Оглавление 16 страница

Вынуждая себя двигаться, Матео вылезает из лодки, идет за Лолой по деревянной пристани, через пляж, вверх по тропинке, обратно к дому. Из бассейна доносятся визги и смех, но Лола, не обращая на них внимания, поднимается на второй этаж, а он потрясенно следует за ней. Последние остатки сил у него уходят на душ и на то, чтобы переодеться в чистую футболку и трусы, после чего он падает на кровать, обхватив голову руками.

Когда край матраса слегка проседает, он поднимает глаза и видит рядом с собой Лолу: та сидит по-турецки на кровати и держит в руках полотенце и нечто похожее на аптечку.

— Боже мой, Лола, ты цела? — Он мучительно выпрямляется и окидывает ее взглядом, крепко обхватив себя руками в попытке унять дрожь в теле. За исключением небольшого пореза на губе, в остальном она выглядит относительно здоровой.

— Со мной все хорошо, Мэтти, а вот ты... — Поморщившись, она втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. — Не шевелись, дай мне осмотреть твои раны.

— Жить буду. — Однако Лола пропускает его слова мимо ушей, пропитывает ватный тампон йодом и осторожно прикладывает его к щеке Матео.

Тот рефлекторно дергает головой.

— Ой, милый, прости. Но у тебя ужасная рана на щеке...

Матео пытается сидеть спокойно, но дыхание выходит частым.

— Черт, мне не следовало... Прости.

Однако на ее лице не видно злобы. Когда она склоняется к нему, чтобы промыть порез под глазом, он чувствует ее дыхание на своей щеке, видит ее глаза — широко распахнутые, доверчивые, полные беспокойства.

Он отворачивается от нее.

— Уже все в порядке.

Уголки ее губ дергаются в легкой улыбке.

— Может, ты перестанешь строить из себя неженку и позволишь мне промыть рану?

Но его отталкивает не физическая боль. Ее близость к нему, ладонь возле его лица, слабое давление кончиков пальцев на виски, мягкое прикосновение ватного диска к щеке... Ему кажется, будто от всего этого он сейчас сломается.

Лола вдруг останавливается, с тревогой в глазах отводит руку.

— Это... это все йод, — быстро говорит он. — От него глаза щиплет.

— Но я промываю водой...

— Ну... — Его голос дрожит. — От нее... от нее тоже щиплет!

Лола убирает руку от его лица и долго смотрит на него, пока Матео, стиснув челюсти, смаргивает слезы. Затем отодвигает аптечку в сторону и тянется к нему.

— Иди сюда.

— Я в порядке. — Он порывается встать с кровати, но Лола нежно усаживает его обратно.

— Нет, ко мне. Вот так.

Он снова опускается на кровать, и она устраивается у него на коленях.

— Знаешь, о чем я думала, когда нас сносило течением?

— Нет.

— Что если я умру — если мне суждено утонуть в море, то это произойдет хотя бы рядом с тобой.

Он потрясенно вглядывается в ее лицо, в ее блестящие глаза.

— Черт подери, Лола! Я бы ни за что не дал тебе утонуть!

Ее нижняя губа дергается.

— На мгновение мне показалось, что ты, возможно... возможно, хочешь...

— Утонуть?

— Ты без конца твердил о том, чтобы уйти. И никогда не возвращаться. Ты был так решительно настроен! Я подумала, что после изнасилования у тебя появилось желание... желание...

— Нет! — Он чувствует, как его глаза наполняются горячей влагой. — Нет, Лола, я больше не хочу умирать. Я хочу жить, но остаток своей жизни хочу провести с тобой! — Тяжелые слезинки повисают на кончиках его ресниц, готовые вот-вот сорваться вниз.

— Я тоже этого хочу! — Она нежно обвивает его руками за шею. — Вернись ко мне. Мэтти. Вернись и расскажи, что случилось. Больше не отталкивай меня. Скажи мне, кто это сделал с тобой. Скажи мне, Мэтти. Пожалуйста, дорогой, прошу тебя...

Матео, должно быть, уснул, поскольку после пробуждения обнаруживает, что Лола ушла, а комнату заполняет тусклый, чернильный свет сумерек. Дверь на балкон по-прежнему открыта, ветер колышет сетчатые занавески. Воздух стал заметно прохладней, за окном начало темнеть; последние лучи золотистого заката падают сверкающими осколками на блестящую темно-синюю морскую гладь. Он слышит доносящийся с первого этажа далекий гул голосов — интересно, ребята уже поужинали? Ему кажется, будто до него долетает запах пиццы или пасты болоньезе; все еще спросонья он заставляет себя сесть. После сегодняшних потрясений Матео чувствует сильный голод, и если ребята сели за стол, ему бы не хотелось пропустить ужин. Спустив ноги на пол, он с силой трет ладонями глаза, затем плетется в ванную, чтобы сходить в туалет и умыть лицо холодной водой. По возвращении в спальню находит в полумраке свою одежду, одевается, замирает возле зеркала, приглаживая руками непослушные волосы и растирая на щеке складки от подушки. И только после этого спускается вниз.

Лишь дойдя до низа винтовой лестницы и обнаружив друзей сидящими на диванах вокруг кофейного столика, с тарелками на коленях, он осознает, что они снова говорили о нем. Возможно, он и не слышал своего имени, но понимает это по выражениям их лиц — тому самому разоблачительному виду человека, пойманного на месте преступления. Испуганные взгляды, замолкшие на полуслове голоса, внезапное гробовое молчание, атмосфера, пропитанная смущением и чувством вины.

— Мы не слышали, как ты спустился. — Хьюго первым нарушает молчание, в его тоне слышны обвинительные нотки.

Матео останавливается и переводит дыхание, ища способ удержать в душе чувство относительного мира и спокойствия, с которым проснулся всего несколько минут назад.

— Простите, не думал, что должен был стучаться. — Ему удается сохранять беззаботную манеру общения; отвечая в шутливой форме, он предоставляет им легкую возможность исправить возникшую неловкость. Требуется лишь быстро сменить тему разговора. Он не станет допытываться до сути — позже Лола сама все расскажет, они наверняка до сих пор переваривают вчерашние события. Но это нормально, все в прошлом; наконец он оставил случившееся позади и теперь... Он с улыбкой переводит взгляд на Лолу.

Та не улыбается в ответ.

— Просто мы волновались...

— Это я виноват, — медленно произносит Хьюго удивительно низким и мрачным голосом. — Я первый начал.

— Неважно. — Матео со снисходительной улыбкой коротко пожимает плечами. — Раз уж вы оставили мне немного лазаньи...

— Так ты согласен с нами? — Хьюго выглядит удивленным.

— Насчет чего?

— Того, что мы только что обсуждали, — отвечает Хьюго. — Вернуться завтра в Лондон и заявить в полицию.

Матео замирает. Глупая улыбка словно прирастает к его лицу.

— Что? — Он слышит громкий стук своего сердца.

— Не бери в голову. Мы можем поговорить об этом завтра утром, — мгновенно вмешивается Лола, бросая торопливые взгляды на остальных.

— Но если мы улетаем завтра, то билеты на самолет нужно бронировать сегодня, — возражает Изабель.

Матео неуверенно отступает назад, натыкается на колонну и с облегчением приваливается к ней, поскольку ноги вдруг становятся ватными.

— О чем вы? Почему нам нужно уезжать завтра? — Его дыхание учащается, он ищет взглядом Лолу, но та отказывается встречаться с ним глазами и вместо этого с тревогой поворачивается к Хьюго в поисках поддержки.

Хьюго медленно встает.

— Мэтт, послушай. Лола сказала нам, что ты знаешь человека, напавшего на тебя. Это очень серьезно. Если не хочешь говорить нам, то хотя бы сообщи полиции или родителям. Если только это... — На миг он замолкает, и Матео видит отражающийся на лице друга ужас. — Если только это не было твоим... О, черт...

— Я не... это не было... — Матео делает глубокий вдох в попытке успокоить голос, но дышит слишком часто, воздух в груди дребезжит, вынуждая его тело тоже сотрясаться. — Все забыто, все в прошлом, с этим покончено, Хьюго. Я не стану говорить ни с полицией, ни с кем-либо еще!

— Но, Мэтт, ради бога, приятель, нельзя просто так это оставлять! Этот гребаный злодей расхаживает на свободе, и ты знаешь, кто он!

Лола вскакивает и подбегает к Хьюго.

— Пожалуйста, давайте не будем ссориться — можно поговорить об этом рационально...

— Думаешь, я этого не знаю? — Матео слышит, как срывается на крик. — Думаешь, каждую секунду я не живу в страхе, что этот псих, этот... этот злодей может нанести новый удар?

— Тогда, ради бога, сделай что-нибудь!

Лола тянет Хьюго за руку.

— Не надо, перестань. Мы же договорились, что поговорим с ним об этом спокойно.

Матео чувствует, как по его спине стекают капли пота. Даже колонна, на которую он опирается, уже вдруг не кажется ему прочной.

— Ты... ты... — Он смотрит на Лолу, пытаясь перевести дух. — Ты договорилась с ним? Ты тоже хотела заставить меня пойти в полицию?

На ее лице вспыхивает виноватое выражение.

— Не заставить, Мэтти. Но ты... ты сам сказал, что тебе нужно это сделать!

— Я сказал: я не знаю, что мне делать! Мне казалось, ты поддержишь любое мое решение. Я думал, ты меня понимаешь, думал, ты на моей стороне!

Теперь все трое друзей обступают его, ополчившись против него. Трое на одного. И среди них — его Лола, его возлюбленная.

Она отделяется от них и идет к нему.

— Мэтти, все не так! Дело не в том, чтобы принять чью-то сторону!

Не успевает она подойти к нему, как он срывается с места. Пересекает комнату, бежит по коридору и выскакивает за дверь. Затем через сад, по траве, прямиком к краю обрыва и вниз по скользким неровным ступеням в скале — вниз, вниз, вниз к морю.

Отлив в самом разгаре, так что воды почти не видно. Темный песок, испещренный оранжевыми и золотыми лучами заходящего солнца, будто тянется на много миль вперед. Поначалу он бежит, а вскоре из-за вымотавшей его утренней гребли ему приходится замедлить шаг, мышцы ног дрожат от усталости.

— Мэтти, куда ты? Мэтти, постой, ради бога! — Он слышит за спиной топот сандалий Лолы по твердому песку, ее сбившееся дыхание, панику в голосе. — Мэтти, пожалуйста, подожди меня. Выслушай хотя бы секунду!

Лола пытается схватить его за руку, но он удлиняет шаг.

— Ты говорила с ними об этом? Ты согласилась с бредовыми заявлениями Хьюго?

— Только потому, что я волнуюсь за тебя!

— Хьюго ни черта об этом не знает! Он понятия не имеет! Ни малейшего!

— Но он заботится о тебе. И он прав, милый! Нам нужно вернуться домой, мы не можем прятаться здесь вечность! То, что случилось с тобой — ужасно, и для начала тебе следует рассказать своим родителям. А еще, Мэтти, раз ты знаешь этого парня, то должен сообщить о нем в полицию.

Его шаги становятся длиннее, он оборачивается и видит, что Лола бежит за ним: волосы лезут ей в лицо, щеки горят от напряжения, в глазах блестят слезы.

— Боже мой! Ты не понимаешь! Пойти в полицию? Случится катастрофа, чудовищная катастрофа, Лола!

— Тебе не придется проходить через жуткий судебный процесс. Ты имеешь полное право обратиться в полицию, сказать им, что не хочешь возбуждать дело, лишь назвать имя...

— Я не пойду в полицию!

— Тогда просто опиши все в письме. Если он поджидал тебя возле Аква-Центра, то вокруг наверняка были люди — зрители и сотрудники, — кто мог бы подтвердить твой рассказ.

— Ты меня не слушаешь! Я ни за что не пойду в полицию! И говорил тебе это с самого начала — почему ты сейчас давишь на меня?

Лола переходит на быстрый шаг, когда расстояние между ними сокращается. Он может разглядеть решимость на ее лице, как поднимается и опускается ее грудь, выдыхаемый от усилий воздух в попытке не отстать от него.

— Тебе даже не нужно принимать непосредственное участие! Напиши анонимную записку, а я ее передам! Что с ним сделает полиция — уже их дело, но ты во всяком случае попытаешься помешать ему снова над кем-то надругаться!

— Почему ты меня не слушаешь? Я не хочу ничего делать!

— Но, дорогой, разве ты не понимаешь? В одном Хьюго прав: этот парень снова нападет; может, уже это сделал! А своим бездействием ты позволяешь этому извращенцу разгуливать на свободе! Ты сам прошел через этот ад! Как ты можешь брать такой грех на душу?

Линия моря постепенно приближается, белая мерцающая рябь увеличивается в размерах с каждым вдохом, свет в лучах вечернего солнца отражается в воде, будто в стекле, восхитительным блеском. Матео не остановится — продолжит идти, пока не достигнет волн, будет брести сквозь тонкую вуаль кружева, пока вода не станет глубже, пока не накроет его сандалии и щиколотки, промочив штанины джинсов. Он продолжит идти, пока тяжесть воды не начнет тянуть его вниз, утаскивать с поверхности, окутывать приливной волной.

— На душу? На душу? Ты вообще имеешь хоть малейшее представление о том, что творится у меня на душе? — Он резко разворачивается к ней лицом и идет спиной, сандалии шлепают по мелководью. — Я умираю здесь, Лола! — он слышит свой собственный крик. — Умираю изнутри. И очень жалею, что не умер тогда! — Он бьет себя кулаком по животу. — Как жаль, что он не убил меня!

— Но... но почему?

— Потому что я не могу рассказать. Ни полиции, никому! И с этим молчанием в душе — я прекрасно это осознаю — мне придется жить дальше, со знанием того, что он, скорее всего, продолжит... насиловать. — Волны плещутся у его ног, омывают сандалии, поднимаются вверх по штанинам джинсов. Матео оглядывается и видит, что Лола остановилась в нескольких метрах от него, на сухом песке, обнимая себя руками в попытке защититься от порывов ветра.

— Но, Мэтти, это бессмысленно! Если ты так считаешь, то почему не можешь подать заявление или просто назвать его имя?

— Потому что, Лола, у этого мужчины... у этого мужчины есть семья! Семья, которую погубят, уничтожат, разорвут в клочья!

Сейчас им обоим приходится кричать, чтобы слышать друг друга; ветер настолько сильный, что дергает их за волосы и одежду, чуть не сбивая с ног. Позади себя Матео слышит рев поднимающихся волн — море, казавшееся издалека спокойным, превращается в бурное и непокорное.

— Да кто он такой, черт побери? — кричит Лола.

— Я не могу... не могу этого сказать!

— Если у него есть семья, то это тем более повод рассказать! Его собственные дети могут быть в опасности!

— Вот поэтому... — Матео, стиснув зубы, лихорадочно взъерошивает волосы, будто хочет их вырвать. — Вот поэтому я не знаю, что мне делать, черт возьми!

Его душат рыдания, он отступает назад, вода уже доходит ему почти до колен. Он полагал, что все будет хорошо. Она заставила его думать, будто он избавился от этого события, похоронил его в прошлом. Заставила думать, будто он в безопасности: ему не придется говорить, не придется снова все это переживать. Он закрывает лицо ладонями. Сквозь щели между пальцами видит, как Лола осторожно приближается к нему в лучах вечернего солнца, озабоченно нахмурив лоб.

— Мэтти, любимый, пожалуйста, не плачь. Семья этого извращенца должна волновать тебя меньше всего.

Матео медленно и мучительно отводит руки от лица, щеки мокрые от слез, его колотит сильная дрожь.

— Господи, Лола! Напротив, меня это волнует больше всего!

— Что? — Ступая по лужам, она подходит к нему, нежно берет его за руку и мягко тянет назад, в сторону суши. — Я не понимаю, дорогой. О чем ты говоришь?

Матео смотрит на нее сквозь призму света, преломляющегося в его слезах, и понимает: вот он — момент истины. Это должно было случиться. Пути назад нет, отступать некуда; у него закончились все возможные варианты и отговорки, выбора не осталось. Возможно, его никогда и не было. Возможно, после событий той кошмарной ночи каждый отведенный ему путь всегда вел его к этому переломному, ужасному моменту времени. Тому, с которым он сражался и которого стремился избежать, даже не осознавая, что с самого начала это было ему неподвластно. После той ночи обратный путь перестал существовать. Как только жребий был брошен, этот момент автоматически возник на траектории его новой жизни. Неизбежный. Неотвратимый. Отсроченный лишь на время. Он склоняет голову и ощущает острую боль, словно внутри него что-то ломается — нечто постоянное, то, что никогда, он уверен, уже нельзя будет починить.

Затем он поднимает голову и смотрит в ее глаза. В эти нежные, любящие, доверчивые глаза. Которые и представить себе не могли, что он разорвет ее жизнь на части, уничтожит ее существование, нанесет ей непоправимый вред. Он делает вдох и понимает: его миру пришел конец. Ее миру пришел конец. Чувствует, как их любовь — нежная, страстная, всепоглощающая любовь — застывает между ними еще на миг, прежде чем жестоко оборваться. Он глотает рвущийся из груди всхлип отчаяния.

— Потому что, Лола, его семья — это ты.

Следующие несколько секунд она пугающе спокойна, выражение ее лица, словно застывшее во времени, не меняется. А после она медленно, очень медленно начинает пятиться.

Сотрясаемый дрожью, Матео кидается за ней; джинсы, пропитанные морской водой, тянут его назад.

— Отец? Мой... мой отец? Хочешь... хочешь сказать, мой отец изнасиловал тебя? — Лицо Лолы настолько белое, бледное от потрясения, что он боится, как бы она не потеряла сознание.

Он делает неуверенный шаг к ней навстречу.

— Лола, клянусь тебе, я никому не расскажу. Но ты права, я должен был сказать тебе. Ты обязана знать на случай, если он попытается... попытается что-то сделать тебе. Я думал, что он, наверное, гей, но теперь даже не знаю. Я не понимаю...

Она издает тихий всхлип пойманного в ловушку зверя, а потом, поморщившись, делает еще один шаг назад и начинает давиться, как будто ее сейчас вырвет.

— Ты... ты утверждаешь, что мой отец... насильник? Насильник-гей?

Наблюдая за ее потрясением, Матео ощущает, как оно пронизывает и его кожу.

— Лола, как бы я хотел... Боже мой, мне так жаль!

— Ты болен!

— Лола, послушай...

— Как ты мог вообще подумать такое! — Держась за живот, точно у нее там огнестрельное ранение, Лола продолжает пятиться, при этом смотрит на него так, будто на ее глазах он превращается в какое-то ужасное чудовище.

— Нет. Лола, послушай меня. Это правда. Я бы ни за что не стал врать в таком вопросе. Ты же меня знаешь, Лола!

— Господи, ты сошел с ума! Ты... травмирован, ты болен!

Он шагает вперед, тянется к ней, но она тут же отшатывается.

— Лола, я видел его так же отчетливо, как вижу сейчас тебя. В этом нет никакого сомнения. Он даже не пытался скрыть лицо...

— Нет! — вдруг выкрикивает она, ее голос заглушает крик чаек — воздух прорезает пронзительный, резкий вопль отчаяния. — Прекрати, прекрати, прекрати сейчас же! Ты слетел с катушек, Мэтти! Из-за случившегося ты повредился головой!

— Лола, я не сумасшедший. Это правда. Это был Джерри. Ты должна знать об этом, потому что тебе нельзя возвращаться домой. Я не знаю, был ли он под действием наркотиков, какой-то болезни или... расстройства. Но знаю, что он опасен...

— Нет! Это не ты, ты не можешь такое говорить! Мэтти, возьми свои слова назад. Скажи мне... Прошу тебя, Боже, этого не может быть. Ты не мог сойти с ума. Пожалуйста, Мэтти... скажи, что это всего лишь шутка!

— Лола, я не могу. Потому что это не шутка. И ты должна знать. Ты не можешь туда вернуться, это небезопасно!

— Мэтти... — Начав рыдать, она сгибается пополам и обнимает себя руками, словно страдает от мучительной боли. — Почему ты так поступаешь? Почему говоришь такие вещи? Почему, Мэтти? Почему? Почему? — Теперь она кричит, ее лицо, белое как полотно, застыло, слезы струятся по щекам. — Ты ненавидишь меня? Ненавидишь отца? Что, черт возьми, ты пытаешься с нами сделать?

— Да, я ненавижу твоего отца за то, что он сотворил со мной. Но только не тебя, Лола. Такого никогда не было! Я люблю тебя, и ты это знаешь! — Он пытается приблизиться к ней с протянутой рукой, но она продолжает пятиться, словно приготовившееся к бегству дикое животное.

— Тогда почему ты так поступаешь? — выкрикивает она.

— Я должен был тебе рассказать — ты собиралась пойти в полицию! Они стали бы меня допрашивать. Естественно, мне пришлось бы соврать, но в полиции легко различают вранье, и моя ложь тут же вызвала бы подозрения, что я кого-то покрываю! Они стали бы опрашивать людей из моего близкого окружения, включая Джерри, а также Переса, который видел, как в тот вечер я уходил с Джерри. Они наверняка нашли бы

и других свидетелей, кто видел тогда Джерри поблизости... Разве ты не понимаешь, Лола? Если бы я все тебе не рассказал, ты бы отправилась в полицию, и твой отец оказался бы за решеткой!

— Но это все ложь!

— Лола, это не ложь. Хотел бы я так думать! Ты понятия не имеешь, как сильно мне этого хочется...

— Тогда взгляни на меня! — кричит она. — Посмотри мне в глаза и скажи, что мой отец изнасиловал тебя!

Он выдерживает ее взгляд.

— Твой отец изнасиловал меня, Лола... — Его голос прерывается, когда ее лицо искажает отвращение, и она еще дальше отходит от него. Как он мог допустить, даже на одно безумное мгновение, что может рассказать Лоле правду и при этом не потерять ее? И даже если невозможное случится: она призовет Джерри к ответу, и тот во всем признается, разве она сможет его, Матео, простить за то, что он уничтожил самые важные отношения в ее жизни? Единственного человека, который с самого детства заботился о ней, все эти годы был с ней рядом, кормил ее, растил, оберегал, стал ее доверенным лицом, лучшим другом?

— Тебе известно, что мой отец и мухи не обидит! — выкрикивает Лола. — Ты его знаешь! Он любит тебя! И всегда хорошо к тебе относился! Как ты мог! — Ее душат настолько сильные рыдания, что она не может дышать; ее губы приобретают фиолетовый оттенок. Слезы бегут по щекам, капая на куртку, в которую она заворачивается еще плотнее, словно это щит, способный оградить ее от его слов. — А ты подумал обо мне? Я ведь тебе доверяла. Я любила тебя!

— Лола, я тоже тебя люблю! — срывающимся голосом восклицает он. — Именно по этой причине рассказываю тебе об этом! Я мучился этой мыслью с тех пор, как все случилось, но в конце концов ты открыла мне глаза — я не мог допустить, чтобы ты пострадала из-за моего молчания!

— Ты не мог допустить, чтобы я пострадала? — кричит она в ответ, неистово рыдая на усиливающемся ветру. — Да ты разрушил все, что было между нами, Мэтти! Ты сказал самую ненавистную, отвратительную и мерзкую вещь, какую только можно придумать!

— Но это правда! Лола, ты должна мне верить. Тебе нельзя возвращаться, нельзя выступать против него — это может быть опасно!

Она взирает на него в полнейшем ужасе.

— Разумеется, я не стану выступать против него! Неужели ты решил, что я могу допустить эти гнусные обвинения? Что я поверю тебе, а не своему отцу?

Страх, точно электрический разряд, проносится по его венам.

— Лола, нет, ты не должна возвращаться! Я позабочусь о тебе, я защищу тебя, я сделаю все для твоей безопасности, клянусь!

— Ты держишь меня за дуру? Я больше не хочу тебя видеть, Мэтти! Я никогда тебя не прощу! Боже мой, боже мой... — Лола вдруг складывается пополам, и ее выворачивает. А когда выпрямляется, ее лицо приобретает призрачную бледность и прозрачность, словно она может исчезнуть в любую секунду. — Зачем ты это сделал? Я верила тебе. Верила больше, чем кому-либо, Мэтти! — Ее худенькую фигурку сотрясают безудержные рыдания, грозящие окончательно ее сломать; зажав кулаком рот, она отворачивается и уходит прочь.

Матео мгновенно бросается за ней, тянется рукой.

— Не трогай меня! — Она резко разворачивается и кричит — издает невыразимый вопль ужаса.

— Лола, пожалуйста! — умоляет он, давясь слезами. — Не уходи! Не бросай меня! Я не хотел... Я все исправлю, я все исправлю...

— Это невозможно! — восклицает она. — Разве ты не понимаешь, Матео? Неужели не осознаешь, что наделал? Ты обвинил моего отца в самом ужасном преступлении, которое только можно представить! Как такое можно исправить? Как это можно изменить? Ты и сам в этом убежден — только взгляни на себя! Ты до сих в это веришь!

— Я верю в тебя, Лола! Верю в нас! Это все, что меня волнует...

— Нет никаких нас! И никогда не было. Все, что было между нами, оказалось ложью! Ты считал моего отца насильником, в то время как... в твое время как занимался со мной любовью? В то время как притворялся, что любишь меня?

— Лола, я никогда не притворялся. Клянусь жизнью! Я полюбил тебя с самой нашей первой встречи!

Она делает глубокий, судорожных вдох, останавливаясь на мгновение.

— Это не может быть правдой, — уже тише произносит она, ее голос дрожит от едва сдерживаемой ярости и боли. — Если по какой-то безумной причине ты действительно считаешь, что мой отец изнасиловал тебя, то никак не можешь меня любить! Как можно любить дочь насильника — плоть и кровь собственного насильника?

— Потому что ты не такая, как твой отец!

— Он — моя семья! Моя жизнь! Он создал меня, воспитал, во мне — его гены, я часть него!

— Но это не делает тебя таким же человеком!

— Я его дочь! Если ты, допустим, считаешь его насильником, то так же считаешь, что он мог изнасиловать кого-то еще?

— Господи, Лола. Я не знаю, но он может снова это сделать! Я знаю, что ты его дочь и он любит тебя, но всегда остается риск, что он способен что-то сделать... что-то сделать с тобой! Разве ты не понимаешь? Я обязан тебя предупредить!

Кажется, на мгновение она перестает дышать, а потом набирает полную грудь воздуха и выдыхает с коротким, резким всхлипом.

— Лола, я помогу тебе со всем справиться. Ты должна мне верить. Что бы ни сделал твой отец, я по-прежнему люблю тебя, как и прежде!

— Любовь? — вскрикивает она. — Ты это зовешь любовью? Все это было ложью — каждая секунда, каждое мгновение, каждое прикосновение. Я ненавижу тебя, Матео!

— Лола, пожалуйста, не надо! — Он тяжело дышит, слезы застилают ему глаза. — Ты же так не думаешь.

— Думаю! Клянусь жизнью. Лучше бы я никогда тебя не встречала. Лучше бы ты умер! — Словно обессилев, она оказывается на грани истерики и продолжает пятиться все дальше и дальше от него, готовая вот-вот рухнуть на песок.

— Нет! — кричит он ей. — Ты так не думаешь. Это неправда, Лола. Неправда, неправда!

— Правда! Лучше бы ты убился, спрыгнув с той скалы. Лучше бы ты умер, Матео Уолш! Лучше бы ты умер, лучше бы ты умер!

Звучащая в ее голосе чистейшая, неприкрытая ненависть пронзает его грудь, словно пуля.

— Нет!

Лола застывает на месте, закрыв лицо руками. Долгое время никто из них не находит в себе силы заговорить. Затем она отнимает ладони от лица, несколько раз глубоко вздыхает.

— Я соберу вещи и улечу домой первым же рейсом, — произносит она дрожащим от потрясения и усталости голосом. — Я быстро, но до моего ухода не возвращайся в дом.

— Нет...

— Матео, я все сказала. Если пойдешь за мной, я все расскажу Хьюго и вызову полицию. Обещаю тебе.

Он мотает головой.

— Нет, — пытается он в очередной раз повторить, но из уст не доносится ни звука. По щекам бегут слезы. Ему кажется, будто он задыхается. Будто он тонет.

Она отступает еще на шаг, секунду медлит, а после все ее тело сотрясается от горького рыдания.

— Прощай, Мэтти.

Он хочет пойти за ней, но не в состоянии двинуться с места. Она уходит: бежит по пляжу в сторону дома, скрываясь в сгущающейся темноте.

Силы полностью покидают его ноги, и он падает коленями на влажный песок, словно марионетка с обрезанными нитями, бесполезная и раздавленная.

— Лола! — доносится до него собственный крик. — Лола!

Когда она исчезает за вершиной утеса, он медленно валится вперед и начинает плакать — его тело разрывают судорожные, жалкие рыдания, которыми он захлебывается. Надо было убить меня, Джерри. Надо было убить меня. Лучше бы я умер...

Когда после церемонии награждения и интервью журналистам Матео выходит из Брайтонского Аква-Центра, на улице уже темно. Перес с остальными членами команды отправляется есть пиццу где-то неподалеку, но он, чувствуя усталость после изнурительного соревнования, отказывается от их приглашения — вместо этого ему не терпится вернуться в отель, позвонить Лоле и сообщить ей хорошие новости. Распрощавшись с Пересом и ребятами, он вдруг резко останавливается при виде мужчины, расхаживающего по тротуару и нервно озирающегося по сторонам.

— Джерри? — Лицо Матео невольно расплывается в улыбке. — Джерри! Что вы здесь делаете? Мне казалось, вы не сможете приехать! Ух ты, вот это сюрприз! А где Лола?

В ответ Джерри практически не поднимает головы.

— У нас кое-что случилось. Мне нужна твоя помощь.

С этими словами мужчина стремительно срывается с места, так что потрясенному Матео остается только догонять его бегом.

— Что произошло? — запыхавшись, спрашивает он, от такого неожиданного заявления его мысли путаются. — С Лолой все в порядке?

— Нет. Она поскользнулась и упала.

Его вдруг охватывает страх; тем временем Джерри ведет его по переулку, через главную дорогу, а после резко ныряет в брешь между деревьями и углубляется в лес, примыкающий к тротуару. Здесь стоит кромешная тьма, они оба уже бегут.

— Что-то серьезное? — выдыхает Матео, мгновенно представивший Лолу без сознания и одновременно сбитый с толку тем, что Джерри оставил ее одну. — Вы вызвали скорую? Она уже едет?

Однако Джерри ему не отвечает.

Через несколько минут они выбегают к поляне с колючим кустарником и сухой неровной землей. Джерри останавливается, разворачивается к нему, и при свете луны Матео видит, как меняется выражение его лица. Он выглядит... выглядит каким-то взволнованным.

— Где... где Лола? — спрашивает Матео внезапно дрогнувшим голосом. В Джерри чувствуется нечто странное — он кажется напряженным и взвинченным; Матео его не узнает. В первую очередь, тот не улыбается; складывается впечатление, будто он стискивает зубы, его лицо блестит от пота.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 14 15 161718 19 Следующая ⇒