ЧАСТЬ ВТОРАЯ 4 страница

– Пограничники будут поджидать похитителей драгоценных книг здесь, возле вулкана, и, конечно же, на самой границе. Не ускользнут!

А если ускользнут? Если знают проходы на ту сторону, неведомые молодым пограничникам? Прощай Данджур и Ганджур? Прощай навсегда?.. Если бы самому находиться в засаде!

Но напрасно Щетинкин волновался. Все произошло, как они и предполагали. После визита Чимида и ученого специалиста Бадзара Ендон‑ Хамбо в ту же ночь снарядил верблюжий караван, тюки и сундуки которого были набиты бесценными рукописями и книгами. Караван задержали на границе. Его специально пропустили мимо горы Дзотол‑ Хан. Караванщиков отпустили: пусть расскажут обо всем настоятелю! Настоятелю, чтоб не разоблачить себя, пришлось молча проглотить пилюлю: ведь ни Ганджура, ни Данджура в его монастыре не было…

Бескровная операция завершилась, священные книги погрузили в крытый автофургон и под охраной отправили в Улан‑ Батор. Отряд должен был выступить рано утром, но среди ночи Щетинкина и Чимида разбудил цирик, прискакавший с погранзаставы:

– На заставе бой с бандитами!..

С бандитами? Откуда они взялись? Уж не хотят ли отбить фургон с Данджуром и Ганджуром?

На заставу примчались, когда там все было кончено. Начальник заставы, молодой круглолицый лейтенант‑ халхасец, находился в растерянности, доложил:

– Одного упустили!.. Ушел. Всю местность прочесали. Как сквозь землю провалился, шелудивый пес!.. Остальные под надежной охраной. В юрте – раненый бандит. Хочет какое‑ то заявление сделать. Он потерял много крови. Позови, говорит, самого главного даргу. Я ему стараюсь втолковать, что здесь я главный, а он свое. Боюсь, умрет. Он уверяет, что его пристрелил атаман, чтоб сохранить какую‑ то тайну.

– Ладно, пусть ведет к раненому, что там еще за тайна? – сказал Чимиду заинтригованный Петр Ефимович.

Прошли в юрту. На кошме лежал раненый. По виду это был физически сильный, рослый человек, еще совсем не старый, но совершенно седой. Из‑ под густых черных бровей лихорадочно блестели глаза. Он с трудом поднял голову, но сразу же бессильно уронил ее. По бледному лицу прошла судорога.

– Щетинкин!.. – прошептал он обреченно.

– Встречались, что ли? – насмешливо спросил Петр Ефимович.

– Я хорунжий Савченко… Умираю… Хочу сделать заявление… Шмаков у нас атаман… Шмаков… Стерегите его! Убежит… – несвязно заговорил раненый. Потом вроде успокоился, уже ровным, но слабым голосом сделал свое заявление. Из короткого рассказа хорунжего сразу стало понятно, зачем бандиты во главе со своим атаманом Шмаковым пытались прорваться в Монголию.

«Шмаков… Уж не тот ли… корнет Шмаков… Возможно, однофамилец… Попался‑ таки, голубчик…» Еще в Улан‑ Баторе Щетинкин слышал о банде некоего Шмакова, которая совершала набеги на монгольскую территорию. Отдельные белогвардейские отряды разбитой дивизии Унгерна отступили за рубеж и превратились в хорошо вооруженные банды. Они, по сути, контролировали Калганский тракт, грабили караваны, идущие в Пекин, убивали аратов, угоняли скот. А в случае облавы укрывались в монастырях, превращая их в неприступные крепости. Особой настойчивостью отличался отряд этого самого Шмакова. Пограничные эскадроны несколько раз окружали бандитов, но атаман Шмаков неизменно уходил. Он был прямо‑ таки неуловим. В отличие от других банд, отряд Шмакова не занимался грабежами, никого не убивал. Судя по всему, имел осведомителей среди местного населения. Говорили даже, будто с аратами атаман пытался дружить, одаривал бедняков скотом и китайскими серебряными ланами, одеждой и китайским шелком, словно бы стремился завоевать их любовь и уважение. Был искушен в буддийской религии, знал не только молитвы и заклинания, но мог рассуждать о таких мудреных вещах, как сансара, «алмазная колесница» и тому подобное, и неудивительно, что всякий раз он совершал паломничество в Югодзырский монастырь, где, наверное, вел ученые разговоры с настоятелем, приуготовляя себя к принятию ламаистской религии. Люди Шмакова вели себя смирно, должно быть, тоже собирались принять ламаизм. Когда один из бандитов пытался изнасиловать монгольскую девочку, Шмаков на глазах у аратов нескольких стойбищ расстрелял его. Говорили также, будто отряд Шмакова не насчитывает и двух десятков бандитов. Судя по донесениям, эта группка вооруженных людей всякий раз стремилась пробиться в глубь страны, почему‑ то на северо‑ запад. Все это наводило на размышления. Еще там, в Улан‑ Баторе, Чимид по этому поводу выразился так: «Большой вор не угоняет овцу, он угоняет табун лошадей. Шмаков охотится за крупной добычей, а находится она где‑ то в глубине Монголии. Так я думаю. Атаман мог бы набрать для грабежей отряд в несколько сот всадников, но ему нужно всего два десятка помощников в каком‑ то важном, секретном деле».

И вот теперь бандиты разоружены, Шмаков в руках Щетинкина и Чимида! А то, что они узнали от смертельно раненного хорунжего Савченко, окончательно объяснило загадочное поведение атамана.

История уходила корнями в 1921 год, когда советские и монгольские войска окончательно разгромили Унгерна. Пытаясь уйти от преследования налегке, Унгерн решил до поры до времени припрятать на территории Монголии награбленные сокровища: золото, серебро, драгоценные камни, всю казну Монгольского государства, золотые статуи и ритуальную утварь из монастырей. Десятки железных сундуков и кожаных вьюков! С таким грузом конечно же невозможно было бежать в Китай. А бежать задумал с небольшим отрядом казаков, оставив остальные силы как прикрытие. Припрятать сокровища Унгерн поручил хорунжему Савченко и его команде.

– Когда сокровища были надежно припрятаны неподалеку от озера Цаган‑ Нур, в местности Хорго, барон приказал мне: «Со своими людьми останешься здесь до моего возвращения. Береги добро. Я доверяю только тебе…» – рассказывал Савченко слабеющим голосом. Якобы Унгерн посоветовал хорунжему, чтоб не мозолить глаза кочевникам, спрятаться на острове посреди озера. Остров считался заколдованным, запретным, никто из аратов туда не заглядывал.

Савченко прикрыл глаза и с минуту молчал. Щетинкин и Чимид не на шутку испугались: заговорит ли вновь?! Он заговорил:

– Перевезли меня и мою команду на остров, поставили у каменных юрт – есть там такие скалы – и всех нас, всех до одного, расстреляли из пулемета, забросали гранатами… Всех, кто знал, где спрятаны сокровища. Я чудом остался жив. От потери крови потерял сознание, и меня сочли мертвым. Пришел в себя, когда вокруг уже никого не было. Одни птицы орут на разные голоса, весь остров ими заполонен. Они‑ то и помогли мне выжить. Пил сырые яйца, а когда окреп, жарил на костре гусей, уток. Они же не пуганные, бери прямо руками…

Савченко говорил все медленнее, часто прерывая рассказ, силы его были на исходе. В общем, он сумел потом выбраться на берег озера, какое‑ то время прятался в пещерах, потом добрался до близлежащего монастыря Шива‑ Ширэт. Монахам сказал, что был ранен красными, отбился от своих. Его укрыли, потом переправили в Китай.

– В Калгане я познакомился с корнетом Шмаковым, – совсем тихо, но отчетливо произнес Савченко. – У него имелся кое‑ какой капиталец, нажитый неизвестно какими путями. Но меня это интересовало меньше всего. Нужны были деньги для организации секретной экспедиции за сокровищами, припрятанными Унгерном. Требовался верный помощник. Я доверился Шмакову. Пять лет готовили мы глубокий прорыв в Хорго, сколотили небольшой отряд, запаслись документами якобы от советского Географического общества. Нам было известно, что на территории Монголии ведет свои исследования Монголо‑ Тибетская научная экспедиция во главе с известным советским путешественником Козловым. Шмаков решил, что можно выдавать себя за отряд этой экспедиции и с караваном верблюдов переправить сокровища за границу в районе реки Эцзин‑ Гол и мертвого города Хара‑ Хото. Все это требовало крайней осторожности, изворотливости, хороших отношений с местным населением и настоятелями монастырей…

– Кроме вас и Шмакова, кому известно, где спрятаны сокровища? – перебил его Щетинкин.

– До сих пор никому не известно, куда мы прорывались и зачем. Это же наемники Шмакова. Он им хорошо заплатил. Ни одна душа, кроме нас, ничего не знает! Шмакову я начертил подробный план, он бывал раньше в тех местах, когда находился в одном из отрядов Унгерна. Сокровища в пещере. Когда нас окружили пограничники и Шмаков понял, что на этот раз не уйти, он решил прикончить меня: испугался, что на допросе я все расскажу. Прикончил, сволочь! Спасите меня, я должен ему отомстить… Возьмите все сокровища за жизнь…

Хорунжий явно начал бредить. К утру он скончался.

– Пусть приведут Шмакова, – сказал Петр Ефимович, все еще сомневаясь, что этот Шмаков и есть тот самый Шмаков… Но это был именно тот самый Шмаков! Увидев Щетинкина, он побледнел, лицо застыло в мгновенном испуге. Однако он быстро овладел собой: таким уж был Шмаков.

– Слава богу, старый знакомый! – развязно, с усмешечкой воскликнул он, словно бы в самом деле обрадовавшись этой неожиданной встрече. – Сколько лет, сколько зим! А я сижу в «черной юрте» и со страхом жду, когда потомки Чингисхана начнут терзать меня, надевать на шею деревянную кангу.

– Ну, положим, кангу на шею монголам надевал ваш начальник барон Унгерн.

– Слышал, его казнили. Царство ему небесное.

– Ладно, корнет. Присаживайтесь. Кстати, потолкуем об Унгерне.

– Я весь внимание, – произнес Шмаков, усаживаясь на скатанный войлок. – Вы хотите рассказать о последних днях барона?

– Вот именно. Перед расстрелом он ползал на коленях и обещал указать место, где он спрятал награбленные сокровища, если ему сохранят жизнь. Он, видите ли, спрятал сокровища в Монголии, в местности Хорго! – Щетинкин едва приметно улыбнулся.

От неожиданности Шмаков даже покачнулся, лицо исказила гримаса.

– Это неправда! – закричал он, потеряв над собой контроль.

– Вы, Шмаков, повторили ошибку барона: расстреляли хорунжего Савченко, – произнес Щетинкин, не повышая голоса. – Расстреляли, но не убили. Ну, барон – понятно: хотел избавиться от тех, кто знал, в какой пещере припрятаны сокровища. А зачем стреляли в хорунжего вы? Он открыл вам тайну, даже нарисовал план, где искать сокровища, а вы в него – из пистолета!.. Решили обойтись без него? Черная неблагодарность!

Шмаков сидел, низко опустив голову.

– Савченко все наврал! – неожиданно проговорил он. – Первый раз слышу о каких‑ то сокровищах, припрятанных Унгерном. Никакого плана он мне не показывал. Ерунда какая‑ то: пещеры, сокровища, стрельба, погоня – все как в синематографе дурного вкуса.

– Тогда объясните, почему вы нарушили государственную границу? Какую цель вы преследовали?

– Мы – охотники, охотились на куланов и джейранов. Увлеклись погоней за дикими козами – и неожиданно для себя оказались на монгольской территории.

– Вы будете настаивать? – спросил Чимид.

– Савченко оболгал меня, или же вы сами придумали всю эту историю с унгерновским кладом. Требую очной ставки с хорунжим!

Щетинкин нахмурился: «Неужели догадался, мерзавец, что хорунжего уже нет в живых?.. » И, наливаясь холодной яростью, ледяным тоном произнес фразу, загадочную в своей двусмысленности:

– Если будете паясничать, то монголы передадут вас советским юридическим органам, и не исключено, они, эти органы, устроят вам очную ставку хоть с самим Унгерном! За вами водятся грешки. Партизаны Баджея помнят их.

По всей видимости, Шмаков наконец понял, что игра проиграна и дальнейшее упорство может привести к роковым последствиям.

– Чего вы от меня хотите? – тихо спросил он. – Я готов выполнить все ваши требования.

– Вот так‑ то лучше, – сказал Щетинкин умиротворенно. – Вы поедете с нами в Хорго.

– Ну а если этот Савченко – просто маньяк и сокровища ему пригрезились? А возможно, кто‑ то другой давно обнаружил их и увез, те же монахи из монастыря Шива‑ Ширэт? Я не могу нести ответственность за исход экспедиции.

– Само собой разумеется.

Словно бы спохватившись, Шмаков неожиданно спросил:

– А зачем, собственно говоря, вам везти меня в Хорго, где я никогда не бывал, знаю обо всем со слов Савченко, а у вас – подробный план, сделанный его рукой? Не лучше ли подождать, когда хорунжий поправится после ранения?

Щетинкин сразу понял суть вопроса и предложения, произнес как бы с воодушевлением:

– Вы правы: оставим вас в улан‑ баторской тюрьме. Поразмышляете на досуге, как искупить свою вину перед Советской властью и партизанами Баджея. У меня появились соображения на этот счет. В Улан‑ Баторе все скажу. Мы хотели взять вас в Хорго вот зачем: одному из вашей банды удалось удрать. Может быть, у него, у этого прапорщика Кленцова, тоже был разговор с хорунжим Савченко, и теперь Кленцов на всех парах торопится в Хорго. Меры мы приняли, но опознать прапорщика должны вы: или на месте, или в Улан‑ Баторе, куда его после поимки доставят. Во всяком случае, все пути Кленцову перерезаны, и за рубеж он не уйдет. Впрочем, будь по‑ вашему: оставим в Улан‑ Баторе.

Шмаков понял, что опять дал маху, и решил дать задний ход.

– Обязуюсь верно служить трудовому народу! – произнес он патетически. – Этот Кленцов всегда у меня был на подозрении: возможно, Савченко держал его про запас. Он – из братских, ну, одним словом, бурят, и опознать его, отличить от монголов будет трудно. Такие лица в Монголии встречаются на каждом шагу, вам придется задержать массу ни в чем не повинных людей. Пожалуй, вы правы: я должен ехать с вами!

И Щетинкин и Чимид его хорошо понимали, а Шмакову казалось, что он водит за нос этих людей.

– Увертливый хлюст, – сказал Петр Ефимович Чимиду, когда остались наедине. – Давно его знаю: затесался в наш партизанский отряд, прикинулся раскаявшимся, как сейчас, а потом провел меня как последнего простака: поджег тайгу – и мы все чуть не погибли. Передать бы его сразу советским властям, да здесь он нам нужен, очень нужен… Следует бдительно присматривать за ним. Он, как ртутный: шарик, может протечь меж пальцев…

…Местность Хорго Петр Ефимович помнил еще но тем временам, когда гонялся со своим отрядом по монгольским просторам за бароном Унгерном. Отягощенный награбленным добром, Унгерн не мог оторваться от наседающих на него красноармейцев и цириков Сухэ‑ Батора и Чойбалсана. Хорго – край древних потухших вулканов. В кратерах некоторых из них образовались озера, склоны сопок заросли дремучими лесами и густыми высокими травами. Тут много причудливых скал, особенно на берегу озера Цаган‑ Нур, самого большого в этом краю непуганых птиц и зверей. Славится Хорго и своими пещерами, уводящими в глубь Хангайских гор, в царство сталактитовых подземных дворцов и гигантских залов с подземными реками и озерами.

– В одном из подземных озер водится самый настоящий дракон Лун, – рассказал со смехом Чимид. – Можешь – верить, можешь – не верить, но мне рассказывали очевидцы: озеро Цаган‑ Нур якобы соединяется подземной рекой с подземными озерами. Однажды на заре, когда женщины вышли доить коров, чудовище всплыло на поверхность озера Цаган‑ Нур возле острова, а потом ушло под воду.

– И ты веришь этим сказкам?! – возмутился Петр Ефимович.

– Нужно знать, кто сочиняет сказки, чтоб внушить аратам мысль, будто Хорго – заколдованный край и пользоваться его богатствами небезопасно. А сочиняют сказки монахи из местного монастыря Шива‑ Ширэт. Обязательно навестим настоятеля Амгалана. Люто ненавидит народную власть, но ведет себя крайне осмотрительно, в заговорах не замешан. Впрочем, как вам известно, я всем этим святейшим отцам не верю. Для меня каждый монастырь – очаг контрреволюции. Недавно предложил правительству особо заняться приграничными монастырями, такими, как Югодзырский, перевести их внутрь страны.

…В Улан‑ Баторе они долго не задержались. Петр Ефимович проведал Васену и детей – и снова в путь.

Верил ли Петр Ефимович рассказу Савченко о припрятанных сокровищах? Верил и не верил. На прямой вопрос Чимида сказал с усмешечкой:

– Во всяком случае, никогда не думал, что превращусь в кладоискателя. Но раз тогда Унгерн попался именно мне в руки, то историю должен довести до конца. Когда разговор заходит об Унгерне, то почему‑ то с вопросами обращаются ко мне, будто барон – моя собственность.

Оба рассмеялись.

– Но если шутки в сторону, – продолжал Щетинкин, – клад должен быть. Барон награбил много, награбленное никому не раздавал, значит, все припрятал. А вот где припрятал?

– Савченко наврал?

– Вряд ли. У него были свои жесткие счеты со Шмаковым и сбежавшим прапорщиком Кленцовым, который, возможно, и не бурят вовсе, а китаец или же японец.

– Вы так думаете?

– В нашем деле крайности неизбежны. Приходится предполагать самое невероятное. Ведь кто‑ то все же завез чуму в Монголию, и пришла она то ли с востока, то ли со стороны Югодзырского монастыря. Разумеется, ни Шмаков, ни Савченко могли и не знать, кто такой этот мнимый прапорщик и какие цели он преследует, им нужен был надежный проводник, переводчик, наконец. Очень меня занимает фигура этого Кленцова или как там его! О сокровищах он конечно же слыхом не слыхал, а пробивался в Монголию с какими‑ то своими целями. Не исключено, он будет стремиться в Западный край, на соединение с бандитами, орудующими там.

Чимид восхитился:

– Завидую вашей способности за каждым вроде бы ничтожным фактом усматривать что‑ то значительное. Этому, наверное, невозможно научиться?

– Можно. Революция обостряет способности самых простых людей. Тут середины не может быть: или они нас сомнут, или мы справимся с ними. Ну а что касается сокровищ, то, как мне хорошо известно, Чрезвычайный суд РСФСР в Николаевске, расследовавший дело Унгерна, интересовался этим вопросом. Барон назвал район Гусиного озера на территории Сибири. И в самом деле, экспедиция, посланная к Гусиному озеру, обнаружила клад. Самую малость золота, его мог унести один человек. Напрашивался вывод: Унгерн разделил сокровища на несколько частей и припрятал их в разных местах. На прямой вопрос Унгерн отвечать отказался. Во всяком случае, Монголию не назвал. Возможно, до последней минуты на что‑ то надеялся.

– Должно быть, все оно так и было, – согласился Чимид. – Если и найдем что‑ то в пещерах Хорго, то опять же не все сокровища. Но важен сам факт. Признаюсь откровенно: говорим о сокровищах, а я про себя думаю о настоятеле монастыря Шива‑ Ширэт: давно хотел с ним познакомиться…

Автомашины катили на запад, по дороге, уже знакомой Щетинкину: Орхон, Худжиртэ, монастырь Эрдэни‑ дзу… Хангайская сторона… Густые кедровые и лиственничные леса, быстрые горные речки, а выше – альпийские луга, где можно было бы поохотиться на горных баранов и козлов… Щетинкин был и остался охотником. Теперь он с внутренней улыбкой думал, что всю жизнь приходилось на кого‑ то охотиться, и не только на зверье, больше – на носителей социального зла, которые не хотели, чтоб человек был свободен, распоряжался своей судьбой, чтоб дети бедняков учились, чувствовали себя хозяевами жизни и всех ее богатств. Всякий раз получалось вроде бы само собой, что Щетинкину приходилось брать на себя некую охранительную функцию, будто он и в самом деле был самым сильным. Вот и теперь: для других, для его товарищей войны давным‑ давно кончились, а Щетинкин все гоняется за врагами по глухой монгольской степи, и все обрезы и маузеры нацелены в него… Конечно же, Васене с детьми лучше всего уехать бы в родную Сибирь, переждать… Что переждать?.. А может быть, оно никогда и не кончится? До самой смерти?.. Он вжился в Монголию, как‑ то незаметно овладел языком, узнал местные обычаи и ни под каким видом не нарушал их. Когда человек захвачен своим любимым делом, ему все дается вроде бы шутя.

Отряд сотрудников ГВО делился на две группы: одна из них будет нести охрану, другая – займется обследованием пещер. Чимид намеревался сразу же перекрыть все пути, ведущие в Хорго, во всяком случае, в район пещер и озера Цаган‑ Нур, что в переводе значило – Белое озеро. Но оно оказалось не белым, а ярко‑ синим, это высокогорное озеро. Синий глаз Хангая. Бельмом на глазу следовало считать островок с высокой скалой и «каменными юртами» – пузырями вздувшейся лавы. На острове была расстреляна команда Савченко.

Пока добирались сюда, в пещеры, как‑ то не верилось, но вот они, входи в любую! Ржавые склоны гор нависали над озером, зияющие чернотой отверстия – входы в пещеры – находились на разной высоте.

– Видите тот розовый камень в виде конской головы? – сказал Шмаков торжественно, протянув руку в направлении утеса, в самом деле напоминавшего очертаниями конскую голову. – Это там!.. Можно пройти хоть сейчас…

Вот так все просто. В самом деле, можно немедленно снарядить группу и пройти к «конской голове». Но небо гасло, из кирпично‑ багрового превратилось в темно‑ голубое. Надвигалась ночь. Трудный путь утомил всех. Решили отложить операцию до утра. Даже Щетинкин засомневался: а вдруг Шмаков говорит правду? Однако он знал коварство корнета и, конечно же, не мог поверить ему до тех пор, пока не увидит окованные сундуки с богатствами собственными глазами. Не иначе как хочет усыпить бдительность, а ночью дать тягу!

Чимид тоже сомневался – приказал начальнику охраны не спускать глаз с корнета, не отходить от него ни на шаг, особенно быть настороже, когда в котловину опустится туман – обычное явление в здешних, местах. Высота сказывалась: сделалось нестерпимо холодно, пришлось развести костер. До утра никто не мог согреться как следует. Спал разве что Шмаков. Он закутался в овчину, лежал не шевелясь, ровно посапывая. Судя по всему, бежать не собирался. Да и как убежишь? Все тропы перекрыты. «Не спит, притворяется, – догадался Петр Ефимович. – Не та обстановка, чтоб спать. Знать бы, что у него на уме?.. Другой на его месте покуражился бы, выгадывая время, мол, плохо ориентируюсь на местности, пообвыкнуть надо, а этот сразу же указал на главную примету: «конская голова»! Пещера, дескать, имеет два зала, озеро, в которое Савченко и его люди опустили кованые сундуки… Ну а если никаких сундуков там не окажется?.. »

Шмаков в самом деле не спал: сквозь бессонное сознание строил план побега. Верил в свою счастливую звезду. Разумеется, знал и то, что в пещере никаких сокровищ нет. Было время, когда Савченко без гроша в кармане, голодный, как пес, бродил по Чахару, где его и подобрал Шмаков. Зачем? Он и сам не мог ответить зачем. Ностальгия… Кроме того, Савченко отличался недюжинной силой, и такой мог всегда пригодиться. Шмаков побаивался за свои награбленные ценности, доверился хорунжему, и тот сделался вроде бы охранником и доверенным лицом. Шмаков, когда они напивались, разыгрывал из себя искреннего друга, и простодушный Савченко верил ему. Доверие за доверие. Как‑ то, изнывая от безделья, зашли в китайский ресторанчик. Савченко попросил заказать ханшин и пельмени, побольше пельменей! Он все не мог оправиться от систематического недоедания, смотрел на своего покровителя преданно‑ собачьими глазами. Выпив свой ханшин и сильно охмелев, он стал нести какую‑ то околесицу. Мол, я самый: богатый человек из всех российских беженцев, богаче его, Шмакова, в миллион раз, а то и в сто миллионов раз! Шмаков спокойно пил подогретое сакэ и снисходительно улыбался. Заказал дружку еще порцию ханшина. Сам не переносил даже запаха этого вина, приготовленного из гаоляна. Но терпел. «Открою самый великий секрет! – орал Савченко на весь зал. – Куда, по‑ твоему, девал барон Унгерн свое золотишко?.. » Шмаков вздрогнул, огляделся по сторонам: ресторан был пуст. И все‑ таки, памятуя, что стены имеют уши, корнет взял своего приятеля под руку и вывел из ресторана. На берегу озерца присели отдохнуть. Прикинув ситуацию пятилетней давности, Шмаков сказал наугад: «Золото барон припрятал в Монголии, перед самым концом». Савченко с изумлением уставился тогда на Шмакова и тихо вымолвил: «Откуда тебе все известно? Ты не можешь знать этого! » – «Почему же? » – «Потому что всех нас расстреляли! Вот почему! Один я выжил…» – «Ну а ты‑ то при чем здесь, господин миллионщик? » – «Я со своей командой припрятал сундуки с золотом в Монголии. Если б сейчас снарядить экспедицию в Хорго…» – «Поговорим об этом в другой раз, когда протрезвишься». «С тобой, машерчик, я никогда не протрезвлюсь, – пытался даже острить Савченко. – Тебя мне послал бог. Ты веришь в бога? » – «Я верю в свою счастливую звезду». – «Во‑ во! Она сейчас нам нужна больше всего. И твои капитальцы – на снаряжение экспедиции. Вывезем сокровища в Китай, уедем в Гонконг, а там – на все четыре стороны! Какая страна тебе больше всего нравится? » – Та, где можно жить без политики. Я поселился бы на побережье Средиземного моря или вроде того». – «Наши вкусы совпадают, хотя я дальше Харькова нигде не бывал. Поселимся вместе, будем ходить на рыбалку, а вокруг – ни одного китайца, сплошь европейцы… – Он дико захохотал и бормотал уже бессвязно: – Там такой камень, вроде лошадиной морды. Туда можно не соваться. Сокровенное местечко выше, выше…»

Перед самым походом в Монголию Савченко как‑ то потускнел: «Неспокойно у меня на душе. Если убьют – прорывайся один. Где искать, теперь знаешь. Я тебе век обязан: спас от голодной смерти. А если не суждено мне добраться до Хорго, то помоги моему отцу, подбрось золотишка: он в Харькове до сих пор живет. И еще: там, на берегу озера, есть каменные истуканы – один с головой, другой без головы. Так вот, возле безголового я вырыл яму и закопал там все оружие, какое вывез с острова. Даже «гочкис» есть. Авось пригодится! » Шмаков только подивился его предусмотрительности. Видел он днем это древнее кладбище и безголового истукана‑ воина. Доползти бы туда, раскопать оружие – и держись, Щетинкин! Ночью в тумане можно всех перестрелять… Может, не стоило уничтожать Савченко? Внутренний холодный голос твердил: «Большую добычу ни с кем не делят. Этот пьяница все равно рано или поздно проболтался бы… И его собутыльники стали бы охотиться за тобой». Логика жизни проста: не полагайся на друзей. Колчак полагался на людей, которых облагодетельствовал, и они предали его. Унгерн доверился какому‑ то монгольскому князьку, а князек выдал его Щетинкину. Не доверяйся ни богу, ни черту – верь в свою счастливую звезду, это и есть твое божество. Счастливая звезда светит тому, кто обладает хладнокровием в самых безнадежных ситуациях, наподобие той, в какой он очутился.

И еще Шмаков думал о буряте Кленцове. Какой он, к чертям, Кленцов! Морда азиатская, шире колеса, только поблескивают щелочки глаз. Оказался хитрее всех: удрал. Кто он? Зачем‑ то взял русскую фамилию, а сам небось какой‑ нибудь Арадно или Циден. Шмаков взял его как переводчика и проводника. Как оказалось, Кленцов прекрасно знал Монголию, не раз бывал в Хорго, в монастыре Шива‑ Ширэт. «На первых порах укроемся в монастыре, – посоветовал Кленцов. – Настоятель монастыря святейший Амгалан – мой хороший знакомый, будет рад гостям». И он почему‑ то хитро сощурился, так что глазки совсем исчезли. Он даже намекнул, что у этого святейшего Амгалана есть хорошая работа за высокую цену для Шмакова и для всей группы. Что это за работа, говорить не стал. «Я иногда делаю для него кое‑ что», – добавил он загадочно. Жизнь полна маленьких загадок. Кленцову легче раствориться в необъятных монгольских степях, он повсюду свой… Бурят наивно полагал, будто Шмаков и Савченко со своей группкой идут в Западную Монголию на соединение с бандами, действующими там. Разубеждать его не стали, Савченко даже придумал себе брата Остапа, который‑ де находится на границе с Тувой, в одной из белых банд.

Ночь прошла спокойно. В сером свете занимающегося дня сотрудники ГВО во главе с Чимидом и Щетинкиным начали подъем к «конской голове». Дорогу преграждали огромные глыбы, на кустах тамариска висели зеленые и серые змеи. Отсюда хорошо был виден остров Чандмани, лагерь экспедиции, мраморные изваяния древних воинов. Вход в пещеру зарос кустарником, в отверстие первым шагнул Шмаков. Замыкали шествие Чимид и Щетинкин. Запрыгали в темноте лучи электрических фонарей. Пещера в самом деле имела два зала. Сыроватый воздух шел от небольшого озера, обнаруженного во второй пещере. Вода озера была непроницаемо‑ черной. Но так только показалось вначале. Присмотревшись, все увидели под слоем прозрачной воды три сундука. Значит, не соврал Шмаков! Цирики прыгнули в воду, от холода даже в сапогах ноги сводило судорогой. И все же сундуки один за другим удалось вытащить на сухое место. Шмаков казался до крайности возбужденным. Он стоял, весь подавшись вперед, ломал тонкие сцепленные пальцы. Его поведение показалось вполне естественным даже наблюдательному Щетинкину. Было отчего волноваться корнету: он увидел сундуки, о которых упоминал Савченко, и последние сомнения в правдивости рассказа вахмистра рассеялись. Все так и было, как рассказал Савченко. Сокровища припрятаны в Хорго…

Сундуки оказались сильно поврежденными… и совершенно пустыми!

– Обшарить все озеро! – приказал Чимид. Озеро обшарили, промерили шестами. И все напрасно. Нашли дырявые кожаные мешки, волосяные веревки.

– Где сокровища?! – свирепо спросил Щетинкин. – В озеро бросили негодную тару – заметали следы.

– Ничего не понимаю… – пролепетал Шмаков. – Савченко заверял…

Чимид приказал обследовать другие пещеры. Но их оказалось слишком много. Щетинкину надоела бесплодная канитель. Утешала мысль: раз нашли скорлупку от орешка, где‑ то неподалеку должно быть и ядрышко. Не стал бы Унгерн тащить пустые сундуки в Хорго лишь затем, чтоб притопить их в озере, скрыть от взора людского! А может быть, сокровища остались на острове?.. Взяв двух сотрудников, он на лодке, припрятанной в камышах, отправился на остров. Как очутилась в камышах эта лодка, на вид вполне исправная, словно бы совсем недавно кто‑ то плавал на ней на остров? Зачем? Птицу и рыбу монголы не едят, лодка – целое богатство, несомненно, принадлежит она ламам монастыря Шива‑ Ширэт…

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 131415 16 17 Следующая ⇒