Эдвард Банкер 6 страница

— Зависит от того, считается ли моя судимость по малолетке. Вряд ли апелляционный суд ее учтет. Дело несовершеннолетнего решается без того, что гарантировано конституцией, — адвоката, присяжных, презумпции невиновности, без выслушивания свидетельских показаний в суде и так далее. Как же оно может служить отягчающим обстоятельством к последующему делу?

— Наверное, так.

— А что у тебя?

— Мне крышка. Достаточно мелочи, вроде хранения оружия, — и я получаю пожизненное. Срать я на них хотел. Пусть только сунутся!

— Таким манером они все преступления превратили в караемые высшей мерой.

— Нет, ты мне объясни, Трой, как это у них получится? Куда они денут все это стадо болванов? Как всех осудить? Это же бред какой-то!

— Конечно бред. Это у них со страху.

— Это мне понятно. Я тоже напуган, потому и корчу из себя свирепого медведя гризли, вооружаюсь до зубов. Черномазые сопляки вообразили, что летят одни в космосе. Вчера читаю: грабят они одного лоха, тот показывает им пустой бумажник, а они в него шесть пуль! Что за дикость! Что у них в башках?

— Не знаю.

— Тупые черные задницы, — резюмировал Дизель. — Одно знают: толкать наркоту да мочить прохожих. Говорят, они учатся этому по ящику и в кино.

— Где-то нахватываются. Все чему-то где-то учатся. Может, по телевидению. Их же никто ничему другому не учит. Многие вырастают в своих гетто без всякого понятия о цивилизации.

— Похоже на киношку… Как это… «Повелитель мух».

— Хорошее сравнение! Только фильм сделали по книге.

— Книгу не читал, а фильм видел. Слушай, а сам-то ты как относишься к ниггерам? Ненавидишь их?

— Если только они ненавидят меня.

— Вот и я также: ненавидите меня — пеняйте на себя. А если уважаете — вот вам в ответ мое уважение. Если обложите меня трехэтажным — лучше затыкайте уши, а то такого наслушаетесь в ответ! Я ничего им не сделал, мать их так! Меня имели во все дыры, как и их. Или как тебя. Непонятно, откуда в их гангстерском «рэпе» столько ненависти. И еще называют это дерьмо музыкой!

— Дюк Эллингтон небось в гробу вертится.

— Это точно.

Огни стали ярче, дома выше, движение интенсивнее: пошли пригороды Сакраменто. Был уже вечер. На заправке Дизель залил бак, а Трой отправился к телефону-автомату. Номер, по которому он звонил, был общим и платным, в вестибюле пансиона. Ответил молодой женский голос.

— Не постучите Ларри Джонсу в дверь? Он дома?

— Это кто, Трой или Дизель?

— Я звоню по их просьбе.

— Ларри велел передать им, что играет в покер в клубе «Оникс».

— Как вас зовут?

— Сглази. Я девушка Ларри.

— Откуда такое имя?

— От Ларри. Я подошла, когда у него на руках был фуль, и он проиграл. Он сказал, что я его сглазила. Я не хотела…

— Где находится этот «Оникс»?

— Вы знаете центр Сакраменто?

— Нет.

— Сейчас расскажу. Вы едете со стороны Залива?

— Да.

Девушка объяснила, где съехать с шоссе, какое направление выбрать, куда свернуть. Запомнить дорогу оказалось нетрудно. Дизель тем временем отъехал от заправки и ждал Троя за рулем. Когда они снова влились в поток машин, Трой принялся объяснять, куда ехать. Оказалось, что Дизель знает, где искать клуб «Оникс». Внезапно он хлопнул огромной ладонью по рулю.

— Снова бабу завел. Ё-мое, только бы без ребенка!

— У нее самой детский голосок…

Оба подумали об одном и том же и остаток пути молчали.

На стоянке перед «Ониксом» Трой предупредил Дизеля:

— Веди себя с ним спокойно. Не напрягай его.

— Я постараюсь, а то он взбесится еще. Тогда я тоже превращусь в параноика. Два параноика нос к носу — это…

В «Ониксе» был длинный бар, а в десяти футах от него медная штанга, за которой находилась игровая зона — полдюжины столов для покера разных видов. Игра шла только за двумя столами, у дальней стены.

Бар тонул в полутьме, зато карточные столы заливал свет. Глянцевые рубашки карт, бросаемых на зеленый бархат, вспыхивали, как фонарики. Бешеный Пес был одним из шестерых игроков. Картежником он был неважным, но, как большинство слабых игроков, считал себя асом, а когда проигрывал, то сетовал на судьбу. В данный момент карты помогали ему тешить себя иллюзией. Играли в «семь карт», и Бешеный Пес знал, что должен выиграть. Ему везло: три раза у него и у другого игрока был флеш, и его флеш оказывался лучше. Дважды у него были две пары против стрита, и дважды он держал фуль на последней карте. Он так раззадорился, что не смог бросить игру даже ради встречи с Троем и Дизелем, поэтому позвонил Сглази и велел ей отправить их в клуб.

Он как раз выиграл партию и складывал фишки, когда, случайно подняв глаза, увидел, что за ним наблюдает Трой. Бешеный Пес осклабился и помахал ему рукой, но Трой только кивнул, сохранив бесстрастный вид. Этого хватило, чтобы Бешеный Пес встревожился. Собрав выигрыш, он сказал:

— Все, ребята, я закругляюсь.

Уже в машине Трой спросил его:

— Как тебя угораздило назвать своей девчонке мое имя?

— Ты о Сглази? Разве я назвал?

— Она спросила, кто я — Трой или Дизель.

— Вот черт! — вырвалось у Дизеля.

— Думаешь, копам потребуется много времени, чтобы определить, кто мы, если она им скажет: «Дизель и Трой»? Уже через час они сунут ей под нос наши фотографии.

Первым побуждением Бешеного Пса было отнекиваться и обороняться, но он смекнул, что из этого все равно ничего не выйдет, поэтому сказал:

— Прости, брат. Я не подумал.

— Ладно. Помни, никому не надо знать то, что ему не положено. Я, например, точно ничего такого не знаю.

— Смекаю, о чем ты, — сказал Дизель. — В Вакавилле нас сидело четверо-пятеро знакомых: Гэри Джексон, Дэнни Трехо, Бульдог, Рыжий Ховард и я. Рыжий подпиливал брусья решетки в своей камере и рассказал об этом нам, четверым-пятерым своим корешам. На него настучали, и побег сорвался. Я очень переживал, Гэри Джексон тоже — он сам мне сказал. Лучше бы мы ничего не знали, тогда Рыжему даже в голову не пришло бы, что это кто-то из нас.

— Узнали, кто стукач? — спросил Бешеный Пес.

— Узнали. Тот, кто дал ему ножовку! С тех пор стоит кому-нибудь начать плести что-то, что меня не касается, я затыкаю уши. Не хочу, чтобы меня держали за ссученного, если где-то что-то сорвется.

— Хорошо тебя понимаю, — поддакнул Трой.

— Я буду осторожнее, — пообещал Бешеный Пес.

— Не сомневаюсь. Готов к большим делам?

— Готов, только гребаная тачка в ремонте. Ее отдадут только завтра.

— Та же, что была у тебя в Портленде? — спросил Дизель.

— Она самая. Старушенция «ГТО». Классическая модель!

— По мне, лучше классика, которая ездит.

— Поедет! — ответил Бешеный Пес сухо, но с вызовом. Трой почувствовал напряжение между своими сообщниками.

— Мы зацепим столько лавэ, что, если захочешь, купишь себе «ягуар».

— На кой он мне сдался, — бросил Дизель. — Еще дольше, чем «ГТО» будет сидеть в ремонте.

— Значит, заберешь машину завтра? — спросил Трой Бешеного Пса.

— Обещали.

— Что с ней?

— Шланг радиатора.

— Ну, это пустяк, до завтра поставят, — сказал Дизель.

— Мы можем заехать в мотель и подождать, — сказал Трой. — Или мы уедем сегодня, а ты завтра получишь машину и прикатишь. Тогда завтра я смогу повидаться с Греко. Годится?

Бешеный Пес кивнул.

— По-моему, так будет лучше всего, — поддержал Дизель.

— Как мне вас там отыскать? — спросил Бешеный Пес. — Что-нибудь попроще, а то для меня Лос-Анджелес — дремучий лес.

— Мы будем тебя ждать в отеле «Рузвельт» на Голливудском бульваре, — объяснил Трой. — Спросишь Эла Леона Кляйна.

— Эл Леон Кляйн… Буду думать о Джимми Кляйне, чтобы не запутаться. Что, кстати, с ним стало?

— Он заложил слишком много народу, — ответил Дизель. — Его заказала мексиканская мафия.

— Неужели он стал стукачом? — изумился Бешеный Пес.

— Да, — подтвердил Трой. — Он — деловой по жизни и всех остальных держит за лохов, вот и отправляет их в тюрьму. На то они и лохи.

— Джимми Кляйн — стукач? Черт! А ведь был парень-кремень, — пробормотал Бешеный Пес.

— Был, — согласился Дизель. — Но стукач — стукач и есть. Хочешь обратно в «Оникс» или еще куда?

— Лучше домой. Я покажу.

Через десять минут они подъехали к обветшалому двухэтажному дому. Когда Бешеный Пес выходил из машины, дверь дома открылась и вышла Сглази — детское личико, женская фигура. Последовало неизбежное:

— Карл, Трой, познакомьтесь со Сглази, моей девушкой.

— Здравствуйте, много про вас слышала.

— С удовольствием узнал бы о твоих впечатлениях, — отозвался Дизель из-за руля, — но уже поздно, мы торопимся.

Он улыбнулся девушке, заставил себя помахать Бешеному Псу и тронулся. Через десять минут «мустанг»-кабриолет повернул на юг и помчался по федеральной автостраде 99 к Лос-Анджелесу, до которого было четыреста миль. Когда-то эта автострада была главной внутренней трассой, ведшей на север и на юг через долину Сан-Хоакин. Теперь главной стала автострада номер 5, но все же Девяносто девятая осталась весьма загруженной. Они проносились через маленькие фермерские городки, мимо стоянок грузовиков. Местами все вокруг тонуло во тьме, но запах незримо зреющей жизни говорил о том, что земля здесь плодородная.

Фары высвечивали дорожные знаки и надписи. Бейкерсфилд — 100 миль, Лос-Анджелес — 220. Трой смотрел вбок, во тьму, Дизель — вперед, на белые конусы света от фар.

— Радио? — предложил он.

— Валяй, — кивнул Трой.

В Большой Калифорнийской долине ловилась только станция, транслировавшая музыку «кантри», и еще одна, с круглосуточными новостями.

— Которую?

— Послушаем новости, — решил Трой.

В Сен-Квентине он был ненасытным читателем, но там его мало занимали актуальные события. Что за дело заключенному, Ионе во чреве кита, до наводнения в штате Теннесси, урагана в Новом Орлеане, колебания доллара относительно других валют? Все это может представлять разве что академический интерес, как гибель Помпеи в 79-м году, истинные же заботы примитивны: если снова вспыхнет расовая война, придется возвращаться в свою камеру вместе с другими белыми своего яруса… Для многих в тюрьме горизонтом мира была тюремная стена. Если их что и волновало за этой чертой, то разве только счет в бейсболе да результаты скачек.

Трой был не настолько безразличен, но тюремная изоляция, да еще такая длительная, сделала свое дело. Только когда ему сообщили о скором освобождении, он вдруг почувствовал настоящую жажду знаний о событиях в мире, куда ему предстояло снова вернуться.

«…Североамериканское соглашение о свободе торговли чревато нежелательными последствиями. Правые и левые политики выступают за свободную торговлю с Мексикой, а миллиардер и политический дилетант Росс Перо говорит, что хлюпающие звуки, которые мы слышим, — это рабочие места, утекающие через южную границу…»

— Ты слушаешь всю эту политическую ахинею? — спросил Дизель.

— Иногда.

— А я чаще всего не знаю, за кого голосовать. Все они несут одинаковую чушь. Вруны хреновы!

— Верно, — согласился Трой. — Бывает, врут даже тогда, когда вполне можно сказать правду.

— По мне лучше быть грабителем, чем политиком. Я по крайней мере знаю, кто я такой. А эти уже сами себя не помнят.

— Святая правда! — Про себя Трой добавил, что слишком многие лицемерят, не отдавая себе в этом отчета. Лицемерие он причислял к смертным грехам.

— Я устал, — сказал Дизель, доехав до пригородов Бейкерсфилда. До центра Лос-Анджелеса оставалось уже меньше двух часов езды, до его северной границы в пустыне — вдвое меньше. Если съехать с автострады, через Лос-Анджелес, можно катить целый день.

— Отдыхай, теперь я поведу.

— На горном участке гляди в оба: там всегда полно линейных патрулей.

Дизель остановился в резервном ряду, пересел на заднее сиденье и улегся. За рулем устроился Трой. Ночь была теплая, и они не стали поднимать крышу машины. Накручивая виражи и поднимаясь все выше над долиной Сан-Фернандо, Трой любовался звездным небом. Он наглотался амфетамина и чувствовал себя превосходно. Радость тела передавалась уму. Он мысленно развивал свой план грабежа сутенеров, букмекеров, гангстеров-самозванцев и торговцев наркотиками. Жертвы будут сходить с ума от ярости. Они растерзали бы его собственными руками, но где им догадаться, кто он такой и как до него добраться, даже если они выведают его имя? Кроме того, они всего лишь люди из плоти и крови. Он их не боялся. Гораздо страшнее полиция и перспектива снова сесть в тюрьму; что такое по сравнению с этим безграмотный торговец наркотиками и все черномазые уроды вместе взятые? Да, они хищники, но он — хищник, о каком они еще не слыхивали, он обрушится на них как гром среди ясного неба. Им никогда не докопаться до правды. Эти мысли вызвали у него смех. Он не боялся черных, еще меньше его страшили изнеженные белые мальчики, толкающие наркотики на Вест-Сайде или под шорох волн на тихоокеанском побережье. Черномазые перед ним недоумки, белые гангстеры проигрывают ему в крутизне. Опасно было другое: что у кого-то окажется в сообщниках продажный коп. Что ж, все ценное в жизни сопряжено с риском. Как сказала Хелен Келлер, [5] «жизнь — либо опасное приключение, либо ничто».

Ограбление наркодилеров имело и другие преимущества, в том числе размер куша. В таком деле можно было рассчитывать на целый миллион. Разве унесешь такую кучу наличности из банка или даже из инкассаторского броневика? А если даже унесешь, то за тобой увяжется свора агентов ФБР. Прибыльное дельце — воровство драгоценных камней и компьютерных чипов, но то и другое сопряжено со своими проблемами. Такой товар легко сбыть, но на этом этапе происходит очередное ограбление: в роли грабителя выступает скупщик. Однажды Трой ограбил ювелирный магазин. Газеты кричали об убытке в 1, 3 миллиона — такова была розничная цена украденного. Оптом оно стоило вдвое меньше — 650 тысяч. А стандартная выручка за краденое — треть от оптовой цены, 200 тысяч с мелочью. Это еще надо было поделить на троих участников, и он получил около 70 тысяч. Неплохо, конечно, за десять минут, проведенных в магазине, но маловато по сравнению с десятилетним тюремным сроком. А с двадцатипятилетним?.. Ведь он окажется рецидивистом, подпадающим под проклятый закон о трех ходках… Нет, у него готов более заманчивый план, чем грабеж ювелиров и инкассаторов в броневиках. Кроме того, с ним станет работать один из лучших в Лос-Анджелесе адвокатов, защищающих наркодельцов, он и шепнет ему кто, что и где. В отличие от бриллиантов, краденые героин и кокаин почти не падают в цене.

Взвесив все за и против, Трой предпочел тюрьме смертельный риск. Возможно, он выиграет, огребет большие деньжищи и проведет остаток жизни на солнечном пляже, как какой-нибудь Гоген или Рембо. Он осознавал, что для своих тридцати восьми лет сильно поизносился. Он жег свечу так, словно это был реактивный двигатель. Жизненный опыт изуродовал его, и, говоря на одном языке с окружающими, он не находил в себе многих свойственных им черт. Взять хоть страх: его порог страха был во много крат выше среднего. Он чувствовал, что все вокруг боятся: насилия, порицания, отторжения, неодобрения, бедности — всего на свете. А он, человек, оттянувший целое десятилетие в Сан-Квентине, стал стоиком, не ведающим страха. Удары, которые он пережил, других доводят до безумия, самоубийства, приводят к Иисусу Христу. А он только окреп. Он, конечно, боялся смерти, вернее, умирания. Дальнейшее выглядело просто. Ведь смерть — надежное бегство от боли. Но если он может добыть себе несколько лет мирного одиночества, а еще лучше — компанию покладистой смуглой девушки, которая согревала бы его теплом тела, то сыграть в преступную игру еще разок, только по-крупному, стоит свеч. «Раздавай карты! » — обратился он к Всевышнему. Он был готов ходить с любой карты, которая ему выпадет. С выходом из игры он опоздал на целых двадцать лет.

Перед рассветом «мустанг» покинул горную трассу и очутился в системе бесплатных автомагистралей Лос-Анджелеса. Рядом с Троем зевал и тер слезящиеся глаза Дизель. Обычная здесь лавина машин пока текла ручейком. Легковые автомобили попадались лишь изредка, гораздо больше было гигантских грузовиков, прибывавших к месту назначения рано утром. Когда Трой садился в тюрьму, Лос-Анджелес простирался только до северного края долины Сан-Фернандо, окаймленной редкими форпостами цивилизации и Волшебными горами. Теперь долина Санта-Кларита, бывшая пустыня, заполнилась домиками-трейлерами, бензозаправками и кафетериями. От этого неожиданного зрелища глаза лезли на лоб.

Постепенно местность становилась все более знакомой. Трой чувствовал нарастающее волнение. Он возвращался домой. Слева уже высился крест над склепом в Форест-Лоун, где покоятся останки кинозвезд. Вдоль трассы тянулся парк Гриффит, раз в десять побольше нью-йоркского Центрального парка. В детстве Трой исследовал здешние тропинки верхом. Когда он вырос, в парке нашли труп его друга с пулей в голове. Убийство осталось нераскрытым. Указатель «Музей наследия Запада Джина Отри, правый ряд» — это что-то новенькое. Зато указатель «Стадион „Доджер“ — 1 миля» разбередил давние воспоминания.

Трасса номер пять отклонялась влево, в Восточный Лос-Анджелес. Трой держался правых полос. Взлетев на холм, он ушел на Пасадинское шоссе. Оно проходило через холмистый Элизиен-парк, где располагается Полицейская академия. Дальше открывался вид на центр Лос-Анджелеса. То, что сейчас видел Трой, разительно отличалось от того, что он помнил. Раньше самым высоким зданием здесь была двадцатипятиэтажная мэрия, а теперь она исчезла в лесу небоскребов, выросших за время его отсидки. Неужели сам город изменился также сильно, как его очертания?

На Четвертой стрит приятели съехали с автострады и подкатили к отелю «Вестин Бонавентура». Несмотря на ранний час, привратник-мексиканец и коридорные набросились на их скудный багаж и рассыпались в благодарностях за чаевые.

В лифте Дизель закрыл глаза и привалился к стене. В номере он рухнул на кровать как подкошенный и немедленно захрапел. Как ребенок, подумал Трой. Ему тоже хотелось спать, но сперва надо было уладить дела. У него не было прямого телефонного номера Греко, но он знал, как ему сообщить о себе. Он набрал номер, оставленный Греко. После двух гудков ему ответили:

— Салон «Шерри».

— Алекс Греко дал мне этот номер. Я хочу оставить телефон, по которому он может мне позвонить.

— Пожалуйста. Не знаю, правда, когда мы увидимся.

— Я в «Бонавентуре», номер 18–17.

После звонка Трой тоже завалился спать. Через два часа зазвонил телефон. Трой нашарил трубку.

— Если это долбаный Греко, который ехал через реку…

— …то рак за руку Греку цап! Когда ты откинулся, балда?

— Когда меня отпустила твоя мамочка.

— У нас с тобой одна мамочка. Будем ее обсуждать?

Оба захохотали.

— Рад слышать твой голос, — сказал Греко. — Я уже сомневался, что ты выйдешь.

— Как дела? — спросил Трой.

— Как сажа бела. Гребаные адвокаты заграбастали все бабки.

— Я слыхал, тебя замели.

— Предъявить мне нечего. Так искали, что с ног сбились. И опять меня переоценили: сумма залога двести тысяч. Плюс доля адвоката. Он и залоговый поручитель доят меня как козу… Так ты в «Бонавентуре»?

— Вместе с Верзилой Дизелем.

— Этот отморозок с тобой? Шучу, этот бугай — парень что надо.

— Ты где? Когда мы встретимся?

— У меня дела до полудня. Какие у тебя планы?

— Буду выходить, но ненадолго, разве что на полчасика.

— Деньги нужны?

— Если адвокат хоть что-то тебе оставил.

— Для друга у меня всегда немного найдется. Для тебя тем более. Я принесу тебе подарочек в клюве.

— Вот как?

— Угу. Получишь, когда увидимся. До скорого.

— Ладно.

Про себя Трой решил, не рассчитывать на скорое появление Алекса Ариса, известного также под кличкой Греко. Алекс славился своими опозданиями. Однажды полиция устроила засаду в отеле, куда он должен был вернуться, но Грек так задержался, что полицейским надоело ждать, и они арестовали тех, кто тоже дожидался Алекса. Алекс подъехал уже во время облавы и, смекнув, что к чему, не стал задерживаться. Эта история не прибавила ему пунктуальности.

Трой и Дизель проспали до полудня, потом заказали в номер завтрак, приняли душ, побрились и стали дожидаться Алекса Ариса. Трой решил выйти.

— Хочу взглянуть на свой город, — заявил он. — Давненько не виделись!

— А как же Грек?

— Когда придет, тогда и придет. Ждать его не буду.

— Он не обозлится, если тебя не застанет?

— Уж кто бы возмущался. — Трой позвонил на коммутатор и сказал: — Если нам позвонят, передайте, что мы вернемся примерно в половине седьмого.

Трой и Дизель спустились в лифте по прозрачной шахте на фасаде. Сначала они жмурились от солнца, потом оказались в сумрачном ущелье. На тротуарах Фигероа сновали мужчины в деловых костюмах и элегантные дамы. Он запомнил эту улицу другой. Пока он отсутствовал, новые здания взметнулись на 30, 40, 50 этажей. Он еще не видел таких красивых небоскребов, только названия у большинства были японские. Он читал, что половина офисных зданий в центре принадлежит японским компаниям, но это его не тревожило: через Тихий океан дома все равно не перевезти.

— В какую сторону идем? — спросил Дизель.

— Налево, к Бродвею.

Бродвей находился в нескольких кварталах восточнее. Когда Трой был ребенком, это была главная городская улица, посередине которой бегали желтые трамваи. Иногда на перекрестках скапливалось по нескольку трамваев, выпускавших и впускавших пассажиров. Трой читал, что «Дженерал Моторс», «Файерстоун» и другие гиганты завладели трамвайными компаниями и целенаправленно их прикрыли, чтобы продавать городу автобусы и покрышки. Ну и чем это лучше, чем грабить торговцев наркотиками?

— Знаешь, Большой Ди, человек может оправдать любой свой поступок, именно это для него важно. Думаю, никто не творит зло сознательно.

— Не говори со мной на эту тему, брат. Я про эту херню не думаю. Я думаю о том, чтобы подзаработать. Есть, конечно, дела, на которые я бы не пошел, но их все меньше, когда денег становится все больше.

Трой со смехом шлепнул друга по спине. Дизелю это было приятно. Отношение Троя было ему важнее, чем любого другого.

На углу Седьмой стрит и Олив-стрит Трой вспомнил находившийся здесь когда-то меховой магазин. Однажды в дождливую ночь он, подросток, запустил здоровенный кирпич из шлакобетона в его витрину и под рев сирены вытащил оттуда с помощью швабры норковую шубу. Мехового магазина здесь давно не было, а все магазины, торговавшие ценным товаром, обзавелись стальными жалюзи и раскладными железными дверями.

С каждым кварталом деловых костюмов становилось меньше, вывесок на испанском — больше. На каждом углу торчал попрошайка с пластмассовой кружкой для подаяний, чаще — опустившийся черный, иногда для разнообразия — белый. Это было для Троя в новинку. Когда его посадили, такого еще не было. В миле к востоку обосновались организации помощи бездомным, и их клиентура не забиралась в такую даль, тем более в деловой район на западе. В одном подъезде сидел негр со слезящимися глазами, у его ног лежала собака. Трой пошарил по карманам и повернулся к Дизелю.

— Дай мне пару долларов.

— У меня только пятерка.

— Давай.

Трой сунул человеку с собакой пять долларов.

— Дай вам Бог здоровья! — сказал тот.

— Если бомж заботится о собаке, — сказал Трой Дизелю, — то мне хочется позаботиться о нем. К тому же, — улыбнулся он, — это может улучшить мою карму. — В действительности он не верил в судьбу, но не прочь был использовать подвернувшийся шанс.

Впереди красовались вывески: «БРИЛЛИАНТЫ И ЗОЛОТО, СКУПКА-ПРОДАЖА». Там начинался главный рынок драгоценностей Западного побережья — вереница ювелирных магазинов, в витринах которых мерцал товар. Почти во всех дверях стояли вооруженные охранники. Это было новшеством, но выглядело не так отталкивающе, как магазины на нью-йоркской Пятой и Мэдисон-авеню, где двери всегда заперты и людей впускают только после обыска. Во всяком случае, так обстояло дело пятнадцать лет назад, когда Трой там побывал. Судя по недавней статье в «Ньюсуик», с тех пор ситуация не улучшилась.

— Кажется, у тебя на счету есть один такой? — спросил Дизель.

— Не здесь, на Уилшир-бульваре. Того магазина больше нет.

— Много взял?

— При подсчете вышло, что не слишком.

Дойдя до Бродвея, они повернули на север, к муниципальному центру, до которого оставалось кварталов пять. Это была улица из детства Троя. Тогда на Бродвее между Третьей и Девятой стрит была дюжина кинотеатров, не считая «Парамаунта» на Шестой и «Уорнер Даунтаун» на углу Седьмой и Хилл-стрит. Иногда он приходил сюда в выходные и бродил, пока не соблазнялся афишей какого-нибудь фильма. Сейчас, глядя на кинотеатры или на места, где они раньше были, Трой вспоминал картины, которые там смотрел. Только в трех по-прежнему крутили кино, остальные превратились в блошиные рынки и церкви. В «Миллионе долларов», одном из первых больших кинодворцов Лос-Анджелеса, теперь шли католические службы на испанском языке. Не стало и «Бродвея» на Четвертой стрит, хотя этот кинотеатр положил начало целой сети по всей Калифорнии. Так же канули в лету «Мей Компани» и «Истерн Коламбия» вместе с красивым зеленым зданием в лепных виньетках.

На торговой улице царила прежняя суета, но по ней расползлись блошиные рынки, а магазины помельче предлагали с открытых прилавков низкосортную дешевку. Мексиканцы всегда были неотъемлемой частью лос-анджелесской человеческой мозаики. Теперь все без исключения вывески были на испанском, как и шлягеры, доносившиеся из распахнутых дверей.

— Черт возьми, земляк, — не выдержал Дизель, — мы в Лос-Анджелесе или в Тихуане? Куда девалась страна «Бич Бойз»?

Его цинизм рассмешил Троя. Когда-то Южная Калифорния была без пяти минут раем, а теперь выглядела аванпостом третьего мира, и не из-за цвета кожи ее обитателей, а из-за безграмотности, бедности, классового неравенства. Раньше средний класс вбирал всех в себя, ныне это осталось в прошлом.

На углу Четвертой стрит и Бродвея они задержались. В одном квартале к западу виднелся невысокий холм. Прежде с Хилл-стрит знаменитый «Полет ангела» — рельсовый фуникулер — ходил к бывшим викторианским особнякам на холме, которые еще в годы детства Троя превратились в доходные дома. Теперь не стало ни «Полета ангела», ни самих домов: их заменило розовое и серебристое стекло небоскребов, сияющее на горячем солнце Южной Калифорнии и напомнившее Трою Изумрудный город из «Волшебника страны Оз». Здания выглядели еще внушительнее оттого, что стояли на холме и смело вонзались в небо. Эти башни были символами нового, небывалого богатства.

Резким контрастом им был заколоченный нижний этаж «Бродвея» — пустой, выпотрошенный, убежище для жирных крыс и немногочисленных изгоев общества. Когда Трой был молод, богатые разъезжали в «кадиллаках», бедные же довольствовались «фордами». Теперь у богатых были лимузины, а у бедных — тележки с пустыми банками из-под кока-колы. Трой выругался.

— В чем дело? — спросил Дизель.

— Так, бурчу. — Трой положил руку другу на плечо. — Ты понимаешь, как прогнил этот мир?

— А мне нравится. Как раз в прогнившем мире нам самое место.

— Что верно, то верно.

Они шагали в сторону муниципального центра, все чаще встречая на пути костюмы и галстуки. Потом свернули на Вторую стрит — и опять оказались среди бездомной бедноты. В ночлежках не хватало места на всех, и бомжи строили себе «общежития» из картонных ящиков на тротуарах, за стоянками и в боковых улочках, где их меньше беспокоили. Перед воротами благотворительных организаций стояли длинные очереди, сплошь из негров.

Они прошли мимо человека, предлагавшего сигареты поштучно с накрытого полотенцем ящика из-под яблок. На следующем углу испаноязычная женщина с индейскими чертами лица торговала кусочками манго и дыни по доллару штука.

— Загляни сюда. — Дизель указал на узкий проулок. Трой послушался. Трое темнокожих юнцов передавали друг другу самокрутку с крэком. Ее могучую вонь перекрывал самый отвратительный запах на свете — человеческий. В городе не было общественных уборных, а в те, что располагались в общественных зданиях и на Першинг-сквер, бездомных не пускали, поэтому отверженные в лохмотьях мочились в боковых улочках. Амбре было такое, что Трой отпрянул.

— Смелые ребята! — сказал Дизель о троице в проулке.

— Не знаю… Стал бы ты таких арестовывать?

— Вряд ли, — ответил Дизель со смешком. — Я бы не выдержал этой вонищи.

— Интересно, почему собачья моча не воняет, а человеческая смердит хуже кошачьей?

— Откуда мне это знать? Это ты у нас книгочей.

— Я тоже не знаю. Есть над чем поломать голову.

— Лучше поломаем голову, как бы срубить башлей. Нам еще не пора назад в отель? Вдруг нагрянет Грек?

Они шли по кварталам, специализирующимся на торговле мужской одеждой: магазин за магазином с костюмами, рубашками и галстуками.

— Здесь можно неплохо приодеться!

— С этим нужен глаз да глаз. В витрине все выглядит отлично, но качество проявляется только после двух чисток.

— Как в жизни, — брякнул Дизель.

— Да ты философ, брат!

— Рядом с тобой любой простофиля заделается философом.

Они свернули за угол. Молодой мужчина с безумным взглядом, в порванной на плече футболке держал в руке белый пенопластовый стаканчик. От кисти до локтя его руки были не то грязными, не то загорелыми, выше локтя — мертвенно-бледными, покрытыми, как его шея и щеки, круглыми язвами, похожими на стригущий лишай. Подойдя ближе, приятели прочли на табличке, висящей у него на шее: «СПИД».

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒