Annotation 5 страница

Чудесные летние дни пролетали, как сверхзвуковые истребители на учениях. Вот со временем всегда какие-то неувязки, то оно летит стремительно, то ползет, как улитка. Уже приблизились сроки намеченного ею возвращения в Москву, но она не хотела уезжать. Мария Николаевна радовалась, что племянница не заговаривает об отъезде. Они очень сблизились за это время. Разговаривали на самые разные темы. В их взглядах было много общего. Родственные души! А главное, им было интересно вместе. Тетя питала к своей племяннице материнские чувства. И это согревало сердце девушки. Вера часто ходила в лес. Это для нее было новым. И время, проведенное в лесу, для нее было очень важным. Сердце ее оттаивало. Она с детства любила и понимала природу. У их семьи в Подмосковье, на берегу Клязьминского водохранилища, был дачный участок, всего шесть соток. Его получил дедушка Николай Львович в семидесятые годы после присуждения ему звания Заслуженный учитель СССР. На нем они построили небольшой, но очень уютный домик. И эти сотки полюбились всей семье. Если у кого-то выпадал свободный денек, то ехали на дачу. Часть детства Вера там и проводила с кем-нибудь из взрослых. Любимым ее занятием было ходить на берег водохранилища. Там в кустах сирени стояла скамейка из спиленных деревьев. Она любила сидеть на ней и вдыхать терпкий запах сирени, чубушника. Сколько там было прочитано книг и в какую часть мирового пространства она только не уносилась со своего маленького аэродрома под цветущими кустарниками.

«Ах, лето, зеленоглазое лето, исцели мою душу после долгой зимы. Напои меня, лето, водой родниковой и умой предрассветной росой…» К только что пришедшим к строкам Вера пыталась придумать продолжение, но ничего не получалось. Она вновь вполголоса пропела их. – А дальше? – услышала она знакомый голос. – Вы что, следите за мной? – проигнорировала она вопрос Павла, а это был он. – Нет, не слежу. Думаю, нам нравятся одни и те же места, – весело ответил он. Чувствовалось, что у него хорошее настроение. И ему очень хотелось, чтобы оно передалось и ей. Девушка промолчала. – Вы такая молодая, чем же ваша душа изранена, что ее нужно исцелять? – Он не терял надежды поделиться своим настроем с милой Верой, как он часто ее мысленно называл. – Гибелью родителей, – неожиданно для себя самой, не узнавая свой голос, произнесла Вера. При воспоминании о родителях ее зеленые глаза подернулись пеленой. Она тут же пожалела о сказанном. Зачем поведала свою тайну? Зачем обнажать душу перед человеком, которого даже не знаешь? Она сомневалась в нем. Недоверчиво к нему относилась. И эти сомнения родились не на пустом месте. А он ругал себя за то, что как-то легко, даже с юмором, он задал этот вопрос. Такого ответа он не ожидал услышать. Как гром среди ясного неба. И растерялся. Не говорил человек – значит, не хотел, значит, не заслужил он право, чтобы она доверяла свои тайны. Чего в чужую душу лезть! И сам же яростно возразил своим мыслям. Так это в чужую душу нельзя, а ее душа для него уже не чужая! Она еще закрыта для него, но точно не чужая. – Извините. Я не знал. Вы никогда об этом не говорили, – сказал он растерянно. Он замолчал, и молчание было наполнено грустью. – Я не люблю об этом говорить. Не люблю ненужной жалости. Это моя боль. Они погибли в автокатастрофе. – Когда это случилось? – Год назад. Он с сочувствием смотрел на ее опущенную голову, на сгорбленные плечи. Ему так захотелось обнять ее, забрать ту боль, с которой ей приходилось жить, заслонить от всех несчастий, но он не решился. Он опустился на камень рядом с девушкой и посмотрел на нее сопереживающим взглядом. – Я думал, что вы по характеру такая… – он подыскивал слова, – такая… грустная… – Он старался вложить в свои слова как можно больше тепла. – Нет, я разная. Они помолчали. Его глаза выражали сострадание. Да, он страдал оттого, что своим вопросом причинил ей боль. И, взглянув ему в глаза, она поняла, что для него это не праздное любопытство. И ей почему-то стало легче. Как будто он забрал часть непосильной для нее ноши. – Просто с этого дня я запретила себе загадывать наперед. Так же, как и строить планы на далекое будущее. Рисовать можно любые картинки, но это иллюзии. Наступает новый день, и я принимаю его таким, каким он есть: грустным или веселым, дождливым или солнечным. Ведь каждый новый день – это подарок. Согласен? – На все сто. Если за день удается сделать что-нибудь полезное, я радуюсь. Каждый день происходит что-нибудь интересное. И ничего, даже если госкомиссия не принимает построенный объект, придираясь к тому, что на девятом этаже в квартире двести сорок три в стене, за туалетом, обнаружилась трещинка с иголку. Или непогода так развезла дороги, что заказанный КамАЗ с бетоном не может подъехать к строящемуся дому. – Он явно пытался ее развеселить, и ему это удалось. Вера улыбалась. – Вы так живо это описали, что я возненавидела эту бессердечную комиссию. – С комиссией мы как-нибудь разберемся, – улыбнулся он. – Но чего мне точно не хочется, так это того, чтобы вы грустили. Ведь мы счастливы, что живем на этом прекрасном белом свете. А родители всегда в нашем сердце, и после смерти тоже. Нельзя постоянно предаваться грусти. Уж они это точно не одобрили. Помимо грусти много других чувств, которые нас посещают. Правда? – Наверное, это так. – Эти красивые строки, которые напевали, сами сочинили? – после продолжительного молчания спросил Павел. – Сама, но продолжение не идет. – Вы стихи пишите? – Стихи пишут поэты. И они боги. Всему можно научиться: музыке, пению, танцам, рисованию. А вот писать стихи не научишься, если в тебе нет этого божественного дара. Мир поэзии – это особый мир. Есть люди, которые считают, что, когда рождается поэт, на небе появляется новая звезда и гаснет, когда поэт умирает. Я в это тоже верю. Рифмовать строки – это совсем другое, это ремесло. Сейчас даже споры идут: двадцать первый век – век поэтов или век ремесленников в поэзии? – Вы с таким пылом об этом говорите, что я грешным делом подумал, что вы завидуете дару поэтов. – Да, завидую, но по-доброму. Рада за тех, кому муза отдала свое предпочтение. Им многое можно простить! Кстати, Карл Маркс называл поэтов певчими птицами. И Юрий Любимов считал поэтов особыми людьми. По тропинке поднимался пожилой мужчина с небольшой корзинкой, наполненной черникой. Когда он поравнялся с ними, они встали, и Павел пожал протянутую стариком руку. – Здравствуй, Павел. – Здравствуйте, Егор Кузьмич. Мужчина перевел взгляд на девушку: – Что-то не признаю, чья будешь, дочка? – Это племянница Марии Николаевны, из Москвы, – ответил за нее Павел. – Как зовут тебя, милая? – Вера. – Верочка, ты передай тете, что за моей сторожкой на полянке, которую я ей когда-то показывал, ближе к болоту, созрела черника. Пусть сходит. Ягода полезная. А отходит быстро. Что летом родится, то зимой пригодится. – Спасибо, обязательно передам. – Ну, до свидания, молодые люди. Старуха уже заждалась меня. Егор Кузьмич неторопливо зашагал по тропинке в сторону села. – Всего доброго, Егор Кузьмич, – произнес Павел ему вслед. – Это наш лесник Оккулин Егор Кузьмич, – пояснил Павел. – Вернее, бывший лесник. Он уже несколько лет на пенсии. Молчание. Это не было пустым молчанием, когда людям нечего сказать друг другу или подходящие слова где-то заблудились. Двое молчат. Но это только кажется, что каждый думает о своем. Между двумя людьми может происходить и бессловесный разговор. В действительности внутренний диалог продолжается. Зачем ему сказала о родителях? – думает Вера. Он чужой для нее человек. Ни с кем так не откровенничала. Как могло случиться, что за несколько дней ее жизнь переменилась? Что она сама внутренне стала другой? Любовь не подчиняется рассудку. Он притягивал ее. И одновременно она боялась его и этого чувства. Какие-то сомнения терзали ее. И был только один способ освободиться от этого. Уехать! «Как жаль эту девушку, – думает Павел. – Такая чистая, незащищенная, и как жестоко с ней обошлась судьба. Господи, помоги ей. Меня как магнитом тянет к ней, а ей нужно ли это? Она не из тех, кто первой может предпринять шаги к сближению. Погостит и уедет. Но почему я так не хочу, чтобы она уезжала? Я уже не смогу справиться с этим захлестнувшим меня чувством, но и вреда ей причинить не имею права. А что я могу для нее сделать? И нужно ли ей мое участие и я сам в ее жизни? Не усложню ли я и без того сложную ее жизнь? И она так настороженно ко мне относится. Чем я напугал ее? А я ищу с ней встреч. Люблю смотреть на нее, видеть ее улыбку, слушать ее, замечать ее смущение. Нужно признаться себе, что до встречи с ней смотрел на мир другими глазами. Не особенно обращал внимание на то, что окружало. Среди чего вырос и что казалось таким обыденным. Все это теперь окрасилось самыми радужными цветами. Это она раскрасила жизнь новыми красками. Все-таки не права великая писательница современности Виктория Токарева. Молчать можно не только от большого ума или от беспросветной глупости. Молчать можно по разным причинам, и каждый для себя выбирает свою. Например, оттого, что говорить не хочется. Что беспокойство в душу закралось и ходит там ходуном, не может успокоиться. И оттого, что так много надо сказать, что не знаешь, с чего начать. А может быть, и совсем просто, и без слов понимаешь другого, так что и не нужно воздух сотрясать, чтобы донести это до него. Взгляд, улыбка, жест – они часто о чем-нибудь говорят. Значит, великие тоже ошибаются. Вечером Вера рассказала тете о встрече с лесником. – А давай завтра и сходим. Земляника, наверное, уже отошла. Наберем черники, а тебе не помешает живой ягодой полакомиться. А может, повезет – и земляничку отведаем. Лето в нашей местности короткое – два месяца. Поэтому оно очень ценно.

Утром встали пораньше. Часть пути для Веры была знакома, затем тропинка стала настолько узкой, что идти рядом было тесно, и, пропустив вперед Марию Николаевну, Вера пошла за ней. Идти было легко. Они с наслаждением вдыхали свежий утренний воздух. Пройдя тропинкой возле озера, они углубились в чащу леса и через ореховую рощу вышли на полянку. – Смотри, Вера, еще и земляника есть, – удивленно воскликнула Мария Николаевна, – обычно земляника отходит, а черника созревает. А в этом году теплое лето ускорило созревание черники. Вот и встретились две ягодки-сестрички. Покушай, Верочка, витаминчиков с кустика. В асфальтовой Москве такого чуда не увидишь. Вера, которой только один раз посчастливилось увидеть землянику в лесу, стала собирать ягоды. На какое-то время наступила тишина, нарушаемая пением птиц, барабанным стуком дятла по дереву, стрекотанием кузнечика. Часа через два один бидон был наполнен земляникой. – Ну, как спина? – смеясь, спросила Мария Николаевна, с трудом разгибаясь. – За черникой не раздумала еще идти? – Не только не раздумала, а горю желанием. – Километра полтора нам еще пройти в сторону болота. – Я готова, – весело ответила девушка. Когда начался сосновый бор, Мария Николаевна оглянулась на шедшею за ней племянницу: – Вот теперь смотри, Вера. Где сосны и ели, там и черника. Присмотревшись, Вера с удивлением обнаружила, что стоит среди пружинистых невысоких кустиков с темно-зелеными листочками. Боковые ветки отходили от главного стволика под острыми углами. Она прикоснулась к листьям и почувствовала их упругость. Раздвинула ветки и увидела синевато-черные ягоды. Руки у нее стали синие. Вскоре они не могли без смеха смотреть друг на друга. Губы и зубы были «чернильные». Черники было много, но и комаров были полчища. Руки женщин постоянно находились в движении, как крылья ветряных мельниц. Шлепки и вздохи доносились все чаще. Но они стоически переносили и комаров, и боль в спине, пока не наполнили второй бидон. Проходя возле болота, тетя наклонилась над растением и позвала племянницу: – Это растение у нас называют «божья роса», а Роза называет его «царевы очи». – Так это росянка – насекомоядное растение, – Вера наклонилась ниже, – у нее много видов, это росянка круглолистая. Видишь, какой у нее лист, напоминает щетку для массажа головы. А вот и волосики-щупальца. – Вера палочкой показала на конец волоска с красной головкой и с прозрачной капелькой липкого, пахнущего медом сока. В солнечных лучах эта капелька действительно блестела, как роса. Вера аккуратно вытащила из ила растение с корнем. – Любопытное растение. – Она повертела им в воздухе, любуясь переливами света. – Типичный представитель болотной флоры. О нем можно урок говорить. Вообще Чарлз Дарвин называл его «умным» животным. – Это почему же? – А потому что вот эта капелька вовсе не роса, а клейкая и едкая жидкость. Мухи и комары летят на запах меда и не знают, что это их погибель. – И что, они не могут оторваться? – Представь себе. Вот эти тоненькие волоски тянутся к насекомому и так опутывают, что оно уже не может вырваться, а лист закручивается. Надежный капкан. Через один-два дня листочек раскроется, но от насекомого уже остались только «ножки да рожки». – Надо же, ни за что бы не подумала, что «божья роса» может быть такой коварной. – Мария Николаевна покачала головой. – Вера, ты хорошо рассказываешь и много знаешь. Ученикам интересно будет слушать такую учительницу. Разговор опять зашел о школе. Мария Николаевна с сожалением поведала, что в школьной работе много рутинной ненужной работы. – Тетя, а кто у вас преподает биологию? – Веру интересовало все, что было связано со школой. – Удивительный человек. Педагог с божьей искрой. Он так сумел привить ученикам любовь к своему предмету, что у него никто меньше четверки не получает. Он говорит, что никогда не надо заставлять учеников слушать. Нужно интересно рассказывать, и тогда они сами успокоятся. Урок кончится, а они всем классом его до учительской провожают. Да вот, к сожалению, – тетя вздохнула, – болеть последнее время стал, да и возраст дает о себе знать. Сказал, что не выйдет в сентябре. – Наверное, с годами тяжело с утра до вечера слушать детский крик? – Вера вопросительно посмотрела на тетю. – А это не крик, Верочка. Это биение жизни. Если хочешь, это и есть жизнь. Ты думаешь, выпускаешь их, и связь обрывается. Нет! Когда заходит кто-нибудь из них рассказать о себе, я радуюсь вместе с ними и огорчаюсь, если пошло что-то не так. Если ученики сохраняют теплое чувство на долгие годы, это и есть самая лучшая оценка нашего труда. – Мария Николаевна присела на бугорок и похлопала рукой по траве: – Садись, Верочка, здесь сухо. Давай посидим. Очень люблю это место. Хорошая энергетика исходит. Очень успокаивает. Ни с кем не хочется воевать, – добавила она смеясь. – А вообще-то с детьми все проще, чем мы взрослые себе напридумывали. Не надо их ни поучать, ни понукать, ни лукавить, ни врать. Они хорошее видят – впитывают хорошее, плохое – впитывают его. Вера присела рядом и прислонилась к плечу Марии Николаевны. Тело сразу расслабилось. Она закрыла глаза и бессознательно улыбалась. Как кошка на солнце. Тишину нарушало только монотонное жужжание насекомых. Все-таки в лесу человек воспринимает мир по-другому. Среди этого величия и человек возвеличен. Так и хочется закричать: «Человек, запомни это состояние! Ты велик! » Немного отдохнув, они двинулись в сторону дома. – Устала? – Мария Николаевна тронула племянницу за локоть. – Нисколько! – весело ответила девушка. – Но коль так, пойдем, я тебе покажу чудо природы. – Мария Николаевна решительно повернула налево. – Сделаем небольшой крюк в пару километров, но ты увидишь, что это того стоило. Она уверенно шла по лесу, изредка посматривая то в одну, то в другую сторону. Минут через тридцать ходьбы лес расступился, и Вера увидела скалистый островок. В середине он имел ложбинку, которая была усеяна фиалками. Они пленили разноцветной праздничной окраской лепестков. По расцветке они были похожи на крылья бабочек. – Ну, как? Удивила я тебя? – Мария Николаевна с гордостью посмотрела на племянницу. – Еще как! – Вера рассмеялась. – Милая сердцу фиалка трехцветная. Она же анютины глазки. – А еще ее называют «цветок-мотылек», – подхватила тетя, – и ведь верно. Кажется, что стая бабочек присела отдохнуть. – А сейчас взмахнут крыльями и улетят, – засмеялась Вера, широко раскинув руки и взмахнув ими, как крыльями. Они любовались фиалковым островком и получали от этого огромное наслаждение. Скромный цветок фиалка, а наряд у каждой свой, не найти двух одинаковых расцветок. Набежало небольшое облако. Взволнованно загудели пчелы и шмели, предчувствуя дождь. Птицы заволновались, куда-то заспешили, на крутых виражах обгоняя друг друга. Любой пилот позавидует их летному искусству. По листьям застучали дождинки. Мария Николаевна и Вера, став под кроной развесистого клена, сквозь ветки которого капельки дождя не проникали, с улыбкой смотрели на это радостное явление природы: дождь и солнце. Каждый делал свое дело. А людям весело. Все-таки человек не царь природы, а скорее дитя ее. В природе пасмурно, и человека беспричинно тоска одолевает. Солнышко светит, и у человека мысли светлеют и жизнь в радость.

Тетя вечером предупредила, что рано утром уедет в районный центр за учебниками. Поделав домашние дела, Вера надела брюки, кроссовки, хлопчатобумажную блузку. Предусмотрительно положила раскладной нож в рюкзак. Выйдя из села, она пошла по дороге, которую местные жители называли «старый большак», это дорога, которая когда-то связывала районный центр с селом. Лет десять назад в другом месте построили шоссейную дорогу, и эта стала зарастать. Но все равно идти по ней было легче, чем идти по лугу. Путь оказался не таким уж близким, как ей показалось вначале. И когда Вера дошла до горы, солнце уже покатилось к закату. Она постояла в раздумье у подножия горы, но затем решительно стала подниматься. Склон горы был крутой, поросший кое-где травами. Между травами просматривались головки цветов. Потревоженные ею птицы взлетали с испуганным криком. Продвигалась она медленно, так как не было валунов и кустарников, за которые можно было цепляться. Неожиданно нога соскользнула, она потеряла равновесие и… покатилась вниз. По сравнению с восхождением спуск вниз был не только неожиданным, но и весьма стремительным. Все тело болело. Охая, она открыла глаза и снова поспешно закрыла. В первую минуту она подумала, что от тряски у неё помутился разум, так как лежала она на «старом большаке» у ног Молчуна и мужчины гораздо ниже и моложе того, с жиденькой рыжей бородкой, которая придавала его облику что-то козлиное. Мужчина захихикал, и Вера узнала этот отвратительный смех. Пискун! Он медленно приближался к ней. У него было трусливое, жалкое хихиканье. Его неприятное лицо озарила пакостная улыбка. Бесцветные, наглые глаза скользили по её телу. Он пожирал свою жертву взглядом, цинично ухмыляясь. Как захотелось съездить по этой наглой физиономии. Она даже кулаки сжала. – Вот так добыча, а, Молчун. Не каждый день такие красавицы с гор к ногам падают. – Он засмеялся, довольный своей шуткой. Противный голос, который дребезжал, как разболтавшееся колесо телеги по ухабам. Он ухмылялся, а его руки тянулись к груди девушки. Вера пыталась встать и одновременно отталкивала руки Пискуна. Он начал грубо лапать ее. На нее накатил приступ тошноты. Открыв рот, Вера судорожно ловила воздух. Молчун стоял в стороне, не двигаясь, но и не пресекая действий своего дружка. На лице у него ничего не отражалось, по-видимому, он не решил, как ему действовать. С одной стороны, он знал: эта девушка – гостья учительницы, с другой – не хотел злить Пискуна. Тем временем между ними шла настоящая борьба: Вера отчаянно сопротивлялась, Пискун не давал ей встать. Несмотря на худое телосложение, у него была железная хватка. Девушка понимала, что силы их неравны. Несмотря на опасность ситуации, Вера с ненавистью посмотрела на Пискуна и твердо сказала: – Убери руки. Это ничтожество вызывало у нее чувство брезгливости. Она с удивительной остротой ощутила, что ей хочется влепить пощечину этому мерзопакостному типу. Он наткнулся на ее взгляд и прочитал ненависть в нем. Он рассчитывал, что его будут умолять, лебезить перед ним. От неожиданности он ослабил хватку. Она понимала, что надеяться на помощь в этом безлюдном месте не приходится. Единственный выход был убежать, но он понял ее намерения и опять крепче схватил за запястье правой руки. От боли девушка вскрикнула. Почва уходила из-под ног. Так, наверное, чувствует себя человек, оказавшийся на корабле во время шторма. Молчун продолжал смотреть на все происходящее холодными, безразличными глазами. Но когда Пискун, раздраженный неожиданно активным сопротивлением, рванул блузку на девушке, раздался спокойный, но уверенный голос: – Так с девушками у нас не обращаются. Правда, Молчун? На дороге стояло трое парней, которые так неожиданно вышли из-за поворота, что от раздавшегося голоса все оцепенели. Тот, что говорил, находился в центре. В руке он держал нож, постукивая им по другой руке. Пискун с раздражением оттолкнул свою «добычу». Его лицо отобразило злость и досаду. Молчун очнулся и наигранно-добро душно отозвался: – Ну что ты, Черныш, всё нормально. Никто её не обижает. Скатилась нам под ноги. Как не помочь девушке. – Уходите, – зло прошипел тот, кого Молчун назвал Чернышем. Молчун потянул Пискуна за карман рубашки, и они двинулись в противоположную от села сторону. Черныш со своими спутниками подошли к девушке, которая в это время пыталась застегнуть оставшиеся на блузке пуговицы. Она тихо поблагодарила его и, бегло взглянув на лицо своего спасителя, побежала в сторону села. Ребята шли в этом направлении, но они не пытались её догнать или заговорить. Девушка была им незнакома. Вера бежала, как горная лань от рыси, и опять сомнения терзали её мысли. Опять он! Это уже слишком! Какое-то странное поведение. Он знает её по имени. Но не назвал. Ничем не выказал, что они знакомы. Может быть, не хотел показать этого перед друзьями. Но он одет по-другому. А почему он должен ходить в одной одежде? Не в одежде дело. Дело в том, что на том все было очень аккуратно, а на этом мешковато. Но абсолютно тот же цвет волос, та же фигура. А главное – лицо, вроде он, а вроде не он. У этого более жесткое выражение лица. И почему, куда ни пойдешь, обязательно натыкаешься на него? А тебя, глупенькая, это раздражает? Да если бы не он, тебя и на этом свете уже не было. Черныш – это кличка. Кличка может образовываться от фамилии, а может и от характера. Ну, тогда, парень, у тебя черная душа. Ну, а как тогда это согласуется с тем поступком на скале, он же явно рисковал жизнью, отбросив тебя от пропасти. Убить, спасти – как у него всё переплетено. И их разговоры во время встреч в лесу. Это были речи взрослого здравомыслящего человека. Какого-то звена здесь явно недостает. Он ведь знает ее, знает ее имя, а разговаривал с ней как с человеком, которого видел первый раз. Может быть, он был потрясен увиденным? Нет, вел он себя весьма уверенно. С этими мыслями Вера побежала к селу, по улице пошла спокойнее. Солнце уже зашло, но еще было светло. Подойдя к дому, она увидела Анисью. Девушка удивленно посмотрела на Веру: – Что с тобой? Ты вся грязная и в царапинах. – А-а… – Вера только сейчас на себя посмотрела, – с горы упала. – Ты одна ходишь в горы? – Анисья пропела что-то подобие ой-ё-ё… – Мне гербарий надо собрать, растения ищу, – пояснила Вера. – Ну и где растения? – Рюкзак потеряла. – Вера растерянно развела руками. – Ты и сама какая-то потерянная, – парировала соседка. – Анис, а кто такой Черныш? – Вера старалась не показывать своего волнения. – Так это Петька Чернышев, у него есть брат Павел, похожи как две капли воды. Близнецы. А по характеру совсем разные. Павел спокойный, немногословный. Хороший товарищ. На него можно положиться. Петр другой. Он прямолинейный, вспыльчивый, неуравновешенный и очень упрямый. Все по-своему делает, не очень прислушивается к советам других. Рассказывают, что в школу они часто одевались одинаково, так с этим столько историй связано. Павел на несколько минут раньше родился, говорят, весь ум забрал, серьезный такой. А Петр одним днем живет. У Павла в школе кличка была Робин Гуд. Но она как-то ненадолго к нему пристала. Его всегда полным именем называли. Я не слышала, чтобы кто-нибудь называл его Павликом или Павлушей. – Почему? – Потому что справедливый и всегда готов прийти на помощь, кто бы в этой помощи ни нуждался, от младенца до старца. А за брата всегда стеной! Петька тоже ничего, но вначале сделает, а потом подумает. Нашим девчонкам больше нравится Павел. Те, кто на выданье, не прочь за него замуж выскочить. А по мне так лучше за Петьку. Он такой прикольный. С ним весело. Бабушка называет его шалопутным. Но у него есть невеста. Поговаривают, дело к свадьбе идет. – У кого дело к свадьбе идет? – не поняла Вера. – У Петра. Он же мне нравится! Но мне еще рано. – Анисья вздохнула. – Сейчас в семнадцать лет никто замуж не выходит. – Ну, ладно, – прервала обрушившийся на нее поток информации Вера. – Пойду, переоденусь, а то тетя увидит и расстроится. Позднее встретимся. Обрабатывая ссадины и царапины перекисью водорода, Вера осмысливала услышанное. Значит, их двое. Ну, а кто из них тащил труп, кто «злодей»? По характеристике Анисьи это должен быть Петр, он «плохой». Вытащил гибнущее существо, то есть ее, из ущелья «хороший» Павел. А сегодня кто был? Вот как все обернулось! К такому повороту событий она не была готова. Если их двое – все усложняется вдвое. Вот так уравнение с двумя неизвестными. Они практически неотличимы. Но в то же время, несмотря на поразительное сходство, они не были одинаковыми. Двигались они по-разному. Выражение лица в двух первых случаях одно и то же, а вот сегодня оно было другим. Если Черныш – это Петр, значит, в первых двух случаях был Павел! И выражение лица у него более мужественное и спокойное. Ты же несколько раз видела Павла, разговаривала с ним. Черныш – это его брат. Мысли бежали, но спутывались. В такой момент человек явно лишен возможности ясно мыслить и воспринимать происходящее. А ты, Вера? В состоянии объективно что-либо оценить, учитывая ситуацию? То-то и оно. Поразмыслив, она поняла, что это уравнение она пока решить не может? Не хватало информации о местных жителях. Надо призвать на роль доктора Ватсона местную жительницу Анисью Коваль. А может, вообще загадка ей не по зубам. Вера тряхнула головой, чтобы избавится от наваждения, но это у нее не получилось. Человек убит, а в селе тишина. Все-таки за этой тишиной что-то скрывается. Участковый по селу ходил, может быть, что-то пытался узнать или предупредить, как меня, чтобы я в лес не ходила. Значит, он знает то, что еще не предано огласке. Молчун и Пискун явно говорили о краже. Если связь между кражей, о которой они говорили, и кражей из ювелирного магазина, о которой говорил Сан Саныч? По всей вероятности, есть, они все говорили о ювелирных изделиях! Какая роль в этом деле братьев Чернышевых? К убийству причастны оба или один из них? На этот вопрос однозначно пока нельзя дать ответ. Наверняка это Павел, ведь прятал труп он. А может быть, это был Петр, ведь они так похожи, а видела она его какие-то секунды. Она вздохнула. Вопросов больше, чем ответов. Как говорит бабушка Лиза, поживем – увидим. С этими мыслями она вышла во двор. Ее тут же окликнула Анисья. Она ее поджидала. – Вера, пошли к нам ужинать. Мария Николаевна уехала в Катаевск, будет поздно. А у нас сегодня на ужин пельмени. Бабушка их, знаешь, как готовит, пальчики оближешь. – Все это было выпалено Анисьей на такой скорости, что Вера только поняла, что ее приглашают на ужин. «Интересно пообщаться с бабушкой, – мелькнуло в голове девушки, – вдруг узнаю что-нибудь новенькое из ее новостей? Сарафанное радио нельзя недооценивать». – А это прилично вот так без предупреждения? – засомневалась Вера. – Очень прилично! Дарья Тимофеевна сама тебя и пригласила. – Твою бабушку зовут Дарья Тимофеевна? – уточнила Вера. – Дарья Тимофеевна Коваль – моя любимая бабушка. Кстати, сибирячка. Ну, пошли, пошли. – Анисья нетерпеливо дергала Веру за рукав платья. – Подожди минутку, – остановила ее Вера и быстро побежала к дому. Через минуту она выбежала с коробкой конфет: – Это – московские, на гостинец Дарье Тимофеевне. Вера вошла следом за соседкой во двор и от неожиданности остановилась. Дом утопал в зелени. По стенам деревянного бревенчатого сооружения полз дикий виноград, создав пышные заросли. Ее взору предстало огромное количество цветов. – Какая красота! – воскликнула Вера. Почти у ног разбросала плетистые стебли настурция. Среди зелени округлых листьев ковром рассыпались ярко-красные, оранжевые, желтые, махровые и немахровые цветы. Взгляд ее выхватывал ирисы, хосту, пионы. За ними разместились астры, одни из них цвели, другие, осеннего цветения, поражали сочностью листьев. Ближе к дому, в полутени, расположилось несколько кустов астильбы. Среди них по изящным, декоративным, сосредоточенным в нижней части куста листьям она узнала астильбу Арендса. У нее только начиналась пора цветения и из ее прямостоящих, компактных соцветий проглядывали различные окраски: от белых до темно-красных оттенков. – Ах ты, моя красавица, – Вера наклонилась и рукою прикоснулась к верхушке соцветия. – Анисья, эта астильба, знаешь, как называется? – Астильба, как она может еще называться? – Это астильба Арендса. Она получена немецким ученым Георгом Арендсом от скрещивания астильбы Давида с астильбой японской, – медленно, со знанием дела проговорила Вера. Она почувствовала на себе чей-то взгляд, подняла голову и встретилась с добрыми глазами. На крылечке стояла худенькая пожилая женщина невысокого роста и приветливо смотрела на гостью. Таких женщин никогда не называют старухами, потому что они излучают энергию. – Здравствуйте, – первая поздоровалась Вера. – Здравствуй, милая, – дружелюбно отозвалась женщина. – Анисьюшка уже нам сообщила, что к Николаевне племянница при ехала. Вера сделала несколько шагов вперед и протянула коробку конфет: – Это вам, Дарья Тимофеевна. – Спасибо. – Женщина с достоинством приняла подарок. Руки ее были обсыпаны коричневыми пигментными пятнами. «Как прожитыми годами», – подумала девушка. – Анисьюшка, приглашай Верочку в дом. Сейчас ужинать будем. Вера, которая находилась под впечатлением от увиденных в палисаднике цветов, не могла не сделать Дарье Тимофеевне комплемент. – Люблю за цветами ухаживать. Спокойствие душе передается. Только тяжело становится наклоняться, да вот внучка помогает. А с цветами как-то жизнь веселее. Красота, она глаз радует. Но мы выращиваем не только одну «красоту», для еды, – смеясь, женщина показала в сторону огорода, – вон сколько овощей посажено. Сын не любит покупных овощей. – Ее сын – это мой папа, – вставила Анисья и, изменив голос, произнесла: – Собственноручно выращенные овощи всегда вкуснее и полезнее. – Я согласна с сыном, – подхватила Дарья Тимофеевна, – если посчастливилось иметь хотя бы кусочек земли, то обязательно нужно на нем что-нибудь посадить, украсить, как-то облагородить. Но что-то мы, девочки, заговорились, а ужин стынет. – И Дарья Тимофеевна поспешила в дом. Девушки пошли за ней. Одноэтажный небольшой дом снаружи, внутри оказался очень просторным. С коридора несколько дверей вели в отдельные комнаты. Справа от входа находилась большая кухня с круглым столом, застланным вязанной крючком белой ажурной скатертью. Сверху нее была постелена тонкая белая клеенка. В доме все дышало чистотой и уютом. – Садитесь, милые, сейчас кормить вас буду. – Бабушка у меня самая что ни на есть настоящая сибирячка. Это мой умный дедушка, когда служил в Тюмени, познакомился с юной медсестрой Дарьей и умыкнул ее у родителей, – улыбаясь, протараторила Анисья. – И родились у них три сыночка. Старший Федор, средний Сергей и даже младший Тимофей, названный в честь отца бабушки и одновременно являющийся моим отцом, выросли очень даже приличными людьми. Не всегда правы русские народные сказки! – Ваши сыновья все здесь живут, Дарья Тимофеевна? – поинтересовалась Вера. – Какое там! – вздохнула женщина. – Федор и Сергей, отслужив, сразу после армии уехали, благо есть куда ехать, вон какая у нас большая страна – и вправду необъятная. А младший, Тимофей, остался в родительском доме. Долго не женился. А потом встретил Аннушку и влюбился с первого взгляда. Однолюб, впрочем, как и все в нашем роду. – А потом появилась я, – подхватила Анисья, – поздний, но всеми любимый ребенок. – Да, кушай ты, любимый ребенок, – посмеиваясь, говорила Дарья Тимофеевна, подкладывая внучке и гостье очередную порцию пельменей. – Все, сдаюсь, не могу больше ни одной пельмешки проглотить. Спасибо, бабуля! Во, живот уже выторчевывается. – Анисья похлопала себя по животу. – Спасибо, Дарья Тимофеевна, – искренне поблагодарила Вера, – все изумительно вкусно! – Давай немного погуляем, – предложила Анисья. – Давай, – согласилась Вера, – я только ключ занесу, а то тетя не сможет в дом войти. – Вот время настало. В селе дверь на замок надо запирать! – Дарья Тимофеевна покачала головой. – Сорок лет назад в селах вообще дверь не запирали. Крючок набрасывали, чтобы показать, что в доме никого нет. Или колышек вставляли. Тогда, правда, и красть было нечего. Да и любителей поживится чужим в деревнях не было. На земле трудиться надо, она просто так не родит. Вот и трудились от зари до темна. И детей с малолетства к земле приучали. – А в селе и сейчас все как на ладони. Не очень поворуешь, – не могла удержаться Вера, чтобы не прозондировать почву. – Ой, не скажи, милая, – возразила Дарья Тимофеевна. – Есть такие, себе на уме. На работу не шибко спешат. Все баклуши бьют. Год назад двое пришлых появилось. Я даже не знаю, как их зовут. – Она вопросительно посмотрела на внучку. – Молодого зовут Хмуриков Игнат, это тот, который худой как палка, а другого, который постарше, Пискунов Михаил, – пояснила Анисья. – Так они из тюрьмы вернулись, – продолжила Дарья Тимофеевна. – Поговаривают, что они то ли за кражу, то ли за грабеж отсидели и живут в заброшенном доме. Нигде постоянно не работают, так, шабашничают. Вот на что живут? А дружбу водят с нашим Гришкой Кривоносовым. Лодырь еще тот. Только своими глазками-щелочками зыркает. Злоба в душе человека живет и с годами не уходит. С детства зверьком на всех смотрел. Матери не слушался, помучилась она с ним. После ее смерти бабушка растила. Ну, здесь он совсем от рук отбился. – А их в селе по именам и не зовут. Только по кличкам, – вставила Анисья, – Хорек и Пискун. У этого Пискунова голос такой противный, писклявый. Когда Вера и Анисья вышли из дома, уже начало темнеть. Анисья, всплеснув руками, снова вернулась в дом. Вера медленно направилась к дому тети. Неожиданно что-то твердое уперлось ей в спину, и измененный голос прошептал: – Жизнь или кошелек? Пока Вера пыталась разобраться в ситуации, раздался голос Анисьи: – Максим, вот сейчас уши надеру и еще матери расскажу. Вера обернулась и увидела мальчишку лет восьми, который держал к руке игрушечный пистолет. Нисколько не смутившись, сорванец дунул на кончик пистолета и, бесцеремонно оглядев Веру с ног до головы, воскликнул: – Ты, красотка! И ты будешь моею! – А ты же пообещал своей однокласснице Ирочке Веричевой, что женишься на ней, – с трудом сдерживая смех, произнесла Анисья. – Она еще малявка! Ей подрасти надо, – небрежно произнес «жених» и, сдвинув кепку на затылок, медленно удалился, небрежно помахивая пистолетом. Рядом с ним, с восхищением глядя на своего хозяина, на своих коротеньких ножках семенила такса по скромной кличке Оскар. По манере поведения мальчик напоминал Вере героя Марка Твена Тома Сойера. Дерзкий и одновременно настороженный взгляд. Штанишки, из которых он вырос. Но при этом держался с достоинством, как и подобает ковбою, на которого устремлены женские взгляды. И это доставляло мальчику величайшее наслаждение. На лице его не были ни тени смущения. Вел он себя весьма артистично. Зрители в лице двух девушек по достоинству это оценили. Но обошлись без аплодисментов.
Глава пятая

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒