● LХХХI.. ● LХХХII.

● LХХХ.

Я сперва вообразил, что он шутит на прощание; но он, сжимая
братоубийственной рукою рукоять меча, произнес:

- Не попользуешься ты добычей, которую один ты хочешь лелеять. Я возьму
свою долю, хотя бы вот этим мечом пришлось ее отрезать.
Я со своей стороны сделал то же и, обернув руку плащом, приготовился к
бою. Несчастный мальчик, пока мы оба столь плачевно безумствовали, с
громкими рыданиями обнимал наши колена, умоляя нас не уподоблять этого
жалкого трактира Фивам, не обагрять братскою кровью святыню нежнейшей
дружбы.
- Если, - восклицал он, - должно совершиться убийство, то вот мое
горло! Сюда обратите руки! Сюда направьте мечи! Пусть умру я, расторгший узы
дружбы!
Тронутые этими молениями, мы вложили мечи в ножны.
- Я, - заговорил Аскилт, - положу конец раздору. Пусть мальчик идет за
тем, за кем хочет. Пусть будет дана ему полная свобода в выборе братца.
Я, полагая, что давнишняя привычка достигла прочности кровных уз,
ничего не боялся и, с опрометчивой поспешностью ухватившись за предложение,
передал свою судьбу в руки судьи; он же, без малейшего промедления, не
задумываясь, при последних словах моих поднялся... и избрал братом Аскилта.
Как громом пораженный оборотом дела, я, точно у меня не было меча, рухнул на
кровать и наверное наложил бы на себя преступные руки, если бы не боялся еще
увеличить торжество врага. Исполненный гордости Аскилт удалился со своею
добычей и бросил недавно дорогого ему товарища и собрата по несчастиям
одного, на чужой стороне.

Дружба хранит свое имя, покуда в нас видится польза.
Словно игральная кость, вечно подвижна она.
Если Фортуна - за нас, мы видим, друзья, ваши лица,
Если изменит судьба, гнусно бежите вы прочь.
Труппа играет нам мим: вон тот называется сыном,
Этот отцом, а другой взял себе роль богача...
Но окончился текст и окончились роли смешные,
Лик настоящий воскрес, лик балаганный пропал.

● LХХХI.

Однако недолго предавался я плачу, опасаясь, как бы в довершение всех
бед не застал меня, одинокого, на этом постоялом дворе младший учитель
Менелай; я собрал свои пожитки и, печальный, перебрался в укромный уголок
неподалеку от морского берега. Три дня провел я там безвыходно, терзаясь
мыслями о своем одиночестве. Я бил кулаками мою наболевшую грудь, испуская
глубокие стоны и непрерывно восклицая:
- Ужели не поглотит меня, расступившись, земля или море, жестокое даже
к невинным? Затем разве я избег правосудия, обманом спас жизнь на арене,
убил приютившего меня хозяина, чтобы после стольких дерзновенных поступков
жалким, одиноким изгнанником валяться в трактире греческого городка? И кто
же, кто обрек меня этому одиночеству? Юнец, погрязший во всяческом
сладострастии, по собственному признанию достойный ссылки! Разврат освободил
его, разврат дал ему права гражданства. Зад его разыгрывался в кости. Он,
кого, заведомо зная, что он мужчина, уводили с собой, как девочку. А другой?
О, боги! Он и в день совершеннолетия вместо мужской тоги надел столу; мать
убедила его не быть мужчиной; на рабской каторге служил он женщиной; он,
после ласки моей, позабыл старую дружбу - и, о стыд! - словно блудница, все
продал за единую ночь. И теперь влюбленные лежат, обнявшись, целыми ночами,
и, верно, когда утомятся взаимными ласками, издеваются надо мною, одиноким;
но даром им это не пройдет! Или не по праву зовусь я мужчиной и
свободнорожденным, смою обиду их зловредной кровью!

● LХХХII.

Тут я препоясался мечом и, дабы не испарился из слабого тела моего
воинственный пыл, подкрепился пищей плотнее обыкновенного. Выбежав на улицу,
я как сумасшедший заметался по портикам. Но, пока я с искаженным лицом
мечтал об убийстве и крови и дрожащей рукою то и дело хватался за рукоятку
меча-мстителя, приметил меня какой-то воин, не то в самом деле солдат, не то
ночной бродяга.
- Эй, товарищ, - крикнул он мне, - какого легиона? Какой центурии?
А когда в ответ ему я весьма уверенно сочинил и легион, и центурию, он
заявил:
- Ладно. Значит, в вашем отряде солдаты в туфлях разгуливают?
Догадавшись по смущенному выражению лица, что я наврал, он велел мне
сложить оружие и не доводить дела до беды.
Ограбленный, потеряв всякую надежду на отмщение, поплелся я обратно в
гостиницу, а через несколько времени, успокоившись, в душе даже поблагодарил
этого разбойника за его наглость...

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒