этого разговора он неожиданно назвал меня мамой. — Дюран! Сыночек мой! И тогда, к моему изумлению, Дюран сообщил мне, что теперь не сомневается в том, что я не продавала его за пять тысяч долларов. — Послушай, я поговорил с отцом, — сказал он, — и знаю, что все это время он лгал мне. Я больше не люблю его. Я его ненавижу. И мне осточертел ислам. Я решил, что поеду в Америку. Мой сын сам не понимает, что делает, решила я. Сначала он ненавидел Америку, а теперь хочет там поселиться. — А почему бы тебе не приехать сюда, в Саудовскую Аравию, и не пожить с нами? — Я ненавижу арабов, — решительно ответил он. — Да, ненавижу. Я ничего не сказала, хотя его решимость и смутила меня. В конце концов, его отчим был арабом, а его сводный брат араб наполовину. Сразу после нашего разговора я созвонилась с американским посольством в Кабуле и сообщила, что мой сын наконец связался со мной. Я хотела договориться о том, чтобы Дюран получил необходимые документы и американский паспорт. Если Дюран хотел жить в Америке, его «американская» мать должна была всячески помочь ему сделать это. Через неделю Дюран позвонил в четвертый раз и вновь с тревожным сообщением. — Папа сказал, что, если я с тобой встречусь, он лишит меня наследства, отречется от меня. А когда я сообщил, что собираюсь в Америку, он избил меня. Поэтому мне пришлось сбежать из дома, и теперь он повсюду разыскивает меня и угрожает убить. От ужаса у меня перехватило дыхание. Я не сомневалась, что Каис способен убить Дюрана, лишь бы не позволить ему встретиться со мной. Мысли мои метались, и я не могла собраться с духом. — Где ты сейчас? — Я в укрытии, под защитой бойцов Северного альянса. Мне это совершенно не понравилось. Каис был слишком тесно связан с «Талибаном», а, мой сын оказывал талибам множество услуг. Я знала, что талибы и Северный альянс являются смертными врагами. И представители альянса могли вознамериться убить моего сына. Мне казалось, что Афганистан кишмя кишит убийцами и все охотятся за моим сыном. Довелись мне оказаться в Афганистане, я бы боролась за его жизнь до последней капли крови, но я была в Саудовской Аравии, слишком далеко от него. Найти сына только для того, чтобы снова потерять, — эта мысль терзала меня. И тут я вновь вспомнила о Фариде. Слава Аллаху, он все еще был в Кабуле, где старался возродить бизнес своего отца. Я позвонила двоюродному брату, рассказала об обстоятельствах Дюрана и попросила его найти моего сына и защитить его от Каиса. — Не волнуйся, братишка, — рассмеялся Фарид. — Я возьму его под свою защиту. И действительно, не прошло и нескольких дней, как Фариду удалось найти Дюрана, каким образом — я до сих пор не знаю. После чего он доставил его в американское посольство. Там его допросили консульские чиновники, сообщившие Дюрану, что проблем с американским паспортом у него не будет, если он на самом деле мой сын и сможет предоставить ДНК-тест, доказывающий это. Я решила сразу же сдать тест на ДНК, чтобы решить проблему раз и навсегда. Сделать такой тест в Афганистане было проблематично, поэтому мы договорились встретиться в Пакистане. Американские власти согласились провести тесты там. Основным препятствием оказалось отсутствие заграничного паспорта у Дюрана. Поэтому решено было нанять контрабандистов для перехода через границу. Я не знала, с чего начать, и вновь Фарид сделал все необходимое. Он нашел верных людей, которые в течение многих лет нелегально пересекали границу. Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить Фарида? Мой «старший брат» раз за разом доказывал мне свою преданность. Однако за несколько дней до отъезда Дюрана в Пакистан мне позвонил встревоженный Фарид: — Мариам, только не позволяй Дюрану пользоваться твоим мобильником, когда вы встретитесь в Пакистане, и не давай ему денег. — А в чем дело? — Мариам, между радостью встречи и катастрофой всего лишь один шаг, — помолчав, ответил Фарид. — Что ты имеешь в виду, Фарид? Я чувствовала, что мой брат очень тщательно выбирает слова, слишком старательно. — Он твой сын, Мариам, и я его не знаю. Просто сделай так, как я попросил. И будь осторожна. Я знала Фарида как себя. Он был предусмотрительным человеком. В чем же он заподозрил моего сына? Меня обуревали тревожные предчувствия, но теперь меня уже ничто не отделяло от моей мечты. Ничто не могло помешать моей встрече с Дюраном. ГЛАВА 25

Халид очень волновался, что я еду в Пакистан одна. — А что, если тебя там встретит Каис? Все это может быть ловушкой, Мариам. Я покачала головой и оттолкнула Халида. — Даже табун диких лошадей не помешает мне встретиться с сыном. Халид глубоко вздохнул. — Халид, я не видела сына с восемьдесят шестого года. И все это время мечтала о встрече с ним. Я не упущу своего шанса. Халид тяжело опустился на диван, не сводя с меня глаз. — Только подумай, что бы ты чувствовал, если бы кто-нибудь забрал у тебя маленького Дюрана, — попыталась объяснить ему я. — Тебя бы тоже никто не смог остановить. Я должна поехать. Прости меня. Но обещай, что, если со мной что-нибудь случится в Пакистане, ты присмотришь за маленьким Дюраном. — Конечно, любимая, конечно, — задыхаясь от переполнявших его чувств, ответил Халид. И я не сомневалась, что так оно и будет. Мой муж совершенно не походил на остальных арабов. Он ни на йоту не изменился со дня нашего знакомства и оставался таким же внимательным и предупредительным. Мне страшно повезло, и я понимала это. Через четыре дня, 25 июля 2003 года, Дюран отправился из Кабула в Пешавар в компании контрабандистов. И я на следующий день вылетела из Джедды в Исламабад, а там пересела на автобус, который должен был доставить меня в Пешавар. Автобус был переполнен, несколько оконных стекол было разбито, однако внутри висела страшная духота. Я ни на что не обращала внимания. Я торопилась на встречу с сыном. Когда я выезжала из Исламабада, встававшее солнце окрасило здания в розовый цвет, а их тени в тона индиго. Сзади от колес поднимались струйки пыли. Эта мелкая пыль оседала у меня во рту и носу. Я вновь погружалась в мир, который знала с детства. И внезапно поняла, как давно я была здесь в последний раз: минуло более двадцати лет, с тех пор как мы похоронили в Индии маму и уехали с папой в Америку. Тогда мы уезжали в подавленном состоянии, ибо оба тяжело переживали мамину кончину. Теперь я возвращалась сюда одна. Папе не удалось дожить до этого дня, когда он снова мог бы встретиться с Дюраном. Дюран! Я действительно ехала на встречу с ним! Я по-прежнему представляла его себе круглолицым ребенком, смеющимся над своей Мано. Я не могла себе представить, что теперь он стал взрослым мужчиной. Я грезила на протяжении всего пути в Пешавар. Я не обращала внимания ни на изъеденное оспой лицо своей соседки, ни на пение шофера. Перед моими глазами маячило лишь лицо маленького Дюрана. Я наизусть заучила место, где мы должны были встретиться: «Грин-отель», номер 114. Я вбежала внутрь без стука. В номере сидело пять мужчин с длинными бородами в традиционных афганских костюмах — контрабандисты, которые проводили моего сына через границу. А потом я увидела молодого мужчину, сидевшего на кровати, и вскрикнула. Он был одет в каждодневный европейский костюм. Я бросилась к нему и принялась внимательно рассматривать его лицо. Чувство невероятного счастья омыло мою душу. — Если это сон, пожалуйста, Аллах, я не хочу пробуждения! — вскричала я, прижимая к своей груди молодого человека. — Сын мой! Сын мой! Это был самый счастливый момент в моей жизни. Дюран молчал. — Каким ты стал красивым, — сказала я, пытаясь совладать со своими чувствами. Мой сын отстранился и холодно посмотрел на меня. — Ты тоже считаешь, что мне надо сделать пластическую операцию? — неожиданно произнес он. — Терпеть не могу свое худое лицо и обтянутые скулы. Контрабандисты рассмеялись. — Мамаша рыдает от счастья при виде сына, — между взрывами хохота заметил один из них. — А сынка волнует собственный вид! Мой сын перевел взгляд на контрабандистов и смутился. — Я тоже рад, что ты приехала за мной, — наконец произнес он. Я залилась краской радости. — Дюран, сын мой, ты даже представить себе не можешь, как долго я мечтала об этом моменте. Контрабандисты обменялись взглядами и встали. — Мы вас оставим, — заметил их главарь. — Вам надо поговорить с глазу на глаз. Я улыбнулась, выпроваживая их за порог. Мне не терпелось остаться наедине с Дюраном. Я хотела как можно скорее преодолеть разделяющую нас бездну времени. А для этого мы должны были получше познакомиться и поделиться всем, что произошло с нами за эти годы. — Однажды я видел твою фотографию, где ты с отцом, — пробормотал Дюран. — На тебе было белое платье. Я сказал отцу, что это похоже на свадебную фотографию, а ты выглядишь как невеста. — И что тебе ответил отец? — Он сказал, что однажды был в Америке на свадьбе и все присутствовавшие на ней женщины хотели с ним сфотографироваться. Он сказал, что ты тоже там была. Я видел эту фотографию лишь один раз, потому что потом отец ее убрал куда-то. Я кивнула, чувствуя, что Дюран готов говорить об отце и обо всей той лжи, которая вбила клин между нами. Однако я воздерживалась от того, чтобы говорить о Каисе что-либо дурное. Возможно, Дюран меня просто испытывал. Может, он просто искал повод для того, чтобы оттолкнуть меня. В тот день я должна было сконцентрироваться лишь на положительных вещах. Я улыбнулась, не сводя глаз со своего сына. Я не могла на него наглядеться. — Пожалуйста, говори еще, — попросила я, — я хочу слышать твой голос. Дюран закряхтел. Я прикусила язык, чувствуя себя на грани пропасти. Один ложный шаг — и все будет потеряно. — А как твоя мачеха, Дюран? Она была добра с тобой? — Нормально, — пожал он плечами. — Она была глупая. Иногда она была доброй, иногда злой. Но когда отец бил меня, она иногда пыталась меня защитить. — О! — воскликнула я, закрывая лицо руками. Это я должна была защищать свое дитя. — Твой отец плохо с тобой обращался, Дюран? — спросила я. — Только тогда, когда я его не слушался. Тогда он бил меня. Таков был Каис. Всякий раз, когда ему отказывались повиноваться, он пускал в ход свои кулаки. Я глубоко вздохнула. — Расскажи мне все, Дюран, и хорошее и плохое. И тогда плотина молчания, разделявшая нас, рухнула, и мой сын начал говорить. Он сообщил, что, когда ему было шесть лет и он смотрел из окна второго этажа на улицу, кто-то толкнул его и он вывалился из окна. Он бы сломал себе шею, если бы не попал в густые кусты. Ему так и не удалось выяснить, кто его вытолкнул — отец или мачеха. Я узнала, как однажды в морозный день, когда Дюран не мог справиться с домашним заданием, Каис избил его и вышвырнул на снег. И пока мой сын, дрожа от холода, лежал в сугробе, Каис кричал ему, что заставит его провести в снегу всю ночь и, возможно, лишь это чему-нибудь его научит. Дюран рассказал, как в одиночестве добирался до дома дяди, который жил довольно далеко, чтобы его отогрели. И я представила, как мое дитя, облаченное лишь в легкую пижамку, пробирается через снежные заносы. Я узнала, что, когда Каис присоединился к русским, Дюран неоднократно становился свидетелем его пьянства. Я выяснила, что Каис купил ему прекрасный рояль, чтобы Дюран выучился играть на инструменте. А потом Дюран рассказал, как рояль разбили после прихода к власти «Талибана». Он поведал мне о том, каким религиозным человеком начал прикидываться Каис, когда к власти пришел «Талибан», и как он нанял священнослужителей, чтобы те научили Дюрана читать Коран наизусть. А потом к Каису пришел один из руководителей «Талибана», который сказал, что у них есть много людей, наизусть читающих Коран, зато им нужен человек, владеющий английским и разбирающийся в компьютерах. И тогда мой сын стал компьютерным экспертом. Я узнала, как в сердце моего сына росла ненависть к «Талибану». Он любил играть на рояле, петь и танцевать, но с приходом «Талибана» к власти все эти удовольствия были запрещены. Я выяснила, что мой сын так возненавидел «Талибан», что это чувство распространилось и на ислам. Я узнала, что мой сын даже подумывал о том, чтобы обратиться в христианство, и мое мусульманское сердце сжалось при мысли об этом. Чем больше он говорил, тем сильнее его лицо покрывалось потом, и он начал производить впечатление больного человека. Для того чтобы отвлечь его от столь болезненной темы, я попросила его спеть мне. Сердце мое затрепетало, когда я услышала его прекрасный голос. В ту ночь я впервые за долгие годы спала спокойно. Однако на следующий день один из контрабандистов отвел меня в сторону и прошептал: — Будь осторожна, вполне возможно, что его отправил к тебе его отец для того, чтобы он получил американский паспорт. Возможно, он не говорит тебе всей правды. Я посмотрела на Дюрана, который в это время оживленно беседовал с двумя другими контрабандистами. — Видимо, вы правы. Но мне придется рискнуть. Интересно, узнаю ли я теперь свою родину, — промолвила я, пытаясь сменить тему разговора. — Сохранились ли здания, которые я помню с детства. — Мало что уцелело, — приподняв одну бровь, ответил контрабандист. — От наших сокровищ ничего не осталось. «Талибан» уничтожил все. Сердце у меня сжалось от боли за мою страну. Когда я была маленькой, Афганистан переживал эпоху расцвета, но за ней последовали годы тяжелых потрясений. И теперь все было утрачено. Впервые за многие годы я подумала о том, что могло произойти с нашими семейными ценностями — коллекцией марок дедушки Хассена и моей собственной коллекцией монет. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как я запрятала их в своей комнате. Может, их нашел какой-нибудь ребенок? На следующий день мы отправились в Исламабад сдавать анализы на ДНК, чтобы Дюран мог получить американский паспорт. И хотя я понимала, что это может быть ловушкой Каиса и этот молодой человек может оказаться одним из многочисленных сирот, выброшенных за борт исторических конфликтов, что-то подсказывало мне, это действительно мой сын. Однако я понимала, что для американцев материнский инстинкт никогда не сможет стать доказательством. Американское посольство было поставлено в известность о нашем приезде. Там деловито взяли у нас кровь и сообщили, что результаты будут получены через две или шесть недель. — От двух до шести недель? — пришла в ужас я. — А где мы будем жить? Мы не можем жить все это время в дешевой гостинице с контрабандистами. — Я огляделась по сторонам. — Может, мы можем остаться здесь? Но чиновникам посольства было плевать на мои переживания. Они не могли позволить себе личной заинтересованности. Так что нам ничего не оставалось, как вернуться к контрабандистам. Они согласились охранять нас и заботиться о нашей безопасности на протяжении всего периода нашего вынужденного пребывания в Исламабаде. Дюран продолжал вести себя со мной очень осторожно, и его настроение непредсказуемо менялось. То он готов был изливать мне душу, то раздраженно отворачивался, обуреваемый подозрениями. — Ну и что с того, что он бил тебя? — однажды вечером осведомился он. — Это еще не повод для того, чтобы разводиться. Ты была его женой, а муж имеет право бить свою жену. Я вздрогнула. Чему Каис научил моего сына? — Нет, Дюран, хороший муж никогда не бьет свою жену, — осторожно ответила я. — В Коране сказано, что муж имеет право бить свою жену. Это позволено. — Зато в Соединенных Штатах это запрещено, — пробормотала я. Дюран отвел глаза, избегая моего взгляда. — Мой отец говорит, что все женщины нуждаются в порке. Иначе они не будут знать своего места. — Твой отец бил твою мачеху? Дюран кивнул: — Да. Я слышал, как она кричала и плакала. Он не позволял ей видеться с ее родственниками и посещать свадьбы. Ей приходилось все время сидеть дома. Помню, когда он однажды избивал ее, она пригрозила выкрасть меня и уехать, так чтобы он никогда не смог меня найти. У меня перехватило дыхание. Все мои худшие опасения оказались правдой. Дюран действительно подвергался побоям. Он видел, как Каис избивал его мачеху. Каис был садистом, и мой сын оказался вовлеченным в его садистский мир. — Но после этой угрозы моя мачеха забеременела. И после этого мой отец постоянно следил за тем, чтобы она все время была беременной, чтобы она не сбежала. У меня семь братьев и сестер. — Прости, Дюран. Дюран горько рассмеялся: — Неважно. Это сделало из меня мужчину. Мурашки побежали по моему телу. За это время я несколько раз заставала Дюрана за тем, что он звонил по моему мобильнику в Афганистан. И тогда я вспомнила о предостережениях Фарида. — Дюран, ты звонишь своему отцу? — спокойно спросила я. — Я ничего ему не сказал, — сухо ответил Дюран. — Я просто хотел услышать его голос. И он хотел услышать мой голос. — Дюран, мы оба рискуем своей жизнью. Если твой отец узнает, где мы находимся, он может приехать и убить нас обоих. — Он убьет только тебя, — резко рассмеялся Дюран. Я молча кивнула. Я молилась о скорейшем получении результатов ДНК-тестов, чтобы поскорее отправить Дюрана в Америку, за пределы досягаемости его отца. По прошествии трех недель мы получили результаты теста. И они подтвердили, что Дюран является моим сыном. После этого события начали развиваться очень быстро. Американское посольство выдало Дюрану паспорт, и мы начали выбирать рейс на Виргинию. Дюран решил, что будет жить у Надии в Виргинии и поступит там в колледж. Я собиралась отвезти моего сына к сестре, а затем ежегодно посещать ее, как делала это, пока был жив папа. Теперь я могла по полгода общаться со своим сыном. Я была на седьмом небе от счастья! Надия и Сьюзи встречали нас в аэропорту. Все не помнили себя от радости… за исключением Дюрана. Его совершенно не трогало это воссоединение с семьей матери. Когда мы приехали к Надие, я показала все игрушки, которые покупала ему на протяжении всех этих лет. Я сохранила все. Дюран не проявил к ним никакого интереса. — Почему ты не отдала их своему другому сыну? — пожав плечами, с безразличным видом спросил он. — Мне нужен компьютер и и-мейл, — заявил он затем Надие. — У меня в Кабуле есть друзья, с которыми я должен общаться. Надия нервно заерзала. Госдепартамент предупредил ее о том, что она должна быть осторожна, так как после семнадцати лет противостояния вряд ли Каис согласится сдаться без боя. — Хорошо, Дюран, у тебя будет компьютер и и-мейл, — твердо произнесла она, — ты можешь общаться со своими друзьями, но ты не должен сообщать им о том, где находишься. Ты не должен называть им наш адрес и номер телефона. Это опасно. И поскольку мы защищаем тебя, ты обязан защищать нас. Дюран промолчал, но залился краской. Затем он заявил, что ему нужен собственный почтовый адрес. Мой сын уже успел закончить первый курс Кабульского университета, где учился на «отлично». А теперь я зачислила его в Общественный колледж Северной Виргинии, где училось много иностранных студентов. Мы надеялись, что Дюран освоится там, а затем сможет перевестись в университет. Кроме того, Дюран хотел найти работу. На два дня в неделю он устроился в офис Надии, а в остальные дни работал в «Макдоналдсе». И я радовалась тому, что он усердно учится и много работает. Мне не хотелось расставаться с сыном, но в Саудовской Аравии меня ждали муж и Маленький Дюран. Поэтому, когда Дюран обосновался в Америке, я решила, что могу оставить его на несколько месяцев. Я отправилась в Саудовскую Аравию, предварительно сообщив Дюрану, что вернусь через несколько месяцев. Через две недели после моего возвращения в Джедду мне позвонила перепуганная Надия. Она сказала, что мой сын больше не сможет жить у нее. — Мариам, я хочу, чтобы он сейчас же покинул мой дом. Мы с Халидом надеялись, что конфликт рассосется и Дюран сможет остаться в колледже. Но на всякий случай Халид подал бумаги на получение визы для Большого Дюрана, чтобы он мог приехать в Джедду. Как мы и надеялись, Дюран и Надия помирились, и он пробыл у нее еще три недели. Но потом они вновь поссорились из-за того, что Дюран хотел пойти в клуб, а Надия считала его еще слишком юным для такого времяпрепровождения. Дюран переехал от Надии к тете Шагул и пробыл у нее до тех пор, пока не получил визы в Саудовскую Аравию. Однажды, когда мы с Халидом отправились в гости, у нас зазвонил телефон. Когда горничная сняла трубку, она услышала мужской голос, кричавший по-английски и интересовавшийся моим местонахождением. Когда она сказала, что меня нет дома, мужчина потребовал к телефону Маленького Дюрана. И когда мой маленький сын взял трубку, мужчина прокричал ему: «Я убью твою мать, Дюран! И тебя я тоже убью! » Мой маленький сын был потрясен. Мы все решили, что это был Каис, хотя и не могли понять, как ему удалось найти наш номер телефона, который нигде не значился. Большой Дюран приехал в Джедду спустя несколько недель. Маленький Дюран был в восторге оттого, что ему наконец удастся встретиться со своим старшим братом, о котором он так много слышал. И когда я увидела рядом своих сыновей, сердце мое переполнилось радостью. Разве я могла заподозрить, что человеком, так напугавшим Маленького Дюрана, был мой старший сын? ГЛАВА 26

Я не могла вступать в конфронтацию с Большим Дюраном, зато он с легкостью ссорился со мной и теми, кого я любила. Даже в первый вечер, ставший для меня самым радостным в моей жизни, он вел себя холодно и отчужденно. Он даже умудрялся игнорировать своего младшего брата, который стремился к установлению теплых отношений со своим никогда не виденным старшим братом. Я тут же начала нервничать, но Халид посоветовал мне успокоиться, объяснив, что Большому Дюрану надо еще свыкнуться с переменами. Просто на это требуется время, вот и все. — Добро пожаловать в твою новую семью, — сказал за обедом Халид Дюрану. — Надеюсь, ты будешь чувствовать себя здесь как дома. — Насколько я понимаю, теперь ты будешь моим отцом, потому что я ненавижу своего сучьего отца Каиса. Халид был потрясен, ибо в Саудовской Аравии никто не стал бы критиковать своего отца, каким бы он ни был. — Ты не должен обзывать своего отца, — спокойно произнес он. — Несмотря ни на что, он приходится тебе отцом. И я бы не хотел, чтобы ты пользовался такими выражениями в моем доме в присутствии своего младшего брата. Теперь ты здесь. Тебе ничто не угрожает. И постарайся владеть собой. — А что, в этом доме есть какие-то законы? — ехидно осведомился Большой Дюран. Он еще не знал моего мужа, который, по моему убеждению, был самым спокойным человеком в Саудовской Аравии. — Конечно. В любом доме есть свои законы, — кивнул Халид. — А если мы на пару недель отменим все законы? — начал препираться с ним Дюран. — Предоставьте мне свободу, и не надо указывать, что можно делать, а чего нельзя. А потом я буду подчиняться всем вашим правилам. Мы с Халидом обменялись взглядами. И я последовала примеру мужа, когда он просто рассмеялся. Мы оба понимали, что в Джедде Дюрану ничего не угрожает. В Саудовской Аравии нет клубов, баров и кинотеатров. И вся общественная жизнь практически полностью сосредоточена на семейном круге. В течение двух недель все шло хорошо. Мы ходили с моими сыновьями на пляж, плавали, играли в волейбол и посещали магазины. Мы вели нормальную жизнь, однако Большому Дюрану так не казалось. Я смущалась, когда он смотрел на меня и заявлял: — У тебя слишком откровенное платье. Сердце у меня замирало, ибо именно это произносил Каис, прежде чем начать избивать меня. Однако потом я вспоминала, что Дюран — совсем молодой человек, воспитанный чудовищем, которому ничего не известно о приличных манерах. Поэтому, вместо того чтобы укорять его, я просто обнимала его и говорила: — Спасибо, сынок. А потом Большой Дюран решил, что Саудовская Аравия ему не по нраву. — Мы должны переехать в Виргинию, — заявил он. — Я буду учиться. И я позволю вам взять с собой вашего сына. — Тебе же не понравилась Виргиния, — напомнила я Дюрану. — Ты же сам изъявил желание приехать сюда. — Здесь мне тоже не нравится. Здесь мне нечего делать. Мы должны вернуться в Америку. — Но тут мой муж и мой сын. И мы будем жить как прежде — полгода в Саудовской Аравии и полгода в Америке. Он насупился и ничего не ответил. С этого момента Большой Дюран начал проявлять особую враждебность по отношению к нам, срываясь по малейшему поводу. Я была так счастлива его возвращению, что постоянно его фотографировала. Но когда я отдала пленку на проявку, выяснилось, что она засвечена. Служащий мастерской осмотрел мою камеру и заявил, что она сломана. Поэтому мне ничего не оставалось, как купить новую. Я печально вздохнула и поведала Большому Дюрану о том, что все кадры оказались поврежденными. Но я сниму его еще — заверила его я. Однако его реакция оказалась непредсказуемой. Он вскочил с дивана и начал кричать на меня: — Идиотка! Неужели нельзя было использовать нормально работающую камеру?! Затем он принялся метаться по комнате как сумасшедший, хватая разные предметы и швыряя их в стены. — Глупая женщина! Ты ни на что не годишься! — остановившись передо мной, заорал он. Я остолбенела. Мой сын вел себя как безумец без всяких на то оснований. И я впервые осознала, насколько он похож на своего отца. Дюран откинул голову назад и истошно закричал. Затем направился в свою комнату и громко хлопнул за собой дверью, так что задрожали стены. Маленький Дюран был безутешен. Никогда раньше он не видел, чтобы люди так себя вели. Он хотел побежать к брату и узнать, все ли с ним в порядке, но меня что-то насторожило, и я остановила его. — Не ходи к нему, — сказала я Маленькому Дюрану. — Оставь своего старшего брата в покое. На следующий день мы получили из Виргинии счет Дюрана за мобильник. Он звонил в Кабул так часто, что за месяц потратил полторы тысячи долларов. Меня это очень огорчило, но мне не хотелось вступать в новую конфронтацию с сыном. — Ты сказал, что боишься своего отца, поскольку он может забрать тебя обратно в Афганистан, — спокойно сказала я. — И тем не менее ты постоянно звонишь ему. — Я не непрестанно звоню ему, — с ненавистью во взгляде ответил мне сын. — Тогда кому? — У меня в Кабуле много друзей. Я вздохнула: — Послушай, мы не очень богаты. Мы живем довольно скромно. Этот счет я оплачу, но в дальнейшем не смогу этого делать. Приближалось 27 января 2004 года — день двадцатилетия Дюрана, и я планировала устроить для него большую вечеринку, которую могла организовать впервые за семнадцать лет. Вечеринку устроили у бассейна в американском жилом квартале, где жили мои друзья. Я отправилась туда пораньше, чтобы все организовать, а Халид привез мальчиков к началу вечера. С первого же момента Большой Дюран начал вести себя настолько воинственно, что гости стали перешептываться. Мой сын стоял в отдалении, бросая на меня злобные взгляды и огрызаясь при каждом моем обращении к нему. Мои гости старались вести себя максимально любезно, но Дюран был настолько груб, что вскоре они начали расходиться. Когда я днем уезжала из дома, он был в хорошем настроении, поэтому я спросила Халида: — Что-то случилось после моего отъезда? Халид бросил на меня многозначительный взгляд: — После твоего отъезда он два часа говорил по телефону. Он говорил на пушту. Сердце у меня остановилось. Я поняла, что мой сын поддерживает тесную связь со своим отцом. Что они замышляли? На следующий день из Австралии позвонила моя двоюродная сестра, которая хотела поздравить Дюрана с возвращением в нашу семью. Я внимательно прислушивалась к их разговору и услышала, как мой сын сказал ей: — Я хочу эмигрировать в Австралию. Судя по всему, сестра изумилась и спросила, с чего бы ему ехать в Австралию. — Я хочу получить высшее образование и стать доктором. Видимо, сестра объяснила ему, что для начала надо получить степень бакалавра. Я направилась на кухню за соком. Когда проходила мимо Дюрана, он молча сильно ударил меня по голове телефонной трубкой. У меня дух перехватило от боли и неожиданности. Дюран бросил на меня ненавидящий взгляд и вышел вон. Я взяла трубку и спросила у сестры, что могло вызвать такую ярость моего сына. И она повторила мне то, о чем они говорили. Судя по ее тону, ее тоже волновало происшедшее. Я вошла в комнату Дюрана и спросила: — Зачем тебе надо в Австралию? И почему ты ударил свою мать? — Я не хочу говорить об этом! — рявкнул Дюран. Мне следовало бы наказать его тогда, но я слишком боялась потерять его снова. Я должна была бы догадаться, что, игнорируя мелочи, порождаю еще более крупные проблемы.
Однажды утром я отправилась на собрание американских дам Джедды, оставив дома обоих сыновей с горничной Рамой. Когда я вернулась, дома царил кавардак. Маленький Дюран был очень напуган. Большой Дюран заперся в своей комнате и отказывался с кем-либо разговаривать. Рама в расстроенных чувствах стояла на кухне. — Что случилось? — испуганно спросила я. — Когда я пришла пылесосить комнату с телевизором, там сидели ваши сыновья, — сказала Рама. — И ваш старший сын, госпожа, сжимал шею Маленького Дюрана! Увидев меня, он отпустил его, и Маленький Дюран бросился ко мне с криком, что его пытались задушить. А ваш старший сын сказал, что они просто играли. Рама покачала головой и отвернулась. Услышав мой голос, на кухню вбежал маленький Дюран: — Мама, Дюран пытался задушить меня! — жалобно промолвил он. Вероятно, Дюран подслушивал, так как тут же вышел из своей комнаты и рассмеялся: — Ничего подобного, — он закатил глаза. — Мы просто играли. Ничего особенного. Не желая верить тому, что мой старший сын действительно хотел причинить вред Маленькому Дюрану, я тоже рассмеялась: — Дружок, это серьезное обвинение. Конечно же, твой брат и не думал тебя душить. А теперь извинись перед ним за то, что ты обвинил его в таком преступлении. Большой Дюран посмотрел на своего маленького брата, потом перевел взгляд на меня и торжествующе улыбнулся. Однако, когда я рассказала об этом Халиду, на него это произвело гораздо большее впечатление. — Мариам, он плохо управляем. У него проблемы с психикой. — Однако при виде того, как я поникла, он поспешил утешить меня: — Я ни в чем не обвиняю Дюрана. Его отец бил его и оскорблял. Ничего удивительного, что у него нестабильная психика. Но я думаю, его надо показать врачу. Думаю, надо отвезти его в Виргинию. Найди там врача, и пусть он поможет твоему сыну. Я промолчала, и Халид продолжил: — Мы не можем рисковать жизнью нашего сына, Мариам. — Я поеду с ним в Соединенные Штаты в июне, как мы и планировали. Я возьму обоих своих сыновей… — повторила я, — как мы и планировали. — Нет, Мариам. Это слишком долго. За пять месяцев может многое произойти. Я не хочу, чтобы мой сын подвергался угрозе. Я не доверяю Большому Дюрану, Мариам. Мы не можем рисковать. Я прикусила язык. Я не могла смириться с тем, что у моего старшего сына психические проблемы и он опасен. Я не хотела его ни в чем упрекать. Слишком много лет я искала его, чтобы теперь оттолкнуть. — Послушай меня, Мариам, — настойчиво повторил Халид. — Твой сын ударил тебя. Он швыряется вещами. Он легко возбудим. Думаю, он может проявлять такую же агрессию, как его отец. Ты никогда не простишь себе, если что-нибудь случится с нашим сыном. Было очевидно, что терпение Халида на исходе. Да и кто мог его обвинять в этом? И хотя я гнала от себя мысль о том, что Большой Дюран мог попробовать задушить своего младшего брата, было совершенно очевидно, что Халид придерживался другого мнения. Но я не могла оставить своего младшего сына на такой длительный период времени, невозможно было оставить одного, чтобы заботиться о другом. — Дай мне подумать, Халид. Позже вернемся к этому разговору. Еще не решив, как поступить, я наняла для Дюрана преподавателя, чтобы тот подготовил его к поступлению в колледж. — Нет-нет-нет, — заявил Дюран. — У меня каникулы. — Твои каникулы давно закончились, Дюран, — воскликнула я. — И тебе пора приступить к занятиям! — Ты не мать, — ухмыльнулся Дюран. — У тебя слишком начальственный тон. Может, ты думаешь, что сможешь заменить мне отца? Так ты ошибаешься. Я не знала, что на это ответить, поэтому промолчала. В тот же день я вновь застала его говорящим по телефону. И на этот раз без всякого смущения подслушала его разговор. Я осторожно проскользнула к двери его комнаты, так что все могла прекрасно слышать. Дюран говорил на пушту. Сердце подсказало мне, что он говорит со своим отцом и они что-то замышляют. Реплики Дюрана мало о чем говорили. — Нет, пока нет, — отвечал он. — Я не хочу делать это сейчас. Нет. Нет. Она обещала достать мне американское свидетельство о рождении. Да. Она сказала, что сделает это. Не волнуйся. Я сделаю это после того, как получу все документы. Кровь прилила к моей голове. Сделает что? Чего хотел мой бывший муж от моего сына? Теперь уже и я начала волноваться. Неужто Каис настолько промыл ему мозги, что Дюран готов был причинить вред мне и моему младшему сыну?! На следующий день мы сидели с Дюраном в саду, когда он внезапно сказал: — Мне надо позвонить. — Кому тебе надо позвонить, сын? — Мне надо позвонить, — повторил Дюран и встал, наградив меня пронзительным взглядом. Я последовала за ним. Он набрал номер и начал говорить на пушту. Заметив меня, развернулся и вместе с телефонной трубкой двинулся в сад. Но я настырно последовала за ним, повторяя: — Если ты говоришь со своим отцом, Дюран, я хочу, чтобы ты немедленно повесил трубку. Мой любимый сын обернулся и закричал: — Придет день, и я вскрою тебе горло и буду смотреть на то, как ты истекаешь кровью! И тогда моя миссия будет выполнена! Я бросилась прочь от моего любимого Дюрана. Куда делось мое нежное дитя? Что это было за чудовище, называвшее себя моим сыном? Закончив беседу, Дюран спокойно вернулся в дом, словно это не он только что угрожал убить свою мать. И все же материнская любовь непобедима: я вновь протянула к нему руки, отчаянно желая помочь своему сыну, который, как я знала, рос в самой ужасной атмосфере, после того как его отняли у его матери. Какие страдания ему пришлось вынести! Мое дитя подвергалось жестоким избиениям, мучилось от страха, а потом ему внушили, что его мать продала его: несомненно, все это и определяло его агрессивное поведение. Я должна была спасти своего сына! Это была моя обязанность! Я попыталась объяснить ему, что всегда его любила и никогда его не бросала. — Почему, сын мой, за что? — в отчаянии выкрикнула я. — Почему ты так ненавидишь свою мать? Ведь это твой отец похитил тебя у меня, когда ты был совсем крошкой. Ведь это он подвергал тебя побоям. Это он лгал тебе. А твой дед и я все это время тратили все свои деньги на то, чтобы найти тебя и вернуть домой. Мой сын не ответил. — И чего ты хочешь теперь, Дюран? Что может сделать тебя счастливым? Он с невыразимой ненавистью посмотрел на меня, словно передавая мне все то, что испытывал ко мне Каис. — Я приехал сюда, чтобы получить деньги, — ощерился он. — Много денег. — Он передернул плечами. — Я считал, что в Саудовской Аравии все миллионеры. Я ошибся. Тебе нечего дать мне. И я больше не хочу оставаться здесь, раз у вас нет денег. — Я твоя мать. Я люблю тебя. Ради тебя я готова на многие жертвы. Я хочу, чтобы ты получил образование. Как ты можешь оставаться таким бесчувственным к матери, которая любит тебя сверх всякой меры?! — Нет. Ты просто моя биологическая мать, — презрительно рассмеялся он. — И ты мне даже не нравишься. Ты слишком молода для того, чтобы быть моей матерью. Я ненавижу твои наряды и твой обольстительный вид. Ты совсем не похожа на мать. Ты — сексуальный объект, который сводит мужчин с ума. — Он двинулся прочь. — Я хочу иметь набожную мать, которая будет ходить в парандже. Я хочу иметь мать, которая будет сидеть дома, а не играть в теннис, заниматься йогой или плавать в бассейне. Я… — от возбуждения он начал заикаться, — я хочу быть таким же, как мой отец! Я старалась хранить спокойствие, ничем не выдавая ужаса, завладевшего мной: я была вынуждена признать, что мой сын действительно страдает серьезными психическими нарушениями. — Дюран, ты говорил, что ненавидишь своего отца. И ты хочешь стать таким, как он, и тоже избивать свою жену и сына? — Может, я и испытываю к нему ненависть, но все равно я хочу стать таким же, как он. — Дюран заметался по комнате, как медведь в клетке. — Я решил, что уеду и буду жить в Германии. — В Германии? — остолбенела я. — Я буду жить у папиного брата. — Но мы же собирались в июне в Виргинию. Я… — Я передумал. Отец хочет, чтобы я вернулся. Я хочу вернуться к своему отцу. — А как же твои планы, Дюран? Ты ведь хотел получить образование и жить в Виргинии… — Планы? — он разразился злобным смехом, приближаясь ко мне. — Мой единственный план — убить тебя. У меня защемило в груди. — Дюран. Чем я провинилась перед тобой кроме того, что безмерно тебя любила? Дюран отвернулся с отсутствующим видом. Я лихорадочно обдумывала, что надо ему сказать, чтобы задержать его до тех пор, пока я не найду врача. Я понимала, что, если он сейчас уедет, я потеряю его навсегда. — Дюран? — Я получил то, что хотел, — американский паспорт. Денег у тебя нет. У тебя нет ничего, что мне требуется. Я уезжаю в Германию. И женюсь там на своей двоюродной сестре. А потом вернусь в Кабул и буду жить со своим отцом. Он обещал дать мне все, что я захочу. — Дюран, ты говорил, что настолько ненавидишь своего отца, что даже готов сменить фамилию, — напомнила я ему. Он снова злобно улыбнулся: — Да, я его ненавижу. Но он научил меня обводить вокруг пальца других. Сердце мое разрывалось на части, но я не могла остановить Дюрана. Он был взрослым мужчиной, который сделал свой выбор. Когда Халид узнал об угрозах Дюрана, он пришел в ужас и сказал, что я должна позволить своему сыну уехать. Он быстро купил ему билет до Франкфурта. Дюран возвращался к своему отцу. Мы с Халидом проводили его до аэропорта, делая вид, что все будет хорошо. Несмотря ни на что, я продолжала любить своего бедного сына. Дюран уже двинулся к самолету, а я, рыдая, вцепилась в ограждение, но в последний момент он обернулся, посмотрел на меня пустыми глазами и произнес: — Какая ты наивная. Видишь, как мы легко обвели тебя вокруг пальца. И с этими словами мой сын исчез из моей жизни навсегда. ЭПИЛОГ

Вскоре после того, как мой сын навсегда покинул Саудовскую Аравию, Маленький Дюран признался, что старший брат пытался склонить его к очень дурным поступкам. Это было что-то настолько плохое, что, сколько мы ни уговаривали его рассказать нам все, он так и не решился. И теперь Маленький Дюран так же радовался исчезновению своего старшего брата, как раньше его приезду. Его старший брат стал для него страшилищем. Он пытался задушить его и злоумышлял против его матери. После отъезда Большого Дюрана Маленький Дюран даже ни разу не упомянул его имя. На этом несчастья не закончились. Не успел Фарид успешно возродить семейный бизнес в Афганистане, как заболел ангиной, которая никак не поддавалась лечению. Он настолько ослаб, что полетел в Париж для получения консультации. И я с ужасом узнала, что Фарид, куривший всю жизнь, болен раком горла. Так рухнули его надежды на возрождение Афганистана. Вместо этого он остался в парижской больнице, где его начали подвергать химиотерапии. Прогноз был неутешительным. По телефону мы говорили с ним о Большом Дюране, и он посоветовал мне забыть сына, сказав, что глупо было думать, что чудовище, выращенное Каисом, может превратиться в любящего сына. Фарид знал, что умирает, и, когда я разрыдалась, велел мне вытереть слезы, так как вскоре он окажется со своими двумя мамами и все будет хорошо. Фарид еще совершил прощальную поездку, и в последний раз мы с ним встретились в Виргинии в октябре 2004 года. Он остановился у Надии, и я не поверила своим глазам, когда увидела своего красавца брата облысевшим от химиотерапии и распухшим от лекарств. Он выглядел как совершенно чужой человек. И лишь его большие глаза оставались такими же, по которым я узнала бы его где угодно. — Я стараюсь бодриться, братишка, — сказал он. — Просто стараюсь бодриться. Он вернулся в Париж, где раковая опухоль разрослась еще больше, но Фарид остался несломленным. Его сестра Зиби говорила мне, что в один из последних ее визитов он расспрашивал о «братишке Мариам». И даже когда он лишился голоса, его выразительные глаза продолжали следить за всем, что происходило в палате. Вскоре Фарид умер, повергнув нас всех в страшное горе. И хотя я знала, что с облегчением должна встретить его уход, я скучала по нему каждый божий день. И по сей день Фарид остается самой светлой фигурой в моей жизни. В его доброте и предусмотрительности было некое благородство. И когда мой «большой брат» Фарид скончался, я поняла, что такого человека мне никогда уже не доведется встретить. Я молилась лишь о том, чтобы он действительно встретился со своей и моей мамой. Я продолжала надеяться, что ко мне вернется мой старший сын Дюран, что он поймет, что такое любить и быть любимым. Однако, к сожалению, вскоре после своего отъезда он начал вести со мной ожесточенную войну. Когда он звонил в последний раз, то сказал: — Привет. Это твой враг номер один. Я попыталась обратить его слова в шутку: — И тебе привет, враг номер один. Вне зависимости от его обращения со мной, я по-прежнему любила своего сына и была счастлива слышать его голос. — Хочу тебе сказать, что жалею только об одном. Сердце у меня затрепетало от радости в ожидании его следующих слов, ибо я решила, что он извинится и выразит желание вернуть и начать все заново. — О чем же ты сожалеешь? — О том, что не изнасиловал тебя. Но каждый вечер я мастурбирую, представляя тебя. У меня перехватило дыхание, я вскрикнула и в ужасе бросила трубку. Я бросилась в ванную, сорвала с себя одежду, запрыгнула под душ и принялась тереть лицо и тело, стараясь смыть грязь, которая, как мне казалось, облепила меня со всех сторон. Можно ли было себе представить большего извращенца! Как же Каису удалось вырастить такое чудовище?! Он забрал у меня ангельское дитя и превратил его в психопата, мечтающего не только о том, чтобы изнасиловать и убить свою мать, но и о том, чтобы задушить своего невинного младшего брата. Я опустилась на пол, обливаясь горькими слезами и вспоминая тот момент, когда Дюран появился на свет. — О Аллах, почему он оказался мальчиком, а не девочкой? — восклицала я. Каис ведь грозился убить девочку, но я бы сбежала, и он никогда не стал бы похищать у меня дочь. Все было бы хорошо, если бы у меня родилась девочка. — О Аллах, почему ты не дал мне дочь?! Со временем я все чаще оглядываюсь назад и с грустью вспоминаю всех женщин нашей семьи. И меня все время преследует один вопрос: почему мы не оказались сильнее? Почему мы не смогли защитить себя от наших мужчин? Бабушка. Амина. Мама. Сара. Я. Все мы. Мы все сопротивлялись, но были слабы и в результате смирялись. Наша борьба может быть уподоблена не попытке выплыть против течения… а попытке дать бой цунами. Мы сражались с древней культурой, требующей от женщин повиновения и слабости. И вот я заканчиваю там, где начала, мечтая о несбыточном. Ибо где бы я ни жила, мысленно я всегда остаюсь в Афганистане, где в жизнь воплощаются лишь желания мальчиков. ЧТО С НИМИ СТАЛО

Мариам, Халид и Маленький Дюран по-прежнему живут в Саудовской Аравии и часто ездят в Соединенные Штаты, навещая Надию, Сьюзи и других своих родственников. Старший Дюран вернулся в Афганистан. И хотя с тех пор он не виделся со своей матерью, он шлет ей сообщения по электронной почте. Некоторые из них содержат угрозы и оскорбительны по своему содержанию. Но Мариам по-прежнему любит своего сына и тревожится о том, как складывается его жизнь в растерзанной войной стране. Дядя Хаким, отец Фарида, Зармины и Зиби, скончался от болезни Альцгеймера в марте 1994 года в Париже. Кузен Фарид умер от рака горла в Париже 5 апреля 2005 года. Несмотря на то что Фарид несколько раз вступал в брак, у него не было детей. Он похоронен рядом со своим отцом на парижском кладбище. Кузина Зиби, сестра Фарида, вышла замуж за известного афганского певца. Их сын играет на клавишных инструментах в ансамбле отца, а также работает моделью в Германии. Кузина Зармина, старшая сестра Зиби, живет с мужем и четырьмя детьми в Калифорнии и абсолютно довольна своей ролью домохозяйки. Сестра Надия живет в Виргинии и занимается медициной. Племянница Сьюзи живет в Виргинии со своей матерью Надией. В мае 2009 года она закончила университет Джорджа Вашингтона и стала практикующим врачом. Тетя Шагул, сестра матери Мариам, скончалась в преклонном возрасте в 2007 году в Ферфаксе (Виргиния), там она и похоронена. Ей было 86 лет. Кузина Амина, дочь Шера, умерла несколько лет тому назад. Мариам так и не удалось узнать причину ее преждевременной смерти, но она опасается, что в этом повинен ее жестокий муж. ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ

Англо-афганские войны
За семидесятилетний период состоялись три англо-афганских войны (между Британской Индией и афганскими племенами): в 1839–1842 годах, 1878–1880 и в 1919-м. Несмотря на то что англичанам удалось взять под контроль внешнюю политику Афганистана, они так и не смогли сделать Афганистан своей колонией. 19 августа 1919 года англичане утратили контроль и над внешними сношениями Афганистана.
Современный Афганистан: 1919–2010
1919 — эмиром становится Аманулла. 1919 — после третьей войны с Великобританией Афганистан добивается полной независимости. 1926 — эмир Аманулла осуществляет социальные реформы. 1929 — из-за мощной оппозиции консервативных сил эмир Аманулла вынужден бежать. 1929 — собрание племенных вождей провозглашает королем Надира. 1933 — король Надир убит в школе во время вручения наград. 1933 — королем провозглашен девятнадцатилетний сын Надира Захир-шах. 1963 — король Захир назначает премьер-министром генерала Мухаммеда Дауда. 1963 — Дауда вынуждают уйти в отставку после того, как он начинает обращаться к Советскому Союзу за экономической и военной помощью. 1973 — во время переворота Дауд захватывает власть, и Захир вынужден отправиться в изгнание. 1973 — президент Дауд заявляет о том, что время эмиров и королей миновало, и объявляет Афганистан республикой. 1978 — Советский Союз сближается с Афганистаном и начинает претендовать на участие в работе афганского правительства. 1978 — президент Дауд убит во время переворота, организованного Народной демократической партией при поддержке советского режима. Партию возглавляют Хафизулла Амин и Нур Мухаммед Тараки. 1979 — Амин и Тараки вступают в борьбу за власть, из которой победителем выходит Амин. Восстание афганских племен, афганские регулярные войска терпят поражение. Советский Союз посылает свои войска для свержения Амина. Амин казнен. 1980 — при поддержке Советского Союза президентом становится Бабрак Кармаль. Моджахеды усиливают свою борьбу с советскими войсками, а Соединенные Штаты, Саудовская Аравия, Пакистан, Китай и Иран обеспечивают их средствами и вооружением. 1985 — усиливается противодействие советским войскам и правительству, поддерживаемому Советским Союзом. По разным оценкам, 50 % афганского населения вынуждено бежать и перебирается в соседние Пакистан и Иран. 1986 — Соединенные Штаты снабжают афганских и иностранных полевых командиров ракетами «Стингер» для уничтожения советских вертолетов. 1986 — Бабрака Кармаля заменяют на Мухаммеда Наджибуллу, которого также поддерживает советский режим. 1988 — Советский Союз начинает выводить свои войска после того, как Афганистан, Соединенные Штаты и Пакистан подписывают с ним мирный договор, однако Наджибулла остается у власти, что приводит к продолжающимся столкновениям между афганскими группировками. 1991 — Соединенные Штаты и Советский Союз договариваются о прекращении поддержки тех или иных афганских группировок. Просоветский президент Мухаммед Наджибулла оказывается брошенным на произвол судьбы. 1992 — моджахеды захватывают Кабул и свергают президента Наджибуллу. Противостоящие отряды начинают сражаться за власть. 1993 — после того как противоборствующие фракции приходят к соглашению, президентом провозглашается Бурхануддин Раббани. 1994 — фракционная борьба продолжается под предводительством пуштунского «Талибана», представляющего основную угрозу правительству президента Раббани. 1996 — «Талибан» под руководством Муллы Омара занимает Кабул. Вскоре после захвата власти новое правительство устанавливает в стране законы самого консервативного варианта ислама. Введены жестокие наказания, включая ампутацию конечностей и забивание камнями. Женщинам запрещено работать и участвовать в общественной жизни. Многие вдовы и дети переживают страшные времена в отсутствие мужчин, которые могли бы защитить их и обеспечить. 1997 — Саудовская Аравия и Пакистан признают «Талибан», в то время как остальной мир считает главой государства президента Раббани. 1998 — Западный мир узнает об Усаме бен Ладене и «Аль-Каиде», когда его впервые обвиняют в подрывах американских посольств в Африке. 1998 — президент Билл Клинтон приказывает нанести воздушные удары по предполагаемым базам «Аль-Каиды» в Афганистане. 1999 — Организация Объединенных Наций использует финансовые санкции и накладывает воздушное эмбарго на афганское правительство с целью заставить Муллу Омара и «Талибан» выдать Усаму бен Ладена, чтобы он предстал перед судом за подрывы посольств. Мулла Омар отвечает отказом. 2001 — «Талибан» взрывает знаменитые статуи Будды, несмотря на попытки международного сообщества спасти их. 2001 — «Талибан» ужесточает законы, требуя, чтобы религиозные меньшинства носили ярлыки, указывающие на то, что они не являются мусульманами. Гуманитарные организации всего мира протестуют, однако их протесты игнорируются. 2001 — убит легендарный афганский полевой командир Ахмад Шах Масуд, возглавлявший борьбу с «Талибаном». Многие обвиняют в этом «Аль-Каиду» и «Талибан». 2001 — 11 сентября захвачены четыре американских авиалайнера. Два самолета врезаются в здания Всемирного торгового центра. Один самолет направлен на Пентагон. Четвертый разбивается в Пенсильвании. Во время этой атаки на гражданское население погибает 2986 человек. Организатором нападения является «Аль-Каида». Правительство Соединенных Штатов просит Муллу Омара выдать Усаму бен Ладена — саудовского араба, организовавшего нападение на Соединенные Штаты. Но Мулла Омар продолжает упорно отказываться. 2001 — после атаки на Нью-Йорк и Вашингтон 11 сентября 2001 года к Соединенным Штатам присоединяется Великобритания. 2001 — в октябре Соединенные Штаты и Великобритания осуществляют воздушные удары по Афганистану. Английские подводные лодки выпускают ракеты «Томагавк» при поддержке Королевских военно-воздушных сил. 2001 — в ноябре Великобритания наращивает свое присутствие в Афганистане. В результате объединенных действий США и Великобритании силы оппозиции отступили в Кабул и другие крупные города Афганистана уже через месяц после нанесения первых воздушных ударов. 2001 — в декабре Усама бен Ладен и его последователи из «Аль-Каиды» вынуждены бежать из Афганистана. В это же время Мулла Омар и представители «Талибана» бегут из Кандагара; местонахождение Муллы Омара остается неизвестным. 2001 — 22 декабря главой переходного правительства, состоящего из тридцати человек, становится пуштунский роялист Хамид Карзай. 2002 — в Афганистан входит первый контингент иностранных миротворцев. 2003 — объединенные силы продолжают операции по очистке юго-восточных районов Афганистана от сил «Талибана» и «Аль-Каиды». 2004 — Национальное собрание утверждает новую конституцию Афганистана. 2004 — президент Карзай переизбран, получив 55 % голосов. 2005 — впервые за тридцать лет проводятся парламентские и местные выборы, в результате которых на правительственные посты выбрано несколько женщин. 2005–2006 — во взрывах смертников, унесших 200 жизней, подозреваются «Аль-Каида» и «Талибан». 2006 — НАТО берет на себя ответственность за обеспечение безопасности в Афганистане. (Примечание: в эти годы многие страны участвовали в международном обеспечении безопасности. Среди них Соединенные Штаты Америки, Великобритания, Канада, Турция, Италия, Франция, Германия, Нидерланды, Бельгия, Испания, Польша, другие страны Европейского Союза и члены НАТО, а также Австралия, Новая Зеландия, Азербайджан и Сингапур. ) 2007 — в результате сопротивления, оказываемого «Талибаном» и «Аль-Каидой», НАТО и вооруженные силы Афганистана начинают совместную операцию «Ахиллес», направленную против «Талибана» на юге страны. 2008 — «Талибан» отказывается вести мирные переговоры с президентом Карзаем. 2008 — правительства Афганистана и Пакистана договариваются вести совместную борьбу с вооруженными группировками на общей границе. 2009 — только что избранный президент Соединенных Штатов Барак Обама заявляет, что Соединенные Штаты усилят свое присутствие в Афганистане, отправив туда дополнительно 17 000 человек. И еще 20 стран НАТО настаивают на увеличении своего военного контингента в Афганистане. 2009 — президент Барак Обама заявляет о новой стратегии подготовки афганской армии и полиции. 2009 — американские военные силы предпринимают новое наступление на «Талибан» в провинции Гильменд. 2009 — в атмосфере обвинений в подлоге проходят президентские и местные выборы. 2009 — объявлено, что Хамид Карзай выиграл президентские выборы, нанеся поражение своему конкуренту Абдулле Абдулле. Из-за обвинений в подлоге результатов голосования объявляются новые выборы, но Абдулла снимает свою кандидатуру с голосования еще до начала новых выборов. 2009 — президент Хамид Карзай переизбирается на второй срок. 2009 — премьер-министр Гордон Браун заявляет, что численность английских войск в Афганистане не будет превышать 9500 человек при условии, что афганская национальная армия и афганское правительство обеспечат необходимое количество войск для сражений в Гильменде. 2009 — президент Соединенных Штатов Барак Обама заявляет, что увеличил контингент американских войск в Афганистане еще на 30 тысяч, доведя общую численность до 100 тысяч. В то же время он заверяет, что в течение 2011 года Соединенные Штаты начнут выводить свои войска из Афганистана. 2009 — семь агентов ЦРУ убито на американской военной базе в городе Хост.
Когда я пишу эти строки в январе 2010 года, в Афганистане продолжают гибнуть солдаты и гражданские лица.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 91011 12 Следующая ⇒