Annotation 6 страница

В течение многих лет Нью-Дели был местом нашего семейного отдыха. Мы всегда приезжали в этот город, обуреваемые радостными предчувствиями. Однако в тот день, 27 декабря, мы выходили из самолета в крайне мрачном настроении. Прежде всего мы направились к мистеру и миссис Дилеп, индийской чете, у которой обычно останавливались и которая была изумлена нашим неожиданным приездом. Однако они оказались настолько гостеприимны, что уже через несколько минут на столе стоял изысканный индийский обед. Во время трапезы папа сообщил им о тяжелых временах, наступивших в Афганистане. Они с сочувствием отнеслись к нашему отчаянному положению. Извинившись, я вышла из-за стола, чтобы достать мешочек с афганской землей, спрятанный в моем бюстгальтере. — Папа, смотри. Это тебе, — объявила я, вернувшись в комнату. Папа кинул на мешочек недоуменный взгляд, пока до него не дошло, какой ценностью обладает этот предмет. Он схватил меня в объятия и начал покрывать поцелуями. После обеда мистер Дилеп проводил нас к маленькому двухкомнатному меблированному домику, который нам предстояло снять. Домик находился недалеко от их места жительства, так что чета Дилеп могла по-прежнему помогать нам. Надеясь на то, что утро принесет нам известия о причинах советского военного вторжения, я практически сразу легла и крепко проспала до утра, поскольку очень устала. Я очнулась от громких криков папы: — Мариам! Вставай! Мариам! Он слушал свою любимую радиостанцию Би-би-си. — Мариам! Я не верю своим ушам! Это оккупация! В тот самый момент, когда мы взлетали, Афганистан был оккупирован советскими войсками! — Что ты сказал?! — потрясенно переспросила я. — Все убиты. Русские расправились с президентом Амином и всей его семье й. — Президент Амин убит? — изумленно переспросила я. Я не могла представить себе его мертвым. Несмотря на то что я его ненавидела за введение коммунистического строя и мечтала о его свержении и изгнании из страны, я вовсе не желала ему смерти. Естественно, прежде всего нас тревожила судьба мамы и остальных наших родственников. Им, несомненно, грозила опасность. И мысль об этом была невыносима. И тут в домик вбежала Надия. Она училась в медицинской школе в Бангалоре, но, когда мы приехали, папа позвонил ей, и она отпросилась, чтобы встретиться с нами в Нью-Дели. Папа рассказал Надие обо всем, что произошло в Кабуле с момента ее отъезда. Тогда-то я и узнала многое, о чем даже не догадывалась. Мама настояла на том, чтобы меня сопровождал папа, поскольку ему грозил арест. Приятель, имевший связи в правительстве, предупредил родителей, что коммунисты планируют истребление всех офицеров, которые раньше служили эмиру. Это распоряжение распространялось и на тех, кто давно находился в отставке. Так что, останься папа в Кабуле, его скорее всего казнили бы. Теперь нам следовало как можно быстрее вызволить из Афганистана маму. Сначала папа попытался воспользоваться легальными способами и написал письмо своему другу в министерстве о том, что у него возобновились симптомы болезни, а я нахожусь на операционном столе, поэтому мы оба нуждаемся в мамином присутствии. Министр ответил, что, к сожалению, маме было отказано в ее просьбе навестить нас в Индии. Впрочем, он обещал еще что-нибудь предпринять, но папа уже понимал, что все это ни к чему не приведет. Русские не позволяли всем членам семьи выезжать за границу, оставляя одного в качестве заложника. Они не сомневались в том, что мы вернемся, если они не выпустят маму. Тогда папа сообщил, что успел договориться с контрабандистами, обещавшими вывезти маму из Афганистана, если не будет получено официальное разрешение. Мы должны были вызволить ее любыми способами. Я страшно волновалась, так как понимала, что, если маму поймают при пересечении границы Афганистана, ее казнят прямо на месте. Папа позвонил маме в Кабул и сказал: — Сходи к своей тете. — Это был условный сигнал, после которого мама должна была связаться с контрабандистом. Тот явился в этот же день и принес маме платье, шаровары и шарф — традиционный костюм кочевников. Грязное платье было пропитано запахом пота, чтобы мама не только выглядела как кочевница, но и источала такой же запах. Позднее мама рассказывала, что запах был настолько сильным, что ее чуть не стошнило, однако она заставила себя облачиться в это одеяние. Папа договорился о том, что тем же путем из страны будет выведен один из племянников мамы по имени Касим. Касим был счастлив, что выбор пал именно на него, так как теперь все члены семьи Хассен, как и клана Хаиль, мечтали покинуть родину. Все оставляли Афганистан при малейшей возможности. Когда мама вышла за порог, на улице ее уже ждала машина контрабандиста. Она увидела, что в ней сидит Касим. Он выскочил из машины и собрался помочь сесть в нее. Позднее мама говорила, что в этот момент ее охватило дурное предчувствие, и она поняла, что ни в коем случае не должна оказаться в этой машине. Она не сомневалась, что впереди ее ждет смертельная опасность. — Поехали, тетя, — позвал ее Касим. — Садитесь! — рявкнул контрабандист. Но мама попятилась, ощущая все возрастающий страх. — Нет, я не могу, — заявила она. — Я передумала. — Я сказал — садитесь! — рассвирепел контрабандист. Он схватил ее за руку и попытался затолкать на заднее сиденье. — Быстро залезайте! — Нет! Я же сказала, что не поеду! — отмахиваясь от него, воскликнула мама. — Я не стану возвращать вам деньги! — побагровев от ярости, выкрикнул контрабандист. — Понимаю. Но я все равно не поеду с вами, — ответила мама, кинув взгляд на своего изумленного племянника. — Я не могу, — повторила она. — У меня дурное предчувствие. Мне кажется, все плохо закончится. — Тетя, это все нервы, — попытался урезонить ее Касим. — Поехали. Иначе тебе не удастся выбраться из Афганистана. Но мама продолжала стоять на своем, и водитель, потоптавшись у машины, сел наконец за руль. — Я не верну деньги! — рявкнул он еще раз, прежде чем нажать на газ и увезти Касима. Мама переживала из-за того, что упустила единственную возможность бежать из страны, и тем не менее она не сомневалась, что поступила правильно. Когда она позвонила нам в Дели, папа страшно расстроился из-за рухнувших так тщательно разработанных планов в связи с ее «дурными предчувствиями». Мама еще в течение трех месяцев в одиночестве жила в Афганистане, пока мы тревожились за нее в Индии. Вскоре папа решил перебраться в Бангалор, чтобы жить вместе с Надией. Меж тем в Афганистане все тревожились о судьбе Касима, который так и не появился в Пакистане. Никто ничего не слышал о нем с того момента, как он уехал с контрабандистом. И папа начал догадываться, что инстинкт маму не обманул. Через несколько месяцев родственникам Касима позвонили из тюрьмы, расположенной на востоке Афганистана. Контрабандист и его клиенты были арестованы. Все были подвергнуты бичеванию и осуждены на восемь лет тюремного заключения. Мы все боялись, что Касим не вынесет заключения, так как при коммунистах тюремный режим ужесточился. И уж конечно, его не вынесла бы моя хрупкая мать. С этого времени папа уже никогда не смеялся над мамиными предчувствиями, более того, он начал относиться к ним с огромным уважением. В Бангалоре мы поселились в маленькой гостинице, обслуживавшей английских экспатриантов. Гостинице принадлежал ряд гостевых домиков, и мы с папой поселились в одном из таких бунгало. Поскольку папа не работал, я еще не поступила в колледж, а Надия была постоянно занята, мы скучали и не знали, чем себя занять. Но самое ужасное, что из Афганистана ежедневно поступали мрачные известия. После нашего отъезда там восстали афганские мусульмане. И Советский Союз направил сорокатысячную армию для того, чтобы подавить восстание. Я знала, что афганцы не сдадутся, сколько времени ни потребовало бы это противостояние. И рано или поздно могущественная Россия будет повержена. Это может занять год или пятьдесят лет, но русские захватчики будут изгнаны. Афганский народ еще ни перед кем не склонял своей головы. А руководители Советского Союза, судя по всему, были плохо знакомы с нашей историей.
Волна недовольства уже начинала подниматься. Из-за «холодной войны» и напряженных отношений Советского Союза с Америкой и Европой весь остальной мир встал на нашу сторону. Президент Джимми Картер неоднократно указывал русским на их ошибку. Резолюция 104–18, принятая на специальном заседании Генеральной Ассамблеи ООН, требовала немедленного вывода иностранных войск из Афганистана. Иностранные журналисты сообщали о казнях и массовых убийствах. Афганистан переходил к военным действиям. Просмотр новостей превратился в настоящее мучение, так как по телевизору показывали толпы беженцев, женщин в паранджах с маленькими детьми — по четверо-пятеро у каждой, которые перебирались через границу с Пакистаном, чтобы потом оказаться в палаточных лагерях. Неужто и наши родные, которые еще недавно вели вполне зажиточную жизнь, теперь дрожали от холода в этих палатках? Никогда я не смогла бы смириться с тем, что происходило с моей страной и с моими соотечественниками. Больше всего мы тревожились о маме. И хотя в Кабуле оставались ее родные, мы страшно переживали за ее безопасность. В феврале 1980 года в Кабуле и других крупных городах Афганистана была проведена общая забастовка с многолюдными демонстрациями, которые были жестоко подавлены коммунистической милицией. В апреле того же года демонстрацию провели студенты Кабульского университета, в результате чего пятьдесят человек были убиты. Узнав об этом, папа тяжело вздохнул и произнес: — Слава Аллаху, что мы не в Кабуле. Ведь ты бы непременно оказалась во главе демонстрантов, не правда ли? И что бы тогда с нами было? В июне за пределами Афганистана сплотилось несколько племенных групп, называемых моджахедами, что в переводе с персидского означает «воины». К ним начали присоединяться воины из соседних мусульманских стран. Люди со всего мира приезжали в Афганистан, чтобы оказать сопротивление советской армии. Именно в этот момент до нас дошли радостные известия. Дядя Хаким получил разрешение выехать из Афганистана со своей женой Рабией и дочерьми Зарминой и Зиби. Они летели в Индию, а отсюда во Францию, после чего могли присоединиться к Фариду в Бахрейне. Однако наше счастье омрачалось мыслью о том, что с их отъездом круг маминых близких станет еще уже и наша тревога за нее возрастет. Папа продолжал поддерживать связь со своим другом из министерства, и приблизительно раз в неделю я слышала, как он испускает глубокий вздох, садясь за очередное письмо с просьбой о помощи. И вдруг папа получил известия, которых мы так ждали. Папин друг исподволь работал над тем, чтобы получить для мамы официальную визу в Индию, и наконец ему удалось это сделать. Через день мама вылетала из Кабула. Мы были бесконечно счастливы, когда увидели маму, выходившую из аэропорта с равнодушным видом, словно она приехала на выходные и наше воссоединение было совершенно естественным событием. Мы прожили друг без друга полгода — самые длинные полгода в нашей жизни. Папа меж тем взялся обзванивать своих многочисленных знакомых, с которыми он сблизился во время пребывания в Европе. А затем он сообщил нам, что в Индию прилетает его хороший друг из ЦРУ. Когда американский агент появился в нашем доме, мы с мамой с изумлением обнаружили, что это женщина, и к тому же очень симпатичная. После минутного изумления я ощутила прилив любви к Америке, стране, где женщины могли заниматься всем, чем угодно. Мы с папой пришли в восторг, когда американка сообщила нам, что наши визы будут готовы к концу недели и к этому же времени она договорится об авиабилетах для нас. Мы летим в Америку! — так я по крайней мере думала. Однако мама была настроена против. — Там сплошные гангстеры, — утверждала она. — Мы не сможем ужиться с такими людьми. — Да, в Чикаго есть гангстеры, — возражал папа, — но большинство американцев вполне приличные люди. — Жизнь будет там слишком тяжелой, Аджаб, — настаивала мама. — Тебе придется работать таксистом или швейцаром. Надие придется бросить учебу и мыть полы. А Мариам вообще не сможет получить образования. Будет подавать гамбургеры в дешевой забегаловке. Я закусила губу, чтобы не рассмеяться. Мама явно насмотрелась американских фильмов. Мы с папой были за то, чтобы лететь в Америку. Мама и Надия хотели остаться в Индии. Папа заколебался, когда мама сообщила ему, что у нее дурное предчувствие и она знает, что с нами произойдет что-то плохое, если мы полетим в Америку. Я догадывалась, что мама лишь делает вид, что у нее предчувствие, чтобы уговорить папу. Но я не могла предъявить ей такое обвинение. Ведь главное — теперь мы снова вместе, а все остальное не имело значения. И тем не менее я не сомневалась, что мы совершаем ошибку, меняя жизнь в богатой многообещающей Америке на существование в Индии. Надия полностью поддерживала маму, и папа не мог противостоять своей жене и старшей дочери, поэтому он был вынужден принять решение отказаться от американских виз и остаться в Индии. Это была ошибка. С этого момента наша жизнь пошла наперекосяк.
Я полюбила Индию еще три года назад, когда оказалась в ней впервые, и каждые каникулы, проводимые тут, доставляли мне огромное удовольствие. Однако, когда было решено, что она станет нашим постоянным местом жительства, я начала догадываться о том, что такое жить в чужой стране с чужими обычаями. Что-то мне подсказывало, что Индия не та страна, с которой я должна связывать свое будущее. Еще большее беспокойство охватило меня, когда я убедилась в том, что мне здесь ничего не нравится. Самый страшный враг изгнанников — время. Все мы были на чужбине. Мама и папа так страдали, что это стало отражаться на их здоровье. В отчаянии они решили отправиться во Францию и навестить дядю Хакима и его семью. Вернулись они довольными и сообщили, что мои кузины Зиби и Зармина приспособились к западной жизни. Но самое главное заключалось в том, что Фарид во время поездки в Лондон познакомился с афганской девушкой, которая похитила его сердце. Фарид собирался жениться! Все мы были изумлены, так как Фарид всю свою жизнь был законченным плейбоем, хотя многие девушки боролись за его внимание. Но, несмотря на наши сомнения, мы были счастливы, если счастлив был Фарид. Мое настроение тоже улучшилось, когда я вновь увидела родителей после их месячного отсутствия и узнала семейные новости. Я еще не догадывалась, что в ближайшем будущем нас ждут серьезные беды. Через неделю после возвращения из Франции папино состояние здоровья резко ухудшилось. Его тут же госпитализировали, и врачи обнаружили новую опухоль в мочевом пузыре. Необходимо было оперативное вмешательство и последующая поддерживающая терапия. И вновь мы жили в страхе за жизнь главы семьи. Папа провел в больнице несколько недель, и, поскольку Надия училась, мы с мамой сидели у него по очереди. У меня была ночная смена, а у мамы дневная. И вот однажды мама не пришла в больницу. Мы страшно испугались, решив, что с ней мог произойти несчастный случай, поскольку я тут же вспомнила свою историю с быком. В стране, где коровам было позволено свободно бродить по улицам, могло произойти все что угодно. И я не знала, что мне делать: оставаться с папой или бежать искать маму. И тут в палату с криком вбежала Надия: — Мама заболела. У нее сильные боли в области живота. Ей делают анализы. Врачи не смогли поставить точный диагноз, но все сходились во мнении, что с мамой ничего серьезного. Я несколько недель бегала от одной больничной койки к другой, пока обоих моих родителей не выписали. Папа поправлялся довольно быстро, а мама все больше слабела и бледнела. К концу 1981 года после посещения ряда специалистов мы получили самые неутешительные известия. Маме был поставлен диагноз: рак желудка. Опухоль была довольно обширной, и она была обречена. В течение нескольких месяцев она находилась в больнице, где врачи старались сделать все возможное, а затем мы забрали ее домой, чтобы за ней ухаживала я. Я мыла ее, кормила и делала массаж. Я любила ее. Однако, несмотря на весь мой уход, ее состояние ухудшалось с пугающей скоростью. Она стонала от боли, пока врач не прописал ей инъекции морфина и не научил меня каждые четыре часа делать уколы. Весной 1982 года моя любимая мама совсем исхудала, и глаза у нее ввалились. Я носила ее на руках из комнаты в комнату. И однажды вечером она сказала: — Дочка, если ты действительно любишь меня, помоги мне умереть. Это была страшная ночь, когда меня терзали сомнения. Утром 11 июня 1982 года я проснулась с первыми лучами солнца, все еще не зная, смогу ли это сделать. Когда пришла к маме, она молча взглянула на меня. И ее взгляд сказал мне все. Следующая инъекция стала самым страшным мгновением в моей жизни. Я преднамеренно увеличила дозу. Не сводя с меня глаз, она удовлетворенно кивнула. Мое лицо стало последним, что она увидела в своей жизни. Она была моей матерью и всегда любила меня. И я тоже любила ее настолько, чтобы выполнить ее последнюю просьбу. Я обняла ее исхудавшее тело, и мы до конца смотрели друг другу в глаза. Моей мамы не стало. ГЛАВА 12

Через четыре месяца после смерти мамы, 30 октября 1982 года, мы с папой отправились в Америку — страну моих грез. Мы мечтали вернуться в мирный Афганистан, но это стремление оставалось несбыточным. Стоило нам вернуться в Кабул, и нас тут же арестовали бы и казнили. В Америке нас ждала безопасность и благоденствие, если бы не мысли о родине. Мусульманские моджахеды продолжали вести кровопролитные бои с советскими войсками. Через четыре года советского военного присутствия наша страна стала сателлитом Москвы: коммунисты по-прежнему правили в городах, а сельская местность находилась в руках повстанцев. Когда мы прилетели в Америку, в аэропорту Вашингтона нас встретила мамина сестра тетя Шагул, ее сын Назир со своей женой Хатол и моя двоюродная сестра Разия. Тетя Шагул внешне очень походила на мою мать, так что, когда она принялась меня целовать, моя боль немного отступила. До нас уже многие члены семьи Хассен переехали в Америку. Благодаря своим дипломатическим связям, им удалось избежать жалкой судьбы, ожидавшей большинство беженцев из Афганистана, живших в палаточных лагерях в бедности и нищете. Шагул обосновалась в Северной Виргинии. И несколько родственников с папиной стороны также поселились поблизости. В течение нескольких месяцев я словно пребывала в гипнотическом трансе, живя в полной безопасности и с огромным количеством удобств. Мне хотелось узнать все об этой стране с помощью кинофильмов и популярной музыки, но вскоре я поняла, что Америка — страна противоречий. В моем представлении американцы были богатыми и беззаботными людьми, жившими в роскошных особняках, питавшимися деликатесами, любившими друг друга, а по вечерам танцевавшими под мотивы диско. Но все оказалось гораздо сложнее. Мало кто из американцев был настолько обеспечен, чтобы ни о чем не тревожиться. Большинство жило очень скромно, а многие и вовсе едва сводили концы с концами, так что времени на танцы у них не оставалось. Это было первое ожидавшее меня потрясение. Второе было связано со взаимоотношениями детей и родителей в Америке. Я выросла в культуре, где отцы семейства обладали непререкаемой властью и ожидали беспрекословного повиновения. Дети в Афганистане не возражали своим родителям. Их видели, но не слушали. Американские дети были гораздо более самонадеянными и капризными и не стеснялись устраивать скандалы на глазах у окружающих. Я слышала, как в супермаркете они спорили с родителями по поводу тех или иных продуктов, а в магазинах требовали купить им игрушки или модную одежду. Подобную дерзость и представить было невозможно в Афганистане. Третье потрясение ожидало меня в магазине. С новыми короткими юбочками и бикини я мечтала поскорее расправить крылья и освободиться от папиного контроля и традиционных афганских табу. В Америке женщины имели право голоса, и я также мечтала его обрести. Однако, к моему ужасу, папа и остальные родственники считали, что я должна продолжать вести жизнь консервативной мусульманки, даже находясь в стране, обитателям которой было абсолютно наплевать на наши традиции. И мои родственники единодушно заявили, что Мариам Хаиль не будет участвовать ни в каких диско-танцах. Американские девушки не только носили все, что им нравится, и ходили куда им вздумается без паранджи, они еще пользовались такой сексуальной свободой, о которой ни одна афганка и подумать не могла. Вскоре после приезда я познакомилась с симпатичной беременной американкой. Я спросила ее о муже и в ужасе отпрянула, когда она сказала, что не замужем. — Но если ты не замужем, как же ты могла забеременеть? — в смятении выпалила я. — Это Америка, — ответила она. — А если у тебя проблемы с этим, возвращайся к себе на родину. Мы с папой вскоре переехали от тети Шагул в маленькую квартирку неподалеку, и я быстро нашла работу в афганском ресторане. И хотя я работала там официанткой, а не посудомойкой, я постоянно вспоминала мамино предупреждение о том, что в Америке я сгожусь лишь на то, чтобы подавать бургеры. Я считала эту работу временной и была настроена на поступление в университет. Я поклялась себе, что накоплю денег и куплю машину, а пока мне оставалось только работать. Вскоре меня полюбили клиенты, которые по преимуществу были такими же беженцами из Афганистана. Я была вполне довольна своей жизнью, чего нельзя было сказать о папе. После пережитого им подъема, когда он посещал всех своих знакомых, обосновавшихся в Виргинии, он замкнулся и стал нелюдимым. Причина его горя коренилась в маминой смерти — скончавшись, она словно унесла с собой и половину его жизни. Он плакал в течение нескольких недель после ее смерти, и слезы служили ему утешением. А потом слезы у него иссякли, а подавленное состояние осталось. Мое четвертое потрясение было связано с потоком брачных предложений. В округе жило много холостых афганцев, и все искали себе невест. Папино происхождение и его репутация стали причиной того, что многие захотели породниться с нашей семьей. И вскоре папа вновь оказался при деле, принимая предложения о браке с его дочерью. Папа очень серьезно отнесся к своим обязанностям. Он загорелся желанием выдать замуж свою младшую дочь и настаивал на том, что моим мужем должен стать афганский пуштун. А повинна во всем была моя сестра Надия. Незадолго до маминой смерти она призналась, что влюбилась в иностранца и тайно заключила с ним брак. Она не только вышла замуж за человека, с которым не были знакомы родители, она нарушила и еще целый ряд запретов: ее муж не был афганцем и не принадлежал к нашей мусульманской секте. Он был иранским шиитом.
Для тех, кто не знает, ислам распадается на два основных течения — суннитов и шиитов, которые враждуют со дня смерти Пророка Мухаммеда, так и не назвавшего преемника. Близкие Пророка не могли договориться, кто возглавит ислам. Согласно историческим свидетельствам, это привело к страшной распре, когда обе группы выдвигали своих претендентов, вследствие чего ислам раскололся на две ветви. И теперь по прошествии многовекового противостояния обе ветви продолжают враждовать. Сунниты категорически запрещают своим дочерям выходить замуж за шиитов, и шииты проявляют не меньшую категоричность в этом вопросе. Людей убивали и за меньшие проступки. Сначала Надия пыталась смягчить удар, сообщив родителям, что она влюбилась в шиита и они собираются вступить в брак. И лишь я знала, что они уже давно состоят в этом браке. Однако моих родителей и эта информация потрясла. Тем не менее они жили в надежде на то, что Надия образумится и передумает. А потом мамина болезнь и смерть отвлекли папу от замыслов Надии. Но когда мы обосновались в Виргинии, у папы появилось время, чтобы поразмыслить над ее непослушанием. Но поскольку Надия находилась далеко в Индии, он решил сосредоточить внимание на своей младшей дочери и заняться ее многочисленными брачными предложениями. Он даже не удосуживался посоветоваться со мной, так как мысленно все еще находился в Афганистане, где брак считается слишком серьезным делом, чтобы доверять его детям. И мне стало страшно. Меньше всего я хотела выходить замуж. Мне было всего двадцать лет, я наслаждалась жизнью в новой стране и хотела получить образование. Я учтиво попросила папу подождать и дать мне немного времени. Ведь они с мамой всегда утверждали, что, перед тем как вступать в брак, надо получить образование. Но папа, одержимый страхом, что его дочь может выйти из повиновения, если ее не выдать замуж, упрямо продолжал гнуть свою линию. Я ощущала себя заложницей семейной драмы, и ничто не могло помешать папе выдать меня замуж. Мне как никогда не хватало мамы, поскольку я не сомневалась в том, что она воспрепятствовала бы выдаче меня замуж. Мама всегда считала, что сначала у ее дочерей должны оказаться дипломы об окончании колледжа, и лишь после этого они смогут выйти замуж. Но мама была мертва и покоилась в своей могиле в Индии. Теперь она уже не могла меня защитить. Я была потрясена, когда остальные родственники горячо поддержали папу и организовали крупномасштабную кампанию против двадцатилетней девушки. Тетя Шагул напомнила мне о моем долге и ответственности перед семьей. — Твой отец тяжело переживает утрату твоей матери, — вздохнула она. — Жизнь в чужой стране и волнения за Надию лишь усугубляют его состояние. Неужто и ты решишься огорчить его? Мне даже позвонил дядя Хаким из Франции, который тоже начал распространяться о папином душевном состоянии. — Твоему отцу одиноко, Мариам. Ему надо принести радость. Рождение внука могло бы вывести его из этого меланхолического состояния. Я застонала, понимая, что этого внука должна произвести на свет именно я. Я понимала, что нахожусь в безнадежном положении, когда все родственники начали петь хором: «Аллах не забудет тебя. Он вознаградит тебя. Он сделает тебя счастливейшей женщиной во всем мире». Похоже, всех волновало лишь одно, чтобы я вышла замуж и сделала это как можно быстрее. Я всегда говорила себе, что никто не выдаст меня замуж против моей воли. Я слишком хорошо была знакома с трагическими подробностями жизни бабушки Майаны, кузины Амины и других афганских женщин. Однако сочувствие к папиному горю и желание быть послушной дочерью вступали в конфликт с моими прежними представлениями. В течение нескольких месяцев я старалась плыть против течения, избегая всех разговоров о браке. Я надеялась, что папе надоест расспрашивать моих потенциальных мужей, и молилась о чьем-нибудь вмешательстве. Однако с каждым днем мне становилось все страшнее. У меня перехватывало дыхание при мысли, что папа может заявить, что выбрал для меня мужа. Никогда еще я не ощущала себя такой одинокой и такой несчастной. Я чувствовала, как теряет силу моя решимость перед напором родственников. А потом папа заболел и сказал мне, что ему недолго осталось жить на этом свете и скоро он присоединиться к маме. Это заявление настолько меня потрясло, что я тут же сдалась. Я склонила голову и с вымученной улыбкой произнесла: — Папа, если ты хочешь, чтобы я вышла замуж, я сделаю это. И мне все равно, кого ты выберешь мне в мужья. Я буду счастлива, если ты будешь счастлив. Состояние папиного здоровья тут же начало улучшаться. Он вдруг стал энергичным и быстро договорился по телефону о встрече с несколькими потенциальными женихами. Я почувствовала облегчение оттого, что мне удалось доставить папе радость, но, когда он прилег отдохнуть, у меня случился приступ безудержной рвоты. Я проклинала себя за малодушие. Зато теперь все хвалили меня за мое послушание. Теперь я была хорошей дочерью. Я готова была выполнить желание отца вопреки собственным желаниям. И в отличие от сестры хранила верность нашей пуштунской традиции. В течение некоторого времени я радовалась и даже ждала свадьбы. Я считала, что, выйдя замуж, приобрету определенные преимущества. Так, например, незамужним девушкам не позволялось посещать клубы. А выйдя замуж, я смогу ходить на танцы. Моя наивность граничила с глупостью. И из-за этой глупости я не понимала, что проигрываю самую важную битву в своей жизни. Вскоре папа объявил, что выбрал мне мужа и что этот человек обладает всеми возможными добродетелями. Моего будущего мужа звали Каис. Он был старше меня на пятнадцать лет. Он не отличался красотой, но и не был уродлив, и его рост составлял пять футов девять дюймов. Он был пуштуном и происходил из той же южной части Афганистана, что и мой отец. В юности папа, хотя и недолго, знавал его отца. Но главное для папы было то, что он являлся пуштуном. Мне сообщили, что Каис горит желанием заключить брак с дочерью Аджаба Хаиля, хана племени Хаиль, несмотря на то что этот титул был всего лишь почетным. Каис обхаживал моего отца, потчуя его разнообразными посулами. Он готов был стать для него не просто зятем, а настоящим сыном. Он соглашался со всеми условиями, выдвигаемыми папой, лишь бы эта свадьба состоялась. — Конечно, Мариам должна закончить свое образование в колледже. Я прослежу за этим, — клялся он, с нескрываемой гордостью глядя на меня. — У меня хорошая работа в гостинице. Обучение вашей дочери будет стоять во главе угла. «Ну что ж, по крайней мере он мягкий и уступчивый», — утешала себя я. Я и забыла о том, что многие афганцы готовы были изображать из себя кого угодно, лишь бы добиться желаемого. А потом к нам приехала Надия из Индии, что случалось нечасто. Она все еще не сообщила папе, что состоит в браке с человеком, неприемлемым для пуштунов, а потому хотела, чтобы я побыстрее вышла замуж, надеясь, что сможет признаться в этом в удобный момент всеобщей радости. Она полагала, что папа будет счастлив оттого, что я вступаю в брак, и легче отнесется к ее собственному замужеству. — По-моему, он очень милый, — улыбаясь, уговаривала она меня. — Так что не тяни со свадьбой. — Ну конечно, тебе будет проще примирить папу со своим иранским мужем, если я выйду за пуштуна, — саркастически откликалась я. — Ты что, Мариам, принцесса, ждущая своего принца? Ведь у тебя нет никого другого. Ради Аллаха, выходи ты за этого Каиса. И покончи с этим. — Моя сестра взирала на меня с напускной скромностью. — Будь я на твоем месте, я бы принесла эту жертву. В этом заключается наш долг. Хорошая дочь всегда жертвует своими желаниями ради блага семьи. Я кивнула. Она была права. Я действительно ни в кого не была влюблена и ничего не знала о романтической любви. Поэтому меня легко было поймать на удочку любви и уважения к отцу. После маминой смерти он стал для меня всем. И я понимала, что, если пойду на попятный после того, как о помолвке было уже объявлено, это сведет папу в могилу. А этого я бы себе никогда не простила. Оставалось следовать пуштунским законам и быть послушной дочерью. — Ладно, Надия, — ответила я. — Я так и сделаю. Какой я была наивной и глупой! Как я могла забыть все, что знала с детства о браках, заключающихся из-под палки! Довольный папа уже договаривался с сияющим Каисом о дате свадьбы. Каис был опьянен своим счастьем и вел себя так, словно обрел огромное сокровище в Мариам Хаиль. И его поведение внушило мне мысль, что и после свадьбы мой муж будет так же почитать меня. Я напрочь забыла, что перед пуштунскими женщинами преклоняются как перед богинями до свадьбы, а после нее к ним относятся как к рабыням. Когда было объявлено о свадьбе и нашим друзьям и родственникам стало известно имя моего жениха, мы были немало удивлены тем, что многие начали предостерегать отца. — Аджаб, ты должен отменить эту свадьбу, — заявили два его знакомых родом из Кабула. — Это грубый и жестокий человек, и у него ужасная репутация. Все, кто знал его в Кабуле, считают его опасным человеком. Страшная мысль промелькнула в моем мозгу: зло, от которого я бежала из Афганистана, настигло меня в Америке, и теперь я оказалась в западне. — Папа! — закричала я, требуя, чтобы он расторг помолвку. Но папа принялся гневно защищать Каиса, который так польстил ему, пообещав стать ему сыном. Когда его доброжелатели ушли от нас, папа заявил: — Это всего лишь их слово против слова Каиса. А я верю Каису. А потом я узнала, что, когда дядя Хаким сообщил о моей помолвке с Каисом своим дочерям, те в ужасе закричали: — Нет, только не это! Это ужасный человек! Он низкий и жестокий. Надо разорвать помолвку. — Пожалуйста, папа, происходит что-то дурное! — умоляла я отца. — Отмени свадьбу или отложи ее, пока мы не разберемся в предъявленных ему обвинениях. Но папа лишь сердился, что я верю всяким глупым слухам, когда он нашел для меня такую прекрасную партию. Лишь после свадьбы я узнала, что отца хотела предостеречь и другая наша родственница, жившая в Америке. — Я знаю этого дурного человека, — сказала она тете Шагул. — Он преступник. Он сидел в Афганистане за убийство. Ты должна воспрепятствовать этой свадьбе. — Слишком поздно, — покачала головой моя тетя. — Ты можешь спасти свою племянницу. Ради Аллаха, позвони ее отцу. — Слишком поздно, — повторила тетя и так и не позвонила папе. Накануне свадьбы, обуреваемая дурными предчувствиями, я лежала, парализованная страхом. Загнанная в угол, ощущая, что не могу опозорить отца, расстроить родственников и разгневать жениха, я надела свое роскошное свадебное платье и модную тиару и посмотрела на себя в зеркало. Снаружи я была прекрасна, но внутри меня обуревало отчаяние. Больше всего мне хотелось собраться с мужеством, поймать машину и уехать отсюда как можно дальше. Но это бы нанесло неизлечимую рану моему отцу и, несомненно, убило бы его. Я не могла так поступить. Я произнесла клятву и стала замужней женщиной. Все произошло в мгновение ока. После бракосочетания в свадебном зале был устроен роскошный прием. Каис прохаживался как гордый павлин, принимая поздравления от своих друзей, а я жалась к стене, чувствуя, как горечь сменяется ужасом. Вскоре вместе с Каисом мы отправились в наш новый дом — квартиру в высотном здании, расположенном рядом с гостиницей, где он работал. Почему-то никто из моих родственниц не подготовил меня к тому, что я должна была знать о первой брачной ночи. Не успели мы войти в квартиру, как Каис подскочил ко мне и принялся сдирать с меня платье. Будучи девственницей, я была потрясена и напугана его поведением. Каис обошелся со мной настолько грубо в эту первую брачную ночь, что она закончилась для меня на больничной койке. Я плакала как ребенок, когда мне оказывали необходимую врачебную помощь. — Отвези меня к отцу, — крикнула я Каису. Не прошло и нескольких часов, а супружеская жизнь уже вызывала у меня непреодолимую ненависть. Каис отвез меня домой, и я бросилась к папе. Я сидела у него на коленях и плакала. — Я хочу остаться здесь, папа, — умоляла его я. — Что случилось? — изумленно поинтересовался он. — У нее болит живот, — ответил Каис странным голосом и закатил глаза при виде папиного недоумения. Папа не знал, как себя вести в этой щепетильной ситуации. Ему недоставало жены, которая могла бы разрешить эту деликатную женскую проблему. — Ступай домой, Мариам, — осторожно подтолкнул он меня. — Ступай домой со своим мужем. Плечи у меня опустились. Мне было некуда деваться. Меня окружал кошмар, созданный моими собственными руками. Каис ухмыльнулся и повел меня прочь. Мы вернулись в его квартиру, и он снова набросился на меня, как только дверь за нами закрылась.
Мой брак с Каисом превратился в одну сплошную безжалостную схватку. Мой муж был низким и жестоким человеком. Вся моя жизнь стала жалким круговоротом, состоявшим из домашних обязанностей, работы в ресторане и насилия. Никто уже не упоминал о прогулках под луной и диско-танцах. Мой муж работал, ел и насиловал жену. Из этого складывалась его жизнь. Иногда мне в голову приходила страшная мысль о том, что Каис является реинкарнацией папиного старшего брата Шер-хана. Вскоре наступило время подавать заявление в колледж. Я стремилась к переменам и мечтала о том, что буду проводить время со сверстницами, получать образование и хотя бы на несколько часов избавляться от своего мужа. Однако Каис лишь рассмеялся, когда я сказала ему об этом: — Конечно нет. Никуда ты не пойдешь. Мне не нужна ученая жена. Она должна быть такой же, какая была у моего отца, и беспрекословно мне повиноваться. Это стало для меня настоящей пощечиной. Все его предсвадебные обещания испарялись как утренний туман. — Ты обещал моему отцу, что позволишь мне учиться в колледже, — пробормотала я. — Конечно обещал, — ухмыльнулся Каис. — Надо было произвести хорошее впечатление. Хороший торговец всегда заставит покупателя купить его товар. Я был товаром и должен был заставить твоего сентиментального отца купить его, чтобы он отдал мне свою дочь. «Ну все, больше я не буду покоряться этому животному», — сказала себе я. — Я буду учиться в колледже, — заявила я. — И ты меня не остановишь. Это Америка. Каис бросился ко мне и так сжал мою голову руками, что мне показалось, будто мой череп вот-вот расколется. — Не смей так разговаривать со мной! Поняла? Только попробуй еще раз перечить мне, и ты пожалеешь об этом. Еле передвигая ноги, я вышла из комнаты. Моя жизнь становилась зеркальным отражением жалкого существования бабушки Майаны. Я ничем не отличалась от своей кузины Амины. Мое самопожертвование выглядело еще глупее, так как у меня не было детей, которые привязывали бы меня к моему жестокому мужу. Я вела рабское существование, хотя всю свою жизнь клялась себе, что со мной этого никогда не произойдет. Какой я была глупой! Все мои грезы о счастье, самосовершенствовании и танцах до упаду развеялись как дым. Я думала лишь о том, как сбежать от Каиса и подать на развод. Обстоятельства изменились, когда через несколько недель меня начало подташнивать по утрам. Затем меня уже рвало без передышки, и все съеденное тут же выходило наружу. Я нуждалась в медицинской помощи, но Каис отказывался показать меня врачу и согласился на это лишь тогда, когда я уже не могла вставать с кровати. Доктор сообщил мне, как ему казалось, хорошие новости: — Вы не больны. Вы беременны. Поздравляю. Я кинула взгляд на Каиса, полагая, что это должно было его обрадовать. Я надеялась, что перспектива рождения сына сможет изменить его и он снова станет таким, каким казался вначале. Но Каис лишь равнодушно пожал плечами. Доктор сказал, что я ежемесячно должна приходить на осмотр, и покраснел. — Ах этот жадный сукин сын! — принялся ругаться Каис, как только мы вышли из клиники. — Он не получит мои деньги. Ты не станешь ходить сюда и раздвигать перед ним ноги каждый месяц. Я промолчала, но запомнила дату своего следующего визита, понимая, что здоровье ребенка мне дороже требований Каиса. Через месяц, когда я собралась уходить, Каис встал перед дверью. — Ты никуда не пойдешь, Мариам. Моя мать никогда не ходила к врачам. По прошествии девяти месяцев она удалялась в свою комнату и производила на свет ребенка, а на следующий день уже снова занималась домашними делами. И ты будешь поступать так же! — Он отшвырнул меня, а затем снова завалился на диван смотреть телевизор. Каису и в голову не приходило, что я могу его бросить. Но по мере того, как в моем теле росло мое невинное дитя, все больше возрастала моя решимость. Я с бесстрастным выражением лица кинулась к двери и выбежала с криком: «Я пойду к врачу! » Я выскочила на улицу и поймала такси. Впервые я поняла, почему Амина вернулась к своему мужу, невзирая на его побои, чтобы защитить своих детей. И хотя мое дитя все еще находилось в моем чреве, и я еще никогда не видела его личика, я уже любила его сверх всякой меры. После визита я направилась домой, с ужасом готовясь к тому, что меня там ожидало. Я проскользнула в квартиру, готовясь сбежать в любую минуту, если Каис снова набросится на меня. Но он подошел ко мне с улыбкой: — Нам надо как следует позаботиться о тебе. Твой отец сказал, что, если я буду хорошо за тобой ухаживать, ты родишь мне сына. Я замешкалась, опасаясь очередной выходки, которая могла застать меня врасплох. — А если это будет девочка? — А если это девочка, Мариам, надеюсь, она умрет в твоем животе. Мне нужен сын! — Он склонился ко мне, сверкая глазами. — Ты меня слышала? Я признаю только сына. Я молча кивнула, опасаясь спорить с Каисом и прекрасно понимая, что не могу гарантировать того, что родится мальчик. В последующие месяцы он стал реже бить меня, хотя наша совместная жизнь продолжала оставаться взрывоопасной. 27 января 1984 года я проснулась от резких болей в пояснице. По дороге в больницу Каис молил Аллаха: — Аллах! Пусть это будет мальчик. Он может быть слепым или калекой, главное — мальчик! — Он повторял эту мантру на протяжении всего времени, что я находилась в родильном отделении. А потом я поймала себя на том, что тоже молюсь Аллаху, чтобы это был мальчик, так как я слишком боялась, что Каис убьет ребенка, если он окажется девочкой. Аллах смилостивился и наградил меня крепким и здоровым мальчиком. Все были счастливы. Каис вдруг начал проявлять внимание и заботу, радуясь, что теперь может хвастаться крупным и здоровым новорожденным сыном. Папа, заливаясь слезами радости, ворвался ко мне в палату. Я вернула ему смысл жизни, и он наконец получил столь желанного внука. В этот волшебный день я даже испытала чувство любви к Каису. ГЛАВА 13

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒