Хироси Сакурадзака. Грань будущего. Хироси Сакурадзака. Грань будущего. Рядовой Кирия. Сержант Феррел

Глава 2

Сержант Феррел

– Если кошка ловит мышей, – сказал как‑ то раз один китайский император, – значит, это хорошая кошка.

Рита Вратаски была очень хорошей кошкой. Она убила немало мышек и потому получала соответствующее вознаграждение. Я же был драным уличным котом, который бессмысленно бредет по полю боя, готовый к тому, что его освежуют, выпотрошат и превратят в теннисную ракетку. Командование следило за тем, чтобы Рита была всем довольна, но на нас, обычных вояк, им было начхать с высокой колокольни.

Физподготовка продолжалась целых три часа и, разумеется, включала в себя проклятые изометрические отжимания. Я настолько сосредоточился на том, чтобы понять, как будут дальше развиваться события, что совершенно перестал следить за происходящим здесь и сейчас. Через полчаса отряду особого назначения США надоело наблюдать за нашими пытками, и вояки вернулись в казарму. Я старался не смотреть на Риту, и она ушла вместе с остальными, что означало: меня ожидает долгий вечер. Я словно следовал алгоритму, записанному для программы:

Если условие «Рита Присоединится К Тренировке» = выполнено – конец.

Иначе: продолжение алгоритма: «Чертовы Изометрические Отжимания».

Возможно, это доказательство того, что я могу влиять на происходящее. Если бы я пялился на Риту, она присоединилась бы к физподготовке, и тренировку быстренько свернули бы через час. Командование затеяло ее без особых причин и могло закончить в любой момент.

Если догадка верна, то мой случай не так уж безнадежен. И завтра во время сражения могут появиться новые варианты. Шансы невелики, одна десятая или даже сотая процента, но если я хоть немного улучшу свои боевые навыки, если дверь, ведущая к спасению, приоткроется хоть на миллиметр – я найду способ распахнуть ее настежь. Если я научусь обходить на этой беговой дорожке все препятствия, которые передо мной ставит смерть, то, вероятно, однажды проснусь в мире, где завтра снова существует.

В следующий раз непременно буду пялиться на Риту во время тренировки. Мне было немного совестно ввязывать ее во все это, ведь она всего лишь зритель в театре одного актера. Но особого выбора у меня не было. Не было бесконечных часов, которые можно потратить на наращивание мускулатуры, которая в следующей временной петле все равно бесследно исчезнет. Поэтому куда полезнее будет подготовить к сражению свое сознание.

Когда физподготовка наконец закончилась, солдаты заторопились к казармам, спеша уйти из‑ под палящих лучей солнца и тихо жалуясь друг другу на несправедливость. Я подошел к сержанту Феррелу, который, низко наклонившись, завязывал шнурки. Он пробыл в армии куда дольше всех нас, поэтому я решил, что лучше всего начать программу подготовки к бою именно с него. Дело не только в том, что Феррел самый опытный боец в нашем взводе. Мне вдруг пришло в голову, что те двадцать процентов сержанта‑ инструктора, который нещадно муштровал солдат, могут пригодиться.

Было видно, как над его головой с армейской стрижкой «авианосец» дрожит от жары воздух. Даже после трех часов физподготовки сержант выглядел так, словно мог бы хоть сейчас принять участие в триатлоне и прийти первым, даже толком не вспотев. У основания мускулистой шеи виднелся странный шрам – памятка о тех временах, когда Доспехи еще были напичканы кучей жучков и приходилось вживлять чипы солдатам под кожу, чтобы ускорить реакцию. К таким грубым методам не прибегали уже очень давно. Этот шрам был своеобразной медалью Почета – двадцать лет суровой службы во благо человечества, а сержант по‑ прежнему жив, здоров и бодр.

– Мозоли не натер? – Феррел даже не поднял взгляда от своих ботинок. Он говорил на бёрсте (или общем языке) с плавным, раскатистым акцентом, характерным для бразильцев.

– Нет.

– Трусишь?

– Я бы соврал, если бы сказал, что мне не страшно, но я не планирую сбежать, если вы об этом, сэр.

– Для зеленого новобранца, едва закончившего подготовку, ты неплохо держишься.

– Вы по‑ прежнему тренируетесь, сержант?

– Стараюсь.

– Вы не будете против, если я к вам присоединюсь?

– Пошутить решил, рядовой?

– В смерти ничего смешного нет, сэр.

– Похоже, у тебя с головой не в порядке, если ты хочешь залезть в один из этих проклятых Доспехов за день до того, как мы отправимся в бой умирать. Если хочешь как следует пропотеть, найди какую‑ нибудь студентку, раздвинь ей ноги и получи свое. – Феррел по‑ прежнему не поднимал на меня взгляда. – Свободен.

– Сержант, при всем уважении, что‑ то я не вижу, чтобы вы сами за дамочками ухлестывали.

Феррел наконец посмотрел на меня. От тяжелого взгляда его темных глаз у меня на миг возникло ощущение, что я смотрю в черные дула винтовок, выглянувших из глубокого бункера души и обычно прячущихся за морщинистым загорелым лицом. Я медленно поджаривался заживо под палящим солнцем.

– Намекаешь, что я гомик какой‑ то, который с большим удовольствием в Доспех залезет, чем раздвинет ноги женщине? Ты это хочешь сказать?

– Я… Я совсем не это имел в виду, сэр!

– Вот как? Садись. – Он провел рукой по волосам и похлопал по земле.

Я послушно сел. Между нами пролетел ветерок с океана.

– Я был на Исигаки, знаешь ли, – начал Феррел. – С тех пор, наверное, лет десять прошло. Доспехи тогда еще были совсем дешевые. И возле паха – примерно вот здесь – пластины плохо сходились. Стирали все до мяса. И мозоли, которые мы получали на тренировках, заново обдирались во время боя. Боль была такая, что некоторые отказывались ползти. Они вставали и шли прямо в гущу схватки. Было сразу ясно, что им не выжить, но каждый раз находились те, кто вставал. С тем же успехом можно было на груди мишень рисовать. – Феррел присвистнул, имитируя звук приближающегося снаряда. – Фьють! Мы так кучу людей потеряли.

В сержанте Ферреле причудливо смешалась японская и бразильская кровь, но родом он был из Южной Америки. Половина этого континента была уничтожена мимиками. Здесь, в Японии, где технологии нередко стоили дешевле хорошей еды, Доспехи были высокотехнологичными, отлаженными механизмами. Однако в мире оставалось множество стран, которые могли снабдить своих бойцов только противогазом, давно устаревшими противотанковыми гранатометами и молитвами. Что уж там говорить об артиллерии или поддержке с воздуха. Даже если им и случалось вдруг одержать победу, успех чаще всего бывал кратковременным. Наноботы, активизировавшиеся после смерти мимиков, выедали легкие уцелевших солдат. И так понемногу безжизненная пустыня разрасталась, пожирая земли, которые люди некогда называли своим домом.

Феррел родился в семье фермеров. Когда стало невозможно выращивать и собирать хороший урожай, они предпочли покинуть свою землю и переехать на один из островов на востоке, в более безопасную гавань, оберегаемую чудесами технологии. Семьи, члены которых служили в рядах Единой обороны, получали преимущество в иммиграции – потому Феррел и поступил в японские войска. Эти «иммиграционные солдаты», как их называли, были не редкостью в бронепехоте.

– Когда‑ нибудь слышал выражение kiri‑ oboeru?

– Что? – переспросил я, с удивлением услышав японскую речь.

– Это старая самурайская поговорка. Означает: «Рази врага и учись».

Я покачал головой:

– Мне оно незнакомо.

– Цукахара Бокудэн, Ито, Миямото Мусаси – все они были в свое время прославленными самураями. Мы сейчас говорим о событиях пятисотлетней давности.

– Кажется, я как‑ то раз читал комикс про Мусаси.

– Чертовы малолетки. Не могут отличить Бокудэна от Бэтмена, – раздраженно вздохнул Феррел. Я, чистокровный японец, стоял перед иностранцем, который знал об истории моей страны куда больше меня. – Самураи были воинами, которые зарабатывали на жизнь сражениями – прямо как мы с тобой. Как ты думаешь, сколько человек убили те, чьи имена я только что тебе назвал?

– Не знаю. Если их помнят даже через пятьсот лет… может, десять? Или двадцать?

– Бери выше. Записи тех лет обрывочны, но приблизительное число убитых составляет от трех до пяти сотен. Каждым из них. У них не было пушек. У них не было бомб. Каждого человека эти парни убивали в бою один на один, холодным оружием, чтоб его! Я бы сказал, этого вполне достаточно, чтобы получить одну‑ две медали.

– И как они это делали?

– Отправляй по одному человеку на тот свет каждую неделю, делай так на протяжении десяти лет – и вот они, твои пять сотен трупов. Вот почему они прославились, их знают как мастеров фехтования. Они не останавливались на достигнутом, убив одного человека. Они шли дальше. И становились еще лучше.

– Похоже на видеоигру. Чем больше народу убиваешь, тем сильнее становишься, так, что ли? Вот черт, много мне еще надо наверстать…

– Только вот их противники не были тренировочными манекенами или пришельцами на экране. Они убивали, как скот, живых людей, из плоти и крови. Людей с мечами. Людей, сражавшихся за свою жизнь, как и они сами. Если они хотели выжить, им нужно было научиться заставать врагов врасплох, устраивать ловушки, а иногда и убегать, поджав хвост.

Не самый типичный образ для мастеров фехтования.

– Что может тебя убить? Как самому убить противника? Есть лишь один способ узнать ответы на эти вопросы – сделать это. Парень, которого научили махать мечом в додзё, ни за что не выстоит в схватке с человеком, прошедшим проверку боем. Они это знали – и продолжали убивать. Вот как вышло, что у каждого за плечами горы трупов. По одному удару за раз.

– Kiri‑ oboeru.

– Именно.

– Тогда зачем нас вообще тренируют?

– В яблочко. С такими мозгами… ты слишком умен, чтобы быть солдатом.

– Как скажете, сержант.

– Для того чтобы сражаться с мимиками, нужны вертолеты или танки. Но вертолеты стоят денег, и еще больше денег уходит на обучение пилотов. А от танков на такой местности толку будет мало – не развернуться среди рек и гор. Но зато в Японии много людей. Поэтому их одевают в Доспехи и отправляют на передовую. Как лимоны в лимонад.

– Да, и что происходит с лимонами?

– Все то дерьмо, что вколачивают в вас на тренировках, – голый минимум. Они берут толпу рекрутов, которые задницу от локтей не отличают, и учат их не переходить дорогу на красный. Посмотри налево, посмотри направо, опусти голову пониже, если ситуация выходит из‑ под контроля. Большинство невезучих ублюдков забывает все уроки, как только начинают свистеть пули, – и их довольно быстро убивают. Но если тебе повезет, ты, возможно, выживешь, а то и чему научишься. Поучаствуй в настоящем бою, вынеси из него урок – и, возможно, из тебя выйдет хотя бы подобие того, кого можно назвать солдатом… – Феррел прервал свой монолог и спросил: – Что смешного?

– Что? – Я и сам не заметил, как на моем лице появилась широкая улыбка, пока я слушал сержанта.

– Когда кто‑ то так ухмыляется перед боем, мне начинает казаться, что у него не все в порядке с головой.

Я думал о своем первом сражении, когда Буйная Смертерита пыталась мне помочь, когда мои внутренности, смешанные с землей, превратились в золу, когда отчаяние и страх слезами струились по моему лицу. Кэйдзи Кирия оказался одним из тех самых невезучих ублюдков. Дважды.

В третий раз, когда я сбежал, мне тоже не слишком‑ то посчастливилось. Но по какой‑ то причине мир дал мне еще один шанс, поставив передо мной сложную задачу – найти способ выжить. Выжить благодаря не удаче, а самому себе.

Если я сумею подавить желание сбежать, то буду просыпаться готовым к целому дню тренировки перед сражением. Что может быть лучше? Как говорится, мне предстоит учиться по умолчанию. По одному удару зараз. То, на что у этих мечников‑ самураев ушло десять лет, я могу сделать за один день.

Феррел поднялся и хлопнул меня по спине, резко прервав размышления. Словно в поезде стоп‑ кран дернул.

– Но беспокоиться сейчас об этом нет смысла. Лучше иди, найди себе девушку.

– Я в порядке, сержант. Я просто подумал… – Феррел отвел взгляд. Я продолжил: – Если я выживу в завтрашней битве, за ней ведь наверняка будет еще одна? И если выживу и в следующей, то попаду в третью. И если навыки, полученные в каждом новом бою, я буду отрабатывать с помощью симуляторов, то мои шансы уцелеть будут все время расти. Я прав?

– Ну, если представить себе все это так детально…

– Ведь никогда не вредно взять за правило регулярно тренироваться, верно?

– Ты ведь легко не сдашься?

– Нет.

Феррел покачал головой:

– Честно говоря, я думал, что ты не из таких. Может, староват я уже становлюсь для всего этого…

– Не из каких?

– Послушай, в CEO есть три категории людей: наркоманы, которые так подсели на войну, что их и живыми трудно назвать; люди, которые пришли в армию ради халявного питания; и те, кто просто шел своей дорогой и свернул не туда – или рухнул с моста и угодил прямо в армию.

– Думаю, меня вы отнесли к последним?

– Именно.

– А в какой группе были вы, сержант?

Он пожал плечами.

– Надевай снаряжение первого уровня. Встречаемся здесь через пятнадцать минут.

– Сэр… в полном боевом облачении?

– Оператор Доспеха не может тренироваться без самого костюма. Не волнуйся, патроны будут не настоящими. Экипироваться, живо!

– Есть, сэр!

Я отдал честь – и сделал это с чувством.

* * *

Человеческое тело – занятный агрегат. Когда ты хочешь шевельнуться – скажем, поднять руку, – мозг посылает одновременно два сигнала: «Больше силы! » и «Меньше силы! ». Операционная система, управляющая телом, автоматически удерживает часть силы, чтобы избежать чрезмерного ее приложения – иначе человека просто разорвало бы на куски. Не у всех механизмов есть схожее свойство. Можно направить автомобиль на стену, вдавить педаль газа в пол – и машина будет долбиться в кирпич до тех пор, пока не сломается двигатель или не кончится горючее.

В боевых искусствах используется каждая толика силы, которой располагает тело. Обучаясь им, ты кричишь и бьешь одновременно. Команда «Кричи громче! » помогает преодолеть сигнал «Меньше силы! », посылаемый мозгом. Со временем, с помощью долгих тренировок, удается перекрыть механизм сдерживания. По сути, ты заставляешь свое тело прибегать к той самой силе, которая может его уничтожить.

Солдат и его Доспех функционируют по тому же принципу. У человеческого тела есть механизм сдерживания силы, и точно такой же имеется у Доспеха – система, позволяющая уравновешивать расход энергии. Сила сжатия кулака в костюме – триста семьдесят килограммов, Доспех с легкостью может раздавить дуло винтовки, не говоря уже о человеческих костях. Чтобы предотвратить несчастные случаи, Доспехи автоматически ограничивают расход применяемой энергии, и даже активно борются с инерцией, чтобы уравновесить противодействующие силы. Техники называют эту систему «автобалансир». Автобалансир замедляет действия оператора Доспеха на долю секунды. Этот интервал настолько ничтожен, что большинство людей его бы даже не заметили. Но на поле боя он может означать разницу между жизнью и смертью.

На протяжении трех боев, в каждом из которых участвуют по десять тысяч Доспехов, всего лишь одному солдату может конкретно не повезти – возникнут проблемы с автобалансиром. Если система внезапно откажет, когда на тебя несется мимик, все кончено. Вероятность этого ничтожно мала, но никому не хочется оказаться тем самым бедолагой, которому крупно не повезло. Вот почему перед каждым боем ветераны вроде Феррела отключают автобалансир. Нас этому на тренировках не учили. Как сказал сержант, я должен научиться двигаться не задумываясь.

У меня ушло семь попыток только на то, чтобы пройти по прямой.

На дороге, ведущей в сектор базы, находящийся под юрисдикцией США, стояли двое часовых. Они были огромного роста, у каждого автомат в гигантских руках толщиной в мое бедро. Из‑ за такого сложения они сами походили на Доспехи, выставленные в витрине. Без единого слова все понимали, кто тут главный и почему. С неба могли бы падать кассетные бомбы, а эти парни остались бы стоять на посту, даже глазом не моргнув, до получения иных приказов.

Если, держа их в поле зрения, вы направились бы к воротам, то оказались бы на той дороге, по которой я удрал в самоволку на третьей петле. Сбежать было бы несложно. Учитывая все, что мне удалось выяснить, я, скорее всего, смог бы избежать засады мимиков и добраться до Тибы. Но сегодня у меня была иная цель.

На часах 10: 29. Я стоял в точке, где охранники не могли бы меня увидеть. Длина шага – восемьдесят сантиметров. Часовые ровно через пятнадцать секунд окажутся там, где сейчас стою я.

Над головой пролетела чайка. Далекий рев моря смешивался с шумовым фоном базы. Моя тень маленькой лужицей растеклась у ног. Больше на дороге никого не было.

Американская цистерна с горючим проехала мимо. Часовые отдали честь.

Теперь главное – правильно рассчитать шаги.

Три, два, один.

На развилке наконец появился грузовик. Старая уборщица со шваброй вышла перед ним на дорогу. Раздался визг тормозов. Двигатель заглох. Часовые повернулись на шум, отвлекшись на несколько драгоценных секунд.

Я прошел мимо них.

Я чувствовал жар, который источали их массивные тела. С такими мускулами они точно смогли бы выдрать мой позвоночник через задницу. На мгновение я почувствовал иррациональное желание первым наброситься на них.

Конечно, может, с виду я и слабак, которого ветром сдует, но не надо о книге по обложке судить. Хотите меня испытать? Кто хочет получить от мелкого азиатского рекрута?

Интересно, навыков, необходимых для управления Доспехами, которые я получил на тренировке, хватит для того, чтобы в схватке один на один побить человека? Стал ли я сильнее, лучше? Зачем ждать мимиков, почему бы не попробовать свои силы на этих превосходных образчиках?

Охранник справа обернулся.

Спокойно. Продолжай идти, ровно и размеренно. Он оборачивается влево. Когда он это сделает, ты незаметно проскользнешь в «слепую зону», спрятавшись за другого часового. К тому времени, как он начнет озираться в поисках Кэйдзи Кирия, я успею раствориться в пространстве.

– Ты ничего не видел?

– Тихо. За нами наблюдает капитан, и, судя по его виду, он не слишком‑ то доволен.

– Да пошел ты.

Вот так запросто я проник на территорию США.

Моей целью был Доспех, сделанный в Америке. Пройдя несколько раз через петлю времени, я пришел к выводу, что мне необходимо новое оружие, причем такое, какого в японских войсках просто не было. Стандартные двадцатимиллиметровые винтовки не слишком эффективны в схватке с мимиками. Они едва укладываются в пределы допустимого: по количеству патронов, которые может унести солдат; скорострельности, необходимой для поражения подвижной мишени; и приемлемой отдаче. Они мощнее, чем старые автоматы, но пробить эндоскелет можно было только из пушки калибром двадцать миллиметров.

Основная стратегия сил Единой обороны заключалась в том, чтобы выстроить цепочку из лежащих в засаде бронепехотинцев, непрерывно поливающих врага огнем из двадцатимиллиметровок. Это замедляло продвижение мимиков, и тогда с ними уже разбирались артиллерия и танки. На деле же подкрепление почти никогда не приходило вовремя – или не действовало с достаточной расторопностью и эффективностью. И нам приходилось приканчивать мимиков собственноручно.

Последней надеждой ветеранов было оружие, которое мне уже довелось использовать, – молот‑ пробойник, установленный на левом плече. Одним из его снарядов можно было запросто пробить мимику брюхо и выпустить внутренности. Гранатомет тоже сгодится, но из него слишком трудно попасть в цель, и, скорее всего, снаряды закончатся ровно в тот момент, когда они будут нужнее всего. По мере того как привыкал к сражению, я все чаще полагался на мощность пробойника калибром пятьдесят семь миллиметров.

Но у него был один существенный недостаток – в магазине имелось всего двадцать зарядов. В отличие от наших винтовок в молоте поменять обойму нельзя. Расстрелял всю двадцатку – тебе конец. В лучшем случае солдат оставит в тушах врагов двадцать дырок. Но если снаряды закончились – из него даже кол в сердце вампира не вогнать. Гении, разрабатывавшие Доспех, даже не учитывали возможности того, что кому‑ то удастся прожить достаточно долго в рукопашной схватке с мимиком, чтобы использовать все двадцать болтов.

Ну и к черту!

Я уже много раз погибал из‑ за того, что у меня заканчивались снаряды. Очередной тупик. Был лишь один способ этого избежать – отыскать оружие ближнего боя, в котором снаряды не заканчивались. Я видел такое всего один раз, в бою, с которого началась эта временная петля.

Боевой топор. Рита Вратаски, валькирия, облаченная в алый Доспех, и ее топор. Хотя, пожалуй, правильнее было бы назвать его куском карбида вольфрама, которому придали форму топора. Уж в нем‑ то снаряды точно не закончатся. Его можно использовать даже покореженным. И бить им быстро и удобно. Идеальное оружие ближнего боя.

Но в глазах всех остальных Кэйдзи Кирия был новобранцем, которому только предстояло отправиться в свой первый бой. Если я попрошу заменить стандартный молот‑ пробойник другим оружием просто потому, что он мне, видите ли, не нравится, меня никто даже слушать не станет. Ёнабару рассмеялся мне в лицо, а Феррел даже меня ударил. Когда я попытался поговорить об этом непосредственно с командиром роты, тот вообще не обратил на меня внимания. Значит, мне оставалось лишь попытаться раздобыть нужное оружие самостоятельно.

Я направился к ангару снабженцев, которые сопровождали отряд особого назначения войск США. Через пять минут я добрался до нужного места, охраняемого всего одним солдатом. Женщина небрежно крутила в руках разводной ключ.

Едкая вонь масла пропитала воздух, заглушив солоноватый запах океана. Постоянный гул, создаваемый снующими по базе людьми, стих. В темноте своей отдельной казармы стальные орудия, которыми человечество разило своих врагов, наслаждались праведным отдыхом.

Женщину с разводным ключом звали Шаста Рэйл, она была техником, из гражданских. Платили ей не меньше, чем первому лейтенанту. В любом случае куда больше, чем мне. Я уже успел изучить ее данные: рост – сто пятьдесят два сантиметра, вес – тридцать семь килограммов, зрение – 20/300, любимое блюдо – пирог с маракуйей. В ней текла кровь американских индейцев, и свои черные волосы она неизменно собирала на затылке в хвост.

Если Рита была вальяжной рысью, то Шаста – беззаботным кроликом. Ей бы дома сидеть, в уютной, теплой комнате, смотреть фильмы и грызть карамельки, а не бегать по военной базе, с головы до ног в пятнах масла и смазки.

– Привет, – произнес я так мягко, как только мог.

Шаста подскочила при звуке моего голоса. Черт. Недостаточно мягко.

Ее очки с толстыми стеклами упали на бетонный пол. Наблюдать за тем, как Шаста их ищет, – все равно что смотреть, как парализованный человек пытается переплыть реку. Вместо того чтобы положить ключ и попытаться нащупать очки обеими руками, она слепо шарила по полу одной. Невольно ожидаешь большего от человека, с отличием окончившего Массачусетский технологический институт и разработавшего один из самых современных военных Доспехов в ходе первого же серьезного исследования в области оборонной промышленности, который к тому же поступил на службу в CEO в качестве главного техника, приписанного к одному красному Доспеху из пушечной бронзы.

Я нагнулся и подобрал очки, которые больше походили на две лупы, наскоро спаянные в единое целое.

– Вы уронили, – произнес я, протягивая ей очки и надеясь, что с такого расстояния она их разглядит.

– Спасибо – кем бы вы ни были.

– Не стоит благодарности.

Шаста окинула меня взглядом. Из‑ за толстых линз ее глаза стали несуразно огромными.

– А вы кто?..

– Кэйдзи Кирия.

– Спасибо вам, Кэйдзи Кирия. Я Шаста Рэйл.

Я намеренно не назвал свой ранг и взвод. Шаста опустила голову.

– Я понимаю, что с виду это обычная, ничем не примечательная казарма – так, в общем, и есть, но это не важно. Суть в том, что здесь задействованы очень чувствительные военные приборы, новые технологии. Только те, у кого есть соответствующий доступ, могут сюда войти.

– Я знаю. Входить и не собирался.

– Вот как! Хороню! Я рада, что мы прояснили этот вопрос.

– На самом деле, – произнес я, делая шаг вперед, – я пришел, чтобы встретиться с вами.

– Со мной? Мне, конечно, очень приятно, но я не могу… Я хочу сказать, вы очень милый, но я не думаю, что это было бы правильно, к тому же мне еще нужно подготовить все к завтрашнему дню и…

– Но ведь еще даже полудня нет.

– На подготовку и уйдет остаток дня!

– Просто выслушайте меня…

– Я знаю, может показаться, будто я только убираю одни запчасти и ставлю другие – в общем, так и есть, – но я правда очень занята. Правда! – Ее хвостик стал забавно подпрыгивать, когда она закивала, убеждая меня в своей искренности.

Она неправильно меня поняла… Надо вернуть разговор в нужное русло…

– У того Доспеха ведь поврежден блок внешней памяти?

– Да, но… откуда вы знаете?

– Мы оба прекрасно понимаем, что от блока внешней памяти в бою не так‑ то много проку. Но поскольку в установленных повсюду чипах очень чувствительная электроника – да к тому же их у вас тут хоть отбавляй, – приходится заполнять гору разных бумажек, чтобы подать заявку на получение одного из этих проклятых приборчиков, так? А этот лысый сукин сын, отвечающий за вооружение, за вами ухлестывает, сколько бы вы ни твердили, что вас это не интересует. И на мой взгляд, это тоже не добавляет ситуации позитива. Тут недолго и начать подумывать о том, чтобы позаимствовать чип с одного из Доспехов японских солдат…

– Позаимствовать чип… Мне бы это и в голову не пришло!

– Нет?

– Конечно нет! Ну, может, такая мысль меня пару раз посещала, но я бы ни за что так не поступила! Неужели я похожа на человека, который способен… – Шаста Рэйл замолчала. У нее округлились глаза, когда она увидела, что было в запечатанном полиэтиленовом пакете, который я вытащил из кармана.

– А если кто‑ то другой уже украл его для вас?

– Не могли бы вы отдать мне его? Пожалуйста!

– Теперь ты совсем по‑ другому запела!

Я поднял пакет с чипом высоко над головой. Шаста несколько раз подпрыгнула, пытаясь дотянуться до него, но при росте сто пятьдесят два сантиметра шансов у нее не было. От запаха масла, пятнами которого была испещрена ее форма, у меня защипало в носу.

– Перестань меня дразнить, отдай деталь, а?

Прыг. Прыг.

– Ты не знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы его раздобыть.

– Я очень тебя прошу! Пожалуйста!

Прыг.

– Я тебе его отдам, но мне нужно кое‑ что взамен.

– Кое‑ что… взамен?

Нервно сглатывает.

Она прижала разводной ключ к себе, и грудь, внезапно обнаружившаяся под мешковатым комбинезоном, снова скрылась от моего взгляда. Шаста явно привыкла играть роль жертвы, проведя несколько лет с этими животными из отряда Войск специального назначения. Если ее всегда так легко достать, то, честно говоря, я их не виню…

Я указал пластиковым пакетом на огромный боевой топор, свисающий с клетки в самом конце казармы. Шаста, похоже, не поняла, на что я намекаю. Она настороженно обвела помещение взглядом.

– Я пришел, чтобы одолжить вот это, – произнес я, ткнув пальцем в топор.

– То ли у меня с глазами совсем плохо стало, то ли ты показываешь на боевой топор Риты?

– Бинго.

– Так ты тоже в бронепехоте?

– Японские войска.

– Мне трудно говорить об этом… Не хочу показаться грубой, но, если попробуешь подражать Рите, будет только хуже для тебя.

– То есть ты мне его не одолжишь?

– Если ты действительно считаешь, что тебе нужна эта штука, почему нет. Это всего лишь кусок металла, запасных у нас море. Когда Рита попросила раздобыть ей топор, я вырезала его из крыльев списанного бомбардировщика.

– Тогда почему ты не хочешь пойти мне навстречу?

– Ну, честно говоря, потому, что ты погибнешь.

– С ним или без него, рано или поздно я все равно умру.

– И я не смогу тебя отговорить?

– Скорее всего, нет.

Шаста замолчала. Рука, сжимавшая разводной ключ, безвольно повисла, взгляд расфокусировался. Выбившаяся из хвостика прядь упала на лоб, сразу прилипнув к поту и пятнам смазки.

– Я раньше была приписана к базе в Северной Африке, – пояснила она. – Лучший солдат лучшего отряда из тамошних попросил меня о том же. Я пыталась его отговорить, но в дело была вовлечена политика, все стало слишком сложно, поэтому в конечном счете я сдалась.

– И он погиб?

– Нет, выжил. Но о службе ему пришлось забыть. Если бы только я сумела найти способ остановить его…

– Не вини себя. Не ты же заставила мимиков атаковать.

– В том‑ то и дело. Он был ранен не в схватке с мимиками. Ты знаешь, что такое инерция?

– Я же окончил школу.

– Каждый из таких топоров весит двести килограммов. Подъемная сила Доспеха – триста семьдесят кило, в силовых костюмах можно орудовать таким оружием, но все равно остается проблема с инерцией, которая возрастает пропорционально приложенной силе. Если размахивать куском металла весом двести кило с силой, которую дает бойцу Доспех, тебя в буквальном смысле может разорвать надвое.

Я понял, что она имеет в виду. Эта инерция – именно то, что мне было нужно. Для того чтобы пробить эндоскелет мимиков с одного попадания, было необходимо что‑ то очень массивное. То, что в процессе я сам мог погибнуть, меня не слишком волновало.

– Послушай, я уверена, ты считаешь себя профессионалом. Но Рита – не обычный солдат. – Шаста сделала последнюю попытку переубедить меня.

– Я знаю.

– Больше того, она необыкновенный солдат. Она никогда не пользуется автобалансиром. И это вовсе не означает, что она выключает его перед боем. В ее Доспехе этой системы попросту нет. Она единственный член нашего отряда, который обходится вообще без балансира. В элитном отряде она стоит выше элиты.

– Я давно бросил использовать автобалансир. Но не думал о том, чтобы от него избавиться… Нужно будет это сделать. Меньше веса.

– А, так ты у нас станешь следующей Ритой?

– Нет. До Риты Вратаски мне как до луны.

– Знаешь, что Рита мне сказала, когда мы только познакомились? Что она рада жить в мире, полном войны. Ты можешь сказать то же самое? – Шаста взглянула на меня из‑ за толстых стекол очков. Я знал, что она говорит всерьез. Я не отвел взгляда и не сказал в ответ ни слова. – Но откуда у тебя это маниакальное желание заполучить ее боевой топор? – спросила она.

– Я бы не сказал, что это маниакальное желание. Я просто пытаюсь найти оружие, которое окажется более эффективным, чем молот‑ пробойник. Я могу взять копье или саблю, если таковые имеются. Сойдет все, что можно использовать больше двадцати раз.

– Именно это она и сказала, когда впервые попросила меня вырезать для нее топор. – Пальцы Шасты, сжимавшие разводной ключ, немного расслабились.

– Любое сравнение со Стальной Су… Валькирией – высшая похвала.

– Знаешь, ты очень… – Она замолчала, не договорив.

– Какой?

– Необычный.

– Возможно.

– Помни одно: этим оружием не так легко пользоваться.

– У меня много времени на тренировки.

Шаста улыбнулась.

– Мне попадались солдаты, которые считали, что могут пойти по пути Риты, и они неизменно проигрывали. Мне встречались и те, которые признавали, что она выше других на голову (тем более что это правда), и даже не пытались с ней сравниться. Но ты первый человек, понимающий, насколько далек от Риты, и вместе с тем готовый попробовать добиться тех же высот.

Чем лучше я понимал суть войны, тем отчетливее чувствовал, что Рита уникальна. Во второй петле, когда она присоединилась к физподготовке, я беззастенчиво разглядывал ее только потому, что был зеленым новобранцем, который ничего умнее не придумал. Но теперь, когда благодаря повторам петли я превратился в настоящего оператора Доспеха, разделявшая нас пропасть словно стала только шире. Если бы у меня не было в буквальном смысле слова неограниченного запаса времени, я бы сдался.

Подпрыгнув повыше, Шаста выдернула кремниевый чип у меня из руки.

– Подожди. Я сейчас выдам тебе бумаги на топор.

– Спасибо.

Она направилась было за документами, но остановилась на полпути:

– Можно задать тебе один вопрос?

– Валяй.

– Почему у тебя на руке написана цифра 47?

Я не знал, что ей сказать. Я не смог с ходу придумать ни одной более‑ менее убедительной причины, по которой солдат стал бы писать на руке какое‑ либо число.

– Ой, прости, это слишком… То есть я хочу сказать, я не спросила ничего лишнего?

Я покачал головой.

– Ты ведь знаешь, как люди вычеркивают дни в календаре? Я делаю что‑ то вроде того.

– Если число такое важное, что ты пишешь его на руке, значит, видимо, ты не хочешь его забыть? Может, это время до возвращения домой? Или дни, оставшиеся до дня рождения твоей девушки?

– Если бы мне нужно было назвать причину этой затеи… Я бы сказал, что это количество дней, прошедших с моей смерти.

Шаста больше ничего не сказала.

Я получил свой топор.

06: 00. Проснуться.

06: 03. Не обращать внимания на Ёнабару.

06: 10. Выкрасть силиконовый чип со склада оружия.

06: 30. Позавтракать.

07: 30. Сделать стандартные упражнения.

09: 00. Благодаря визуальному контакту определить длительность очередной сессии проклятущей физподготовки.

10: 30. Одолжить боевой топор у Шасты.

11: 30. Пообедать.

13: 00. Приступить к тренировке с учетом ошибок, совершенных в предыдущем бою (в Доспехе).

15: 00. Встретиться с Феррелом для тренировки с имитацией боя (в Доспехе).

17: 45. Поужинать.

18: 30. Явиться на сбор взвода.

19: 00. Сходить на вечеринку Ёнабару.

20: 00. Проверить Доспех.

22: 00. Лечь спать.

01: 12. Помочь Ёнабару добраться до постели.

Примерно так я и проводил этот день.

* * *

Все, кроме тренировок, превратилось в рутину. Я проскальзывал мимо часовых столько раз, что уже мог бы проделать это с закрытыми глазами. Я начал побаиваться, что такими темпами быстрее стану профессиональным вором, чем солдатом. Только вот от способности украсть что угодно откуда угодно в мире, в котором каждый новый день – вчерашний, толку мало.

Ежедневный распорядок почти не менялся от одной петли до следующей. Если я сильно отклонялся от него, то мог вызвать к жизни какие‑ то новые события, но если специально не пытался этого сделать, все шло по накатанной, как всегда. Словно все вокруг читали один и тот же сценарий, который им выдали вчера, а импровизация была признаком дурного тона.

В 11: 36 я обедал в столовой номер два. Подавальщица налила мне то же самое количество лукового супа в то же самое время в ту же самую миску. Я точно так же отдернул руку, чтобы на меня так же, как вчера, не попали капли, летевшие по точно такой же траектории. Не отвечая на приветствия подзывающих меня к себе сослуживцев, я двинулся к своему обычному месту.

Рита сидела впереди, в трех рядах, спиной ко мне. Я приходил обедать сюда в это время не потому, что она тоже была здесь, – просто так получилось. Без особой причины я привык наблюдать за тем, как она ест, каждый день, именно с этого места.

Столовая номер два не производила впечатления заведения, куда пришел бы пообедать сержант‑ майор вроде Риты. И не потому, что тут была паршивая еда или что‑ то вроде того. Кормили как раз неплохо. Но вряд ли здешнее меню могло произвести впечатление на человека, который каждое утро просыпался в собственных апартаментах и чьи прихоти добровольно готова была исполнять добрая половина базы. Я даже слышал, будто у отряда ВСН США был собственный повар, так что причины появления Риты в нашей столовой были мне совершенно непонятны. Даже если бы она при всех проглотила живую крысу, то и тогда не стала бы более чуждой в нашей среде. Наша спасительница всегда ела в одиночестве. Никто не пытался заговорить с ней, и места по соседству красноречиво пустовали.

При всей своей скорости и ловкости в бою ела Рита Вратаски как ребенок. Она слизывала капли супа с уголков рта, рисовала в еде картинки кончиками палочек. Похоже, палочки тоже были ей в диковинку. В 11: 43 она всегда роняла фасоль в тарелку. Та, подпрыгивая, скатывалась сперва на поднос, затем на стол и, наконец, по красивой дуге, крутясь против часовой стрелки, устремлялась прямой наводкой к бетонному полу. И каждый раз Рита молниеносно левой рукой ловила фасоль прямо в полете и запихивала в рот. Все за одиннадцать сотых секунды. Если бы она жила на Старом Западе, то наверняка переплюнула бы Билли Кида. Если бы она была самураем, то могла бы поймать каждый блик, играющий на лезвии катаны Сасаки Кодзиро. Даже за едой Стальная Сука оставалась Стальной Сукой.

Сегодня, как и всегда, она попыталась съесть умэбоси. Видно, она приняла ее за обычный сухофрукт. После двух или трех попыток подцепить умэбоси палочками, Рита сдалась и сунула ее в рот пальцами.

Кушай, поправляйся…

Рита согнулась пополам, словно ей в живот попал снаряд калибра пятьдесят семь миллиметров. Спина дернулась. Было такое чувство, что ее волосы цвета ржавчины вот‑ вот встанут дыбом. Но умэбоси она так и не выплюнула. Крута… Она проглотила ее целиком, вместе с косточкой. А затем залпом опустошила стакан воды.

Ей было не меньше двадцати двух лет, но наблюдая за ней, вы бы в жизни об этом не догадались. Светло‑ бежевая военная униформа совершенно Рите не шла, но если принарядить ее в одно из платьиц с оборками, в которых щеголяли девушки в городе, она была бы очень даже ничего. По крайней мере, мне было приятно так думать.

Что же не так с этой едой? На вкус как картонная…

– Тебе весело? – раздался голос у меня над головой.

По‑ прежнему ровно держа палочки, не шевельнув ни единым мускулом, я уголком глаза огляделся. Надо мной нависло лицо, доисторическое по всем параметрам, смотревшее из‑ под типичной армейской стрижки «авианосец». Довольно длинные волосы вопреки законам физики бодро стояли дыбом на макушке. Чертами лица этот тип напоминал скорее динозавра, чем человека. Где‑ то среди его предков явно отметился велоцираптор. Я совсем пал духом, когда заметил татуировку у него на плече – волк в короне. Он был из четвертой роты, которая имела на нас зуб из‑ за того матча по регби. Я продолжил есть с машинной точностью, двигаясь плавно и размеренно.

Он поднял брови – толстые, кустистые. Мохнатые гусеницы такой бы шерстке обзавидовались.

– Я спрашиваю: весело тебе?

– Как мне может быть грустно в такой чудесной компании?

– Так чего ж ты жуешь с таким видом, словно только что жратву из сортира ершиком вытащил?

За огромными столами сидело не так много солдат. С кухни доносился запах чего‑ то сладкого. Искусственный свет от флуоресцентных ламп играл на жареных креветках, которых горкой наваливали на наши толстые, тяжелые тарелки.

Если бы еду, которую готовили для войск Единой обороны, нужно было охарактеризовать как хорошую или плохую, я бы сказал, что она была очень хорошей. В конце концов, в армии солдат занимается всего тремя вещами: ест, спит и сражается. Если бы еда была плохой, боевой дух бы очень быстро сдулся. И если верить Ёнабару, еда на базе «Цветочная дорога» была лучше, чем на многих других.

Впервые придя сюда на обед, я решил, что кормят тут отменно. Это было с пять месяцев назад, прошедших для меня одного. Может, чуть больше. Примерно через месяц после того, как угодил во временную петлю, я начал приправлять еду чем попало. Я специально пытался сочетать несочетаемое, чтобы неприятный привкус напоминал мне о том, что передо мной все‑ таки еда. Но теперь и этот фокус не работал. Даже блюда, приготовленные первоклассным шеф‑ поваром, начинают казаться одинаково безвкусными, если их есть каждый день на протяжении двух месяцев. А может, еда такой и была. К этому времени я мог воспринимать пищу только как источник энергии.

– Если я своим выражением лица испортил тебе аппетит, то прошу прощения.

Не было смысла затевать драку.

– Постой‑ ка, ты хочешь сказать, что я же в этом и виноват?!

– У меня нет на это времени.

Я начал запихивать в рот то, что еще осталось у меня на тарелке. Но парень резко ударил своей огромной ладонью по столу. Луковый суп плеснул на мою рубашку, оставив на ней жирное пятно. А ведь подавальщице это так ни разу и не удалось… Но мне было все равно. Вывести пятно было бы непросто, но завтра оно все равно исчезнет само собой. Даже стирать не придется.

– Нытье дураков из четвертой роты не стоит того, чтобы на него тратили время крутые парни из семнадцатой!

Я сообразил, что, сам того не сознавая, выдал очень провокационный ответ. Эта петля была проклята с самого начала, вот точно. Я случайно убил Феррела в конце предыдущей, и из‑ за этого сегодня все пошло наперекосяк. Для меня‑ то не прошло еще и пяти часов с того момента, как он умер, харкая кровью. Конечно, я тоже погиб в бою, но этого и следовало ожидать. А Феррел пожертвовал жизнью, пытаясь защитить идиота новичка. Именно этого и не хватало моей мигрени, чтобы проявить себя во всей красе.

Я планировал немного успокоиться, наблюдая за Ритой – как всегда, но дурное настроение, видимо, было написано у меня на лице. И похоже, его хватило для того, чтобы события стали развиваться совершенно непредсказуемым образом. Такого происшествия не было ни в одной из предыдущих петель.

Я взял поднос и встал.

Огромная туша загораживала мне путь к выходу. Вокруг начали собираться люди, охочие до чужой драки. Было уже 11: 48. Если я зря потрачу время здесь, то все расписание пойдет коту под хвост. Я располагал неограниченным запасом времени, но это не означало, что можно зря его тратить. Каждый потерянный час означал, что я иду к цели медленнее, чем мог бы, остаюсь слабым, вместо того чтобы становиться сильнее. И это аукнется мне на поле боя.

– Что, струсил, кусок дерьма? – Его голос разнесся по всей столовой.

Рита повернулась и уставилась на меня. Она явно только сейчас сообразила, что рекрут, который пялился на нее во время физподготовки, ходит обедать в ту же столовую, что и она. Интуиция подсказывала мне, что, если я не отведу взгляда, она мне поможет – так же, как помогла во время физподготовки или самого первого боя. Рита была не из тех, кто отвернется от того, кто попал в беду. Я постепенно начал замечать ее человечность. Я невольно задумался, каким был бы ее ход. Может, она завела бы беседу о зеленом чае, чтобы парень немного остыл? Эта мысль заставила меня тихонько рассмеяться.

– И что смешного?

Ой…

– С тобой это никак не связано.

Я отвел взгляд от Риты. Кэйдзи Кирия, стоявший в тот день в столовой, уже не был зеленым новобранцем. Может, внешне я и не изменился, но в душе превратился в закаленного ветерана семидесяти девяти боев. Я мог сам решить свои проблемы. Я как‑ то раз уже пытался переложить их на Риту – во время физподготовки и позже, когда уговорил техника выдать мне один из ее запасных топоров. Не хватало еще сделать это в третий раз, и для чего? Чтобы без драки уйти с обеда?

– Ты надо мной смеешься? – Задира явно не был настроен на мирный исход.

– Извини, но у меня действительно нет времени на то, чтобы страдать ерундой.

– Да что у тебя вообще между ног болтается? Два мячика для пинг‑ понга?

– Не знаю, я свою мошонку не вскрывал. А ты?

– Ах ты ублюдок!

– Хватит!

Нашему спору положил конец очень сердитый женский голос. И принадлежал он не Рите.

Спасение пришло с неожиданной стороны. Я обернулся и увидел смуглую женщину, стоявшую у стола. Ее округлые, пышные груди, обтянутые фартуком, заняли добрых шестьдесят процентов моего поля зрения. Она встала между нами, держа дымящуюся жареную креветку длинными палочками для готовки. Это была Рейчел Кисараги.

– Мне тут драки не нужны! Это столовая, а не боксерский ринг!

– Да я просто хотел одного новобранца хорошим манерам научить.

– Урок окончен.

– Ты ж сама мне пожаловалась, что он ест со слишком уж недовольной рожей!

– Даже если и так.

Рейчел взглянула на меня. Когда я перевернул тележку с картошкой, которую она везла, с ее стороны не было ни малейшего признака гнева, значит, мое недовольство действительно задело девушку. Возможно, в глубине души она была не прочь поставить в неловкое положение любого, хоть косвенно связанного с Дзином Ёнабару, которого многие считали самым эпатажным типом на базе. Не могу сказать, что виню ее за это. Сперва я оплошал в картофельном вопросе, теперь еще и здесь напортачил. Разбираться с последствиями только мне.

На базе, где все вокруг одного цвета – землистопесочного, как пустыня, – женщина вроде Рейчел не могла не привлечь к себе внимание, но я никогда не думал, что она пользуется такой популярностью. Этот тип затеял драку со мной вовсе не из‑ за какого‑ то дурацкого негласного соперничества между ротами. Он просто пытался произвести на нее впечатление.

– Это ерунда. Мне вообще не следовало ничего говорить. – Рейчел повернулась к гиганту и жестом за спиной подала мне знак уходить: – Вот. Возьми лучше креветку. За счет заведения.

– Прибереги ее для пингвинов.

Рейчел нахмурилась.

Парень продолжил:

– Неужели этот коротышка даже сам за себя постоять не может?

Он протянул огромную, мускулистую руку над плечом Рейчел и попытался меня ударить.

Я отреагировал инстинктивно. После стольких месяцев тренировок и сражений в Доспехе я приучился всегда твердо стоять на ногах. Правая стопа развернулась по часовой стрелке, левая – против часовой; я мгновенно принял боевую стойку. Левой рукой парировал его удар, а правой перехватил поднос, чтобы тарелки не упали. Центр тяжести не сместился ни на йоту. Рейчел выронила креветку. Я успел ее подхватить до того, как хвостик коснулся пола.

Мой прием успешно лишил парня равновесия. На заплетающихся ногах он сделал два шага вперед, затем третий и, наконец, рухнул прямо в суп солдата, сидевшего перед ним. Еда и тарелки с оглушительным грохотом разлетелись в стороны. Я выпрямился, удерживая поднос одной рукой.

– Вот, вы уронили. – Я вручил Рейчел жареную креветку, а зрители дружно зааплодировали.

– Ах ты, кусок дерьма!

Парень уже встал, и его кулак мчался прямо ко мне. Он оказался упрямым. У меня было всего несколько мгновений на оценку ситуации – уклониться от удара, контратаковать в ответ или же развернуться и сбежать.

Я по опыту знал, что прямой удар человека, привыкшего управлять Доспехом, мелочью не покажется, но его и сравнить было нельзя с тем, что мог сделать мимик. Кулак этого неудачника мог причинить боль, но смертельную рану не нанес бы – конечно, если бы на него вдруг не свалилось сказочное везение. Я видел, что он вкладывает в замах всю свою силу. Его кулак просвистел прямо у меня перед носом. Парень не слишком толково работал ногами, оставляя сопернику возможность контратаковать. Я не воспользовался ею.

Я прошляпил первый шанс убить тебя…

Он наконец восстановил равновесие; тяжелое дыхание заклокотало у него в носу. Затем парень принялся подпрыгивать на месте, как боксер.

– Хватит уворачиваться, дерись, как мужчина!

А, так тебе мало?

В плане боевых навыков моему противнику до меня было так же далеко, как до дна Марианской впадины, но я счел, что наглядной демонстрации не хватило, чтобы он наконец это уразумел. Бедняга.

Он ударил хуком с левой. Я отошел на полшага назад.

Фьютъ.

Новый джеб. Я снова отступил. Я мог бы убить его уже дважды. А вот и третий шанс. И четвертый. Он слишком часто открывался. Я бы уложил его на обе лопатки десять раз за одну минуту. К счастью для него, в мои намерения вовсе не входило отправлять в лазарет боеспособных операторов Доспеха, какими бы тупоголовыми и агрессивными они ни были. Моей целью было отправить мимиков в отведенный им ад.

С каждым ударом, не попавшим в цель, толпа выкрикивала:

– Ну, давай, ты его даже не поцарапал!

– Хватит скакать вокруг, вмажь ему уже!

– Бей его! Бей! Бей!

– Эй, народ, давайте к дверям! Постойте на стреме, чтобы никто не помешал! Я на здоровяка десять баксов поставил!

За этим воплем немедленно последовал другой:

– А я ставлю двадцать на тощего!

«Ух ты, на меня! » – успел подумать я, уворачиваясь от нового удара.

Потом кто‑ то крикнул:

– А где моя жареная креветка? Я креветку потерял!

Чем больше заводилась толпа, тем больше силы мой противник вкладывал в свои удары – и тем легче было их избегать.

Феррел любил поговаривать: «Дроби каждую секунду». Услышав эту фразу впервые, я не понял ее значения. Секунда – она и есть секунда. Нечего растягивать, нечего дробить.

Но потом выяснилось, что все‑ таки можно выкроить более короткие единицы времени – все зависит от восприятия. Словно щелкает переключатель в голове – и ты видишь, как секунда проходит мгновение за мгновением, как кадры в фильме. И если ты понял, что произойдет через десять кадров, то можешь действовать, принимать любые меры для того, чтобы повернуть ситуацию к своей выгоде. Все это происходит на подсознательном уровне. В бою нельзя рассчитывать на человека, не понимающего, как можно дробить время.

Уходить от его атак было легко. Но мне не нужны были новые провокации в придачу к тем, которые я, сам того не желая, устроил. Однако если так дальше пойдет, то скоро в столовой будет вся семнадцатая рота. Надо заканчивать с этим милым аттракционом, пока они не явились сюда.

Я решил, что быстрее и проще всего будет наконец дать парню из четвертой меня ударить. Но я не мог предугадать, что именно в этот момент Рейчел попытается остановить его. Она изменила направление его удара ровно настолько, чтобы вместо того, чтобы вскользь задеть щеку, кулак врезался мне прямиком в подбородок. Волна жара хлынула от зубов до переносицы. Тарелки, стоявшие на подносе, разлетелись в стороны. И краем глаза я увидел, как Рита уходит из столовой. Что ж, эта боль будет мне уроком на будущее. Я потерял сознание, уплывая в мутные сны…

* * *

Придя в себя, я обнаружил, что лежу на нескольких сдвинутых складных стульях, превращенных в самодельную кровать. На лбу обнаружилось что‑ то влажное – женский носовой платок. В воздухе слабо пахло цитрусами.

– Ты очнулся?

Я был на кухне. Надо мной натужно гудел промышленный вентилятор, выгоняя пар и дым из комнаты. Неподалеку в огромной кастрюле, похожей на котелки, в которых злобные туземцы теоретически варили незадачливых путешественников прямо вместе со шлемами, кипела темно‑ зеленая жидкость. На стене висело написанное вручную меню на следующую неделю. Над ним, в свою очередь, расположилась голова человека, вырезанная из какого‑ то постера.

Я пялился на его ныне потускневшую, но некогда белозубую улыбку, как мне показалось, целую вечность, а потом наконец сообразил, кто это. Передо мной была голова бодибилдера с постера в нашей казарме. Интересно, как это он проделал путь из мужской казармы на эту стену, где целый день можно улыбаться, многозначительно поглядывая на женщин, работающих на кухне?

Рейчел чистила картошку, роняя спиральки кожуры в огромную корзину, по размерам вполне сопоставимую с кастрюлей. Ту самую картошку, которая градом посыпалась на мою бедную голову в четвертой петле. Я ел это долбаное пюре из нее уже семьдесят девять раз! На кухне не было других работников, только Рейчел. Похоже, она одна готовила еду для всех этих солдат.

Я сел и несколько раз осторожно клацнул зубами, проверяя, не сломана ли челюсть. Но мне повезло – траектория удара оказалась на редкость удачной. Все шло совсем не так, как должно было. Рейчел краем глаза взглянула на меня:

– Мне очень жаль. Он не такой уж плохой.

– Я знаю.

Она улыбнулась:

– А ты куда умнее, чем кажешься.

– Но, похоже, недостаточно умен, чтобы избегать неприятностей, – пожав плечами, ответил я.

В день перед сражением солдаты всегда становились дергаными, напряжение нарастало. К тому же многие искали случая покрасоваться перед хорошенькой девчонкой вроде Рейчел. Сегодня судьба точно сдала мне не те карты, все оборачивалось против меня. Хотя моя мрачная физиономия наверняка внесла свою лепту в сегодняшнее происшествие.

– Ты что, пацифист? Редкое явление в этих местах.

– Предпочитаю беречь энергию для боя.

– Это все объясняет.

– Что объясняет?

– Почему ты сдерживался. Ты ведь дерешься куда лучше его.

Рейчел пристально уставилась на меня. Она была довольно рослой для женщины. База «Цветочная дорога» была построена три года назад. Если Рейчел поступила на работу сюда сразу после того, как получила лицензию диетолога, то она как минимум на четыре года старше меня. Но внешне это было совершенно незаметно. И нет, она вовсе не пыталась любыми способами казаться моложе. Сияние бронзовой кожи и теплая улыбка были естественными на все сто процентов. Она напоминала мне библиотекаршу, в которую я влюбился в выпускном классе. Точно такая же улыбка некогда похитила мое сердце, и я точно на крыльях порхал по всей библиотеке тем жарким летом. Давным‑ давно.

– Наши жизни должны быть записаны в камне. Бумага слишком ненадежна – и на ней слишком легко писать.

Подобные мысли часто приходили мне в голову в последнее время.

– Странное замечание.

– Возможно.

– А у тебя есть девушка?

Я взглянул на нее. Какие зеленые глаза…

– Нет.

– Я сегодня вечером свободна. – Едва произнеся это, она тут же торопливо добавила: – Ты только не подумай… Я далеко не каждому такое бы сказала.

Это я прекрасно знал. Она запросто отшила Ёнабару. Целую неделю я только и слышал постоянные жалобы на то, что самая красивая женщина на базе неприступна как скала. Словно у нее ноги вместе склеены.

– Это просто нелепо в наши дни! – твердил он.

А меня преследовало ощущение, что она не хотела иметь с ним ничего общего просто потому, что Ёнабару был тем, кем он был.

– А который час? – Мне нужно было придерживаться расписания.

– Почти три. Ты около трех часов пролежал без сознания.

15: 00. Я должен тренироваться с Феррелом. Мне нужно исправить ошибку, которую я совершил в предыдущей петле, – маневр, в результате которого погибли Феррел и лейтенант. Они отправились на тот свет, защищая меня, потому что мне приспичило повыпендриваться. Перед глазами до сих пор стояли обуглившиеся, дымящиеся фотографии родных Феррела, которые были на внутренней стороне его Доспеха. Они трепетали на ветру. Снимок, на котором он широко улыбался под ярким бразильским солнцем, окруженный братьями и сестрами, навсегда врезался мне в память.

У меня не было никаких талантов, которые отличали бы меня от других. Я был обычным солдатом. Что‑ то я мог сделать, что‑ то не мог. С помощью тренировок со временем я учился справляться с вещами, которые ранее были бы мне недоступны. Я не мог допустить, чтобы из‑ за моей самоуверенности погибли люди, которые раз за разом спасали мне жизнь.

При других обстоятельствах я бы, возможно, принял ее приглашение.

– Прости, но я не тот парень, который тебе нужен.

Я развернулся и побежал к плацу, на котором меня уже ждал сержант Феррел, промокший насквозь от пота и переполненный адреналином.

– Сволочь!

Я не стал останавливаться, чтобы вернуть комплимент.

Попытка № 99.

Убит через сорок пять минут после начала боя.

Попытка № 110.

Они прорвали наш строй. Ёнабару – слабое звено.

– Кэйдзи, тот детектив… Это парень, который ел пудинг, был…

С этими словами он умер.

Убит через пятьдесят семь минут после начала боя.

Попытка № 123.

Мигрени, которые начались примерно после пятидесятой петли, становятся все сильнее. Я не знаю, что их вызывает. Болеутоляющее, которое дают мне врачи, не помогает. И мысль о том, что головная боль будет сопровождать меня в каждом сражении, не способствует приливу боевого духа.

Убит через шестьдесят одну минуту после начала боя.

Попытка № 154.

Потерял сознание через восемьдесят минут с начала боя. Я не погиб, но так и остался во временной петле.

Ну и пусть.

Если так должно быть, значит, так и будет.

Попытка № 158.

Я наконец научился управляться с карбид‑ вольфрамовым боевым топором. Могу пробить эндоскелет мимика одним движением запястья.

Чтобы побеждать даже самых опасных врагов, человечество создало клинки, вибрирующие на ультра‑ высоких частотах, молоты‑ пробойники, выплевывающие болты на бешеных скоростях до полутора тысяч метров в секунду, холодное оружие со взрывчаткой, основанное на эффекте Монро. Но у артиллерийских пушек есть недостатки. Заканчиваются патроны. Их заедает. Они ломаются. Если тонким лезвием нанести удар не под тем углом, оно разлетится на части. Рита Вратаски вернула на поле боя простой, но вместе с тем весьма эффективный топор.

Очень изящное решение. Каждый килограмм‑ метр в секунду инерции, порождаемой приводами Доспеха, превращался в чистую разрушительную силу. Топор можно было погнуть или даже раздробить, но возможность использовать его в качестве оружия по‑ прежнему оставалась. В ближнем бою более надежным было и будет оружие, которым можно сокрушить врага даже без патронов. Остро наточенные лезвия вроде катаны врезаются так глубоко в плоть врага, что потом их трудно извлечь. Есть легенды о воинах, специально притуплявших свое оружие камнем перед боем, чтобы избежать подобных проблем. Топор Риты раз за разом доказывал свою пользу и эффективность.

Мой взвод медленно полз к северному мысу острова Котоюси, Доспехи были переведены в спящий режим. Через пять минут наш командир отдаст сигнал об атаке. И сколько бы раз я ни переживал этот момент заново, напряжение оставалось колоссальным. Я понимал, почему Ёнабару болтал обо всем, что придет в голову. Феррел просто пропускал нашу трескотню мимо ушей.

– Говорю тебе, найди себе девушку. Если будешь и дальше тормозить, тебя навсегда вмуруют в один из Доспехов, и тогда будет поздно.

– Да.

– А как насчет Буйной Смертериты? Вы же разговаривали о чем‑ то во время тренировки? Ты бы не отказался с ней замутить, а?

– Да.

– Что‑ то ты не проявляешь энтузиазма.

– Да?

– У тебя еще такого ни разу не было, а ты спокоен, как опытная шлюха! Я в первый раз так нервничал, что, казалось, бабочки в животе торнадо устроили.

– Это же почти как обычный экзамен.

– Ты о чем?

– Ты что, в выпускном классе экзамены не сдавал?

– Я надеюсь, ты не думаешь, будто я помню все, что в школе было, а?

– Да.

Я сумел заставить Ёнабару задуматься о другом, сбил его с наезженной дорожки. Но мои мысли остались на автопилоте.

– Да.

– Что «да»? Я ничего не сказал.

Голос Ёнабару донесся до меня словно из тумана.

У меня было такое чувство, словно я сражаюсь на этом самом месте уже сто лет. Полгода назад я был мальчишкой в выпускном классе. Я плевать хотел на войну, которая медленно топила землю в собственной крови. Я жил в спокойном мире, где у меня были семья и друзья. Я даже не думал, что скоро променяю классные комнаты и футбольное поле на поле боя.

– Ты со вчерашнего дня странно себя ведешь.

– Да?

– Эй, не надо от нас отделяться. Если два парня из одного взвода поссорятся – что из этого получится? И я, кстати, хотел спросить, что это у тебя за металлическая фиговина? И какого черта ты собираешься с ней делать? Пытаешься подчеркнуть свою индивидуальность? Или ты это так, для красоты?

– Им крушить удобно.

– Что крушить?

– В основном врагов.

– Если подберешься поближе, для этого сгодится молот‑ пробойник. Или ты мне сейчас скажешь, что топор куда лучше? Может, нам лесорубов во взвод набрать? Хей‑ хо! Хей‑ хо!

– Так же вроде гномы приговаривали.

– Точно. Отличный довод. Один – ноль.

Тут в нашу пикировку встрял Феррел:

– Эй, вы двое! Не знаю, где он этому научился, но топором орудует отменно. Но, Кирия, это крайняя мера, только когда они подбираются вплотную и другого выбора нет. Не напрашивайся на неприятности. В современном оружии все‑ таки есть пули. Постарайся об этом не забывать.

– Да, сэр.

– Ёнабару…

Мне показалось, что сержант решил дать понять каждому, что он о нас беспокоится.

– Да?

– Действуй как обычно.

– Какого черта, сержант?! Кэйдзи вы, значит, напутствовать решили, а мне больше ничего сказать не можете? Тонкая душа, вроде моей, нуждается в ободряющих словах!

– С тем же успехом я бы свою винтовку мог ободрять – толку столько же.

– Вы знаете, как это называется? Дискриминация, вот как!

– Ты знаешь, Ёнабару, я все чаще вот о чем думаю, – произнес Феррел. Его голос звучал по внутренней связи искаженно, с металлическим дребезжанием. – Я бы свою пенсию отдал тому, кто найдет способ тебя заткну… черт, началось! Не наложите в штаны, парни!

Я бросился в бой. В шлеме, как всегда, затрещал доплер. Знакомо. Все как всегда.

Есть мишень.

Я выстрелил. Пригнулся. Копье просвистело мимо моей головы.

– Кто это там? Ты слишком сильно вперед выдвинулся! Хочешь, чтобы тебя первым грохнули?

Я притворился, будто выполняю приказ командира. Сколько бы жизней у тебя ни было, если тупо следовать приказам каждого офицера, едва закончившего академию, умирать из‑ за них надоедает.

Засвистели снаряды, крест‑ накрест расчертив небо; загрохотали взрывы. Я смахнул песок со шлема, покосился на Феррела и кивнул. Он моментально понял, что мое выступление и атака, которую я только что отбил, не дали врагу спокойно дождаться нас в засаде. Инстинкты подсказывали Феррелу – да что там, он нутром чувствовал, что рекрут по имени Кэйдзи Кирия, ни разу не бывавший в настоящем бою, солдат, на которого можно положиться. Он видел, что на самом деле скрывалось за моей бесшабашной смелостью, знал, зачем я рванул вперед. Подобное умение быстро подстраиваться под обстоятельства и помогало ему остаться в живых все эти двадцать лет.

Честно сказать, Феррел был единственным человеком во всем взводе, на которого мог положиться я. Другие солдаты успели побывать в двух, от силы трех боях. Даже те, кто выжил в прошлых сражениях, ни разу не умирали. Но если ты умрешь – учиться на ошибках поздно. Эти зеленые юнцы не знали, что значит идти по лезвию бритвы между жизнью и смертью. Они не знали, какая тонкая грань отделяет одно от другого, не знали, что на передовой, заваленной трупами, выжить легче всего. Страх, пронизывающий каждую клеточку моего существа, не знал жалости, он был жесток и оставался моей главной надеждой уцелеть в этой бойне.

Это единственный способ сражаться с мимиками. Я ни черта не знал о других войнах, да это мне было и даром не нужно. Мой враг был врагом всего человечества. Остальное не имело значения.

Страх не покидал меня никогда. Я дрожал всем телом. Если чувствовал присутствие противника вне поля зрения, мурашки бежали у меня по спине. Кто как‑ то раз сказал мне, что страх может просочиться в твое тело и поселиться в нем? Командир взвода? Или Феррел? Или, может, я просто услышал это во время тренировки?

Но страх, даже охватывая все тело, успокаивает меня, утешает. Солдаты, которые забывают обо всем под действием адреналина, не выживают. На войне страх – это коварная женщина, о появлении которой тебя предупреждала мамочка. Ты знаешь, что ничего хорошего она тебе не принесет, но и освободиться от нее нет никакой возможности. Вот и приходится искать способ с ней ужиться, потому что так просто она не уйдет.

Семнадцатая рота третьего батальона двенадцатого полка триста первой дивизии бронепехоты была пушечным мясом. Если бы бои на передовой были успешными, полчища мимиков, бегущие прочь от наших солдат, смели бы нас, как поток воды – сухой папоротник. Если бы атака провалилась, мы остались бы одни в бушующем море врагов. В любом случае наши шансы выжить были мизерными. Командир взвода знал это, и сержант Феррел тоже. Рота была полностью собрана из солдат, переживших побоище при Окинаве. Кто лучше сгодится для выполнения откровенно дерьмового задания? В операции принимали участие двадцать пять тысяч Доспехов. Так что, если даже одинокий взвод из ста сорока шести человек сотрут с лица земли, эта новость не попадет на стол командования в министерстве обороны даже в виде служебной записки. Мы были жертвенными ягнятами, кровь которых должна смазать колеса военной машины.

Все сражения делятся на три вида: дерьмовые, очень дерьмовые и дерьмовые сверх всякой меры. Так что паниковать из‑ за этого смысла нет. Хаоса будет и без того предостаточно. Те же Доспехи. Тот же враг. Те же друзья. Все тот же я и мускулы, по‑ прежнему не готовые к тем задачам, которые перед ними ставили, и нывшие так, что у меня темнело в глазах.

Мое тело не менялось, но операционная система, которая им управляла, подверглась существенной перестройке. Я был зеленым рекрутом, бумажной куклой, подхваченной ветрами войны. Я стал ветераном, который мог подстраивать войну под себя, управлять ею. Я нес бремя бесконечного сражения, как машина для убийства, в которую успешно превратился – в машину из плоти, крови и нервов вместо масла и проводов. Машина не отвлекается. Машина не плачет. Машина ходит с одной и той же горькой улыбкой – день за днем. Она молниеносно просчитывает ход боя, разворачивающегося вокруг. Ее глаза ищут следующего врага до того, как умрет предыдущий, а разум в это время уже задумывается о третьем. Так вышло не во зло и не во благо. Так просто было. И если так будет продолжаться вечно, значит, пусть продолжается.

Выстрелить. Перебежать. Переставить одну ногу, другую. Двигаться дальше.

Копье вспороло воздух в том месте, где за десятую долю секунды до этого был я. Оно ушло глубоко в землю и только тогда взорвалось, подняв в воздух фонтан грязи и песка. Можно передохнуть. Враг ничего не увидит сквозь падающие комья – в отличие от меня. Вот так. Раз, два, три. Я валил мимиков прямо сквозь импровизированную пелену пыли.

Я случайно сбил одного из своих – таким пинком обычно вышибают дверь, когда руки заняты. В левой я держал пулемет, в правой – боевой топор. Хорошо, что Бог даровал человеку две руки и две ноги. Если бы у меня было всего три конечности, я не смог бы помочь этому солдату, кем бы он ни был.

Повернувшись, я зарубил следующего мимика – одним ударом. Потом кинулся к упавшему солдату. У него на Доспехе был нарисован волк в короне – четвертая рота. Они здесь, значит, мы встретились с основной атакующей силой. Линия фронта постепенно сдвигалась.

У солдата дрожали плечи. Он был в шоке. Причины я не знал – может, страх перед мимиками, может, мой пинок. Он никак не реагировал на то, что происходило вокруг. Если бы я оставил его там, он стал бы трупом через три минуты.

Я положил руку на плечевую пластину и подключил контактный коммуникатор.

– Ты помнишь, на сколько очков мы обошли вас в той игре?

Он не ответил.

– Помнишь игру, в которой вас обошла семнадцатая рота?

– Ч… чего? – Слова застревали у него в горле.

– Ну, матч по регби. Забыл, что ли? Это был своего рода рекорд внутренних матчей, так что мы, наверное, вас обошли очков на десять – двадцать.

Я внезапно осознал, что делаю.

– Знаешь, забавно, что я сейчас так с тобой разговариваю. Как думаешь, она на меня не обидится за то, что я украл ее идею? Правда, вряд ли она успела ее запатентовать…

– Что? Ты о чем сейчас?

– С тобой все будет хорошо. – Парень быстро приходил в себя – он явно не зеленый новичок, каким был я. Я хлопнул его по спине: – За вами должок, четвертая рота. Как тебя зовут?

– Когоро Мурата, и ни хрена я тебе не должен.

– Кэйдзи Кирия.

– Странный у тебя подход к войне. Что‑ то он мне не по нутру.

– Аналогично. Будем надеяться, нам и дальше будет везти.

Мы стукнулись кулаками и разошлись.

Я повел головой слева направо. Побежал. Нажал на спуск. Тело давно перешло границы усталости, но часть меня по‑ прежнему сохраняла бдительность, невозможную при обычных обстоятельствах. Мой разум превратился в конвейерную ленту, на которой надо хорошие яблоки отделить от плохих – любая информация, не влияющая на выживание, автоматически отсеивалась.

Я увидел Риту Вратаски. О ее появлении возвестил рокот взрыва. Бомба с лазерным наведением отделилась от самолета, кружившего над головой, за пределами досягаемости врага. Расстояние до нас она преодолела меньше чем за двадцать секунд, и взорвалась ровно в том месте, куда ее направила Валькирия.

Рита устремилась туда, куда только что упала бомба, к невнятной мешанине из обломков и уцелевших тварей. Мимики потоком хлынули к ней из кратера. Она взмахнула боевым топором.

Даже посреди боя вид красного Доспеха Риты что‑ то пробудил во мне. Одно ее присутствие вдохнуло жизнь в наши неровные ряды. Как боец она не знала себе равных – результат усилий Войск специального назначения США по созданию солдата, рядом с которым другие попросту не нужны. Но дело было не только в этом. Она действительно была нашей спасительницей.

Один только вид ее Доспеха на поле боя заставлял солдат повысить отдачу и эффективность еще на десять процентов, даже если силы уже неоткуда было взять. Я уверен, что многие, увидев ее, сразу влюблялись, как мужчина и женщина на тонущем корабле, видящие друг друга сквозь волны. Смерть на поле боя могла найти тебя в любой момент, так почему бы и нет? Те гении, которые окрестили ее Стальной Сукой, наверное, долго подбирали слова.

По‑ моему, они совершили ошибку. Или же дело в том, что я и сам стал что‑ то испытывать к Рите. Это полностью меня устраивало. Я затерян в этой паршивой петле, у меня нет надежды влюбиться в кого бы то ни было. Даже если бы я нашел девушку, способную полюбить меня за один короткий день, уже на следующий этой девушки у меня не будет. Петля лишала меня всех приятных мгновений, проведенных с другими людьми.

Рита спасла меня однажды, давным‑ давно. Она помогла мне сохранить спокойствие своей болтовней о зеленом чае. Обещала мне быть рядом до моей смерти. Кто мог лучше подойти на роль объекта моей безответной любви, чем наша спасительница?

Операционная система продолжала действовать автоматически, несмотря на отвлекающие сигналы, подаваемые моими чувствами. Тело само повернулось. Я поставил ногу на землю. Мне не было нужды думать о битве, разворачивающейся у меня перед глазами. Мысли только мешали. Решать, как двигаться и куда, – это надо делать на тренировке. Если в бою ты потратишь время на размышления, тебя подкараулит смерть, в любой момент готовая взмахнуть косой.

Я дрался дальше.

Прошло семьдесят две минуты с начала боя. Танака, Маиэ, Убэ, Нидзю – все убиты. Четверо погибших, семеро раненых, пропавших без вести – ноль. Это у Нидзю над постелью висел тот плакат с девушкой в бикини. Маиэ был родом откуда‑ то из глубинки Китая. Он никогда ничего не говорил. О двоих других я почти ничего не знал. Лица тех, кому я позволил погибнуть, навсегда отпечатывались в моем сознании. Через несколько часов боль пройдет, но память останется. Как шип, засевший в сердце, она мучила меня, закаляя для следующего боя.

Каким‑ то чудом наш взвод продержался. Я слышал вдали скрежет вертолетных винтов. На сей раз их не смогли подбить. Пока эта попытка оказалась лучшей из всех. У командира взвода не было слов для рекрута, взявшего ситуацию в свои руки. В любой момент может начать стрелять Феррел, прикрывая меня.

И тогда я увидел его – того мимика, с которым дрался в первом бою, из‑ за которого и угодил в эту проклятую петлю. Я вогнал в него три болта из молота‑ пробойника в тот день. Не знаю, как я понял, что это он, но сомнений у меня не было. Внешне он ничем не отличался от остальных – такой же раздутый лягушачий труп, как и другие. Я проживал эту петлю уже сто пятьдесят седьмой раз, но без труда узнал мимика, убившего меня впервые.

И его будет ждать очень жестокая смерть.

Каким‑ то чудом я понял, что если смогу убить его, то перейду некую грань. Возможно, петля никуда не денется, и я так и буду сражаться раз за разом в этой битве, но что‑ то изменится, пусть даже незначительно. Я был уверен в этом.

Стой на месте. Я иду за тобой.

Кстати, о границах. Я так и не продвинулся дальше в том детективе. Не знаю, почему мысль об этом тогда вдруг пришла мне в голову – так уж вышло. Я провел последние драгоценные часы своей настоящей жизни, читая книгу. И остановился на том моменте, когда следователь должен был раскрыть тайну. Наверное, уже около года прошло. Может, пора наконец дочитать роман… Если убью этого мимика и перейду на следующий уровень, то вернусь к той последней главе.

Я удобнее перехватил боевой топор. Послав к черту осторожность, бросился в атаку.

В наушниках что‑ то затрещало. Кто‑ то говорил со мной. Женщина. Наша спасительница, Стальная Сука, Возрожденная Валькирия, Буйная Смертерита. Рита Вратаски.

– И какая это у тебя по счету петля?

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒