Оглавление 18 страница

— Лола?

И снова ему никто не отвечает. Он прислушивается к звуку душа, но ничего не слышит. Внезапно его сердце вновь ускоряет бег.

— Лола, просто дай мне знать, что ты там, и я подожду! Торопиться не нужно...

Тишина. Он поворачивает ручку. Заперто.

— Лола, ну же...

Почему она не отвечает, пусть даже для того, чтобы его прогнать?

Он уже поднимает руку, собираясь снова постучать, как чувствует что-то под ногами. Ковер. Расползающееся на нем мокрое пятно приближается к нему. Вода. Вода сочится из-под двери.

Времени на раздумья у него нет. Отступив как можно дальше, он бросается вперед и с разбега наваливается всем телом на дверь ванной. Маленькая щеколда, расположенная с внутренней стороны комнаты, отходит от стены, но полностью не поддается. Тогда он несколько раз пинает дверь изо всех сил. Обрушивается на нее снова и снова. Раздается треск, и дверь с грохотом распахивается, щеколда повисает на одном единственном шурупе. Матео спотыкается о порог и, скользя по мокрому полу, врезается в раковину, ударяясь ребрами об эмалированный край. Вода течет тонкой струйкой, но кран не выключен, ванна переполнена, а в ней... в ней...

— Лола!

Ее белое тело плавает под водой, волосы темным ореолом окружают голову, широко раскрытые зеленые глаза смотрят прямо на него. Секунду ничего не происходит: она не моргает, не садится и вообще никак не реагирует. Он ждет мгновение — ждет всплеска, когда она вынырнет из воды, ждет смеха, поскольку она напугала его. Но она остается совершенно неподвижна. Комнату наполняет рев ужаса, такой оглушительный и животный, будто исходит от какого-то другого существа. Сунув руки в холодную воду, он хватает ее за предплечья и тащит из ванны. Ее тело необычайно тяжелое, скользкое, безвольное. Голова откидывается назад, а потом Лола падает на него сверху, когда он скользит по мокрому полу. На миг ему кажется, будто она обнимает его, ее влажные волосы закрывают лицо — она похожа на тряпичную куклу; тело придавливает его, словно наполненное водой. Отпихнув вешалку для полотенец в сторону, Матео опускает ее на плитку; ее голова, откидываясь назад, ударяется об пол; лицо белое, застывшее, безжизненное. Тяжело ловя ртом воздух между повторяющимися призывами о помощи, Матео опускается рядом с ней на колени и приступает к непрямому массажу сердца. Между ее губ выступают пузырьки воды. Есть! Он сможет откачать из нее воду. Он сумеет освободить ее легкие. Она вдохнула не так много. Он продолжает надавливать на грудь снова и снова — прислушивается к сердцебиению, прощупывает пульс. Ничего. Повторяет всю процедуру заново. Ее лицо полупрозрачное, губы темно-фиолетового цвета, область вокруг них отливает синевой. Он пытается сделать ей искусственное дыхание, но кислород не поступает внутрь, вода просто вытекает из уголков губ. Тогда он вновь переворачивает ее на спину, старается надавливать сильнее, при этом боясь сломать ей ребра. Но сейчас это не имеет значения. Ему просто нужно запустить ее сердце, заставить ее снова дышать. Во время тренировок его обучали проводить реанимацию, его самого реанимировали без каких-либо побочных эффектов. С минуты на минуту она закашляет — обычно так все и происходит, он сам видел, так должно произойти и в этот раз, — но почему оно не происходит? Он вновь и вновь надавливает на ее грудь, но тонкая струйка воды лишь стекает по ее щеке; нет ни сердцебиения, ни кашля, ни дыхания. Ничего. Ничего. Ничего.

Прошла целая вечность — он знает это, потому что ощущает в руках неимоверную слабость, так что едва может ими надавить, а ее тело по-прежнему безвольное, синее и холодное, очень холодное. Должно быть, она впала в кому, ей нужна профессиональная помощь.

Прибывшие сотрудники скорой помощи — Матео не помнит, чтобы их вызывал — насильно уводят его. Их рации шипят и потрескивают, они торопятся и шумят, теснясь все разом в маленькой ванной. У них с собой оборудование: аппараты, помпы, дефибрилляторы — слава богу! Они запустят ее сердце, выкачают воду из легких, обеспечат ее кислородом. Но постепенно суета и волнение стихают: он видит, как один из фельдшеров неподвижно стоит на месте. Откуда-то доносятся обрывки фраз: «снотворное», «утопилась», «мертва уже несколько часов» — и он начинает протестовать, начинает кричать. Почему они остановились? Почему она не кашляет? Почему так долго? Какого черта вообще происходит?

Они выносят ее на носилках — это хорошо: значит, ее состояние достаточно стабильно, чтобы отвезти ее в больницу, теперь она, должно быть, дышит самостоятельно. Он уже хочет последовать за ними, чтобы в машине скорой помощи держать ее за руку, гладить по волосам, говорить, что с ней все будет в порядке. Но они накрыли ее белой пленкой — не только тело, но и все лицо. Ее лицо, прекрасное лицо Лолы, он больше не видит его! Зачем они это сделали? Она же не сможет дышать, не сможет видеть, она испугается! Ему нужно добраться до нее, он пытается добраться до нее, но его удерживает кто-то очень сильный, так что он едва может сдвинуться с места.

— Ее больше нет, приятель. Мы сделали все возможное, но ее сердце остановилось уже давно. Ей никто не мог помочь. — Перед ним стоит один из фельдшеров, его большое круглое лицо вырисовывается, словно солнце. — Ты член семьи? Мы можем еще кому-нибудь позвонить?

— Она не мертва. — Его голос звучит резко и громко, отчего болью отдается в голове. — Вы ошибаетесь. Она не мертва.

— Она умерла, сынок. Мне очень жаль. Она мертва уже несколько часов.

Лола, завернутая в белую пленку, пристегнутая к носилкам, исчезает внизу лестницы, когда двое медработников ловко разворачиваются в узком пролете.

Он пытается встать на ноги, броситься за ней, но его по-прежнему прижимают к стене. Тогда он начинает кричать:

— Она не мертва! Она не мертва! Ради бога, посмотрите на нее — она не мертва!

Но его не слушают; носилки с Лолой, его Лолой, такой остроумной и веселой, такой любящей и полной жизни, исчезают из виду.

— Лола, не делай этого! — надрывается он. — Прости меня, прости меня, я не хотел. Я люблю тебя! Вернись, Лола, вернись! Я очень сожалею! Вернись ко мне!

Вернись, вернись, вернись... Эти слова, точно мантру, он повторял чуть ли не целую вечность, хотя под конец почти потерял голос. Кто-то сделал ему укол в руку, отчего теперь он не может пошевелиться, сидя на лестничной площадке и прислонившись к двери в спальню Лолы. Один из медработников опускается перед ним на корточки и начинает расспрашивать: его имя, возраст, ближайшие родственники, родители или опекун, которому они могут позвонить. Из ванной выходит второй санитар в белых резиновых перчатках, что-то говорит про птицу и протягивает своему коллеге сложенный лист бумаги. Бледно-голубой журавлик-оригами. Некоторое время Матео не двигается с места, а после бросается вперед, выхватывая фигурку из руки санитара. Неуклюже разворачивает ее крылья. Поначалу все расплывается перед глазами, а потом медленно обретает очертания аккуратный наклонный почерк Лолы.

«Мэтти, мне очень жаль. Ты оказался прав. Он не выдержал и все мне рассказал. Теперь я не понимаю, не знаю, кто я и что чувствую сейчас. Знаю лишь, что я очень сожалею, мой дорогой. Ужасно сожалею о том, что он сделал с тобой. Ужасно сожалею, что не поверила тебе, наговорила столько отвратительных слов, которые тогда даже не были правдой. Я сожалею обо всем: о том, что появилась в твоей жизни и практически разрушила ее. Если бы не наша встреча, всего этого с тобой бы не произошло, но я все равно, как бы эгоистично это ни звучало, не в силах этого желать. Я ни на минуту не переставала тебя любить, Мэтти. И никогда не перестану. Ты — лучшее, что когда-либо случалось со мной. Ты самый добрый, самый милый, самый веселый человек из всех, кого я знала. Ты сделал меня счастливее, чем я того заслуживала. Даже несмотря на случившееся, я по-прежнему рада, что родилась и прожила эту жизнь, потому что встретила тебя, полюбила и обрела ответную любовь. Твоя любовь — это лучшее чувство на земле, без которого я не представляю своей жизни. И пусть сейчас между нами все кончено, оно стоило того: ты подарил мне величайшую радость, какую только может испытать человек. Я лишь надеюсь, что тоже сумела сделать тебя счастливым. И сейчас мое единственное желание — чтобы ты поправился, мой дорогой. Чтобы ты забыл о нем, а для этого — забыл обо мне. Как только меня не станет, ты будешь волен жить своей жизнью. Волен снова любить, только на этот раз, больше не испытывая мучительную боль. Ох, как бы я хотела стереть все случившееся вместе с собой, но во всяком случае без меня у тебя однажды получится оставить прошлое позади. Это лучшее, что я могу предложить, это единственный способ. Я не могу жить, пока его кровь течет во мне, не могу жить, зная, какие страдания в конечном счете принесла тебе моя любовь, и понимая, что больше никогда тебя не увижу. А потому это лучший выход. Надеюсь, однажды ты меня поймешь. Мне не страшно, Мэтти, правда. По сути мне все равно, я даже не знаю себя. Меня волнуешь лишь ты. Я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую жизнь, которая возможна только без меня. Пожалуйста, будь счастлив, мой дорогой. Пожалуйста, полюби снова. Начни жизнь, которую ты заслуживаешь. Проживи ее по полной, как мы мечтали с тобой, как могло быть у нас. Проживи ее за нас. Проживи ее за меня.

Я люблю тебя.

Целую, Лола».

ЭПИЛОГ

Похоже, снова наступило лето. Еще одно лето, еще один конец учебного года. Он сидит в высокой траве в дальнем углу университетского кампуса, возле реки. Большинство студентов в перерывах между лекциями собираются на лужайках позади него — кто парами, кто группами: парни по-свойски обнимают своих девушек за плечи; расползшиеся как амебы компании празднуют сдачу экзаменов, поедая пиццу прямо из коробок и попивая пиво в банках. Сегодня выдался особенно теплый июньский день и по-настоящему первый день лета — в такую погоду можно скинуть обувь и наслаждаться мягкой прохладной землей под ногами. Солнце, словно чистое расплавленное золото, заливает кампус светом и наполняет его горячечным бредом. Его друзья сидят поодаль, в тени дуба — они знают, что, когда он уходит сюда, его не стоит беспокоить.

Следующий год станет для него последним в качестве студента. Он будет скучать по университетской жизни. Сент-Эндрюс, расположенный на севере Шотландии, хорошо принял его. В целом, ему нравилось изучать английскую литературу — он нашел хороших друзей, с которыми наверняка будет поддерживать связь, даже когда эта глава его жизни подойдет к концу. А вот с теми, кто остался в Лондоне, он видится нечасто: Хьюго поступил в бостонский колледж по спортивной стипендии, со временем их пути разошлись и сейчас они редко общаются. С Изабель он тоже потерял связь — по последним слухам она отправилась работать волонтером в Африку. Поначалу она писала ему электронные письма и иногда присылала открытки, которые быстро иссякли, потому что он не отвечал. А еще, похоже, близится дата досрочного освобождения Джерри — тот сдался полиции, когда до него дошли новости о Лоле, — но теперь Матео редко думает о нем. Состоялся суд: Матео подписал признание Джерри, однако давать показания и присутствовать на заседании отказался.

Его родители узнали об изнасиловании, когда им позвонили из бригады скорой помощи — в то ужасное утро, когда он сидел, привалившись к стене лестничной площадки в доме Бауманнов и сжимал в руках бумажного журавлика Лолы. Оба тяжело приняли это известие, хотя каждый — по-своему. Первой реакцией отца была ярость, он требовал встречи с Джерри и грозился его убить. Но когда стало ясно, что ничего сделать нельзя, сдался, с головой погрузившись в работу, словно пытался забыть о случившемся. Как объяснила мама, он во всем винил себя — за то, что принудил Матео заниматься прыжками, за то, что не смог его защитить. Когда мама взяла на работе годичный отпуск, чтобы ухаживать за ним во время болезни, Матео увидел ее с другой, заботливой стороны. И хотя сам он нечасто бывает в Лондоне, мама с Лоиком регулярно прилетают к нему. Матео наслаждается их обществом и с удовольствием показывает им окрестности. Лоику здесь нравится: по его словам, он хочет приехать сюда изучать архитектуру — возможно, так оно и будет.

Матео нравится эта часть реки, нравится наблюдать за лебедями: с длинными тонкими шеями и высоко поднятыми головами они скользят по воде. Бумажный журавлик Лолы словно оживает... Ему нравится сидеть именно в этом месте: достаточно близко, чтобы видеть отражающиеся в воде капли света, слушать нежное журчание непрерывного потока. Но не ближе. Это будит в нем слишком много воспоминаний... Когда-то он был амбициозным прыгуном, номинантом на золотую олимпийскую медаль. Лишь некоторым из его нынешних друзей известно об этой части его жизни, хотя кто-то утверждает, будто слышал его имя. Несмотря на то что Перес по-прежнему делится с ним новостями о команде, он так и не заходил в воду с того самого лета, три года назад. Три года... С одной стороны время пролетело так быстро, а с другой — словно остановилось. Матео взял академический отпуск, но не ради участия в Олимпиаде — он даже не смотрел по телевизору выступления своих бывших товарищей по команде. Некоторое время ему сильно нездоровилось — на протяжении, может, восьми или девяти месяцев. По мнению одних врачей, у него был мононуклеоз, другие считали, что это синдром хронической усталости. В любом случае никто не хотел смотреть правде в глаза: он был прикован к постели по своей воле. Он скорее предпочитал не есть, чем не мог. На протяжении долгих месяцев сам отказывался выходить из дома, а не просто был для этого слишком слаб. Он настолько сильно похудел, что ему пришлось провести почти два месяца в специализированной клинике. Родители оплатили его лечение: с ним работали ведущие психиатры, психологи и невропатологи — все специализирующиеся на жестоком обращении. Однако никто из них ни разу не предложил ему консультацию по поводу тяжелой утраты. Возможно, потому что он отказывался говорить о ней — как, впрочем, и до сих пор. Некоторые вещи слишком болезненны, чтобы выразить их словами, слишком личные, чтобы надеяться, будто кто-то сможет их понять. Теперь Лола существует только в его памяти, и он сделает все, лишь бы ее сохранить, а потому не станет ни с кем делиться. Много раз он всерьез подумывал о том, чтобы покончить с собой, но его удерживала записка Лолы. И держит по сей день.

Говорят, сейчас ему стало лучше. Он получает хорошие оценки, занимается другими видами спорта, увлекается фотографией дикой природы. По мнению врача, он даже может постепенно уйти от приема антидепрессантов и снотворных. В последнее время он почти не думает о смерти. Но вот «лучше» ли ему? Что за странное слово. Он больше не понимает его значения. Как может стать лучше после потери Лолы? Да, он снова научился существовать. Научился веселиться — иногда. Научился общаться с людьми, заводить новых друзей. И впереди его ждет новая глава жизни, планы на то, чем заниматься после университета — время, которое он начинает с нетерпением ждать. Говорят, после потери нужно жить дальше — то, что он сделал и делает до сих пор. Но боль никуда не уходит. Ты просто учишься с ней жить, вот и все. Находишь новые способы прожить этот день, новых людей, с кем можно пообщаться, новых друзей, кому можно доверять. Но боль всегда с тобой. Не проходит и дня, чтобы он не желал видеть ее улыбку, чувствовать прикосновение ее руки, держать ее в своих объятиях, пусть даже на краткий миг. Не проходит и дня, чтобы он не думал о ней и не скучал. Эта боль никогда не утихнет — он это понимает, и по-другому не будет. Лола навсегда останется его величайшей любовью; он каждую секунду жаждет снова быть с ней, больше всего на свете хочет, чтобы она была рядом. И для встречи с ней ему нужно лишь закрыть глаза: он видит ее улыбку, слышит ее смех, чувствует и вспоминает, как сильно она любила его. Он осознает, как же ему повезло познакомиться с ней, провести это время вместе. Он редко плачет, но порой, как сегодня, нет-нет да стекает слеза по щеке.

Но вот он слышит голоса, зовущие его по имени: Джордж и Кристи предлагают сыграть в фризби. Тогда он делает глубокий вдох, вытирает глаза, поднимает руку – «сейчас иду» — и бежит прочь от реки к своим друзьям.

^{^[1]} Пинбол — настольная игра, в которой игрок, выпустив с помощью поршня шарик, пытается попасть в лузы, расположенные на игольчатой поверхности.

^{^[2]} Шестой класс (образование в Великобритании) — последние два, иногда три класса в привилегированной частной средней школе и в классической школе, где учащиеся занимаются на каком-либо отделении для специализации в определённой области; экзамены сдаются на повышенном уровне; обыкновенно делится на младший шестой и старший шестой классы.

^{^[3]} Оранжевая среда — рекламная кампания телекоммуникационного гиганта Orange в Великобритании, организовавшего предложение «Два билета за один по средам в кино».

^{^[4]} Arrê te (фр. ) — отстань.

^{^[5]} Naturellement (с фр. ) — естественно, разумеется, конечно.

^{^[6]} Волован — пикантная закуска французского происхождения, небольшого размера выпечка из слоёного теста в форме башенки с начинкой из мясного, рыбного или грибного рагу.

^{^[7]} Сэйв — удачный прыжок вратаря, спасающий команду от летящей в ворота шайбы (в хоккее) или мяча (в футболе).

^{^[8]} Саронг — традиционная мужская и женская одежда ряда народов Юго-Восточной Азии и Океании. Представляет собой полосу цветной хлопчатобумажной ткани, которая обертывается вокруг пояса (или середины груди — у женщин) и прикрывает нижнюю часть тела до щиколоток, наподобие длинной юбки.

^{^[9]} Клифф-дайвинг — прыжки с естественных скал в воду с выполнением акробатических трюков во время полета.

^{^[10]} «Филин и Мурлыка» — популярная поэма Эдварда Лира.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 16 17 1819