Благодарности 13 страница

После объявления Адель вошла ко мне в кабинет и обняла меня.

– Я буду ужасно по вам скучать.

– Вам нужно выйти на пенсию, – ответил я.

Мне вспомнилось, что она ненамного моложе меня.

– И что я буду делать? Сидеть дома и нянчить внуков? – При этой мысли ее передернуло, и я рассмеялся.

– На завершение продажи уйдет несколько месяцев. Я по‑ прежнему буду жить на Пенанге. Я никогда не уеду. Приезжайте ко мне в Истану в любое время.

Она отстранилась.

– За все эти годы вы впервые пригласили меня в гости.

– Мне давно нужно было это сделать.

* * *

На празднование годовщины пришли все, кто сражался на войне, все, кто еще был жив. Это было странное сборище: в основном старики, встретившие друзей, возможно, в последний раз. И поэтому, когда они с нежностью вспоминали о выходках и причудах умерших друзей и потерянных возлюбленных, их голоса были громче, смех – раскатистее, а слезы – горше, но радостнее, чем в предыдущие годы. Я обошел застекленный стенд с коллекцией керисов моего отца, которую я передал в дар Историческому обществу Пенанга от его имени. Кроме них, здесь была выставка памятных предметов и документов военной эпохи. Мое внимание привлекла выцветшая фотография, к которой я подошел.

На фото был молодой парень европейской внешности, как мне показалось, чуть ли не мальчик, стоявший в ряду суровых японских чиновников, наблюдая за подъемом японского флага. Среди них он казался потерянным и не в своей тарелке, но на его лице читались сила и решимость. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что этим молодым человеком был я сам. Я попытался найти Эндо‑ сана, но его давно вырезали из снимка.

Президент Исторического общества Пенанга в довольно длинной речи поблагодарил господина Филиппа‑ Арминия Кху‑ Хаттона за усилия по защите исторического наследия острова и за щедрость, поскольку он передал Обществу пару бесценных образцов оружейного мастерства. Впервые в жизни попросив использовать свое полное имя, я пережил миг изумления– чуть ли не повернулся посмотреть, о ком это говорят, – а затем подошел к подиуму и передал президенту мечи Нагамицу. Под светом прожекторов казалось, что в них нет ничего примечательного. Щелкнуло несколько фотовспышек, и я отпустил мечи, молча с ними попрощавшись.

Дома я не отправился спать, а вместо этого вышел к своей одинокой казуарине. Я достал нефритовую булавку деда, которую не снимал с той минуты, как он мне ее подарил. Она лежала на таинственных линиях ладони, прохладная и невесомая, и я подумал о своей жизни, обо всем, что со мной случилось, и о каждом, кого я знал.

В этот вечер на приеме было много и тех, кто продолжал считать, что во время войны я был другом японцев, и тех, кто знал о бесчисленных жизнях, которые я помог спасти. Но, в конце концов, какое это имело значение? Скоро все эти люди, как и я сам, превратятся в пепел воспоминаний, чтобы подняться в небо и покинуть этот мир.

Прорицательница, давным‑ давно умершая, сказала, что я был рожден с даром дождя. Теперь я понимаю, что это значит. Ее слова не были проклятием, но и благословением тоже не были. Подобно дождю, я многим принес несчастье, но даже чаще дождь приносит облегчение, ясность и обновление. Он смывает боль и готовит к новому дню, даже к еще одной жизни. Состарившись, я обнаружил, что дожди следуют за мной и приносят мне утешение, словно души всех, кого я знал и любил.

В тот вечер, впервые услышав свое имя, свое полное, дорогое имя, данное мне обоими родителями и дедом, я испытал чувство целостности и полноты, которое всю жизнь от меня ускользало. С осторожностью бабочки, влетающей в грезы почтенного китайского философа и садящейся на самый нежный из лепестков, это чувство искало и нашло во мне постоянный приют, навеки успокоив пустое эхо спящего сердца.

Ночь была такой звездной, а море таким темным, что я не мог различить, где океан сходился с небом. Остров Эндо‑ сана, такой тихий, ждал меня, как ждал еще до моего рождения. Я знал, что пришло время провести на нем остаток своих дней. И я с нетерпением это предвкушал.

«Я хотел бы одолжить у тебя лодку».

Я снова подумал о нашей первой встрече в этом мире. Я не винил Эндо‑ сана в том, что он вошел в мою жизнь. И я не мог винить его за то, что он ее покинул, оставив меня наедине с последствиями своего выбора и своих действий во время войны.

Дед пытался донести до меня эту истину, рассказав историю Забытого императора: сколько бы предупреждений мы ни получали, наши жизни будут следовать в направлении, им предначертанном, и ничто не сможет этого изменить.

После смерти Митико я часто думал о словах деда и пришел к заключению, что он не был абсолютно прав в том, что касалось неизбежности человеческой судьбы. Несмотря на то что я теперь признаю, что ход нашей жизни определяется задолго до нашего рождения, я чувствую, что письмена, диктующие нам направление, всего лишь повторяют то, что уже написано в наших сердцах; большего им не дано. И все мы – Эндо‑ сан, Танака, Митико, Кон, я сам и все мои погибшие родные – мы были созданиями, способными прежде всего помнить и любить. Эта способность – наш самый большой дар, и самое лучшее, что мы можем сделать, – прожить воспоминания своих сердец.

– В этом и есть смысл жизни, – прошептал я в ночь, надеясь, что дед меня услышал.

Дыхание ветра доносит до меня аромат душистого дерева, и когда я осторожно сжимаю пальцы вокруг булавки деда, нарастающая легкость поднимает мое сердце туда, где оно еще не бывало. И я знаю, что это чувство больше никогда меня не покинет.

Благодарности

Я выражаю благодарность моему агенту Джейн Грегори, Мэри Сандис и Бру Доэрти за их непоколебимую веру в меня и поддержку.

Я также хочу выразить благодарность за их доброту, гостеприимство и дружбу профессору Яну Боте, Луизе Боте, судье Эдвину Кэмерону, Нейти и Соне Ресс, Иэну Хэмильтону, Уэйду ван дер Мерве, профессору А. Арчеру, Полу ван Херревенге, профессору Джону Макри, Ферди и Эльзе ван Гасс, Кобе Дидериксу, Дэвиду Клопперу и Тео Бон Квану.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 27 28 29 303132 Следующая ⇒