Эдвард Банкер 1 страница

Стр 1 из 16Следующая ⇒

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib. ru

Все книги автора

Эта же книга в других форматах

Приятного чтения!

Эдвард Банкер

И пожрет пес пса…

Пролог. 1981 год

— Раз-два-три-четыре! Раз-два-три-четыре! Правое плечо вперед, шагом марш!

Бугор отсчитывал шаг и зычно выкрикивал команды, а тридцать мальчишек из отряда «Рузвельт» послушно маршировали в летних сумерках. Все до одного изображали непреклонную суровость. Даже те, кого мучил страх, сохраняли злобное выражение. Лица были каменные, глаза ледяные, не привыкшие к улыбкам рты кривились. Подчиняясь последней трущобной моде, мальчики до смешного высоко, едва не до груди, подтягивали штаны, туго затягивали ремни. Мерный шаг не мешал шутовской раскачке. Маршируя как курсанты военной академии, они оставались заключенными калифорнийской исправительной колонии. Среди сверстников четырнадцати — шестнадцати лет эти были самыми крутыми. В колонию не попадают за прогулы уроков и пачкотню на стенах. Здесь требовалось несколько приводов за угоны автомобилей или кражи со взломом. Если ходка следовала уже за первым приводом, значит, ограбление было вооруженным, угон — со стрельбой.

Колония, расположенная в тридцати милях к востоку от центра Лос-Анджелеса, красовалась уже на самых первых картах района, когда в городе жило всего 60 тысяч человек и земля вокруг стоила дешево. Было время, когда учреждение походило на небольшой колледж. Посреди широких лужаек стояли в окружении платанов ни дать ни взять кирпичные помещичьи усадьбы с покатыми черепичными крышами. Некоторые из таких домов еще сохранились — как живое напоминание о тех временах, когда общество верило, что молодежь можно спасти, когда дети собирали благотворительные посылки, а идеалом настоящего мужчины были герои Богарта и Кэгни. [1]

Колонна дождалась, пока вертухай отопрет ворота спортивной площадки и сосчитает входящих. Забор вокруг площадки, укрепленный для прочности цепями, венчали мотки колючей проволоки. Вертухай кивнул бугру.

— Разойдись! — гаркнул тот.

Ровные ряды рассыпались на кучки — землячества. Половину всех пацанов — пятнадцать человек — составляли латиносы, второе место удерживали черные — девять, белых было пятеро; раздел «другие национальности» представляли единоутробные братья — один чистокровный вьетнамец, другой наполовину вьетнамец, на четверть индеец, на четверть черный. Братаны взирали на белый свет с мрачным вызовом.

Латиносы и двое их белых земляков из восточного Лос-Анджелеса решили сыграть в гандбол, черные разделились на две команды для баскетбольного матча с игрой в одну корзину. Трое оставшихся белых стали прохаживаться вдоль забора, увитого колючей проволокой. На одном из троих были новенькие черные полуботинки, точь-в-точь как у американского моряка. Их выдали за неделю до досрочного освобождения, чтобы Трой Камерон успел их разносить. Дело было в субботу, а утром в понедельник его должны были отпустить.

— Сколько тебе осталось? — спросил Верзила Чарли Карсон. В пятнадцать лет в нем уже было шесть футов два дюйма росту и с полтораста фунтов весу. К двадцати одному году ему предстояло набрать еще фунтов восемьдесят и получить за огромную силу прозвище Дизель.

— Послезавтра — на свободу с чистой совестью, — ответил Трой. — Сорок часов. Как два пальца обоссать.

Третий осклабился, прикрывая ладонью рот с гнилыми зубами. Джеральда Маккейна уже успели прозвать за его художества Бешеным Псом. Всех впечатлило, как он отделал алюминиевой бейсбольной битой спящего обидчика, осмелившегося поднять на него хвост. Даже в свихнутом мире исправительной колонии таких отморозков обходили за милю. Суровость и злость — это одно, сумасшествие — совсем другое: чуждое, пугающее.

Троица продолжала прогуливаться в удлинившейся тени забора. Фоном их беседы были тяжелые удары опускаемых на помост гирь, дробный стук баскетбольного мяча по асфальту, содрогание щита и корзины, восторженные крики и матюки с досады. Несколько шагов — и эти звуки менялись на характерные удары черного мячика о стену. Счет неизменно велся на «lengua de Aztlan» — уличном наречии, испанском со щедрой примесью английского. Гандбол был излюбленной игрой латиноамериканских кварталов, ведь для него только и нужно, что стенка да мяч.

— Готово! Пять — три. Dos juegos a nada.

Двое проигравших побрели прочь, обвиняя друг дружку в неудаче. Судивший закончившуюся партию латинос искал партнера. Увидев Троя, он позвал:

— Трой, земеля! Venga! [2] Покажем этой деревенщине!

Трой посмотрел на противников — Чепе Рейеса и Ала Саласа. Чепе манил его пальцем.

— У меня обувка не та. — Он указал на свои черные ботинки, которым был противопоказан бетон гандбольной площадки.

— Надень мои, — предложил Верзила Чарли и стащил свои кеды.

Трой переобулся, снял рубашку, обмотал ладонь платком — за неимением перчатки. Готовясь к игре, он несколько раз ударил мячиком в стенку. В пятнадцать лет долгая разминка ни к чему.

— Играем. Вбрасывай! — И он кинул мяч партнеру.

Трой играл впереди. Соперники не жалели себя, ныряя за низкими мячами. В середине игры партнер Троя в ожидании мяча забежал вперед, а Трой, угадав, что противник пошлет мяч верхом назад, пустился со всех ног еще до броска. Следя за мячом, он не заметил троих чернокожих парней. Те тоже стояли к нему спиной и не ждали столкновения. В последнее мгновение Трой успел выставить руки. Двое черных устояли, третий упал.

— Извини, я не хотел. — Трой протянул руку. Он знал сбитого: того звали Роберт Ли Линкольн, но он откликался на Эр-Ли. В свои пятнадцать он был накачан как двадцатидвухлетний культурист, имел не более одной извилины и самообладание двухлетнего ребенка, к тому же ненавидел богатеньких белых. Зная это, Трой избегал Эр-Ли все два месяца, с тех пор как тот появился в колонии.

Поэтому он не удивился, когда в ответ на извинение Эр-Ли толкнул его обеими руками в грудь.

— Глаза дома забыл, козел? Блин, до чего же мне остопиздела вся эта белая шваль!

Голос Эр-Ли был полон презрения и вызова. У него был тяжелый выступающий подбородок, он смотрел на белых сверху вниз, источая расовую ненависть. «Поганый ниггер! » — подумалось Трою. Этим словечком он пользовался нечасто, только когда черные вели себя именно как ниггеры — шумно, грубо, глупо; ведь и «белой швалью» достойны называться только особенно тупые белые. Вместе с первой мыслью пришли еще две. В кулачном бою он не мог надеяться на победу, поэтому бить надо было без промедления, пока Эр-Ли не выпрямился. Только это могло сулить ему выигрыш. Но тогда прощай досрочное освобождение! Вертухай уже торопился к ним.

— Эй там, полегче! — крикнул он.

Эр-Ли отвернулся, бросив через плечо:

— Мы еще разберемся!

Трой вернулся к своим друзьям. Чувство пустоты, возникнув в желудке, волнами разошлось по всему телу. Страх лишил его воли. В драке ему Эр-Ли ни за что не одолеть: тот был слишком велик, слишком силен, слишком ловок, слишком поднаторел в кулачных баталиях. Но этот страх был не главным. У Троя на такие случаи заранее имелся план действий: открутить вентиль от пожарного шланга и нанести удар без предупреждения. До кулачного боя не дошло бы. Но победа вышла бы «пирровой»: его упреждающий удар означал бы «прощай свобода».

— Черт… — пробормотал он.

— Этот негр — псих, — сказал Большой Чарли. — Он из тех, кто на дух не выносит белых.

— Это точно. — Трой выдавил смешок. — А я сейчас ненавижу негров.

Что же делать? Может, кулачный бой ему не зачтут? Ведь это он схлопочет серию поджопников, а то и пару-тройку раз в репу.

— Всю жизнь, блин, мечтал париться от звонка до звонка! — прошипел он.

— Да уж… — поддакнул Бешеный Пес. — Я и забыл. Плохо дело!

Еще можно было попросить защиты у вертухая и протянуть оставшиеся два дня. Пусть его запрут на эти два дня — он ничего не потеряет, не считая доброго имени в своей среде. Но даже мысль об этом оказалась невыносимой. Это было западло. Если бы он такое совершил, то на общественном дне, где он собирался жить, на нем навсегда поставили бы крест. Такую печать ничем не смыть. Он превратился бы в мальчика для битья.

— Давай я им займусь, — предложил Бешеный Пес. — Увидишь, как он у меня запляшет!

Трой покачал головой.

— Нет, мое говно — мне и разгребать.

Резкий полицейский свисток — сигнал выстроиться у двери в здание — распорол сумерки.

Вертухай считал парней на входе, как раньше перед спортивной площадкой. Некоторые сразу побежали к телевизионной комнате, желая занять лучшие места. Игравшие в гандбол и баскетбол, поднимавшие гири свернули налево, к умывальникам. Раковин было три, на три крана каждая.

Эр-Ли ждал в очереди впереди Троя, потом свернул налево. Отлично! Трой мог повернуть направо, в спальню. Пожарный шкаф находился сразу за дверью. Медный вентиль расколет человеческий череп, как яичную скорлупу, если как следует размахнуться. Трой решил, что другого выхода у него нет. Сильнее всего он ненавидел кретина Эр-Ли за то, что тот, вынуждая его драться, крадет у него забрезжившую свободу.

Но и Эр-Ли был не дурак. Зная, что сзади Трой, он, шагая в умывальную комнату, следил в зеркале за происходящим у него за спиной. Снял футболку, подошел к раковине. Наблюдая за дверью, он не заметил Бешеного Пса в туалетной кабинке справа от себя.

Бешеный Пес спустил ногой воду и обернулся. Под штаниной у него было спрятано оружие — зубная щетка. Расплавив пластмассовый корпус, он вставил в нее два кусочка бритвенного лезвия. Пластмасса затвердела, и острия торчали на два дюйма без малого — оружие получилось миниатюрное, зато очень опасное. Бешеный Пес появился позади умывающихся. Две секунды — и он настиг Эр-Ли.

Лезвия полоснули коричневую спину от плеча до самой поясницы. Сначала плоть распахнулась, как губы, потом из раны по всей ее длине хлынула кровь.

Эр-Ли истошно заорал, обернулся, нащупывая рану и тараща глаза на Бешеного Пса. Тот зорко следил за жертвой, как гиена, готовая снова наброситься, снова пустить кровь.

Другой чернокожий парень увидел из угла умывалки, что произошло.

— Смотрите! — крикнул он и стал проталкиваться ближе. Бешеный Пес выбросил руку назад, как скорпион, грозящий смертоносным хвостом. Негр остановился вне пределов досягаемости.

— Хана тебе, белая сука!

— Пошел на хер, черномазый!

Вертухай, заметив свалку, включил сирену, которую всегда носил при себе.

Трой, уже дошедший до спальни, услышал крики и увидел, как парни бегут к умывальной. Он успел выскочить в коридор, когда из толпы вырвался Эр-Ли. Пока тот бежал к двери, ведшей наружу, Трой увидел его залитые кровью спину и брюки. За ним тянулась кровавая дорожка. Барабаня кулаками по двери, Эр-Ли завопил:

— Выпустите меня, выпустите! Мне надо в больничку!

За Троем наблюдали двое негров. Он успел завернуть в газету вентиль, снятый с пожарного шланга. Любому из них, сделавшему шаг вперед, он бы размозжил голову.

Вертухай подбежал к двери, отпер ее и выпустил Эр-Ли. По коридорам торопились, звеня ключами на поясах, надзиратели с дубинками.

В корпусе объявили режим строгой изоляции и добавили надзирателей. Эр-Ли наложили двести одиннадцать швов. Бешеного Пса посадили в карцер.

А Троя в понедельник утром освободили условно-досрочно. Этим он был обязан Бешеному Псу. Долг перед ним он взял с собой в будущее.

После двух одиноких ночей в компании двух пузырьков фармацевтического кокаина, по одной унции в каждом, Бешеный Пес Маккейн стал полностью соответствовать своей кличке. Кокаин оказался гораздо лучше того, что продавался на улице. Происходил он из медицинского чемоданчика, который Бешеный Пес стащил из машины на больничной стоянке. Сперва он собирался его толкнуть, употребив только самую малость, но немногие его портлендские знакомцы, которым он предлагал купить товар, либо требовали подтверждения подлинности зелья, либо обзывали кокаин «паранойей в порошке», «двадцатью минутами до безумия». Всем им требовался героин — наркотик, навевающий покой, а не грозящий сумасшествием.

От самой малости он классно себя почувствовал, добавил — и змей вонзил в него ядовитые зубы. Сначала он мельчил порошок бритвенным лезвием, выкладывал его дорожками и втягивал в ноздри. Получалось недурно, но он знал способ получше. В медицинском чемоданчике нашлась упаковка одноразовых шприцев со вставленными иглами. Для растворения чистого кокаина хватало нескольких капель воды. Собрать раствор ваткой размером со спичечную головку, вытянуть его из ватки иглой, а иглу всадить в густую сеть вен на внутреннем сгибе локтя. Тут не промахнешься. Рука уже превратилась в сплошной синий кровоподтек с чешуйками коросты от прежних инъекций. Майка на Бешеном Псе была выпачкана кровью — он то и дело вытирал изнанкой кровь с руки. Ну и что? Все херня в сравнении с кайфом. Когда игла проникала в вену, шприц наполнялся кровью. Он надавливал еще, потом снова впускал в шприц кровь.

Почувствовав внутри жар, он опять нажимал на шприц. Что за кайф! Если бы можно было немного его продлить… Боже, ооо… Как здорово! Тело и мозг пронзал клинок охуительного наслаждения.

Стоп. Наполнить шприц, вколоть опять. Повторить, пока шприц не останется пуст.

Он зажмурился, тихо застонал, возносясь к небесам. Сейчас он сливался со всем сущим.

Взяв из пепельницы на тумбочке окурок, он расправил его, чтобы засмолить. Взгляд упал на письмо от Троя из тюрьмы Сан-Квентин, лежавшее на куче нераспечатанной почты. Хорошая новость. Через три месяца Трою светило досрочное освобождение. Как только Трой выйдет, у них быстро заведутся денежки. Трой был самым хитроумным преступником из нескольких тысяч, знакомых Бешеному Псу. Да, котелок у Троя варит, что и говорить. Отлично придумано — грабить торговцев наркотиками и шушеру, корчащую из себя гангстеров: эти ни за что не побегут в полицию. Здорово будет заиметь деньжат. Он бы купил Шейле тряпки, которые она вечно разглядывает в женских журналах и каталогах. Можно даже подарить ей открытый «мустанг». Вот радости-то будет! Неплохая телка, и собой недурна, особенно если сбросит фунтов пятнадцать — двадцать. Хотя сам он далеко не Том Круз… От этой мысли он мелко захихикал, как смеются под кокаиновым кайфом. Зубы у него были щербатые, а там, где раньше красовался вставленный в тюрьме протез, зияла дыра — последствие удара бутылкой из-под пива «Будвайзер» в баре для сезонных рабочих в Сакраменто. Тот вечер, ясное дело, этим не завершился. Он дождался на стоянке, когда заведение закроется, пряча в рукаве нож аквалангиста. Когда придурок, размахавшийся в баре бутылкой, отпер дверцу своей машины, Бешеный Пес вышел из тени с пустыми руками, будто бы предлагая выяснить отношения на равных. А когда они сошлись, два или три раза всадил нож противнику в брюхо. Тот побежал, пытаясь удержать руками внутренности, чтобы не вывалились наружу…

Бешеный Пес ухмыльнулся приятным воспоминаниям. Славно он проучил того засранца — будет знать, к кому цепляться. Если выживет. На всякий случай Бешеный Пес перебрался после этого в Портленд, а там повстречал Шейлу.

Он оглядел комнату. Она находилась на втором этаже, окна выходили на лестницу, дальше шумела улица. Обстановка была классическая для берлоги наркомана: месиво из газет, носков, одежды, постельного белья. Белье он сорвал с кровати, когда выронил сигарету и поджег матрас. Он смотрел по телевизору, как «трейл-блейзеры» надирают задницу «лейкерсам», когда почуял дым. Воды из аквариума оказалось недостаточно, чтобы потушить огонь, — пришлось разодрать матрас и выковырять тлеющую вату. Он заткнул дыру полотенцем, но в комнате по-прежнему воняло. Что скажет Шейла, когда вернется?

Велика важность, подумал Бешеный Пес. Да пошла она на хер, жирная сука. Куда, кстати, она запропастилась? Должна, кажется, припереться вечером домой со своей пышкой-доченькой.

Бешеный Пес провел рукой под мышкой — мокрой, скользкой, зловонной. Наркотик выходил наружу через поры с мерзкой вонью. Ему требовалось принять душ. Черт, ему много чего требовалось, но первым делом — новый впрыск кокаина.

Спустя полчаса, еще через две дозы, он выключил свет и застыл, глядя на уголок шторы и дальше, в дождливую ночь. Сначала от одной-единственной дозы кокаина он целых полчаса, а то и дольше парил на седьмом небе, дальше происходило медленное, легкое приземление. Теперь цикл убыстрился. Радость гасла в то мгновение, когда игла покидала вену. Через считанные минуты возобновлялся голод, нарастал страх, паранойя, ненависть к самому себе. Средство против всего этого было одно — новая доза.

Он пялился на улицу из окна старого каркасного дома, торчавшего на склоне холма, у железнодорожного моста. Из-за склона и подпорной стенки от его взгляда был скрыт тротуар на этой стороне улицы, виден был только верх лестницы.

Проехала машина, и снова бесконечный хмурый дождь, мгновенный проблеск дождевых капель в свете уличного фонаря. Кокаиновый голод превратился в нестерпимое страдание, выдавливающее глазные яблоки. Он держался сколько мог, растягивал паузы, и вот кокаин почти иссяк. Две унции фармацевтического кокаина за сорок часов — виданное ли дело! От героина он давно застыл бы в наркотическом оцепенении. У героина есть предел, другое дело кокаин: его всегда хочется еще и еще.

Он нашел вену, стал наблюдать, как шприц наполняется кровью. Потом, вопреки привычке впускать понемножку, то и дело прерываясь, впрыснул все разом.

Это было как удар током. Все содержимое желудка мигом выплеснулось наружу через рот. Господи, сердце! Сердце! Неужели он убил себя? Он завертелся юлой, потом забегал по комнате, опрокинул стул, врезался в стену, в комод. Что же это, черт? Ооооо!

Постепенно он остыл, страх прошел. Он закрыл глаза, наслаждаясь ощущением. Больше он такого ни за что не допустит.

По шторе скользнул луч автомобильных фар. Бешеный Пес подошел к окну. Машина развернулась и остановилась у тротуара. Подпорная стенка закрывала все, кроме бампера и фар. Кого еще черт принес на ночь глядя?

Он выключил свет и стал смотреть.

Машина уехала. Такси. Шейла и ее семилетняя дочь Мелисса — имя, подсказанное песенкой, — показались на лестнице. Шейла задрала голову, Бешеный Пес различил ее белое лицо. Он замер, уверенный, что она увидит только черный квадрат окна и решит, что он уехал, потому что у дома нет его машины. Машина дожидалась в мастерской, пока он заплатит за новый генератор, но Шейла этого не знала. Вот и хорошо, он еще успеет вогнать в себя последнюю дозу кокаина, прежде чем она заведет свою волынку. Недавний прилив нежности забылся, вместо этого он вспоминал, как она пилит его за кокаин и за все прочее.

Бешеный Пес слышал, как они топчутся перед входной дверью, как бродят по первому этажу. До него доносилась дробь детских шажков, скрип задней двери. Девчонка кормила кошку. Никудышная малявка не любила его и не слушалась, пока он не грозил ее отшлепать. Тогда она обижалась, дулась, волочила ноги. Одно в ней было хорошо — любовь к кошке. О ней она всегда помнила, всегда была с ней щедрой, однажды даже истратила свой последний доллар на банку кошачьих консервов. Бешеный Пес ворчал, но не мог не оценить такую верность.

Когда снизу раздался механический смех из телевизора, он включил ночник, и тот залил желтым светом наркоманские прибамбасы. Он впрыснул немного воды прямо в пузырек, закрыл его крышечкой, встряхнул. Так он ничего не потеряет. Потом набрал смесь в шприц, надавил и дождался, пока на кончике покажется капелька. Это значило, что в шприце не осталось воздуха. Он медленно ввел в вену дозу, наслаждаясь как можно дольше. Он хотел одного — длить это ощущение без конца.

Но уже через считанные минуты радость стала свертываться, поглощаемая мукой, жалостью к себе. Господи, почему я? Почему жизнь, едва начавшись, превратилась в сплошное, непролазное дерьмо? Самые ранние его воспоминания относились к четырехлетнему возрасту, когда мать попыталась утопить его в ванне. Его спасла шестилетняя сестра, будущая лесбиянка, шлюха и наркоманка: она орала, пока не прибежали соседи. Те не позволили его матери совершить задуманное и вызвали полицию. Детей определили в приют, а мамашу судья отправил на освидетельствование в психушку. Потом, в приюте, медсестра нашла на его теле множество рубцов: мать его щипала, оттягивала и крутила кожу. Боль была ужасной, на теле оставались синяки. Даже теперь, через тридцать лет, при воспоминании об этом он весь покрывался гусиной кожей.

Мать после этого еще дважды попадала в психушку, один раз на целых восемь месяцев, пока не умерла, когда ему было одиннадцать лет. К тому времени он жил уже не с ней, а в исправительной колонии. Тамошний священник вызвал его, чтобы сообщить о смерти матери, потом посмотрел на часы и сказал, что он может погоревать минут двадцать один в кабинете. Как только за священником закрылась дверь, Бешеный Пес принялся шарить в ящиках письменного стола в поисках сигарет — здешней универсальной валюты.

В ящиках ничего не оказалось, пришлось заняться шкафом. Ура! В кармане пиджака он нащупал едва початую пачку «Лаки Страйк». Вот это везуха! Он спрятал сигареты в носок и снова уселся, донельзя довольный. Таким его и застал вернувшийся священник. Прежде чем заговорить, он заглянул в дело, нахмурился и пробормотал: «Твой отец…»

Бешеный Пес встал и покрутил головой. Этой темы он не желал касаться. Об этом ему нечего было сказать. Об отце он ровно ничего не знал, даже имени. В его свидетельстве о рождении в графе «отец» стоял прочерк, а сестра, у которой эта графа в метрике была заполнена чин-чином, дразнила его «чудо-ребенком». Глядя на себя в зеркало, он удивлялся, какой же он урод и насколько не похож ни на кого в семье. Остальным тоже нечем было хвалиться, так, ни то ни се, но все-таки они были высокие, белокожие, с прямыми прядями, не то что он — малорослый, смуглый, с вьющимися, почти что курчавыми волосами. Однажды вредный мальчишка старше его предположил, что его мамаша перепихнулась на поленнице с негром. Вот умора-то! Весельчак был слишком силен и зол, чтобы поквитаться с ним в открытую, поэтому Бешеный Пес дождался, пока в спальне погаснет свет и обидчик захрапит. Тогда он подполз к его койке и врезал ему по башке луисвилльской битой. Шутник выжил, но был уже не тот: говорил через пень колоду и тронулся рассудком. Тогда-то Джерри Маккейна и прозвали Бешеным Псом. В последующие годы он только и делал, что подтверждал справедливость этого прозвища.

Эффект от последней дозы проходил, за глазницами опять пульсировала головная боль. Аспирин? Нет, от него не будет толку. К тому же за аспирином пришлось бы спуститься вниз, а ему хотелось подольше протянуть без занудства Шейлы. Ее пронзительный голос действовал на него как скрип ногтей по классной доске. Будь у него деньжата, он бы собрал манатки, отвалил и дождался Троя в Калифорнии, может, прямо в Сакраменто. Там его уже не искали. У него даже были кое-какие задумки, но он не любил ходить на дело один, а единственным кандидатом в сообщники поблизости был Дизель Карсон. С Дизелем Бешеный Пес был знаком еще с исправительной колонии. Они даже провернули вместе одно дельце. Именно поэтому он не хотел снова брать его в долю, пока не выйдет Трой.

Головная боль была ужасной, не лучше была и источаемая им вонь. После выпивки и кокаина бросает в особенно вонючий пот. Нет наркотика хуже кокаина. Страшное дерьмо. Как же он его ненавидел! И при этом изнывал по новой дозе, чтобы оттянуть быстро приближающиеся адские муки. Что ему действительно требовалось, так это доза героина — лучшее снадобье от нарастающей депрессии. Он уже ощущал начало ломки. Если бы можно было уснуть…

Он вовремя вспомнил про валиум, такие здоровенные голубые таблетки. Во флаконе еще оставалось таблеток восемь. Вот он, способ вовремя забыться! Ночной жар и кошмары можно было перенести. Он подошел к комоду, выдвинул ящик. Среди шариковых ручек, пустых зажигалок, желудочных таблеток и прочего мусора он нащупал флакончик из коричневого стекла, открутил крышечку и высыпал на ладонь содержимое. Всего шесть штук. Эта стерва тоже угощалась из флакончика!

От злости головная боль стала еще сильнее. Он запил все шесть таблеток глотком холодного кофе, бросил пустой флакон в мусорную корзину и хотел было улечься. Но тут открылась дверь, в лицо ему ударили все сто ватт света. При виде его глаза у Шейлы сделались как блюдца. Она удивленно вскрикнула и заткнула себе рот кулаком.

— Что ты здесь делаешь?

— А ты как думаешь? Убирайся, оставь меня в покое.

До чего он ненавидел сейчас ее круглое, как блин, лицо с нечистой кожей! И как только он мог считать ее хорошенькой? Хотя недавно вышедшему из тюряги даже крокодилица покажется королевой красоты.

— Говорили тебе не входить без стука?

— Я не знала, что ты дома, — ответила она. — Внизу нет машины, ты не спустился, чтобы поздороваться. Где твоя машина?

— На заправке, чинится.

— Не говори со мной таким тоном. Мне это не нравится.

— Ей это не нравится! — передразнил он ее с издевкой. — Ты только посмотри! — Он шагнул к ней из тени. — Мне насрать, что тебе нравится, что нет, сука! — Кровь так сильно пульсировала в голове, что она шла кругом. Он бы врезал этой стерве как следует, если бы не детский голос: «Мамочка, мамочка! » Сначала послышались детские шаги, потом в дверном проеме появилась сама девчонка. Она бросилась к матери. Стоя перед ним, они были на одно лицо.

— Пойдем вниз, детка, — сказала Шейла, обнимая дочь за плечи и выводя из комнаты.

— Можно я посмотрю «Звездный путь»? Серия только началась.

— Конечно. Только чур, потом сразу в постель. Иди. — Шейла отправила ребенка вниз и снова повернулась к Бешеному Псу Маккейну. Она уже взяла себя в руки.

— Выметайся! Не желаю тебя больше здесь видеть.

— Отлично. Только заберу машину из ремонта — и вперед.

— Не вздумай заплатить за ремонт моей карточкой. А вообще, отдай-ка ее мне. — Она протянула руку и щелкнула пальцами.

— Если хочешь, чтобы я уехал, мне надо сначала забрать машину.

— Нет, давай сюда!

Он видел, что ей не страшно. Почему? Потому что она слишком много знает об ограблении кассы торгового корабля. Она работала в конторе судоходной компании и донесла ему, что морякам торгового флота по-прежнему платят наличными после окончания рейса. Она сказала, какой корабль, когда и куда пристанет. Они с Дизелем Карсоном огребли восемьдесят четыре тысячи. Шейла все знала. Несмотря на то что она была сообщницей Дизеля Карсона и Бешеного Пса Маккейна, конченых рецидивистов, власти наверняка сняли бы с нее обвинение, если бы она дала против них показания. Вот стерва и считает, что держит его за яйца. Угораздило же его ей довериться!

Он достал из бумажника кредитную карточку «Шеврон» и швырнул ей. Карточка упала на пол.

— Мерзавец! — сказала она, подобрала карточку и ушла, хлопнув дверью.

Он, моргая, смотрел на дверь, погружаясь тошнотворными кругами в ад кокаиновой ломки. Внутри нарастал безмолвный вопль отчаяния и яростной злобы. Без кредитной карточки он не мог забрать машину, а без машины не мог раздобыть денег. У него был револьвер «Питон» калибра 0. 357 и автомат АК-47 с тридцатью патронами в магазине. С таким арсеналом ему был под силу любой грабеж, но на своих двоих много не награбишь. Угнанная тачка тоже не годилась: это транспорт черномазых молокососов, не способных украсть ничего стоящего. Потребность в машине превышала все, что мог бы вообразить человек в здравом уме. Это граничило с наваждением, а то и с паранойей.

Через закрытую дверь было слышно, как Шейла и ребенок заходят в соседнюю комнату. Мелиссе было пора спать. Тонкая стенка пропускала звуки, и ему нетрудно было представить происходящее. Соплячка бормотала молитвы. В задницу их гребаного Иисусика! Он ненавидел религию. Ненавидел Бога. Зло он любил больше добра, лгать любил больше, чем говорить правду. Он решил, что прямо сейчас завладеет кредитной карточкой.

Он открыл дверь спальни и выглянул в коридор. Дверь спальни справа осталась распахнутой. Мать и дочь были там. Лестница находилась слева. Он стал спускаться, изо всех сил стараясь не шуметь. Обычно она оставляла свой кошелек в прихожей, прямо перед входной дверью. На сей раз его там не было.

В кухню! После прихожей она побывала там. И верно, кошелек лежал на раковине. Он открыл его, достал купюры. Восемь долларов и никакой кредитной карточки! Он вернул деньги на место и огляделся. Куда она ее дела, когда спустилась?

На спинке стула он увидел ее жакет. К нему в комнату она поднималась в нем. Он ощупал карманы и нашел то, что искал.

Шейла появилась в дверях, когда он теребил ее вещицу. Он показал ей кредитную карточку.

— Лучше не лезь ко мне, Шейла. Мне надо забрать машину.

— Не лезть к тебе? Это ты ко мне не лезь. Ну-ка, отдай!

И опять она протянула руку и пощелкала пальцами. Это было равносильно пощечине и вызвало у него ярость. Он бросился на нее. Она уже разинула рот, чтобы закричать, но он успел заехать ей левой рукой в висок и оглушить. Правая рука потянулась к ней, пальцы сомкнулись на горле.

Она лягнула его и вывернулась. Он ударил ее открытой ладонью, она врезалась в стол. Стол проехался по полу, цветочная ваза свалилась вниз и разлетелась вдребезги.

Шейла налетела на него, молотя обеими руками и зажмурив глаза. Костлявый кулак заехал ему по рту, и он больно прикусил губу, почувствовав соленый вкус собственной крови. Он согнулся, чтобы сплюнуть и не испачкать себе одежду.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒