ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 5 страница

– Буря, – сказал он громко, – начинается буря. – Облако росло, и он попытался встать, чтобы закрыть окно. – Али! – позвал он. – Али! – Ему показалось, кто-то за окном ищет его, зовет, и он сделал последнее усилие, стараясь крикнуть, что он здесь. Он встал на ноги и услышал, как сердце заколотилось в ответ. Надо было передать какую-то весть, но темень и буря вогнали ее назад, в его грудную клетку, и все это время снаружи за домом, снаружи за миром, который стучался ему в уши ударами молота, кто-то бродил, не зная, как войти, кто-то звал на помощь – кто-то, кому он был нужен. И на этот зов, на этот жалобный крик Скоби заставил себя ответить. Откуда-то из бесконечной дали собрал он последние остатки сознания, чтобы откликнуться на этот призыв. Он произнес: – Господи, я люблю… – но усилие было слишком велико, и он не почувствовал, как тело его ударилось о пол, и не услышал, как под ледником, завертевшись, словно монетка, тихонько звякнул образок – изображение святой, имени которой никто не помнил.

– Я держался все это время в стороне, – сказал Уилсон, – но, может, вам нужна моя помощь?

– Все были очень добры, – ответила Луиза.

– Я и не подозревал, что он так болен.

– Шпионили, шпионили, а все же не доглядели.

– Но ведь это моя работа. И я вас люблю.

– Ну до чего же вы легко бросаетесь этим словом, Уилсон!

– Вы мне не верите?

– Я не верю никому, кто твердит: любовь, любовь, любовь. Для таких людей это только – я, я, я.

– Значит, вы не выйдете за меня замуж?

– Пока что на это не похоже, но мало ли что может быть… Не знаю, на что толкнет меня одиночество. Но давайте больше не будет говорить о любви. Это была _его_ любимая ложь.

– Он лгал вам обеим.

– Как она приняла его смерть?

– Я видел ее сегодня после обеда с Багстером на пляже. И говорят, что вчера вечером в клубе она была явно под хмельком.

– Ну, это уже неприлично!

– Никогда не мог понять, что он в ней нашел. Я бы вам не изменял, Луиза.

– Знаете, он ходил к ней даже в день своей смерти.

– Кто вам сказал?

– Тут все написано. В его дневнике. Он никогда не врал в дневнике. Никогда. Не говорил того, чего не думает, – например, насчет любви.

С тех пор как Скоби поспешно схоронили, прошло три дня. Доктор Треверс подписал свидетельство о смерти. Диагноз – angina pectoris: в таком климате вскрытие было дело нелегким, а в данном случае и лишним. Правда, на всякий случай доктор Тревис все же проверил, сколько было принято эвипана.

– А ведь когда мой слуга мне сказал, что он так внезапно умер ночью, я решил, что это самоубийство.

– Удивительно: теперь, когда его нет, мне так легко о нем говорить, – сказала Луиза. – А я его любила, Уилсон. Я любила его, но он как-то сразу ушел далеко-далеко.

Казалось, что и в доме от него ничего не осталось, кроме нескольких костюмов и грамматики языка менде; а в полиции – ящик с каким-то хламом и пара ржавых наручников. А между тем в комнате ничего не изменилось, и полки были заставлены книгами. Уилсон подумал, что это, видно, всегда был ее, а не его дом. Значит, им только кажется, что голоса их отдаются как-то особенно гулко, словно в покинутом жилище?

– Вы давно знали… насчет нее? – спросил Уилсон.

– Из-за этого я и вернулась. Мне написала миссис Картер. Сообщила, что все об этом говорят. Он, конечно, ничего не подозревал. Ему казалось, что он ведет себя очень хитро. И меня чуть было не убедил, что все у них кончено. Даже пошел к причастию!

– А как же ему совесть позволила?

– С некоторыми католиками это бывает. Исповедуются, а потом начинают сначала. Я, правда, думала, что он честнее других. Когда человек умрет, все тайное постепенно становится явным.

– Он брал деньги у Юсефа.

– Теперь я и в это поверю.

Уилсон положил руку Луизе на плечо и сказал:

– Я человек честный. Я вас люблю.

– Я, кажется, готова вам поверить.

Они не поцеловались – время еще не пришло, – они тихо сидели, держась за руки в этой гулкой комнате, прислушиваясь к тому, как грифы царапают железную крышу.

– Так вот, его дневник… – сказал Уилсон.

– Он писал его до последней минуты… нет, ничего интересного, записывал, какая температура. Он очень следил за температурой. Вот уж кто был романтиком! Один бог знает, что она в нем нашла, на что только она польстилась.

– Вы не возражаете, если я взгляну?

– Пожалуйста. Бедный Тикки, у него не осталось никаких тайн.

– Да и при жизни тайны его были известны всем и каждому. – Он перевернул страницу, прочел несколько записей и снова перевернул страницу. – А он давно страдал бессонницей?

– Я-то думала, что он спит всегда как сурок.

– А вы заметили, что насчет бессонницы всюду вписано позднее?

– С чего вы это взяли?

– Сравните цвет чернил. И записи о снотворном – это так нарочито, так фальшиво звучит. Но самое главное, цвет чернил. Это наводит на всякие размышления, – заметил он.

Она с ужасом его прервала:

– Нет, что вы! Он не мог этого сделать! В конце концов, он же был человек верующий.

***

– Ну впустите меня хоть на минуту выпить рюмочку, – молил Багстер.

– Мы выпили по четыре на пляже.

– Ну еще по маленькой!

– Ладно, – сказала Элен. Теперь ей казалось, что нет больше смысла отказывать кому бы то ни было и в чем бы то ни было.

– А ведь сегодня вы меня первый раз пустили к себе, – сказал Багстер. – Как вы здорово тут устроились. Кто бы сказал, что в такой берлоге может быть уютно.

Да, мы с ним пара, подумала она, лица красные, от обоих разит джином!

Багстер чмокнул ее мокрыми губами в рот и снова огляделся.

– Ха-ха! – сказал он. – Вот она, наша милая бутылочка!

Когда они выпили еще по стаканчику, он снял форменную тужурку и аккуратно повесил ее на спинку стула.

– Довольно церемониться. Давайте поговорим о любви, – предложил Багстер.

– А зачем? – спросила Элен. – Уже?

– Скоро зажгутся огни, – сказал Багстер. – Посумерничаем. Управление передадим Джорджу…

– Какому Джорджу?

– Автопилоту, темное вы существо. Вам еще многому надо учиться.

– Ради бога, оставьте мое обучение до другого раза!

– Лучше времени для небольшого кувырка не найдешь, – сказал Багстер, твердой рукой подталкивая ее к кровати.

А почему бы и нет? – подумала она. Почему нет… если он этого хочет. Чем этот Багстер хуже любого другого? Я никого на свете не люблю, а на том свете – не считается, почему же отказывать им в «кувырках» (как выражается Багстер), если им так уж этого хочется? Она безмолвно легла на спину и закрыла глаза, ощущая рядом с собой в темноте только пустоту. Я одна, думала она без всякой жалости к себе, спокойно констатируя факт, словно путешественник, у которого погибли все спутники.

– Клянусь богом, в вас немного жару, – сказал Багстер. – Неужели вы меня ни капельки не любите? – Его проспиртованное дыхание било ей в нос.

– Нет. Я никого не люблю.

Он крикнул в бешенстве:

– Скоби вы любили. – И тут же раскаялся: – Простите. Я сказал подлость.

– Я никого не люблю, – повторила она. – Ведь мертвых любить нельзя, правда? Их ведь нет, правда? – Это ведь все равно, что любить бронтозавра, правда? – спрашивала она, словно ожидала ответа хотя бы от Багстера.

Глаза она крепко зажмурила, потому что в темноте смерть казалась ей ближе – смерть, которая его унесла. Кровать задрожала, когда Багстер освободил ее от своей тяжести; стул скрипнул, когда он снял с него тужурку. Он сказал:

– Я уж не такая сволочь, Элен. Вы, видно, не в настроении. До завтра, ладно?

– Ладно.

Незачем отказываться в чем бы то ни было кому бы то ни было, и все же она почувствовала огромное облегчение оттого, что в конце концов от нее ничего не потребовали.

– Покойной ночи, малютка, – сказал Багстер. – До скорого.

Она открыла глаза и увидела какого-то чужого человека в запыленной синей тужурке, возившегося с дверным замком. Чужим людям можно сказать все, что угодно, – они проходят мимо и все забывают, как существа с другой планеты.

– Вы верите в бога? – спросила она.

– Да как сказать, наверно, да, – ответил Багстер, пощипывая усики.

– Как бы я хотела верить, – сказала она. – Как бы я хотела верить.

– Да знаете, многие верят, – сказал Багстер. – Ну, мне пора. Всего.

И она снова осталась одна в темноте своих зажмуренных глаз, а тоска билась в ее теле, как ребенок; губы ее шевелились, но все, что она смогла сказать, было: «Во веки веков, аминь…» Остальное она забыла. Она протянула руку и пощупала подушку рядом, словно каким-то чудом все же могло оказаться, что она не одна, а если она не одна сейчас, то уже никогда больше не будет одна.

***

– Я бы этого никогда не заметил, миссис Скоби, – сказал отец Ранк.

– А Уилсон заметил.

– Мне почему-то не нравятся такие наблюдательные люди.

– Это его профессия.

Отец Ранк быстро кинул на нее взгляд.

– Профессия бухгалтера?

Она тоскливо спросила его:

– Отец мой, неужели у вас не найдется для меня ни слова утешения?

Ах уж эти разговоры в доме покойного, думал отец Ранк, пересуды о том, что было, споры, вопросы, просьбы, – сколько шума на краю тишины!

– Вас слишком много утешали в жизни, миссис Скоби. Если то, что думает Уилсон, правда, тогда он нуждается в утешении.

– Вы знаете о нем все, что знаю я?

– Конечно нет, миссис Скоби. Вы ведь были его женой пятнадцать лет, не так ли? А священник знает только то, чего можно и не знать.

– Чего можно и не знать?

– Ну, я имею в виду грехи, – нетерпеливо объяснил он. – Никто не приходит к вам исповедоваться в добродетелях.

– Вы, наверное, знаете о миссис Ролт. Почти все знают.

– Бедная женщина.

– Не понимаю, почему вы ее жалеете.

– Я жалею всякое невинное существо, которое связывает себя с одним из нас.

– Он был плохим католиком.

– Это пустые слова, их часто говорят без всякого смысла.

– И под конец это… этот ужас. Он ведь не мог не знать, что обрекает себя на вечное проклятие.

– Да, это он знал. Он никогда не верил в милосердие… кроме милосердия к другим людям.

– Но ведь тут даже молитвы не помогут…

Отец Ранк с яростью захлопнул дневник.

– Господи спаси, миссис Скоби, не воображайте, будто вы… или я… хоть что-нибудь знаем о божественном милосердии!

– Но церковь утверждает…

– Я знаю, что она утверждает. Церковь знает все законы. Но она и понятия не имеет о том, что творится в человеческом сердце.

– Значит, вы считаете, что надежда все-таки есть? – вяло спросила она.

– Откуда у вас к нему столько злобы?

– У меня не осталось даже злобы.

– И вы думаете, что у бога больше злобы, чем у женщины? – спросил он с суровой настойчивостью, но она отшатнулась от поданной ей надежды.

– Ах зачем, зачем ему было нужно так коверкать нашу жизнь?

– Может, вам покажется странным то, что я говорю, – ведь этот человек столько грешил, – но я все же думаю, судя по тому, что я о нем знал: он воистину любил бога.

Она отрицала, что таит в душе злобу, но последние капли горечи упали, как слезы из высохших глаз.

– Да, уж во всяком случае никого другого он не любил.

– Кто знает? – ответил отец Ранк.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib. ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 17 1819